– Эй, Немтырь? Ты живой?
– И че ты его спрашиваешь? – хмыкнул Пашка. – Или, в натуре, ответа ждешь?
– Да живой он! – поддакнул Гришаня. – Этот гад живучее нас всех!
– Был, пока вы с ним не поработали, придурки! Кажись, не дышит!
– Да не, не может быть! – переполошилась сладкая парочка. – Ты у него пульс пощупай!
– Еще чего! – огрызнулся Кабан, поднимаясь. – Вы его кровищей умыли, вы и лезьте щупать, а я руки марать не хочу! О, глаза открыл! Живой! Ну че, Немтырь, домой пошли?
– Пошлю, – еле слышно прохрипел Кирилл, – еще как пошлю. Только не домой, а гораздо дальше!
Наверное, если бы вдруг заговорил ближайший к ним пень, охранники удивились бы гораздо меньше. От неожиданности они отшатнулись от недавнего полудурка Немтыря, смотревшего сейчас на них вполне разумным, переполненным холодным презрением взглядом.
И вообще, Немтырь вроде стал совсем другим. Нет, внешне все осталось прежним – то же изувеченное тело и уродливое лицо, но ЭТОТ Немтырь вызывал сейчас вовсе не чувство превосходства, а… уважения?! И… и страха?!
Причем страх этот медленно, как-то толчками нарастал.
Она возвращалась! Его ментальная сила возвращалась! Пусть физически он по-прежнему напоминал груду бесполезной ветоши, но ментально Кирилл восстанавливался! Правда, не так быстро, как ему хотелось бы, а преодолевая некий барьер, словно он был пробивавшимся на поверхность землю родником.
Но главное – пусть толчками, пусть с неимоверным трудом, но родник бил из-под плоской глади бессилия – и все увереннее.
И тут прилетел удар прикладом автомата ему в голову. Там что-то словно взорвалось, кровь залила глаза, и слабый родничок силы вновь ушел под землю.
– Вот же тварюга! – оскалился Кабан. – Он все это время притворялся, сволочь! Немого из себя корчил, от зеркальца шарахался, сука! Пока мы не перестали на него внимание обращать!
– Слышь, Кабан, – озабоченно проговорил Пашка, – а ведь там, в землянке, никакой змеи и не было! Доходяги наши его испугались, Немтыря, в натуре! Ты видел, как он сейчас глазами нас сверлил, у меня аж мурашки по спине побежали! Прям как нелюдь!
– А может, он и есть нелюдь? – голос Гришани дрогнул. – Может, он зомби какой-то? Вы ж его ночью на тачке сбили, верно? Может, он с кладбища шел?!
– Кончайте хрень нести! – вызверился на них Кабан. – Кровь у него вполне человеческая, течет так же, как у всех. А кто он там такой – босс разберется. Я сейчас наших позову, пусть тачку, что ли, с собой прихватят.
– Какую еще тачку? – гыгыкнул Пашка. – Джип, что ли?
– Идиот! Обычную тачку, в какой землю возят!
Кабан вытащил из кармана мобильный телефон, но набрать номер не успел.
Вернее, ему помешали.
Глава 18
За спиной сгрудившейся над Немтырем троицы внезапно мелькнул грязно-серый силуэт, а через мгновение лес вздрогнул – от дикого воя, полного боли, и испуганных воплей.
Выл, периодически переходя на поросячий визг, Кабан. Да и сложно сохранять нордическую стойкость викингов, если на твоем запястье сомкнулись мощные челюсти какого-то здоровенного зверя, сразу и не поймешь – кого. На волка вроде не похож, но клыки у зверюги – ого-го! Кость, кажется, раздроблена… Вава-а-а-а-а!»
А от страха завопили двое других храбрых парней, Гришаня и Пашка. Они дружно шарахнулись от атакованного зверюгой товарища и смело рванули за стволы ближайших деревьев, продолжая орать.
Кирилл сначала ничего не понял – кровь, залившая глаза, не позволила ему увидеть происходящее. Он только что-то слышал. Визг Кабана, крики его коллег и переполненное клокочущей яростью рычание неведомого хищника. А еще – вызывающий невольный озноб хруст чьих-то костей.
Протереть глаза – нет, силы его по-прежнему философски курили бамбук и слушали группу «Аквариум». Но услышать – не слухом, ментально – он это сумел…
Ощутил он – в гуще чувства бешеной ярости хищника – спрятанный до поры до времени солнечный клубок дикой радости. Радости узнавания, радости обретения друга, радости бесконечной, преданной любви.
Но… этого не может быть! Откуда он взялся здесь, за много километров от Москвы, от теплой квартиры, где он должен был сейчас находиться вместе с Олененком, охраняя любимую хозяйку?!
Но это было.
Там, в метре от него, рвал в клочья руку бандита его Тимка!
Тамерлан Хан, алабай с элитной родословной, подаренный ему когда-то дедом Тихоном, знахарем и ведуном. Тимка был сыном дедова пса – Хана, и старик подарил смешного неуклюжего малыша жившему тогда вдали от людей изуродованному Кириллу.
И Тимыч с младенчества привык общаться с хозяином ментально, он «слышал» его почти так же, как сам Кирилл «слышал» окружавших его существ.
Но все равно – оттуда, из элитного жилого комплекса в Москве, пес никак не мог «услышать» хозяина. Не мог!!!
– Тимка… – прошептал Кирилл, ощущая, как по его щекам потекли слезы. – Пес мой родной, как же я рад тебе!
Рычанье на мгновение прервалось, и теплый солнечный зайчик, прилетевший из собачьей души, вспыхнул маленьким солнышком.
Вероятно, пес слегка ослабил хватку, во всяком случае, с визга – от боли – Кабан перешел на относительно членораздельную речь:
– Стреляйте! Вы че попрятались, козлы?! Стреляйте в этого зверюгу, пока он меня не загрыз!
– Так это… – проблеял из-за дерева Пашка. – Мы в тебя боимся попасть!
– У нас ведь автоматы! – поддакнул ему Гришаня. – Если дать очередь, стопудово – тебе достанется!
– Ближе подойдите! А-а-а-а-а! Стреляйте, скорее!!!
Похоже, алабай вернулся к вдумчивой «беседе» с гадом, посмевшим причинить вред человеку, о котором Тимка тосковал все эти долгие дни.
Пес почуял неладное – сразу. Еще не пришла домой почерневшая от боли хозяйка, еще не начался тянувшийся несколько дней кошмар бесконечных страданий, еще был обычный день и утро было таким же светлым и радостным, как обычно.
Как оказалось, последним светлым утром в этом доме…
Тимка дремал на своей подстилке, и ему снился изумрудный лес, пронизанный солнечными лучами. Он валяется на траве, жмурясь от солнца, на ближайший к его носу одуванчик села бабочка и кокетливо помахала крылышками, приглашая пса поиграть. Но ему – лениво, ему и так хорошо. Тимка знает – сейчас из избушки выйдет ОН. Его друг, его семья, его всё. И они пойдут гулять в лес. И ОН выходит. И улыбается Тимке, и идет ему навстречу… И вдруг… ЕГО лицо искажается от невыносимой муки, пес всем своим существом ощущает эту дикую боль, а потом ОН … исчезает. Просто тает в воздухе – как дым. И вот – не растаял совсем…
Тимка вскочил на лапы и заметался по квартире, лая и срываясь на жалобный, рвущий душу вой. Так что даже кто-то в дверь к ним стучал и кричал что-то…
А потом, через сто долгих лет ожидания, вернулась хозяйка… А ОН больше не вернулся.
Правда, был какой-то ящик: черный, блестящий, длинный… Он стоял на стульях в гостиной, вокруг него собралось много людей, почти всех Тимка знал. Люди плакали, подходили к ящику, клали цветы на крышку. А хозяйка обнимала этот ящик и уходить из комнаты не хотела. Ее оттащил тот, кого она называла папой.
Тимка лежал в дальнем углу холла и с недоумением смотрел на собравшихся вокруг ящика людей. Почему они называют все время ЕГО имя, глядя на эту деревяшку? Ведь ЕГО там нет! Там – кто-то чужой, совсем чужой! И дело вовсе не в жутком запахе разложения, который чуткий собачий нос улавливал даже сквозь толстые стенки этой коробки, Тимка просто знал – там, внутри, не ОН.
А потом в дом пришли… СТРАШНЫЕ. Пес почуял их приближение с того момента, как они вошли в подъезд их дома. Вошли вместе с хозяйкой, которая, кстати, все больше и больше отдалялась от Тимки. Нет, она выгуливала пса, кормила его, но и только. Но – больше не было никаких обниманий, никаких слез и утыкания носом в его густую шерсть, никаких жалобных причитаний, как в первые дни. Хозяйка словно выгорала изнутри, и вместо яркого огня, согревавшего всех, кто был рядом с ней, в душе ее скапливался пепел…
И вот – она ведет в квартиру кого-то непонятного. Тимка почувствовал, как шерсть на его загривке поднимается сама собой, клыки оскаливаются, а из горла рвется угрожающее рычание. Нет, он вовсе не был агрессивным псом, посторонних он обычно встречал легким порыкиванием, как бы предупреждая их – хозяева под моей защитой! Идите себе мимо, не задерживайтесь!
Но существа, поднимавшиеся с хозяйкой в лифте, не были людьми! Хотя нет, они ими были, но в то же время…
Пес не мог объяснить даже себе, что он чувствует в этих двоих, они были просто СТРАШНЫМИ.
Тимка должен предупредить об этом хозяйку, он обязан это сделать!
Наверное, самым разумным было бы затаиться в холле и наброситься на СТРАШНЫХ, едва они войдут в квартиру. Но Тимка не удержал себя в «лапах», потому что всем своим существом ощущал, как вокруг словно выгоревшей изнутри хозяйки сгущается что-то злое. Очень злое. Очень черное. И смертельно опасное.
Поэтому едва все трое вышли из лифта, как алабай не выдержал и, захлебываясь от яростного лая, атаковал входную дверь. Он кричал, он изо всех сил кричал: «Прогони их! Они – страшные, они – не люди! Прогони! Не смей с ними дружить! Прогони! Прогони!! Прогони!!!»
Но хозяйка не услышала его крик. Она отследила лишь агрессию свихнувшегося от горя пса. И, извинившись перед визитерами, увела их из дома.
СТРАШНЫЕ, вернее, один из них, тот, что помоложе, потом попробовал еще раз прийти в гости к хозяйке. И хозяйка перед его визитом заперла пса в дальней комнате.
Но Тимка снова кричал до хрипоты, громко выл, и молодому нелюдю пришлось убраться восвояси.
А хозяйка совсем охладела к алабаю. И вскоре отдала его в дом своих родителей. Раньше Тимка очень любил гостить у них, потому что рядом жила его подружка, симпатичная алабаечка Патимат, для своих – Патька. У них с Патькой уже были общие щенки, и вообще – там, за городом, раздолье!
Раньше так было. Но не сейчас. Хотя родители хозяйки – в отличие от дочери – относились к осиротевшему псу с прежней любовью. Нет, даже с еще большей, потому что смотреть на похудевшего от тоски и горя зверя без слез было невозможно.
Тимку холили и лелеяли, его отпускали к Патьке, но пес ничего не хотел. Он ждал. Ждал, когда вновь услышит ЕГО.
Но ЕГО не было. Нигде не было.
Один серый день тянулся за другим, заметно похолодало, Тимка все меньше времени проводил на дворе и все больше – у камина. Пес лежал, вытянув лапы к огню, и с тоской смотрел на плясавшие языки пламени, вспоминая, как когда-то там, в лесу, ОН любил сидеть у печки, обняв за шею своего друга – его, Тимыча. И разговаривать с псом обо всем на свете…
Это был один из таких же серых, затканных паутиной тоски вечеров. Тимка почувствовал, что пора бы сходить на улицу, размять лапы и вообще – пора. Он тяжело поднялся, доплелся до входной двери и, нажав зубами на ручку, вышел в промозглую слякоть.
Надолго не задержался – уж очень холодно и мокро было во дворе.
Тимка подбежал к входной двери. Как раз вернулся с работы отец хозяйки, ворота отъехали в сторону, и его большой черный автомобиль медленно вкатился во двор.
И вдруг…
Пес даже присел от неожиданности и вздрогнул всем телом. Еще не веря в случившееся, он «прислушался» к темной ночи, настороженно поставив торчком обрубки ушей. А потом, взвыв от безумной радости, рванул в щель уже почти закрывшихся ворот, никак не отреагировав на изумленный крик отца хозяйки:
– Тимка, ты куда?! Стой!
«Какое там «стой», вы что, с ума сошли?! ОН ведь вернулся! Я его слышу! Вернее, слышал, но это неважно! ОН вернулся!»
Того мощного всплеска ЕГО энергии, который почувствовал пес, действительно больше не существовало. Но алабай запомнил направление, в котором он «прозвучал».
И теперь никто и ничто не могло остановить вновь обретшего смысл своей жизни пса.
Глава 19
Он бежал всю ночь, практически не останавливаясь. Иногда замедлял бег, переходя на неспешную рысь, чтобы дать натруженным и израненным лапам отдых.
Израненным – потому что он мчался напрямик, не выбирая дороги, через ямы, по камням, по битому стеклу, совершенно незаметное в темноте.
Но это все ерунда, Тимка почти не обращал на боль в лапах внимания, лишь досадовал немного на то, что хромота замедляет бег.
А значит, отдаляет встречу пса с НИМ!
Ну зачем он все эти дни проводил в тоске возле камина, отказываясь от еды и воды? Почему капризничал, с трудом проглатывая третью часть своей обычной пайки? И теперь, когда момент долгожданной встречи со смыслом всей Тимкиной жизни зависит только от самого Тимки, ослабевшие лапы и легкие ведут себя совсем не по-собачьи. А по-свински, вот как!
Когда тяжелое дыхание начинало жечь изнутри его грудную клетку, а лапы сводила судорогой, псу приходилось переходить на шаг.
Это отдаляло счастье встречи.
Но ничего, главное – ОН вновь появился, ОН есть в Тимкиной жизни! И совсем скоро теплая рука обнимет пса за шею, а самый лучший в мире голос прошепчет ему на ухо: «Привет, разбойник! Я скучал по тебе!».
«Нет, нет, это я скучал, я! Я!! Я!!!»
И предвкушение этого счастья вливало в натруженные лапы собаки новую порцию энергии, дыхание выравнивалось, сердце билось в нужном ритме.
Скоро! Скоро! Скоро!
Тимка ни секунды не сомневался в правильности выбранного им направления. Точка в пространстве, откуда пришел всплеск ЕГО энергии, пылала перед внутренним взором пса, словно яркий огонь.
К которому пес теперь и стремился – подобием некоего грузного прихрамывающего мотылька.
Он бежал всю ночь. Наверное, будь на его месте человек, сомнения в правильности траектории движения давно уже изгрызли бы его душу, превратив ее в некий источенный жучками древесный ствол. Ну действительно, что за ерунда – он уже столько километров отмахал, а ответного отклика от НЕГО все нет и нет! «Ой, ошибся, точно ошибся! Не туда бегу!..»
Но бежал не человек, генетически предрасположенный к сомнениям, метаниям, мучительным поисками своего пути и прочей отвлекающей от сути шелухи.
Бежал пес, у которого была цель. И отвлекаться на шелуху у собаки не было ни времени, ни желания.
Тимка просто знал – ОН там. И ОН ждет.
И поэтому пес совсем не удивился, когда ближе к рассвету услышал наконец далекий отклик ЕГО сознания.
Нет, не удивился. А мгновенно рассвирепел, потому что ЕМУ было плохо! ОН страдал! ОН почти утонул в океане боли!
А источником этой боли были трое чужаков, медленно приближавшихся к НЕМУ! Эмоции этих чужаков заставили пса оскалиться и хрипло зарычать.
А еще он ускорил бег, тараня мешавшие ему заросли кустарников все еще могучим, несмотря на добровольную диету, телом.
Когда же пес увидел, как двое чужаков избивают ЕГО в кровь, разум алабая заволокла пелена бешеной ярости. Он сейчас хотел только одного – убивать!
Грызть, рвать, дробить клыками кости!
Что он и сделал, вцепившись в руку одного из чужаков.
И он грыз, рвал, дробил кости, зверея от вкуса крови еще больше.
Пока в его подернутую кровавой пеленой душу не ворвался радостный свет: ОН узнал своего Тимку!
Пес опомнился и ослабил хватку, чем немедленно воспользовался противно верещавший чужак. И заорал что-то остальным двоим, попрятавшимся за деревьями. Кажется, он хочет убить Тимку?
Следовало прекратить эти опасные вопли, и алабай вновь придавил зубами раздробленную кость – посильнее.
Крик опять перешел на визг, но те двое, похоже, решили выполнить приказ. Они медленно выдвинулись из-за деревьев, подняли пахшие смертью металлические палки…
Кирилл попробовал ментально шугануть подальше опомнившихся Пашку и Гришаню, но у него ничего не вышло. Радость от появления пса все еще переливалась в душе теплой радугой, и сменить ее «в темпе вальса» на парализующий противника страх – нет, не получилось это.
Единственное, что он сделал, – поднял руку и протер глаза. Чтобы увидеть похудевшего, грязного, с окровавленными лапами Тимыча, вцепившегося в катавшегося по земле Кабана. И направленные на алабая стволы автоматов.
К счастью, стрелять парочка отважных воинов пока что не решалась – слишком уж сильно дергался их приятель, явно не ощущавший расслабляющего комфорта от знакомства с мощными клыками пса.
Но рано или поздно они на это решатся.
– Тимка, беги! – заорал Кирилл. – Брось его и беги! Слышишь?!
– Ах ты, сука! – перешел от злости на фальцет Пашка. – Так это твоя зверюга, да?! Отзови его, а то щас я тебя грохну!
– Не грохнешь, – криво усмехнулся Кирилл, наконец приподнявшись и оперевшись спиной о ствол ближайшей сосны. – Насколько я понял, вашему боссу я нужен живым?
– Тогда я те ноги прострелю!
– Ну, давай, давай. Зато мой пес хорошенечко позавтракает твоим дружком.
«Тимыч, придави толстяку горло, только не убивай его!»
Пес мгновенно отпустил измочаленную руку жертвы – и его окровавленные клыки сомкнулись на шее выпучившего от ужаса глаза Кабана. Сомкнулись, кстати, довольно аккуратно, лишь слегка повредив кожу, но Кабану-то так не показалось.
Джинсы толстяка мгновенно потемнели между ног, весело зажурчал желтый «родничок», а из зафиксированного челюстями пса горла вырвался сдавленный писк:
– Стреляйте, сволочи!
И приятели с готовностью выполнили просьбу Кабана: позиция для выстрелов была вполне нормальной – дергаться толстяк прекратил. Весьма затруднительно, знаете ли, трепыхаться, когда твое горло стиснули клыки зверя.
И Кабан замер – наподобие громоздкой кучи продуктов отхода жизнедеятельности. А нависший над ним пес являл собою великолепную мишень, стреляй – не хочу.
Пашка и Гришаня как раз хотели. И даже очень!
Поэтому две автоматные очереди прогремели слаженным дуэтом. Пули смертельными осами устремились к живой плоти, превращая ее в мертвую… Промахнуться с такого расстояния не смог бы и слепой.