– Олежка, спасибо!
– Скажи своим, чтобы не плясали с пультом. Все тросы запутали, мудаки.
– Хорошо, хорошо. – Семен схватил пульт и начал поднимать и опускать дорны, обхваченные тросами.
– Олег! – вдруг услышал Давыдов собственное имя. Это был голос Максима Бабурина. Не того Бабурина, которого помнил Олег, а того, постаревшего лет на двадцать. Того, кто набросился на него утром.
Олег обернулся. Его ноги подкосились. У шестой кран-балки стоял Максим в сером плаще, бейсболке и огромных солнечных очках. Он держал в руках пульт управления. Макс нажал кнопку, и кран-балка с шумом поехала в сторону Олега.
Давыдов не мог произнести ни слова. Даже когда опасный груз навис прямо над его головой, он молчал и смотрел на Бабурина. Олег слышал, как рвутся тросы, но не сходил с места. Словно кролик перед удавом. Он только сильнее втянул голову в плечи, когда услышал шум падающих труб. Почти четыре тонны алюминиевых дорн похоронили Олега Давыдова под собой.
* * *Максим не хотел возвращаться домой. Но ему больше некуда было идти, особенно в таком виде. Вошел в квартиру, быстро снял плащ и накинул на зеркало в прихожей, даже не взглянув на собственное отражение. Оно стало каким-то чужим, будто он не в зеркало смотрит, а в окно какого-нибудь параллельного мира. Ужасного мира. Еще две недели назад он любил и был любим. А теперь… Теперь ему казалось, что, сходив тогда на десятилетие сети магазинов «Семья» и врезав по роже этой скотине – хозяину сети, он попал в другой мир. Жуткий мир, где ему не выжить. И ведь все для этого делается. Сначала сплетни об измене Макса, затем увольнение с работы, самоубийство Даниила Хабалова, фотографии, уход Анжелы, предательство друга, появление Мигея… Все в одну кучу! Да еще и собственное самочувствие. Надо признать, хреновое. У Максима был вид пятидесятилетнего мужчины. Неужели стресс может так влиять?
Максим прошел в кухню, предварительно захлопнув дверь в ванную – не хотелось ему сегодня встречаться со своим вторым «я». Достал из-за пояса две бутылки водки (по дороге домой зашел в «Магнит») и поставил на стол.
Когда раздался телефонный звонок, Максим уже изрядно надрался. Он сидел и смотрел телевизор. Террористы, взрывы и войны. Сплошной негатив, как и вся жизнь Бабурина. Макс фыркнул и пошел к телефону. По дороге он вспомнил, что так и не позвонил крестному. Ведь собирался же! Да и у Макса вопросов накопилось к старику. Старику?! Я сам уже выгляжу как старик. Проходя мимо зеркала, Макс посмотрелся в него. Но блестящую поверхность покрывал его плащ. Слава богу.
– Алло!
– Бог ты мой, Макс! Ты что, в другом измерении, что ли?
– Ты угадал.
– В общем, так, дорогой ты мой зятек, тебя подставили, как… – Не найдя подходящего сравнения, Егор продолжил свою тираду. – Фотографии, как мы с тобой и предполагали, сделаны посредством фотожопа. Все, кроме одной. Максим, я сейчас хочу тебя спросить…
– Ну, давай, не тяни. – Максу не нравилось это «кроме одной».
– Мы когда вчера с тобой пили, я не отключался?
– Нет.
– Бог ты мой, ты ничего не подумай, я все равно к тебе хорошо отношусь, и каждый человек должен сам выбирать…
– Какого хера?! Что ты там несешь, птеродактиль обкуренный?
– Бог ты мой, в самом деле, что это я? Ну, поцеловались раз, обнялись…
– Да что там такое с тобой? Говори, что за фотография!
– Снимок, где тебя обнимает этот… гей – настоящий.
– Как настоящий?
«Все верно, благочестивый Максим, там как раз запечатлен тот момент, когда Пашка (точно, Пашка!) залез к тебе под рубашку. Вот так-то, волосатик».
Максима передернуло. Когда они успели?!
– Ладно, Егор, что дальше?
– Бог ты мой, корешок не только определил подставу, так он еще и нашел тех, кто там под твоей моськой прячется и кто делал эту байду.
Максу показалось, что шурин сейчас завизжит от восторга.
– Ну и? – вдруг спросил Егор.
– Что – ну и?
– Тебе сейчас выложить: адреса, пароли, явки? Или после главных новостей?
– Каких еще новостей? – Несмотря на необходимость и важность информации, Максиму не нужны были никакие более важные новости. Он устал.
– Анжела сейчас у предков. Приперлась с вещами.
У Максима защемило в груди. Неужели они все поняли? Неужели она все поняла?
– Бог ты мой, я сначала подумал, что это ты его мочканул…
– Кого? – выдохнул Бабурин.
– Давыдова. Бог ты мой, какой-то несчастный случай на заводе для некоторых становится счастливым! Только ты, это, пообещай, что к геям ни ногой.
– Ты Анжеле говорил о снимках?
– Бог ты мой, да она твое имя слышать не хочет. Я только начал – мол, Анжелушка, эти снимки – полное фуфло, там никакого Макса нет и в помине. Так она, как услышала «Макс», как зашипит на меня! Не хочу, говорит, чтоб ты при мне имя этого убийцы произносил. Бог ты мой, я ж поэтому и решил, что это ты бройлера подбил…
– Ладно. Егор, спасибо тебе. Как я понимаю, ты сейчас не дома. Давай завтра встретимся; ты мне фотки, ну и все, что знаешь, передашь. Сегодня я попытаюсь до Анжелы достучаться.
Максим положил трубку и снова поднял. Набрал номер Богдановых. Ответила теща:
– Да.
– Нина Федоровна, не бросайте трубку, пожалуйста. Я не знаю, поверите вы или нет, но я ни в чем не виноват.
– Я верю тебе, Максим, – прошептала женщина. – Мне Егор все объяснил. Но Анжелу сейчас, по-моему, лучше не трогать. Ты же знаешь, Олег погиб?
– Да, мне Егор сказал.
– Так вот, она почему-то винит тебя.
– Я разговаривал с ним утром…
– Да, да. Может быть, и поэтому. Но мне кажется, что она ходила к Вячеславу Андреевичу.
– К дяде Славе?! Но зачем?
– Мне кажется, она хотела узнать, кто ты на самом деле.
Макс и сам хотел бы это узнать. Он попрощался с тещей, предварительно выяснив планы Анжелы на завтра. Планы были просты: она собиралась сидеть дома. Тесть с тещей уходили на работу, так что можно было спокойно поговорить с женой.
После этих разговоров Максим протрезвел окончательно. Но для того, чтобы скоротать вечер и не завыть, нужна выпивка.
Он подошел к зеркалу и хотел сорвать плащ, но передумал. Снял с вешалки кожаную куртку, посмотрел на бейсболку. Нет, на улице уже темно. Маскировка отменяется. Перед выходом Максим все-таки решился позвонить крестному.
* * *Значит, есть шанс. И надо использовать его на все сто. Он сегодня же убедит Анжелу вернуться домой. Макс был уверен в положительном исходе дела. Умылся в кухне – в ванную он еще побаивался заходить из-за зеркала. Максим вошел в зал и замер. У него были гости. Он медленно осмотрел их. Начал с ближайшей пары слева от него. Максим вспомнил их. Эти женщина и мужчина снились ему, когда он был в Москве. И во сне они представлялись ему его родителями. Сейчас они не очень доброжелательны, и вид у них, будто их через мясорубку пропустили.
Дальше стояла старушка со сгоревшим лицом. То, что это старушка, Максим понял по рукам и цветастому переднику, какие носят в деревнях. За старушкой стоял мужчина в спортивном костюме. Максим узнал его по лицу, схожему с мордой пса. Вместо горла у «спортсмена» зияла кровавая дыра.
Максим прошел дальше. Опять пара. Мужчина и женщина. Очень обгоревшие, но тем не менее Максим догадался, что это те алкоголики, сгоревшие в доме. За ними стояло обезглавленное тело в джинсовой робе. Руки подняли обескровленную голову. Кроткий?! Что с ним случилось?
«Это ты, Макс, все сделал», – раздался в голове мерзкий голос Макса-плохого.
Вера Михайловна стояла рядом с девочкой со сплющенным лицом. Макс узнал девушку по голубой сорочке. Он виделся с ней в Москве. Она нагрубила ему, теперь у нее голова как блин.
Но конец их по делам их.
Хабалов и Бурый стояли лицом друг к другу и держали строительные носилки, наполненные какими-то кровавыми обрубками. Макс подошел ближе к носилкам и заглянул внутрь. Там были фрагменты тела. Оторванные руки, ноги, внутренности. В правом углу лежало лицо (словно резиновая маска) хозяина всего этого добра. Бабурин не сразу, но все-таки узнал Пинчука.
За ними стоял Мигей. Окровавленная наборная рукоятка ножа торчала из горла.
– Я же говорил, как пес подохнешь.
Мигей только усмехнулся беззубым ртом.
Последним стоял Олег Давыдов. Голова его была вмята с левой стороны. Он улыбнулся Максу.
– Максим, перестань ненавидеть всех. Ты убил не только нас. С каждым из нас уходит частица тебя. И чем дальше, тем большую часть себя ты убиваешь. Остановись.
– Олег, я не знаю, как это заработало, тем более я не знаю, как это выключить.
Давыдов снова улыбнулся.
– Зато это знает старый козел дядя Слава.
Макс посмотрел на Олега. Тот открывал рот, но голос принадлежал Максу-плохому.
Максим тряхнул головой. Покойники начали раздваиваться. Перед глазами помутнело. Он еще раз встряхнулся и окончательно проснулся. Бабурин сидел в зале, в кресле. Напротив него сидел в таком же кресле Максим-плохой. Дверь шкафа с зеркалом открылась, и Макс отражался в нем.
– Старый козел о многом тебе расскажет, – заговорило отражение. – Ты послушай и убей его.
– Да пошел ты, – прошептал Макс. Нащупал бутылку у кресла и швырнул в дверцу. Зеркало водопадом упало на ковер.
Глава 9
Максим подошел к двери тещиной квартиры в 12.25. Поднес руку к звонку – и убрал. Мало того, что руки тряслись, так еще и внутри все переворачивалось. Наконец решился и надавил на кнопку. После трели послышалось шуршание шлепанцев, будто кто-то, не поднимая ног, подползал к двери. Сердце грозило разбиться о ребра. Замок открылся, и дверь распахнулась. Макс готов был вжаться в стену, но, на его удивление, из квартиры никто не выглянул. Максим сделал шаг вперед и увидел Анжелу в пижаме, входящую в спальню.
Бабурин не стал ждать приглашения и вошел в квартиру.
– Там, на кухне, мама тебе поесть оставила, – услышал он голос Анжелы из спальни.
Макс приоткрыл дверь. Анжела лежала и листала какой-то журнал. Она услышала, что кто-то входит.
– Что, не нашел?.. Что ты здесь делаешь?! Как ты сюда попал?!
Она вся сжалась, напружинилась, будто к ним проник убийца и насильник.
– Ты меня сама впустила.
– Я?! Когда?
– Только что. Анжела, не прогоняй меня. Я выскажусь и уйду. – Он взял стул у стены и присел. – Фотографии – подделка. Это я говорю не для того, чтобы оправдаться. Егор проверил их со своим другом. Они подделаны. Я не знаю, кому это было нужно, но раз уж так получилось, значит, все-таки это кому-то нужно.
– У тебя все? – холодно спросила Анжела. – А теперь уходи.
– Но почему?! Я ведь тебя люблю! Как ты не поймешь, я без тебя жить не могу!
Он встал – и понял, что плачет. Слишком поздно, чтобы скрыть это от нее, от этой холодной женщины. Нос был забит, слезы текли ручьем. Он уже не мог тихо плакать, ему хотелось рыдать. Рыдать от бессилия и потери.
– Уходи. – Глаза Анжелы были сухими и холодными. Но было видно, она плакала. Плакала, но не по Максу. – Уходи, убийца! Ты убил Веру Михайловну! – Анжела встала с кровати и пошла на Максима. В ней уже не было той сжатости – пружина выстрелила и выдавливала мужа из комнаты, из ее жизни. Максим со слезами на глазах отступал.
– Ты убил Олега! – Анжела выпихнула Бабурина и закрыла перед ним дверь.
– Анжела, я никого не убивал!
– Дядя Слава мне рассказал, откуда ты и почему ты без родителей.
– И почему же?! – Теперь на Максима нахлынула обида. Он не знал, где его родители и кто он сам, а дядя Слава рассказывает Анжеле тайны, принадлежащие ему.
– Возьми. И не вздумай читать его здесь. Уходи!
Максим увидел, как под дверь просунулся конверт. Он взял его. Запечатан.
– Анжела…
– Уходи, ты колдун и убийца!
Вот эти слова его разозлили.
– Если я колдун, ты думаешь, меня сдержит эта дверь? Почему бы мне не убить тебя прямо сейчас, не открывая двери?! Почему мне не расплющить тебя, как лягушку, кроватью, на которой ты оплакивала своего любовника?!
– Максим, уходи. Я тебя боюсь.
Макс развернулся и вышел из квартиры.
* * *Вячеслав Андреевич принял душ, погладил парадный костюм в елочку, купленный еще в советские годы. После прихода Анжелы он все понял. Слишком поздно что-либо повернуть назад. Максим, словно паровоз, встал на страшные рельсы и разогнался настолько, что даже если сейчас дернуть стоп-кран, то тормозной путь будет длинным и усеянным трупами.
Вячеслав Андреевич решил не попадать в число этих трупов. Он ведь вырастил его. Кем бы ни был наш ребенок, мы любим его. Все равно любим. Жить дядя Слава уже не хотел, но еще больше он не хотел, чтобы его убил Максим. А то, что Макс захочет его убить, – это наверняка. Старик решил сам уйти из жизни. Письмо для приемного сына Вячеслав Андреевич написал еще пару дней назад, когда еще не совсем было понятно, что да как. Он хотел отправить его по почте, но положение исправила Анжела, и дядя Слава отдал его ей (для Макса, разумеется). А сейчас он набросал небольшое письмецо – мол, никого не вините и так далее, и тому подобное. Оставит записку, наденет парадный костюм и кинется в объятия к милой Машеньке. Этот проклятый всеми богами террорист сельского разлива выстрелил тогда и в него. «Только вот Машенька раньше ушла. Ничего, я тебя догоню. Я не стану дожидаться, пока меня опухоль доконает. Сейчас, Машенька, сейчас. Вот только трубочку еще одну, последнюю, выкурю – и к тебе».
Вячеслав Андреевич вычистил трубку и начал забивать ее табаком. Медленно. Ведь это была его последняя трубка на этом свете.
Сел у окна, затянулся. Вроде ничего не забыл. Поставил телевизор на таймер включения, не забыв врубить полную громкость, – этого соседи не потерпят. Оставил открытой входную дверь. Соседи хоть добрым словом вспомнят. Мол, предупредил Вячеслав Андреевич, не дал трупным ядам въесться в стены родного дома.
Докурил. Выбил трубку. Продул и положил в нагрудный карман серого пиджака в елочку. Мало ли, может, и на том свете сгодится.
Поправил пиджак. Застегнул пуговицу. Проверил, нет ли двойной стрелки на брюках (он проверял это уже в третий раз). Он делал все последовательно, будто шел знакомой дорогой, шаг за шагом. На каждый шаг тратилось времени ровно столько же, сколько на предыдущий.
Встал на стул. Надел петлю на шею и шагнул навстречу яркому свету в конце туннеля, в объятия Машеньки.
* * *Анжела дождалась, когда захлопнется входная дверь, и вышла из спальни. Она плакала. Если он колдун, почему не убил прямо сейчас? Почему?! Не выбросил в окно, не придавил шкафом? Да он что угодно мог сделать с ней. Но не сделал. Либо потому, что не умеет, либо потому, что любит. Оба варианта ее устраивали, но не настолько, чтобы вернуться к нему. Анжела помнила слова Вячеслава Андреевича.
– Посмотри, – сказал старик, – есть ли перемены в его обличье. Они, когда используют свою Силу, стареют быстрее.
Вот Анжела первым делом и взглянула на лицо Максима. Он постарел лет на двадцать.
Все эти дни, пока он был в Москве, Анжела много думала. Фотографии вполне могли быть фотомонтажом. Вполне. Уж очень много народа желало им вреда.
Элла – тварь, всем и всегда желала зла. Злобный хорек Игорек (как его называл Максим) – та еще сволочь. Теперь она понимала, что он буквально рвался наверх, грезил креслом управляющего. Девушка-тайна Леся Чалова (сейчас Анжела была просто уверена в этом) дружила с ней только из-за каких-то своих целей. Возможно, тоже это проклятое кресло, а может, и чувства к Максиму. Владлен… Максим прилюдно врезал ему по морде. Неужели это не повод отомстить ему? Ну и, в конце концов, сам Олег. Ведь он все эти годы любил ее. Не повод ли это? Анжела винила всех, но Макса – больше остальных.
Она заплакала. Так привыкла к Олегу за эти несколько дней – будто это с ним она прожила три года, а не с Максимом. А теперь его нет. Нет! Максим убил его.
Когда она вчера узнала, что Олег погиб от несчастного случая, она не поверила своим ушам. Долго сидела на софе, которая стала родной, и смотрела в пустоту, мимо штанг и гантелей. Потом решила, что без Олега не сможет здесь находиться, и ушла. Походила по улицам, не зная, куда податься. Проходя мимо дома Вячеслава Андреевича, решилась зайти.
Он рассказал ей о своих догадках, о причастности Максима к смертям своих родителей и бабушки. Анжела рассказала Вячеславу Андреевичу о гибели людей, обманувших маму, о Вере Михайловне и об Олеге.
– Да, – сказал крестный Максима, – это вполне в его духе.
Максим – опасный человек. Вот только человек ли?
Анжела пошла к родителям и всю ночь проплакала. То по Олегу, то просто от страха. Она очень боялась Максима. Очень.
* * *Максим вышел из подъезда, посмотрел по сторонам. В соседнем дворе стояла беседка. Он направился к ней. Уселся. Вытер мокрое от слез лицо и достал конверт. Покрутил его перед глазами. Ничего. Ни подписи, ни печати. Открыл его и вынул исписанный лист. Он сразу узнал почерк крестного. Начал читать, все больше хмурясь.
Привет, сынок. Когда ты будешь читать это письмо, я, скорее всего, уже буду далеко, со своей Машенькой.
«Старик влюбился, что ли, на старости лет?»
Я многое хотел тебе рассказать, но как-то не решался. Когда ты не пришел за таблетками, я понял, что время настало (оно когда-нибудь должно было настать).
Начну с того, что я никакой тебе не крестный. Ты наверняка и сам уже понял это. Более того – я и в глаза не видел твоих родителей. Я тогда работал в городском детском доме. Как-то утром тебя привезли милиционеры. На вопрос, что с тобой случилось, они ответили, мол, родители погибли в автокатастрофе. А бабушка, у которой ты остался, сошла с ума. Она пыталась утопить тебя в тазике с водой, но безрезультатно. Потом сама залезла в печь и легла лицом в пламя. Вот и вся жуткая история о твоих родственниках.
Теперь о твоей болезни. Когда ты к нам попал, ты не выявлял никаких признаков психического расстройства. Как будто милиционеры тебя просто взяли и увезли из дома. Ты все время спрашивал, когда тебя заберет мама. И ни слова об отце либо бабушке. Вот тут-то я и решил, что именно так и проявляется твое психическое расстройство. Я решил тебе помочь. Дело в том, что я тогда работал над диссертацией «Стирание плохих воспоминаний». Я все знал об этом. И еще нам с тобой повезло тогда. Израильские ученые уже год как опробовали на людях таблетки для стирания ненужных воспоминаний. И надо признать, успешно.