Митрохин вытаращил глаза, сообразив, что опять попал впросак, на скулах его заходили желваки.
- Слышь, - процедил он, хватая винтовку. - Ты меня не замай. Добром говорю, не замай! Ушибу.
Летчик корчился от смеха, тряс раненой рукой.
Засмеялся и Солодяжников.
- Нет, в этом что-то есть, - произнес он. - Определенно есть!.. Да... Вот необъятный простор вселенной, с ее непостижимым временем, с огненными бурями, где рождаются и гибнут целые миры, а среди всего этого наша крохотная планетка, на которой ожесточенно дерутся те, кто называет себя разумными существами.
Что такое наша жизнь? Иные говорят, что это лишь плесень на остывшей корке земли. Но это наша жизнь!
Я думаю, все зависит от того, как смотрит на себя человек: как на плесень или как на великана.
- Бона, - удовлетворенно проговорил Митрохин. - А ты? Балаболка!..
- Затяни-ка мне потуже руку, лейтенант, - добавил Солодяжников, обращаясь вдруг к Андрею на "ты". - Жжет, черт бы ее побрал...
От землянки во все стороны бежали связные. Из глубины оврага, урча моторами, выезжали грузовики, полные раненых, санитарные фуры. Звякая оружием, мелькая огоньками цигарок, начали строиться походными колоннами роты.
XXII
Всю ночь, сбивая мелкие заслоны противника, колонна штаба Юго-Западного фронта и госпитальные обозы двигались на восток. Едва рассвело, как в небе появился самолет. Кирпонос приказал остановиться в глубоком урочище, заросшем старыми липами и дубняком, недалеко от хутора Дрюковщина.
- По этим местам я в гражданскую с отрядом ходил, - негромко рассказывал Кирпонос, глядя, как бойцы маскируют ветками штабной автобус. - В восемнадцатом здесь немецкий полк окружили... У нас ктэ в лаптях, кто босиком. На троих одна винтовка. Забрали, конечно, все оружие и толкуем, чтоб домой маршировали. Сенька Гуркин у нас был, так на пальцах и командира этого полка, барона, за мировую революцию пытался агитировать. Барон только морщился. А Сенька все же как-то убедил его сапоги на лапти обменять.
Связной из выдвинутого за лощину батальона, подъехав на мотоцикле, отдал Кирпоносу донесение.
- На месте стоят? - быстро прочитав записку и вскинув брови, спросил командующий.
- Так точно! - прокричал связной, должно быть считая, что генералу отвечать надо как можно громче. - в поле. И бронетранспортеров штук десять.
- Ты, милый, не ошибся? - нахмурился Рыков.
- Никак нет! Думали, что солома, а ближе подошли и разглядели.
Рыков переглянулся с Кирпоносом, и в этот момент на другом конце урочища, где начиналось кукурузное поле и окапывалась группа, собранная из штабных писарей, защелкали выстрелы. Мина прошуршала в воздухе, разорвалась меж деревьев. Связной не успел отъехать и тридцати шагов, как следующий взрыв подбросил мотоцикл. Какую-то долю секунды тело бойца висело над клубом дыма, затем утонуло в нем, точно в мягкой перине. Еще пять или шесть мин упало рядом.
Визжали осколки, сыпались подрубленные ветки, а Кирпонос стоял неподвижно с окаменевшим лицом, и все другие тоже стояли навытяжку. Все понимали, что эта никому не нужная храбрость может вызвать лишь бессмысленную гибель, но, пока стоял командующий никто не решался лечь. Худощавый генерал вдруг схватился за плечо, а когда отнял руку, Андрей увидел, что пальцы его в крови. С побледневшим сразу лицом, вымученно кривя губы, он смотрел на пальцы, но и теперь не сделал попытки укрыться Только Лютиков, отбежав за дерево, присел.
Минный налет внезапно кончился. На кукурузном поле, смыкавшемся с лощиной, затрещали немецкие автоматы, и где-то дальше нарастал глухой, характерный рев танковых моторов.
- Та-ак, - процедил Солодяжников. - Так и думал!..
Из кукурузы выскочило десяток бойцов; часто оборачиваясь, они стреляли куда-то не целясь.
- Назад! - закричал Рыков, сдергивая с плеча автомат. - Стой!
Однако страх перед визгом пуль и смертью действовал сильнее властного окрика, и те продолжали бежать.
Рыков дернул затвор. Андрей воспринял это как должное: страх, захвативший писарей, теперь лишь мог устранить еще больший встречный страх. Но Солодяжников вдруг шагнул к Рыкову, остановился перед дулом автомата, как бы загораживая собой тех бежавших в лощину бойцов.
- Что? - гневный взгляд Рыкова скользнул по маленькому старшему лейтенанту.
- Позвольте остановить, - задыхаясь, выговорил Солодяжников. - Взять командование.
- А черт! Ну, останови их! Стоять насмерть!
И, не глядя на Солодяжникова, который бросился туда, Рыков сказал Андрею:
- Лейтенант, а ты передай батальону за рощей:
держаться, ни шагу назад!
- Есть! Ни шагу назад, - повторил Андрей и, махнув рукой Лютикову, побежал через рощу, тронутую минным налетом, с расщепленными, поломанными деревьями. В густом орешнике встретился связной, посланный узнать, из-за чего не вернулся мотоциклист.
- Где комбат? - спросил Андрей.
- Ось туточки. Шагов триста будет, - пояснил связной, широко раскрывая щербатый сухой рот и дыша так, будто в нем раздували кузнечные мехи. Комбат еще цел...
- А ты, малый, случайно, не того... - двигая носом, засмеялся Лютиков. - Не выпил?
Ответить связной не успел. Начался обстрел, и к лопающимся разрывам мин прибавились тяжелые громы снарядов. Роща точно заходила в бешеной пляске.
Крупные осколки ломали стволы, как ножом, срезали зеленые кроны.
Где ползком, где вперебежку, скатываясь в горячие еще воронки, глотая пыль, хрипя уже все трое наполненными дымом легкими, каким-то чудом не задетые осколками, шлепавшимися вокруг, они достигли ската лощины Здесь было тише: снаряды и мины пролетали над головой, шурша, воя разными тонами, как испорченный орган. Пехота окопалась, и виднелись только каски стволы винтовок, щитки пулеметов. Некоторые бойцы приспособили для окопов воронки, углубив их.
В таком же окопе сидел и комбат, седоусый, краснолицый майор, которого Андрей приметил еще в овраге Без фуражки, с расстегнутой гимнастеркой и торчащими на груди длинными пучками седых волос, он жгутами тряпок от нижней рубахи связывал по три бутылочные гранаты. Ему помогали старшина и еще два бойца Готовые связки укладывали рядком на бруствер.
Андрей сполз в окоп и передал комбату распоряжение.
- Кто это распорядился? - обидчиво спросил тот и, узнав что это приказ члена Военного совета фронта, добавил: - Без надобности это. Сам вижу. Атаковать их буду.
Комбат со стариковской медлительностью привстал, и Андрей тоже выглянул за бруствер. Метрах в пятистах двигались немецкие самоходки, выплевывая клубки желтого огня. Андрей увидел и несколько бронетранспортеров, около которых во весь рост ходили солдаты.
- Видал? Передай, что буду атаковать, - сказал комбат.
Назад шли краем рощи. Артиллерийский налет разметал госпитальные машины. Среди обломанных веток лежали тела убитых. Бегали врачи, отыскивая живых.
Андрей старался не глядеть на все это, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу. Снаряды и мины рвались теперь дальше, видимо, немцы хотели прочесать огнем всю рощу с методической аккуратностью, разделив ее по своим картам на участки.
Склон лощины, где находился Кирпонос, был теперь изрыт воронками. Около разбитой пушки хрипела и дергалась в постромках лошадь. У дерева навзничь лежал убитый штабной генерал, а в двух шагах от него Андрей заметил мертвого летчика.
Автоматчиков, просочившихся к склону, отогнали.
Кирпонос руководил здесь боем сам и теперь, потный, возбужденный, нетерпеливо подгонял фельдшера, который забинтовывал ему ногу:
- Быстрее!.. Быстрее!.. Чертовщина... Не везет мне на эту ногу. В мальчишестве еще конь отдавил... В гражданскую пулей царапнуло, потом авария машины...
И все левой ноге достается, - говорил он.
Недавняя внутренняя скованность, отражавшаяся на его лице, исчезла, будто не раздумье над штабными картами, не управление боем издалека, а вот такая схватка, где видишь противника и все зависит от собственной отваги, больше подходила его характеру. Другие штабные генералы и командиры с винтовками в руках, еще не остывшие от боя, переговаривались, жадно пили воду из фляг. Капитан Гымза, теперь без шинели, сжигал у автобуса какие-то бумаги.
- Возьми-ка десять бойцов, - сказал Рыков, выслушав Андрея. - У дороги старший лейтенант оборону занял, а ты прикроешь фланг. Скорее всего, немцы тут и ударят. Вон как суетятся на бугре. Через этот бугор у нас только выход...
Рыков говорил так, будто не приказывал, а лишь просил, как-то нервно распрямляя и опять сжимая пальцы рук.
XXIII
Бой нарастал. У дороги часто рвались мины, черным облаком нависла пыль. От залпов самоходок дрожал воздух, на склоне лощины, как бурые пузыри, вспухали разрывы снарядов, падали вывернутые, искореженные деревья.
Кирпонос приказал любой ценой удержать рощу.
И все, кто мог хотя бы ползти, отошли к ней.
Испытывая лишь холодную злость, Андрей стрелял в бегущих немцев. Один из них, длинноногий, в расстегнутой куртке с подвернутыми рукавами, уже третий раз ловко увертывался. Едва Андрей успевал выстрелить, он падал. Заметив наконец, кто стреляет, автоматчик пустил длинную очередь. Пули взрыли землю у головы Андрея. Рядом уронил винтовку и захрипел боец.
Испытывая лишь холодную злость, Андрей стрелял в бегущих немцев. Один из них, длинноногий, в расстегнутой куртке с подвернутыми рукавами, уже третий раз ловко увертывался. Едва Андрей успевал выстрелить, он падал. Заметив наконец, кто стреляет, автоматчик пустил длинную очередь. Пули взрыли землю у головы Андрея. Рядом уронил винтовку и захрипел боец.
"Ну, погоди! - думал Андрей. - Погоди, я тебя..."
Андрей дал солдату перебежать за куст боярышника. И тот, успокоенный, что в него больше не стреляют, привстал. Андрей надавил спусковой крючок.
Солдат будто вырос на мушке, застыл и опрокинулся навзничь.
"Вот, - мелькнуло в сознании у Андрея. - Солодяжников бы назвал это психологической задачей".
Оглянувшись, Андрей заметил, что левее бегут автоматчики, навстречу им с поднятыми руками у штабного автобуса встает капитан Гымза. В поле зрения попал и Кирпонос, стоявший на одном колене, и Рыков, яростно кулаком выбивавший диск автомата, и кто-то еще в дыму, пытавшийся убежать.
"Капитан сдается! - подумал Андрей, целясь в этих, бегущих немцев. Сдается, дрянь".
Но Гымза вдруг присел. Ослепительно желтое пламя, точно две ударившие в землю шаровые молнии, скрыло его Андрею запорошило пылью глаза. А когда протер их автобус оседал на пробитых скатах, кругом лежали раскиданные взрывом гранат немцы. Лишь один из них, с черно-кровавым сгустком вместо лица, силился еще привстать.
- О, mein Gott... meine Mutter... - хрипел он.
На том месте, где был капитан, валялось что-то совсем не похожее на человека. Из-за дерева Митрохин, в сбившейся гимнастерке, с багровым лицом, катил пу- Ленту давай! - закричал он полковнику Сорокину, тащившему следом коробки, - Эх, растяпа! Ленту!
Сорокин начал запихивать ленту в приемник.
- Не суетись. Во...
Митрохин, стоя на коленях, уже разворачивал то вправо, то влево грохочущий пулемет.
- Подавай... подавай! - весело уже кричал он Сорокину. - Работай!.. Эх, мать твою!. Хорошо!.. Ага...
Растудыть бога вашего!..
Немцы залегли. Разрывные пули стегали по земле и деревьям Митрохин, вскрикнув, свалился на бок. Не отодвигая его а навалившись сверху, полковник лег за пулемет. Казалось, что у него стало четыре ноги: две в хромовых щегольских сапогах, а одна в заскорузлом ботинке и еще одна с голой распухшей ступней.
Возле Андрея стонал боец.
- Отбились, - сказал, подползая, Лютиков. - Как черти, лезут эти гансы... Сейчас минометами начнут причесывать.
Андрею все еще мерещился капитан Гымза: его поднятые руки, как теперь догадался, с гранатами, его необычная смерть. Он понимал: замешкайся капитан хоть секунду, и автоматчики легко перебили бы тут всех.
Лютиков перевернул раненого бойца. Пулевая дырка в горле того при каждом стоне брызгала кровью, и на губах пузырилась кровь.
- Санитар! - крикнул, оборачиваясь, Лютиков. - Давай сюда. Бинта нет... Живей! Задницу выпятил, как баба.
Санитар, ползавший меж деревьев, вскочил на ноги.
Протрещала очередь разрывных пуль, и он тяжело, с бега, упал возле Андрея.
- Эх, курица! - возмутился Лютиков, но тут же умолк. Лицо его вдруг сделалось таким, будто ударили по затылку, и нижняя челюсть отвисла.
Под каской санитара Андрей увидел бледное лицо Ольги. К ее щеке прилипла травинка, а в глазах мелькнул тот же диковатый блеск, который он хорошо помнил еще с их первой встречи.
- Елки-моталки, - бормотал озадаченный Лютиков. - Я ж думал... Ну, вот...
Раненый боец уже не стонал, а только вздрагивал.
Ольга прижала ухо к его груди и молча отодвинулась.
- Готовый, - произнес Лютиков.
- Да, - кивнула Ольга, поворачивая лицо к Андрею. - И вы ранены? Щека...
- Нет, - сказал Андрей, отирая ладонью щеку, и в каком-то отупении чувств, не ощущая радости, глядел на Ольгу. - Просто брызнула кровь.
Рыков уже выкрикивал команды, заставляя бойцов окапываться. Кирпонос, все еще стоя на одном колене, заряжал пистолет.
Шорох мины заставил Андрея нагнуть голову. Их обсыпало землей. Мина разорвалась позади, там, где был Кирпонос. Генерал-полковник, точно сметенный волной разрыва, откинулся навзничь. Кто-то из штабных командиров бросился к нему, и следующий разрыв накрыл обоих...
Грохот взрывов накатывался бешеным шквалом.
Казалось, в этом шквале огня и металла все живое должно исчезнуть, погибнуть. Холодная, липкая испарина выступила на спине Андрея. Страх родился из мысли, что будет сейчас разорвано в клочья, смято, исковеркано тело Ольги. И, обхватив рукой плечи девушки, Андрей придавил ее к мягкой, пахнущей грибами земле.
Потом Андрей не ощущал ничего, кроме сжавшегося в комочек, прикрытого им, как бы стиснутого шквалом разрывов в одно целое с ним, худенького, податливого тела Ольги. Среди грохота, визга металла в его закостеневшем сердце объявилось что-то доброе и робкое, как все доброе в этом беспощадном мире.
Обстрел кончился внезапно. У Андрея было такое чувство, словно нервы и жилы его, скрученные в канат, сразу лопнули. Напрягая слух, он пытался уловить шорох мин, а различал только стоны раненого немца.
- О... Mutter... Mutter!..
Изрытая воронками, с неровными кочковатыми отвалами, примявшими траву, земля дымилась. В горле першило от едкого дыма, смешанного с пылью. Ольга не двигалась, и широко раскрытые глаза ее потемнели, стали бездонными, точно степные колодцы.
- Живы будто, - Лютиков приподнялся, отряхивая свою рыжую шевелюру. - А ганс маму зовет, как ребеночек. Сейчас эти ребенки опять полезут.
XXIV
Снаряды рвались далеко за лощиной, и непонятно было, кого там обстреливают. А здесь, меж воронок, где и трава вся была иссечена осколками, уже мелькали плечи, головы людей. Иные только едва поднимались, отряхивая пыль, другие вставали, прислушиваясь. Около пулемета курилась воронка. Полковник Сорокин, упираясь обеими руками в тело Митрохина, хотел сесть на край этой воронки, опустив ноги, а ног уже не было, - в опаленных черных лохмотьях галифе торчали бело-розовые мослы. Он все же сел и, видя, что произошло, как-то виновато, смущенно улыбнулся.
Неторопливо вытащив из кобуры маузер, он стиснул зубами дуло. Выстрел щелкнул глухо и слабо...
Худощавый генерал с перебинтованной шеей, который встал чуть раньше и отупело молча смотрел на то, что делает полковник, вдруг торопливо начал расстегивать кобуру.
- Связать его! - хрипло крикнул Рыков, поднимаясь на локти. - Связать!
Лютиков и еще кто-то бросились к генералу, повалили его на землю. Андрей сильнее прижал Ольгу рукой, не давая видеть этого, все еще испытывая непонятный страх за нее.
- Это ничего... Это так, - проговорил он, слушая трескотню боя за лощиной.
Рыков вставал медленно, как-то напряженно и, точно кланяясь, прижимал ладони к животу. Лицо у него было серым, без кровинки. Он качнулся и упал бы, но его поддержали.
- К черту! - сказал Рыков. - Где командующий? А я сам!..
- Врача! - закричали около него.
- К черту! Сам, - повторил Рыков и, не в силах устоять, завалился на бок. Полный еще ярости, не желая смириться с тем, что его собственное тело отказывалось повиноваться, как все здоровые, энергичные люди, не признающие слабостей у других, он теперь страшился этой слабости больше, чем смерти. Этот страх, растерянность вместе с каким-то детским удивлением отразились на его лице. Подобное выражение детской удивленности Андрей замечал на лицах многих смертельно раненных, как будто чувство приближения конца отметало все накопленные знания и возвращало человека к той мысли, что жизнь и смерть - необъяснимые загадки. Рыков беспомощно двигал рукой, словно искал опору и не находил ее в пустоте.
На склоне лощины показались бойцы.
- Наши! - обрадованно произнес кто-то. - Гля, идут.
- Что командующий? - спрашивал Рыков, скользя взглядом по лицам командиров и Ольги, подбежавшей с бинтом. - Не убит? Что?.. Да погоди с этой тряпкой.
Успеется... Командующий?.. Иди-ка отсюда, девочка.
Рана моя не для тебя.
Осколок пробил ему бок и вышел через низ живота.
Стесняясь, он пытался закрыть оголенный живот рукой.
- К черту!
- Не мешайте, - потребовала Ольга. - Ну? Вы будто маленький.
Двое штабных командиров уже подняли Кирпоноса, голова его валилась назад. Белый китель залила кровь, неровная дырка темнела чуть ниже поблескивающих орденов.
- Аккурат в сердце,-8-заметил пожилой санитар, отирая рукавом с его лица глину. - Во как.
А на склоне лощины еще шел бой. Немцы, оказавшиеся между холмом и оврагом, заметались. Андрей видел, как бегущий впереди цепи матрос кинул гранату, и по взрыву угадал, что там была яма или окоп...
Эти неожиданно появившиеся бойцы спустились в овраг.
Расстегнутые, запотелые гимнастерки, копоть и пыль на лицах объясняли, что они шли давно, с изнурительными боями. Впереди, размахивая немецким автоматом, бежал матрос в тельняшке.
- Полундра! - кричал он. - Швартуйся к флоту!
Выручим... Чего тут окопались? Давай заводи корму.