— И вы не можете их отвадить?
— Я-то их отвадила, но теперь они принялись за моего старика.
— Как так?
— Очень просто! Неужели вы думаете, они не испробуют этого средства? Ведь ему бы только выпить! Сколько он ни выпьет, ему все мало.
— Неужели ваш отец… — начал было Хал и запнулся! разве можно прямо спросить такое?!
Однако Мэри догадалась и поспешила ответить:
— Когда-то он был порядочным человеком. Но здешняя жизнь делает человека трусом. Что бы тебе ни понадобилось, куда бы ты ни ткнулся, вечно надо выпрашивать милостей у хозяина. От него все зависит: и где тебя поставят работать, и сколько дарового труда тебе подсунут, и разрешат ли лишнее взять в долг в лавке, и пришлют ли к тебе доктора, если заболел. Вот сейчас у нас крыша течет, — течет, как решето…
— Понимаю, — сказал Хал. — А чей это дом?
— Как чей? Все дома здесь принадлежат Компании.
— А кто же должен их ремонтировать?
— Мистер Коседжи, управляющий домами. Но мы уже давно перестали к нему обращаться: если он что-нибудь сделает, то сейчас же поднимает квартирную плату. Сегодня отец ходил к мистеру Коттону. Он обязан наблюдать за санитарным состоянием поселка, а какое это санитарное состояние, я вас спрашиваю, если люди спят в сырых постелях?
— Да-а… Что же ему ответил Коттон? — спросил Хал.
— Ох, вы же знаете Джеффа Коттона! Можете догадаться, что он ответил! «Берк, дочка у тебя смазливенькая. Только надо ей внушить, чтобы она была поуступчивее!» Засмеялся и сказал, что пора уже отцу понимать намеки. А старикам, мол, вредно спать, когда с потолка льет — долго ли схватить воспаление легких!
Хал не мог удержаться от вопроса:
— Ну, а ваш отец что на это?
— Пожалуйста, не осуждайте моего бедного старика! — поспешно сказала Мэри. — Когда-то он был борцом, пока его не скрутил О’Каллахен. А теперь он знает, что шахтеру не под силу бороться с начальником охраны!
20
Мэри Берк однажды заметила, что хозяева не очень-то огорчатся, если кто из шахтеров переломает себе кости. Как только в шахте № 2 возобновилась работа. Хал убедился в ее правоте.
Жизнь шахтера зависит от правильного крепления в забое, где он работает. Снабжение крепежным материалом лежит на хозяевах, но в нужный момент его никогда не оказывается под рукой, и шахтеру приходится совершать длинное путешествие из-под земли наверх. Там он отбирает стойки нужной длины и ставит на них свою метку, так как по соглашению крепежный материал должен доставляться ему прямо в забой. Но частенько кто-нибудь другой перехватывает отобранный им лес, — еще одни пример местного взяточничества и фаворитизма, — и шахтер теряет рабочий день, а то и целых два, между тем как растет его долг в лавке, а у детей, возможно, нет даже башмаков надеть в школу. Вот и случается, что шахтер, не дождавшись крепи, принимается дальше вырубать уголь, из-за чего и происходят обвалы кровли. Тем не менее предварительное судебное следствие всегда признает «халатность» со стороны пострадавшего, что даст администрации шахты право жаловаться со скорбным видом на шахтеров, которых-де совершенно невозможно обучить правилам безопасности. Не так давно Хал прочитал интервью, данное представителю одной из газет директором «Всеобщей Топливной компании». Директор проводил такую мысль: чем больше опыта у шахтера, тем опаснее держать его на работе, ибо ему начинает казаться, что он уже все знает и потому может не соблюдать мудрых правил техники безопасности, которые фирма Харригана выработала специально для его блага.
На некоторых участках шахты № 2 очистные работы производились методом «длинных столбов». Это значит, что выемка угля происходит на нескольких забойных участках, причем вдоль смежных стен часть угля остается невыработанной и поддерживает кровлю. Этот уголь и представляет собой «столбы». Когда вся лава пройдена, забойщик медленно отступает назад, постепенно подрубая «столбы», так что вслед за ним происходят обвалы кровли. Работа эта очень опасная. Забойщик, подрубая столбы, должен непрерывно прислушиваться к треску кровли над головой, чтобы успеть вовремя убежать. Но иной раз он сам задерживается, чтобы прихватить, например, инструмент; впрочем, бывает, что обвал происходит совершенно неожиданно. В этих случаях жертву катастрофы почти никогда не откапывают; ведь нельзя отрицать, что человек, погребенный в недрах горы, зарыт так же надежно, как если бы угольная компания устроила ему похороны на кладбище.
Один из рабочих шахты № 2 погиб таким образом. Убегая, он упал, и его засыпало по пояс. Пока спасательная бригада откапывала несчастного, врач поддерживал его уколами опиума. Хал узнал о катастрофе, когда шахтер уже лежал на досках, покрытый старыми мешками. Хал обратил внимание, что люди проходят мимо, избегая глядеть на покойника. Подымаясь в клети после работы, Хал спросил у своего друга коногона Мадвика, что случилось, и тот ответил:
— Из Литвы парень — придавило его.
И все. Никто не знал погибшего, и некому было его пожалеть.
Майк Сикориа, который работал неподалеку, помогал откапывать жертву. Негр — подручный Майка — так спешил оттащить в сторону какой-то обломок кровли, что размозжил себе руку и по крайней мере на месяц потерял трудоспособность. На своем ломаном английском языке Майк рассказал об этом Халу. Ох, как подмяло негра, как он стонал, глаза у него прямо-таки на лоб лезли от боли! Слава богу еще, что он молодой и у него нет семьи.
Хал спросил, что будут делать с покойником, и Майк ответил, что похороны — завтра утром. У Компании отведен участок под кладбище вон там, на горе.
— Разве не будет следствия? — удивился Хал.
— Какое еще следствие? — переспросил Майк. — Что это такое?
— Ну, должен же следователь осмотреть тело!
Старый словак пожал сутулыми плечами. Может быть, и существует в этих краях какой-то следователь, во всяком случае он первый раз об этом слышит. А уж он-то поработал на многих шахтах и видел много таких смертей!
— Положат в ящик и закопают в землю, — пояснил он.
— Неужели без священника?
— Священник-то далеко!
Впоследствии Хал узнал от людей, владеющих английским языком, что следователь все же иногда появлялся в поселке. В этих случаях он сколачивал комиссию. В нее входили: начальник шахтной охраны Джефф Коттон, служащий из магазина Компании галицийский еврей Предович, один-два конторщика из шахтоуправления да несколько мексиканских рабочих, которые понятия не имели, о чем идет речь. Комиссия осматривала тело, допрашивала нескольких случайных людей, а затем писала заключение: «Мы обнаружили, что такой-то погиб во время обвала, происшедшего по его собственной вине». (В одном случае прибавлена была живописная подробность: «Родственников никаких, и чертовски мало друзей!»)
За эту услугу следователь получал плату, а Компания взамен — официальное заключение на случай, если какой-нибудь иностранный консул вздумает предъявить иск за убытки. Угольная компания так крепко держала власть в своих руках, что в Северной Долине никто еще никогда ничего не взыскал с нее за увечье или за смерть кормильца. Больше того, во всей округе за двадцать три года не было возбуждено ни одного иска против шахтовладельцев.
Несчастный случай с молодым литовцем имел большое значение для Хала, так как он получил возможность близко познакомиться с трудом забойщика. Старый Майк, оставшись без подручного, предложил его место Халу. Работать подручным было выгоднее, чем коногоном: за это платили два доллара в день.
— А мастер разве позволит мне перейти?
— Дашь ему десятку, позволит, — сказал Майк.
— К сожалению, у меня нет десятки.
— Ну, тогда талон на десять долларов, — посоветовал старик.
— Они берут взятки даже талонами на магазин! — рассмеялся Хал.
— А то нет!
— А если я начну плохо обращаться с мулами? Ему придется отпустить меня и без взятки.
— Черта с два! — возразил Майк. — Если ты его разозлишь, он отведет нам плохой участок, и это нам обойдется десять долларов в неделю. Нет уж, сударь, лучше поднести ему стаканчик, похвали его, скажи, что он хороший парень, пусть ему будет приятно! Обработай его, ты же говоришь по-американски!
21
Хал обрадовался случаю ближе познакомиться со своим начальником. Алек Стоун был ростом в шесть футов, и все остальное у него соответствовало — ручищи, как два заплывших жиром окорока, обладали колоссальной силой. Он научился управлять людьми на сахарной плантации в Луизиане — и этим объяснялось многое. Подобно режиссеру, который, забывая, что у актеров есть фамилии, называет их именами персонажей пьесы, Стоун обращался к рабочим, помня только их национальность: «Валяй, поляк, грузи вагонетку!», «Эй, япошка, тащи сюда вон тот инструмент!», «Заткнись ты, даго, и принимайся за работу, не то, честное слово, я раздеру на тебе штаны!»
Хал однажды был свидетелем спора о том, кто обязан таскать бревна. На земле лежала огромная поперечная пила с ручками на обоих концах. Стоун схватил ее и начал размахивать, как палашом, под самым носом у щуплого чеха-шахтера. «Грузи бревна, чешская рожа, или я распилю тебя самого на куски!» Испуганный чех пятился назад, а Стоун наступал на него. Наконец чех оказался прижатым вплотную к стене, а перед его носом моталась взад и вперед пила. «Распилю тебя на куски, чешская рожа! Фарш из тебя сделаю!» — орал Стоун. Когда, наконец, начальник оставил его в покое, щуплый чех опрометью бросился грузить бревна.
Но больше всего удивляло Хала то, что Стоун сохранял при этом изрядную долю добродушия. Вряд ли он хоть один раз из тысячи привел в исполнение свои кровавые угрозы, а закончив очередную тираду, обычно, как это ни странно, разражался смехом; причем и рабочий, на которого обрушивал он свой гнев, улыбался ему в ответ, не замедляя, конечно, темпа работы. После эпизода с пилой Стоун заметил, что Хал наблюдает за ним, и отпустил такую фразу:
— Вот учись, как надо обращаться с этой швалью.
Хал счел это данью своему американскому происхождению и почувствовал себя польщенным.
Вечером, после беседы с Майком. Хал решил поговорить со Стоуном. Он нашел своего начальника дома. Тот сидел у себя на террасе, положив ноги на перила.
— Мистер Стоун, — сказал Хал, — у меня к вам просьба.
— Валяй, дружок, в чем дело?
— Пойдемте в пивную, выпьем по стаканчику, а?
— Видно, тебе чего-то надо! Но только меня, дружок, подкупить трудно!
Тем не менее Стоун убрал ноги с перил, вытряхнул пепел из трубки и вышел к Халу.
— Мистер Стоун, — сказал Хал, когда они зашагали по улице, — мне хочется перейти на другую работу.
— А почему? Мулы осточертели?
— Нет, сэр, но я узнал о лучшей работе. Помощник Майка Сикориа заболел, и я хотел бы занять его место, если вы не возражаете.
— Что ты, малый! Это же работа для черномазого! Не боишься разве занять место черномазого?
— А чего бояться, сэр?
— Разве ты не знаешь, что эта дурная примета?
— Ничего, мне лишь бы получать его плату.
— Нет, — решительно сказал начальник, — ходи за мулами!. Ты у меня хороший работник, и я не хочу тебя терять. Поработай еще маленько, и я дам тебе прибавку. А полезешь в забой, первое, что тебя ждет, — это хороший обвал прямо на голову, и никакие негритянские деньги тебе впрок не пойдут.
Они дошли до пивной. Хал заметил, что при их появлении там воцарилась тишина; все кланялись и смотрели на них. Приятно, когда тебя встречают в компании с начальством!
О'Каллахен — владелец пивной — подбежал к ним с самой разлюбезной улыбкой и сел рядом. Хал заказал виски.
— Нет уж, ты оставайся на своем месте, — снова заговорил Стоун. — Научись обуздывать мулов, а потом я тебя сделаю начальником, будешь обуздывать людей.
Кое-кто из присутствующих захихикал. Начальник налил себе виски и поставил стакан на стойку.
— Шутки в сторону, — сказал он громко, чтобы каждый мог услышать. — Я это по своему опыту знаю. Меня, бывало, предупреждают: «Ради бога, не говорите так с черномазыми, а то они ночью ваш дом подожгут». А я на это отвечал: «Если негра баловать, будешь потом всю жизнь нянчиться с испорченным негром!» И с неграми у меня всегда такой разговор: «Эй, черномазый, ты своих фокусов не выкидывай, не то я спущу с тебя штаны». Они понимают, что я джентльмен, и работают как следует.
— Еще стаканчик? — предложил Хал.
По мере того как начальник хмелел, он становился все более общительным и продолжал рассказывать о неграх. На сахарных плантациях в разгар сезона негры работают по двадцать часов в сутки. Если кто-нибудь из них пытается уклониться от этого, его подвергают аресту за сквернословие или за игру в кости и заставляют работать уже бесплатно, как арестанта. Стоун рассказал, как один такой «жеребец» предстал перед мировым судьей по обвинению в том, что он «косоглазый». За такое преступление его присудили к принудительным работам сроком на два месяца. Этот анекдот очень понравился посетителям пивной, у которых расовый антагонизм был, очевидно, сильнее классовой солидарности.
Был уже поздний час, когда начальник с Халом вышли из пивной. Начальник выглядел весьма ласковым.
— Мистер Стоун, — заговорил Хал, — простите, что я надоедаю, но мне очень хочется побольше зарабатывать. Если вы согласитесь дать мне место подручного, я буду счастлив поделиться с вами.
— Поделиться со мной? То есть как это?
Хал насторожился. Если бы Майк так твердо не заверил его в продажности Стоуна, можно было бы ожидать, что могучий кулак начальника собьет сейчас его с ног.
— На той работе платят на пятнадцать долларов больше. Наличных у меня сейчас нет, но, может, вы согласитесь забрать товаров в лавке за мой счет на десять долларов.
Несколько шагов они прошли молча. Наконец Стоун заговорил:
— Вот что я тебе скажу. Этот старый словак вечно всем недоволен, это один из тех типов, которые думают, что могли бы управлять шахтой, только пусти их. Так вот, если ты наслушаешься его речей и вздумаешь прийти ко мне скандалить, клянусь богом…
— Что вы, сэр! — живо перебил его Хал. — Уж я для вас потружусь — заставлю его заткнуться. И если вы желаете, я присмотрюсь, с кем он ведет разговорчики, и про всех этих смутьянов буду вам докладывать.
— Вот это дело, — быстро согласился начальник. — Действуй, а я буду тебя иметь в виду и помогу продвинуться. Ты не думай, что я этого старика боюсь, но когда у тебя почти пятьсот человек чужеземного сброда, из которых один анархисты, другие болгары и черногорцы, что вечно дрались между собой в своей стране…
— Понимаю, — подсказал Хал, — за ними надо наблюдать.
— А как же! — воскликнул начальник. — Кстати, когда будешь говорить приказчику в магазине про эти пятнадцать долларов, скажи, что проиграл мне их в покер.
— Я ведь сказал: десять долларов, — поспешно заметил Хал.
— Да, я слышал, — ответил начальник, — но я-то говорю пятнадцать.
22
Хал был рад, что теперь он станет настоящим шахтером. В течение долгого времени он рисовал себе это в уме, но, как часто случается, первое соприкосновение с действительностью стерло картину, созданную воображением. Вернее сказать, пропала даже способность воображать. Хал понял, что на борьбу с жестокими пытками уходит весь запас его энергии — и физической и умственной. Если бы раньше кто-нибудь рассказал ему, как ужасно работать в забое высотой в пять футов, он бы не поверил. Это было похоже на страшные орудия пытки — «железную деву» и «ошейник с шипами», которые показывают в старинных европейских замках. У Хала так горела спина, будто по ней водили раскаленными утюгами. Каждый сустав, каждый мускул вопил от боли. Он забывал, что над ним нависает уступчатая кровля, и все время ударялся об нее. Лоб его покрылся ссадинами и кровоподтеками, голова раскалывалась от боли, в глазах мелькали темные пятна. В отчаянии он падал на землю, а старый Майк только посмеивался:
— Понимаю. Ты как мул, которого в первый раз запрягли. Ничего, привыкнешь!
Халу вспоминались натертые сбруей большие плотные мозоли на боках у его бывших подопечных. «Что ж, — думал он, — ведь правда, первый раз запрягли».
Просто удивительно, сколько существует способов зашибить и исцарапать руки, нагружая вагонетку! Хал надел перчатки, но они изорвались в один день. А газ и пороховой дым — как они душили! А как невыносимо жгло в глазах от пыли и скудного освещения! Нельзя было даже потереть воспаленные глаза, потому что руки были покрыты черной пылью. Разве мог кто-нибудь со стороны представить себе эти мучения, например, дамы, путешествующие в мягких вагонах или отдыхающие в шезлонгах на палубе парохода, плывущего по ослепительно синим тропическим морям?
Старый Майк относился хорошо к новому подручному. За сорок лет труда в шахте спина Майка сгорбилась, руки загрубели, и он мог работать за двоих, развлекая вдобавок своего нового друга всякими россказнями. Старик имел привычку неустанно болтать, как ребенок: он разговаривал со своим помощником, с самим собой, и даже с инструментами. Он ругал свои инструменты непотребными, устрашающими словами, сохраняя при этом дружеский, добродушный тон. «Бей, сукин сын!» — приказывал он своему обушку, а вагонетке говорил: «Пожалуй сюда, потаскуха!» На глыбу угля он ворчал: «Вылезай, черный дьявол, тебя тут ждут!» Хала он добросовестно учил шахтерской работе, рассказывал ему, какие бывают удачи и беды. Но самой больной его темой было жульничество, окружающее углекопов; он проклинал «Всеобщую Топливную компанию», ее десятников и управляющих, старших служащих, директоров и пайщиков и такое устройство мира в целом, которое допускало существование этой преступной организации.