Нина встретила племянницу на пороге с телефоном в руке.
– Лера, Мясников буквально только что позвонил, сказал, что все отменяется. Прости, что напрасно сорвала, только твои планы нарушила. Может, хоть кофейку попьем?
Мысли тетушки были заняты Васькиным кашлем и температурой, затем звонком некоего Мясникова. Поэтому, к облегчению Леры, Нина ограничилась вопросом: «Как у тебя дела?» и довольствовалась ответом: «Все в порядке».
Они попили кофе, и Лера засобиралась уходить. Все равно Васька был не в форме и сидел с укутанным в компресс горлом непривычно тихий и вялый.
Лера вышла на улицу и задумалась – куда ей отправиться? «О времена, о нравы!» – что-нибудь подобное изрек бы папуля, окажись он рядом. Димка в кои-то веки явно никуда не торопился, и у нее впереди маячил целый свободный день. Да, раньше она отнеслась бы к такому совпадению как к величайшему подарку судьбы! Раньше, но не теперь. Теперь Лере домой возвращаться не хотелось. Что там делать? Обмениваться пустыми фразами и делать вид, что у них все в порядке?
Странно, но глухая оборона мужа вызывала у Леры не смятение, а все большее раздражение, и она сама этого чувства побаивалась. Не хватало им только скандалов… В бассейн она пойдет вечером, а сейчас? Пробежаться по магазинам без Мики? Нет, подруга обидится смертельно, да и в кошельке денег – кот наплакал… Решено, она вернется домой за деньгами и позвонит Мике – вряд ли та успела составить другие планы. И зонтик захватить не мешает – откуда не возмись набежали тучи, посыпал частый мелкий дождик.
Возле подъезда стоял знакомый красный «Пежо». Мика?! Лера даже головой покачала – ну как тут не подумать про телепатическую связь? Она медленно поднялась по лестнице, копаясь в сумке в поисках ключей. Всегда одна и та же история – под руку попадалось все, что угодно, но только не нужный предмет. Надо будет навести в сумке порядок… если она вообще не оставила связку дома, так спешила уйти… Лера остановилась перед дверью и поднесла руку к звонку, но тут же ее отдернула. Потому что за дверью ругались двое.
Лера отступила на шаг и недоуменно взглянула на номер. Нет, все правильно, это их квартира. И за плохо прикрытой дверью орут Мика и Лерин муж. Неужели эта дурочка примчалась воспитывать Димку?! Лера толкнула дверь, и та послушно открылась.
– …ты сволочь, бегаешь за каждой юбкой! Мне надоело слышать про твое блядство!
– Малыш, тебе нужно лечить свое больное воображение!
– Не делай из меня идиотку! Мало того, что ты уже черт знает сколько уходишь от своей шлюхи, так я еще должна смотреть, как ты публично обжимаешься с какими-то проститутками!
Они что, специально так кричат? – вяло удивилась Лера. У нее как будто отнялись ноги.
– Слушай, перестань молоть чепуху! Это моя партнерша по фильму, если ты вдруг стала слаба глазами. Успокойся и не кидайся на меня из-за каждой ерунды.
Нет, там, в комнате, кто-то Димкиным голосом репетирует семейную ссору. Со своей женой. Но кто же тогда стоит в коридорчике, прижавшись спиной к двери?
– Я знаю, что говорю, и не смей меня успокаивать, будто я ненормальная!
– Да ты и есть ненормальная, раз приперлась сюда. В любой момент может вернуться Лерка и…
– А мне плевать! Пусть уже до этой жирафы допрет наконец, что тебя интересует только карман ее папаши. Ты сколько раз от нее уходил? Думаешь, я не знаю, почему ты опять надумал корчить из себя примерного муженька? Как же, нашего олигарха куда-то там еще выдвинули, он получил очередной пост. И ты готов им всем задницу целовать. Ты даже закрыл глаза на ее шашни со Стасиком! Все ждешь, что в конце концов она выпросит для тебя денег у своего папашки? Не дождешься!
– А ты сама? Ты кого из себя корчишь? Невинную жертву? Ах, мой бывший – зверь, он меня бъет, а я терплю… Ты думаешь, я не знаю, что он тебе квартирку давно отписал, лишь бы ты отстала? Ты же постоянно тянешь из него денежки! А то я не понял, что ты держишь его как запасной вариант. Думаешь, он забыл, как застукал нас вместе? Только так он тебя и взял обратно. Не дождешься!
Невозможно было это слушать и дальше, но Лера не могла стронуться с места. В крошечном коридорчике стало душно, ей не хватало воздуха. Не может быть, чтобы там, в комнате с ее мужем была именно Мика. Кто угодно, но только не она. Кто-то очень зло разыгрывает Леру, и этому нужно положить конец.
На деревянных ногах Лера шагнула вперед, а Дима как будто угадал это движение и ринулся в коридор ей навстречу. И увидел жену. Все-таки удивительные метаморфозы могут происходить с человеческим лицом – только что оно кипело яростью и вдруг – полный штиль, черты застыли, челюсть отвисла, взгляд остекленел… Отвратительное зрелище! Лера подняла руку. Она лишь хотела отодвинуть это лицо с дороги, но Димка отшатнулся, как от удара, и растерянно взглянул куда-то вбок. Лера вошла в комнату. Все-таки там была Мика. Она стояла у окна, и в руках у нее почему-то был заяц Алик. Кажется, она откручивала ему уши.
– Подслушала? Отлично! – крикнула Мика. – Лично мне вся эта комедия надоела! Я тебя ненавижу, Сару Бернар хренову! Тоже, нашлась принцесса… А он, – Мика ткнула в Димкину сторону зайцем, – любит меня, давно. Если бы не твой папашка, то его ноги бы здесь не было. Понятно? А я… – с угрозой произнесла Мика и посмотрела на Лериного мужа, – я еще подумаю теперь… Я, может быть, вернусь к Алексу! По крайней мере, он успешный мужик, он меня до сих пор любит! И с ним я не в сраные Сочи поеду, между прочим…
Возможно, Мика могла бы еще долго вещать о своих планах, но Леру они больше не интересовали. Столбняк прошел, и пускай в горле застрял сухой колючий ком, она могла дышать, двигаться и даже немного соображать. Для Леры было очевидно – еще немного, и Алик останется без ушей. Она подошла к подруге и потянула из ее рук игрушку. Возможно, от неожиданности, но Мика уступила. С зайцем в руках Лера промаршировала к выходу и захлопнула за собой дверь. Она так и не произнесла ни слова.
Вот и все. Теперь Валерия Гришина стояла у подъезда своего бывшего дома. Личное имущество уместилось в одной руке. Про деньги и зонт она даже не вспомнила.
Иногда оказывается очень кстати, что ты идешь под дождем: вода непрерывным потоком льется с неба, ручьями стекает с намокших волос. И никто, даже ты сама не замечаешь, что к этим ручейкам и речкам давно примешались твои слезы. Их можно не вытирать. Это просто дождь, а ты без зонта. Дура, вообразившая себя спасительницей влюбленных, в то время как твоя лучшая подруга отдыхает с твоим мужем на море… Рыбка без зонтика, да еще и без мозгов!
Нужно было предупредить отца, а не сваливаться как снег на голову. Но Лера подумала об этом слишком поздно, когда изо всей силы в третий или четвертый раз нажала на кнопку звонка. Да она вообще ни о чем не думала, пока ехала сюда и как автомат выполняла необходимые действия. И потом, ей просто больше некуда было идти.
Ну давай, открывайся! Лера гипнотизировала преграду, затянутую унылым коричневым дерматином, но та не поддавалась. Легкая куртка промокла насквозь, футболка прилипла к телу, с волос текло прямо за шиворот… Лере был жизненно необходим горячий, нет, очень горячий душ!
Она еще раз позвонила длинным звонком, потом стукнула в дверь кулаком. Никакого толка. Лера примерилась, чтобы пнуть проклятый кусок фанеры ногой, но вовремя остановилась.
– Хочу под горячий душ! – Нет ответа. – Хочу горячего чая! – Дверь безмолствовала. Лера снова стукнула по ней кулаком.
– Не поможет. Я твоих полчаса назад видела, они куда-то уезжали.
Лера оглянулась на знакомый голос и чуть не застонала вслух. Моль белая в линялых джинсиках и тапках на босу ногу прытко спускалась с верхней площадки. Света Коробкина собственной персоной! Вот только этого сейчас и не хватало… А Коробкина поудобней перехватила дужку пластмассового ведра и, бесстрашно подойдя совсем близко, с любопытством оглядела Леру.
– Слышу – вроде кто-то барабанит! Ну и видок у тебя… Ты что, в луже искупалась? Ладно, нечего тут в закрытую дверь колотиться, пошли давай, – велела она и свободной рукой потянула Леру за рукав. А та почему-то ей подчинилась. Пока они то спускались к мусоропроводу, то поднимались в квартиру этажом выше, Лера действовала как автомат, но, оказавшись в логове неприятеля, опомнилась. Зачем она пришла к этой бледной моли?
Коробкина уже избавилась от своего ведра и теперь решительно стаскивала с Лериного плеча мокрую сумку. Бедный заяц Алик… Не поместившись в сумке целиком, он тоже сильно вымок и выглядел ничуть не лучше Леры.
– Что это? – спросила Коробкина, двумя пальчиками приподняв обвислое ухо.
– Мое приданое.
– Страшненький какой, так и хочется поцеловать. Ты давай иди под душ, а я чайник поставлю и его феном посушу, а то еще простудится. Да и тебя с таким приданым никто не возьмет.
Лера промолчала и, точно сомнамбула, направилась в ванную.
Лера промолчала и, точно сомнамбула, направилась в ванную.
Полчаса спустя Валерия Гришина, красная как рак, сидела, укутавшись в халат своего заклятого врага и пила, можно сказать, из его рук чай. Маленькая комнатка, где они устроились, своим хаосом напоминала миниатюрную городскую свалку: коробки и пакеты, горы журналов, горы из обрезков тканей, какие-то альбомы и выкройки… Прежде чем они сели чаевничать, Коробкина решительным движением рук раздвинула в стороны одну из куч, и было ясно, что она проделывает это постоянно.
– У тебя тут хорошо, – в конце концов сказала Лера и была абсолютно честной. Все части этого беспорядка как-то гармонировали друг с другом, и комната всем своим видом словно говорила: «Смотри, как тут интересно и здорово!»
– Я твою одежду в сушилку засунула, – сообщила Коробкина, усаживаясь поудобней. – И заяц твой ничего, приходит в себя.
А потом в комнате стало совершенно тихо – хозяйка и гостья смотрели друг на друга, будто увиделись в первый раз.
– Я должна перед тобой извиниться, – почти прошептала Лера и снова замолчала. Наверное, нужно было что-то еще сказать, объяснить, но слова застревали в горле.
– Ничего, проехали, – как ни в чем не бывало ответила Коробкина и на секунду задумалась. – А хочешь водки? Я бы выпила.
– А у тебя есть?! – обретя голос, изумилась Лера.
– У папы есть, в холодильнике. Мы у него займем. – И Коробкина отправилась занимать водку. Она вернулась с едва начатой бутылкой и маленькими пузатенькими рюмками, затем принесла тарелку с бутербродами и все это ловко расставила на крошечном свободном пространстве стола. Они молча чокнулись, выпили, одинаково выпучили глаза и открыли рты.
– Ужас…
– Кошмар просто…
– Закусывай скорее. А теперь сразу еще по одной, чтобы эффект был.
– Только не по полной…
Еще через полчаса Валерия Гришина рассказала гадюке Коробкиной свою историю. А Коробкина ей свою.
– Ты не думай, что я из зависти, – говорила порозовевшая и переставшая напоминать моль Коробкина, – но Дима тебя тогда вычислил. Конечно, потом влюбился, а сначала просто вычислил. У нас тесно – родители, бабушка. Мои-то его приняли, но кто они? Простые служащие, а Диме размах нужен, высший уровень…
– Да ведь он ничего еще не знал, – великодушно заступилась за мужа Лера. Странно, но она действительно не испытывала в этот момент никакой душевной боли. То есть вообще ничего не испытывала. Наверное, потому, что внутри нее была только водка.
– А тебя тогда на дорогой машине твои подвезли, мы с ним случайно увидели. Он прицепился, кто да что, все выяснял да расспрашивал. Короче, справки наводил, только я потом поняла зачем. И знаешь… – Света поправила неверной рукой упавшую прядь волос, – мне тебя не жалко было. Я думала – обыкновенная избалованная сучка. Пусть он ее использует, пусть! Вон она, с жиру бесится, квартиру снимает специально, чтобы с любовниками встречаться.
– Я знаю, мне Мика рассказывала. – Лера произнесла это имя по старой привычке. Была у нее такая подруга.
– Ну да, так она же это про тебя всем и рассказывает!
У Леры дрогнула рука, и она чуть не опрокинула на салфетку пустую рюмку.
– Не расстраивайся, – велела Коробкина, – это банальная зависть. А раз она тебе завидует, значит, есть чему. И пакостила тебе она, только ты бы ни за что мне не поверила. А уж костюм-то свой порезала… я сразу поняла – это она так шифруется. Вот только с мужиком девушка опять же промахнулась, впрок ей это не пойдет. Ой, я совсем пьяная…
– К черту Мальцеву! Света… я все сказать хочу, ты не обижайся, но в «Рыбке» костюмы… короче, такие и резать не жалко. Не нравятся они мне, – и Лера скорчила рожицу. Впервые за последние дни. Света зашлась икающим смехом.
– Знаешь, мне тоже. Но решает Алена, я лишь исполняю ее замысел. Вот стану работать самостоятельно… – и Коробкина мечтательно вздохнула.
– Свет, а давай я тебя накрашу…
Коробкина от неожиданности часто-часто захлопала белыми ресницами, потом решительно выкрикнула:
– А давай! – и уже знакомым широким жестом освободила место на столе. Именно на него Лера и вытряхнула содержимое свой сумки. Руки у нее, как выяснилось, слегка дрожали, и голова у Светы тоже чуть-чуть тряслась, но в общем и целом все получилось очень неплохо. Даже хорошо получилось.
– Лера, слушай меня! Ты станешь звездой, а я буду тебя одевать! Буду твоей, нет, твоим кутю…рье, вот. Договорились?
Накрашенная Коробкина выглядела просто потрясающе, и даже то обстоятельство, что голубые, а не бесцветные глаза были подведены не совсем одинаково, только добавило ей пикантности.
– Заметано! Теперь всегда красься, тебе оч-чень идет.
– Ага, заметано!
В конце концов Лера переоделась в собственную одежду, снова посадила в сумку взъерошенного Алика и влезла в мокрые туфли. Про них они со Светой совершенно забыли. Не сговариваясь, они неловко качнулись навстречу друг другу и коротко обнялись. Бывшая бледная моль Коробкина оказалась у дылды Гришиной как раз где-то под мышкой.
Потом Лера стала очень осторожно спускаться по лестнице.
Дверь открыла Галочка, точнее приоткрыла чуть-чуть, чтобы перекинуться парой слов, и только.
– Ой, Лера, а мы вас не ждали! – Очередная «маленькая хозяйка большого дома» залилась кирпичным румянцем, но не посторонилась.
– Увы! Но я пришла и хочу войти, – решительность переполняла Леру, поэтому она пошла на штурм.
– Deus ex machina![1] – откуда-то из глубины квартиры пророкотал папулин голос.
Итак, папа изъяснялся на латыни, стало быть, был не вполне трезв и настроен по отношению к дочери скептически. Но Лера переживать не собиралась. Не в этот раз.
– Да, это я! – бодро крикнула она, нахально просочившись мимо Галочки, и стряхнула с ног туфли.
– Ой, Лера, да вы, кажется, пьяны… – Галочка в ужасе поднесла ко рту руку с коротко остриженными широкими ногтями. «Ой, Лера, да у вас рога и хвост»… примерно так это звучало, но Лере и на это было наплевать.
– Привет, папа. – Дочь была уже в комнате.
Папуля величественно восседал в кресле: спина прямая, красивые породистые руки покоятся на подлокотниках, ноги укутаны в плед – патриарх в кругу семьи. Несколько лет назад отец попал в автомобильную аварию и хотя, по словам врачей, отделался лишь легким испугом, в нем что-то словно надломилось. Папуля объявил себя «никому не нужным калекой» и упорно не желал выходить из образа невинной жертвы рока. Он ушел из театра, но с удовольствием лицедействовал перед своими студентами. Лера догадывалась, что пан Валевский боится старости, возрастных ролей и вздохов публики: «Ах, каким он был в молодости…».
Дочь почтительно приложилась к гладко выбритой щеке, стараясь не задеть придвинутый к отцовским коленям столик. На нем стояли старинная граненая стопка и вечный графин со стеклянным медведем внутри. Водку, наливаемую в данный сосуд, папуля называл медвежатинкой. Итак, медвежатинки в графине было медведю по пояс.
– Что значит «привет, папа»? У меня не может быть такого большого ребенка! У меня вообще не должно быть детей. Я не хочу! Я предупреждаю заранее… чтобы никто! (папуля не понятно кому погрозил пальцем) никто не вздумал шутить со мной. Не люблю! Никаких детей! Не пройдет!
Галочка, вставшая было рядом с Лерой, обиженно поджала губы и, шлепая задниками тапок, удалилась.
– Но я у тебя все-таки есть, – миролюбиво напомнила Лера. – Я на тебя похожа.
Еще бы, они даже были примерно одинаково пьяны.
– На меня?! Ты как две капли воды похожа на… nomina sunt odiosa.[2]
И вот так всегда. Мамуля считает, что дочь – копия своего папочки, а папочка видит в Лере клона мамочки. Вообще-то папин вариант страдал большими натяжками, но спорить с ним было бесполезно. И вообще, сама Лера с детства считала себя двойником дядюшки, особенно когда они напару вставали перед зеркалом и начинали соревноваться, кто кого перегримасничает. Отец-актер никогда этим не занимался, по крайней мере в Лерином присутствии, а дядя-ученый – да сколько угодно. И дядя, и племяница получали от этого состязания огромное удовольствие.
Папуля не очень верным движением взялся за графин, тут же перестав напоминать патриарха, и налил себе водки.
– Я всегда говорил этой курице: дети – конец творческой жизни! Засранные пеленки, слюни… манная каша… бррр… Ненавижу все это!
– Я давно обхожусь без пеленок и манную кашу не люблю. – Что и говорить, Лера была само терпение и кротость.
– Ты засранка! Прозябаешь в жалком театрике, играешь в жалких пьесках жалкого режиссеришки! Известно ли тебе, где он был, когда я уже играл ведущие роли? Все знали Валевского, но кто знал его?! Даже твоя дура-мать поняла, кто есть кто – она выбрала меня. И теперь ты по его указке порочишь нашу профессию… Премного благодарен, что хватило ума хотя бы не унижать мою фамилию.