Давно замечаю, что органы снабжения и тыла сами по себе – оперативная часть сама по себе. Эти дефекты в самом положении. Расспрашивать главнокомандующего не время. Что предпринимается, что думает главнокомандующий, не знаю. До меня доходит только то, что дают – т. е. данные из армии – а распоряжения случайно узнается из них. Считаю, что отходить теперь нельзя. Немцы хлынут со всех сторон, и будет еще труднее, в особенности без боевых снаряжений. Надо выдержать и очистить то, что засорило передовые линии. Основная мысль, раньше высказанная главнокомандующим – убрать все, мне кажется исполнимою. Ивангород, Новогеоргиевск надо держать. В крайности это будут жертвы, но неизбежные, чтобы спасти остальное.
Во вторник 16-го июня я нарочно сказал главнокомандующему, что органы снабжены необходимо отвести назад, он раскрыл глаза: как, неужели? Да, их надо отвести. Им давно не место в Варшаве и Седлеце. Последствия от этого отрицательные. Варшава и Седлец перегружены, в особенности первая. Говорят, на Буге идут мостовые и дорожные работы, которые должны были начаты месяц тому назад, если не 1½. Я завел о них разговор и переписку 1½ месяца тому назад, не напрасно. Все что вижу, удивительно, и в отрицательном и положительном смыслах. Удивительна работа войск по доблести и упорству, работа самого главнокомандующего – и отсутствие работы, по крайней мере оперативной, в его штабе. 19-го вечером Пустовойтенко мне говорит: «Ваше высокопревосходительство, Вы бы выбрали позиции между Белостоком и Брестом – то, о чем прошу с начала мая». Ее не надо выбирать, но укрепить, и не только ее, но и весь район. О прекращении бесполезных Тарчинских работ я писал дней 15 тому назад. Если чудом у нас окажутся снаряды и патроны, надо не только держаться, но возможно будет и действовать. Но так как такого чуда никто ожидать не может, то надо изменить положение.
Позиция Белосток-Бельск теперь не основная, а временная, сборный пункт, который может обратиться в основной, если артиллерийское довольствие будет. Но кто же должен это решить?
5-го июня решили свыше защищать Польшу{128}. На мой взгляд, это громаднейшая и коренная ошибка и заблуждение, принимая во внимание бедность армейских средств. Пока главнокомандующий не получит новых повелений – он должен это исполнять. Ho исполняя это, он может погубить значительную часть армии. Если мы восстановим свое положение или остановим наступление с юга – то будем еще барахтаться. Но я стою на другой точке зрения. Война идет на измор. Для нас она сложилась неблагоприятно по отсутствию боевых снабжений, надо, прежде всего, сохранить армию для будущей годовой войны – вот это главное, а не Польша. Но фактически вопрос стоит и разыгрывается иначе.
Что я лично переживаю в самом себе драму, это не важно. Я не сомневаюсь, что М.В. переживает еще большую драму, ибо он-то положение понимает лучше меня, и он несет ответ перед армией и Россией, он ближе и не с сегодняшнего дня видит, что средств для борьбы нет, но он связан. Я на его месте кричал бы, кричал бы с 1-го июня и раньше, когда стало ясно, к чему идет дело. Основывать все на авось удержимся, или у противника не хватит сил и пороху довести все до конца – в столь ответственном деле не основательно и не серьезно. Будем держаться, будем бороться и гибнуть. Но, в сущности, ради чего? Оставаясь в настоящем положении, мы, на мой взгляд, изображаем мишени. Надо сохранить армию для будущей борьбы, а мы подставляем ее под удары.
Но какие-то мотивы к неостановлению такого положения должны быть? Вероятно, есть, но только я их не знаю, их не вижу. Странное положение – наперекор всему, бороться, когда по существу не следует бороться и когда нет средств для борьбы. Мои рассуждения по общим вопросам исчерпаны. Положение я считаю фатальным. В моем докладе № 15 bis 17-го июня генералу-квартирмейстеру это изложено с точки зрения оперативной и технической довольно определенно. Оно было у главнокомандующего; его огорчило, ибо и сам он так думает, хотя и не высказывается. Теперь остается ожидать грядущее.
Но фронт Красник-Туробин, в направлении на Быхов примерно. Австрийцы прорвали наши расположения и массами вылились на север. В Холме и по ее железнодорожной линии к Бресту закупорка. Не в лучшем положении узлы к востоку от Вислы. Оно мне ясно давно. Мои разговоры, указания о подготовке, на худой конец, шли мимо ушей.
Только что был в штабе. Войска везут в Травник, когда неизвестно, доедут ли до Люблина, да сверх того знают, что в Холме закупорка, что туда идут с севера и на север, и посылают в Травник, откуда пустому составу нет выхода. Я сказал это Гулевичу, который собирался подписывать телеграмму о движении кого-то на Травник. Из Люблина можно по второй колее повернуть на Любартов, а двигаясь на Травник, только задержим. Железнодорожное наше управление, может быть, не знает дела, но и мы его не знаем. Будет что будет.
На юге с перевозками тоже неразбериха. Гулевич собирался подписать телеграмму о направлении подкреплений тоже на Травник. Холм закупорен, следовательно, подвижной состав попадет в Травник в тупик и выйдет новая закупорка. Высаживаясь в Люблине, можно обернуть подвижной состав назад и высадившись, пойдут походным порядком. Это очень просто.
Зачем вы их высаживаете в Травник? – спросил я его. Разве Вам не ясны последствия от этого? Это мелочи, но их приходится встречать ежедневно.
22-го июня
Сегодня, в исходе 11 часов, в Седлец прибыл Верховный главнокомандующий. Пока начальство совещалось, я сидел у его высочества и мы беседовали. Главнейшая тема нашего разговора касалась удержания за нами Польши и того, что из этого истекало. Я высказал свои доводы, которые не отвечали решению 5-го июня. Удержание за нами Варшавы и линии Вислы после того, что в 1910-м году ее оборона была разрушена{129}, не могло входить даже как соображение политическое. Говорили о наследстве, оставленном Алексееву Рузским и о многом другом, что постепенно привело нас к современному положению. И как в первый раз в Ставке, так и сегодня прозвучала нотка, что он один, что на войну вышел с чужими.
Потом беседовал с великим князем Петром Николаевичем. Великий князь видит, что творится, но находясь в стороне, он не считает возможным вмешиваться и затруднять своего брата. О чем говорили в совещании, знаю только отчасти. Великого князя Николая Николаевича очень беспокоила мысль о Новогеоргиевске. Защищать его или вычистить. И с этим вопросом он два раза обращался ко мне. Я не мог дать определенного ответа, ибо сам не был уверен. Новогеоргиевск с уничтожением Варшавы, и так называемого плацдарма потерял свое значение. Но как бросить то, что в сознании народном – твердыня. Работы по усилению Новогеориевска не окончены. Новый пояс фортов, по словам генерала Гиршфельда, а почти закончен, и с ними Новогеоргиевск, по его мнению, силен. Но это односторонняя точка зрения военного инженера. Не одни сооружения определяют силу крепости. Если напор противника будет продолжаться, то возможно, что придется оборонять и Ивангород, и Новогеоргиевск, ибо некоторым войскам другого выхода не будет.
Но Ивангород приказано оборонять не как крепость, а как укрепленную позицию, т. е. не как круговую. Что касается Новогеоргиевска, то об его оставлении еще не слыхать. Все это печально, но если ценою их обороны мы можем спасти армию, о них жалеть не приходится. Я считаю, что именно для спасения армии и Ивангород, и Новогеоргиевск надо держать, хотя участь их при бедности средств борьбы не подлежит сомнению. Но мы так много потеряли раньше, что потеря нескольких корпусов, за услуги которые они окажут, не так чувствительно. Я все-таки должен сказать, что, рассуждая теоретически, я высказываю за участь положения большие опасения, чем М.В. и в особенности Борисов. Последний смотрит очень спокойно и искренно. И основанием к сему служит опыт с начала войны. Я не обтерпелся. Это верно. Сегодня я говорил М.В., что 6-й и 27-й корпуса надо попридержать – для севера. Это вызвало протест. Дай Бог, чтобы я был не прав.
Я не согласен, что Гвардейский, 6-й и 2-ой Сибирский корпуса подводят так близко. Мне говорят, что опыт войны указывает, что так нужно. Значит, я ошибаюсь. А я думаю, что в нашем положении требуется расчет и выдержка, иначе эти свежие части сольются с расстроенными и будет нехорошо. При обсуждении положения я замечаю, что у М.В. подчас вырываются страстные нотки – это хорошо, но в больших операциях и в таких трудных страсть должна уступать разуму. Для исследователя в будущем многое будет загадкою. Не ясно мне, как эти три корпуса, не говоря об идущих частях, будут управляться. Кто кинет их на чашу весов? Они в распоряжении главнокомандующего; значит, из Седлеца М.В. будет ими управлять. Из состава 6-го Сибирского корпуса Эверт сегодня по телеграфу выпросил одну дивизию. Главнокомандующий дал мне принять эту телеграмму. Я сказал «нет, нет». Вокруг нас стояли другие, и я другого не мог сказать; однако дивизию вечером дали.
Уступчивость М.В. в этих вопросах меня огорчает. Ему очень трудно отказать командующим армиями. Им ведь виднее. Правда я учен и воспитан на немецкой литературе. 30 лет почти слежу за нею, вдумываюсь и применяю их школу, отделаться от этого трудно. Немцы во многом отступили от уроков Мольтке. Но это только внешние формы, суть осталась та же. Меня удивляет Борисов. Он более продолжительное время работал над Мольтке{130} и остальными корифеями немецкого военного дела чем я; эрудиция его в оперативных вопросах очень велика, а теперь он как бы отошел от необходимости планомерности исполнения, и свои выводы основывает, руководствуясь новыми явлениями. Но этих новых явлений я не вижу.
Изменились некоторые приемы – в расчетах времени, как при обороне, так и при наступлении необходим иной коэффициент, но складывается последний из тех же данных, как и раньше, т. е. прежде всего – природы человека. Прошлое слишком коротко и кроме того, по крайней мере у нас, борьба представляет такое разнообразие в частностях, что не вижу побудительных причин в определении, скажем, силы сопротивления при обороне, отказываться от существующих данных и переходить на новые. Очень успокоительно утешать себя, что войска за укреплением представляют сопротивление на несколько недель, но оно зависит не от них только, а от очень многих причин. Мы долго стоим за укреплениями, в особенности там, где нас серьезно атакуют. Но ведь под Горлицами длительность эта была очень кратковременная.
На 24-ое июня назначен отход 2-й армии. Сейчас же попросили отложить. Мотивы – уборка «декавиллек»[37], увоз меди и машин, призыв рабочих от населения (18–43 лет), назначенный на 25-го июня. На сколько отложили, не знаю.
Операция отхода, значит, начнется с 2 армии. Почему не 1-ая.
24-го июня
Два раза великий князь 22-го подходил к вопросу о Новогеоргиевске – держать ли его или нет. Новогеоргиевск после упразднения оборонительных устоев на Висле: Варшавы, Ивангорода и Зегржа и в 1912–13 срыва бетонных построек в Варшаве, потерял военное значение. Он был первоклассен в системе, а один, в стороне, как первоклассная крепость значения не имеет. Ивангород важнее его в данное время. Но Новогеоргиевск существует, и о разжаловании его еще речи нет. Говоря об очищении Ивангорода, М.В. высказывался решительно. Я находил, что обстоятельства могут вынудить защищать Ивангогод даже, если будет приказ очистить его, так как очищение его может оказаться невозможным. Тоже с Новогеоргиевском. Алексеев отлично знает, что вопросы эти требуют заблаговременного решения, что последствия их чрезвычайно важны, а напряжение сил противника не достаточно ясно. Дело не в Варшаве, даже не в Висле, а в армии. Это можно было видеть в первых числах июня, и тогда следовало принять решение, защищать ли не Польшу, а Россию. Но масса людей этого не понимала и не понимают и теперь, но чувствуется, что назревает что-то нехорошее.
Удержимся на юге и на севере – положение временно улучшится, но опасность общего положения остается, и мы будем продолжать жить в ней. Истощатся силы противника, будем стоять друг против друга, он в выгодном, мы не в выгодном положении. Интенсивность положения может вывести нас на лучший путь, но это надежда, а не расчет. А рядом с этим вырастают вопросы, требующие решения: жертвовать ли сотнями тысяч, чтобы удержать Новогеоргиевск и Ивангород, чтобы спасти армию, и спасет ли это ее? Эта борьба со дня на день переживается с конца мая главнокомандующим, и помочь ему нельзя, ибо решения эти, а затем их исполнение должны исходить от него. Остальные в это не входят. С внешней стороны у нас, приняв решение, но осведомив лишь ее деятелей, борьба могла бы протекать, как и теперь, но с той разницей, что она развивалась бы в иных условиях, планомернее в действиях и в подготовке.
Многое должно было быть подготовлено в мае для этого, ибо надежд на получение средств для активной борьбы мы с начала мая не имели. Но опыт первых месяцев борьбы, возможность держаться за укреплениями долго и вести оборону длительно, нас затуманивало.
25-го июня
Вчера в 12 часов меня позвал М.В. Алексеев и попросил поехать в Новогеоргиевск выяснить, можно ли оттуда все вывести. Эта мысль сидела у него уже 23-го. Жаль – потерян один день. Около часа я у него сидел и ушел, так как прибыл великий князь Андрей Владимирович{131}. По пути заехал к командующему 1-й армии генералу Литвинову{132}, а с 5-ти часов занялся с генералом Бобырем{133}. 24-го в 6 часов утра вместе выехали осматривать форт № XVI и опорный пункт у Чарнева; а затем через Вышков поехали в Седлец. В самых первых числах мая решено было, что Гиршфельд в первую очередь начнет укреплять Вышков, и ему оставили для этого саперные роты, но ничего не сделано. Потом даны были другие инженерные работы, вызванные новыми обстоятельствами. Все это показывает, в каких сложных условиях мы живем. Для пассивного обороняющегося это обычное явление. Быть же активным нам не позволяют наши средства и наша помощь Юго-Западному фронту. Как не беден Новогеоргиевск, но ему необходимо дать 200 поездов, чтобы вывести главное. Может быть, эти составы ему дадут, хотя сильно в этом сомневаюсь. Но нагрузить имущество в короткий срок нельзя: 1) из-за тесноты станции 2) отсутствия подъездных путей к нам и 3) отсутствия перевозочных средств в крепости.
Если дать сроку несколько недель и не менее 7–8 пар поездов в сутки, то главное увезем, но, повторяю, более чем сомнительно, что эти средства найдутся. Кроме того, пока имущество не вывезено, армии должны стоять на своих позициях. Сдвиг 2-й армии на восток или части 1-й на юг – и путь Новогеоргиевск-Варшава будет под огнем неприятельской артиллерии.
В 12 часов вечера представил свой доклад. Эвакуировать Новогеоргиевск в короткий срок нельзя. И без моей поездки это было ясно. Если бы крепость была связана по фортовому поясу и с магазинами широкой колеей, мы могли бы увести если не все, то очень много, а теперь нельзя.
Легкие успехи на юге несколько окрылили нас, и мысль, что, может быть, удержимся, не бросим Вислы, а там пополнившись, будем в состоянии действовать, как бы оживилась. Такие мысли мне сказал М.В. вечером, когда гуляли в поле. Частичный успех у Эверта меня не радует. Немцы притаились; и М.В. это беспокоит. Почему так? Я думаю устали, обозы и пополнения отстали. Жара ужасная. У нас же силы наши не собрались, и Эверт, расходуя 6-й Сибирский корпус, немного в одном и том же направлении продвинулся вперед. Не на руку ли это будет немцам? Гвардейский корпус еще не собрался к стороне Холма, а части 2-го и 6-го Сибирских корпусов расходуются, 27 корпус и, кажется, 56-я дивизия идут туда же. Совершавшиеся и совершающиеся передвижения к южным и северным участкам передового театра кроют в себе мысль усилить эти наиболее угрожаемые части нашего расположения и дать возможность оттянуть 1, 2 и 4 армии.
Но посылка 2-го и 6-го Сибирских корпусов к району Люблина, на мой взгляд, вызывалось тактическими соображениями. С моей точки зрения, при отходе указанных армий необходимо, однако, всеми силами оберечь себя от возможного столкновения сил. Корпуса поведены были, как это привилось у нас раньше, близко и растаяли в общем котле.
4-я армия празднует теперь частичный успех, купленный дорогой ценой, и кратковременного значения.
Я понимаю, что М.В. ко мне не обращается. Я не достаточно в курсе дела, он сам завален и удручен. Чтобы спросить, надо призвать. По деликатности не хочет тревожить. Наконец, не имея практичного и непосредственного опыта войны, мои мысли, вероятно, теоретичны. Обстановка работы, наконец, свойство ума и привычек у М.В. Алексеева, понемногу создали этот абсолютизм, которому вполне сочувствую. Но имеет ли М.В. возможность следовать совету старика Мольтке «Erst wägen, dann wagen»[38].
Обстановка, по-моему, к этому не располагает.
Узел затягивается крепче. Время уходят. Делаются уступки по мотивам частного характера. Неясно положение, неясны в общем и меры в главном их направлении. Значит, положение и вытекающие отсюда последствия неясны; и господин Авось еще играет большую роль. Каковым-то он окажется?
Записываю эти мысли, чтобы потом, если будет возможность, проверить себя.
Примечание: Общая мысль проста: посылка усиления на юг и затем на N даст возможность оттянуть западный фронт, 1-я и 4-я армии. Но на протяжении времени, когда это совершалось, обстановка изменялась. Главное же то, что у нас все еще теплилась надежда, что удержимся, даже после 30-го июня. На самом же деле ее не могло быть. Другая формула держать Польшу. Если бы этих двух главных данных не было, М.В. Алексеев распорядился бы иначе и армии могли бы быть оттянуты с меньшими убытками.
26-го июня
Сейчас по предложению главнокомандующего еду в Брест. Вчера я вновь поднял вопрос о необходимости обратить внимание на 20-ый корпус – вывести главные силы из лесов и вообще упорядочить этот район, в смысле накопленных там сил.