Заглянув внутрь, я увидел наших раненых, распластанных там, где их застали русские, на скамьях вдоль бортов и на металлическом днище «Ханомага». Все они были убиты. Две медсестры тоже лежали на днище бронетранспортера с пулевыми отверстиями в висках, кровь из которых еще струилась на металл. Русская пленница пыталась подняться с залитого кровью пола. Над ней стоял могучий русский солдат с автоматом в руках. Пленница сжимала в руке пистолет «Вальтер», который, как я понял, был тем самым пистолетом, который медсестры приберегали на самый последний случай, и поднимала его вверх, направляя на партизана.
Я было вскинул мой автомат – но Хелман вытянул руку и заставил меня опустить ствол. Но его лице появилась неприятная, кошачья улыбка, он явно хотел увидеть, как будут развиваться события, пусть даже вокруг нас кипит рукопашная.
Партизан сказал что-то женщине по-русски, но она отрицательно покачала головой. Тогда партизан поднял свой автомат. Вскинул свой МП-40 и Хелман, намереваясь спасти пленницу, но русская постояла сама за себя. Она выпустила в русского три пули, пробившие тому грудь и живот. Все пули пронзили тело русского насквозь и вышли из спины, каждая в облачке крови, раздробленных костей и вырванной из тела плоти. Она откатилась в сторону, чтобы не оказаться под его падающим телом, партизан, покачнувшись, рухнул на мертвые тела медицинских сестер, погребя их под собой.
Женщина посмотрела на Хелмана, потом на меня. Она отбросила в сторону пистолет медсестер и яростно и длинно произнесла по-русски что-то явно малоприятное для нас.
Перестрелка вдоль нашего участка дороги постепенно смолкала по мере того, как русские партизаны отступали. Наш «Тигр» послал вслед последним из них несколько осколочно-фугасных снарядов, которые также снесли несколько деревьев и заставили туман подниматься спиралями вверх.
Хелман выпустил магазин своего автомата по нескольким фигурам партизан, исчезающим в темноте леса. Затем повесил МП-40 на плечо, закурил сигарету и обвел взглядом картину закончившегося сражения.
– Надо выбираться из этого леса, – произнес он. – Весь этот дым поднимется над туманом и демаскирует нас.
Я отвел взгляд от убитых русскими раненых, мертвых тел медицинских сестер и фигуры русской пленницы, которая сжала пальцы в кулаки, пытаясь не разрыдаться в голос.
– Русские убили раненых, – сказал я, пытаясь осмыслить бойню в бронетранспортере. – А медсестры покончили с собой, герр полковник, как они и намеревались, чтобы не быть изнасилованными партизанами.
– Но не русская пленница, – возразил мне Хелман. – Посади ее в наш «Тигр». Я хочу, чтобы она была при мне.
– Слушаюсь, герр полковник.
* * *Мы сложили тела наших погибших товарищей, которых пощадило пламя, в корпус горящего «Тигра», предпочтя для них подобное огненное погребение, а не растерзание дикими зверями этих лесов. С тяжелым сердцем нам пришлось взорвать «Тигр», потерявший гусеницу, поскольку на его ремонт у нас не было ни времени, ни сил, ни условий. Сформировав новую колонну из 6 оставшихся «Тигров», 3 бронетранспортеров «Ханомаг» и зенитной установки, мы выбрались из леса и двинулись дальше, окутанные туманом. Последнее, что я видел, покидая поле этого боя, был все еще горящий «Ханомаг» и фигура пулеметчика, по-прежнему стоящего у своего МГ-42, от которого остался только скелет, – пламя обглодало всю его плоть.
При дальнейшем движении по дороге хорошую службу сослужили нам ребята-зенитчики; они заметили издалека группу из 20 партизан, поджидавших нашу колонну в леске сбоку от дороги, и уничтожили их огнем из своей счетверенной установки. Тела русских в беспорядке были разбросаны на заснеженных корнях деревьев, их тела были буквально изорваны 20-миллиметровыми снарядами. При виде этой картины зенитчики остановились, выскочили из своей машины и извергли содержимое своих желудков в канаву.
Мы подождали, пока они пришли в себя и заняли свое место в колонне замыкающими.
Когда колонна снова двинулась, я внезапно услышал предостерегающий крик Хелмана в башне, а вслед за этим – длинную очередь из его МП-40. На дорогу перед танком упали сучья, перебитые пулями его автомата. Внутренне я ожидал нового поединка с русским снайпером, но тут услышал только Хелмана, смеющегося в своей малоприятной манере.
– Взгляните только на деревья, налево вверху, – крикнул он нам.
Извернувшись, я выглянул из люка.
– Какой кошмар! – пробормотал Курт, – Там что, чья-то голова?
Застряв в развилках древесных сучьев, над дорогой зависли несколько голов, смотрящих вниз на нас.
– Я подумал было, что это снова снайперы, – со смехом произнес Хелман. – Но это всего лишь партизаны, которые попали под огонь зенитки. Видите, как высоко она забросила их головы? Метров десять, не меньше. Ладно, Фауст, давай трогай.
* * *Н-да, ситуация в нашем танке была довольно необычная. За спинкой моего сиденья устроилась русская пленница, она сидела на днище танка, прислонившись к уже наполовину пустой полке для боеукладки. Летчик люфтваффе – неплохо показавший себя в новой для него роли заряжающего башенного орудия – был приставлен присматривать за ней на время оставшегося пути. Он по-ковбойски засунул свой пистолет себе за пояс и, явно получая удовольствие от этого поручения, то и дело бросал на нее взгляд из башни.
Я вел танк и всем нутром чувствовал, что боевая машина протестует против подобного обращения с ней, что работающий майбаховский двигатель просто вопиет, требуя переборки и регулировки, а трансмиссия стонет, прося подлить в нее масла. Однако ничто из этого не было доступно, и «Тигр» стонал и проклинал все на свете, двигаясь по лесной дороге, ведущей в никуда. Хотя в конце концов деревья отступили назад, и мы вышли в район, изобилующий низинами и буераками, на который каждый водитель-механик танка взирал с хмурым неодобрением.
Подобная местность была фатальной для наших машин. Более легкие «Ханомаги», возможно, еще и преодолели бы ее, имея куда меньшее удельное давление на грунт. Но требовать от «Тигров», уже изрядно потрепанных в боях и измотанных русскими дорогами, проделать еще 50 километров по булыжникам и цепям холмов? Мы оказались бы сидящими на мели и стали бы кормом для русских ворон.
Мы остановились, и Хелман принялся изучать карту.
Затем он около минуты разговаривал по радио с остальными командирами танков и, наконец, во весь голос отдал приказание остальным «Ханомагам» и зенитчикам.
– На карте обозначена дорога, – объявил он. – Мы выберемся на нее, и уж на ней останавливаться не будем. Ни «Ханомаги», ни «Тигры», вообще никто. Мы будем прикрывать друг друга, но только не останавливаться. Большинство из нас должно добраться до реки и сражаться там, не допуская переправы врага. Те, кто сделает это, станут там героями. Те, кому такое не суждено, станут героями по дороге туда. Вопросы есть?
Один из командиров «Тигров» спросил:
– Герр полковник, но где эта дорога?
Дорога, ведущая по высокому плато и уходящая к северу от оврагов, была старым путем с запада на восток, по которому двигались наши армии в 1941 году, и нашли ее проходимой. Она была достаточно широкой и ровной, и, хотя ныне могла быть захламлена брошенной и разбитой при отступлении техникой, разве у нас мог быть выбор?
Постепенно туман начал рассеиваться, сквозь него на юге стал смутно виден солнечный диск. Время было около полудня, сквозь разрывы плотных облаков начинали проникать солнечные лучи, окрашивая окрестности в пурпурные и бронзовые тона. В отдалении мы увидели дорогу, о которой говорил Хелман, в виде темной полосы, проходящей по поверхности равнины, поблескивавшей снегом и льдом и уходившей точно на запад как путь нашего спасения.
Мы продлили нашу стоянку еще на несколько минут, готовясь к броску к реке.
* * *Как только Курт не боится сглазить, подумал я, заканчивая последнюю проверку двигателя, окутавшего танк выхлопными газами и завитками поднимающегося вверх тумана. Солнце внезапно все-таки прорвалось сквозь туман и высветило каждую морщинку на лице Курта, когда он выбрался на лобовую броню, пытаясь поймать какое-то радиосообщение.
– Ну как, наша старушка проделает это? – спросил он.
Я посмотрел на провисшие, потерявшие натяжение гусеницы, на изношенные металлические «пальцы», соединяющие траки, и погнутое ведущее зубчатое колесо – результат нескольких поваленных деревьев и соударения с другим нашим танком.
– Да, да, – подтвердил я, – она сделает это.
– Неужели она потянет?
– Еще как. Я направлю ее на запад, дам полный ход, и она остановится только в Париже. А там мы с тобой выпьем пивка около Эйфелевой башни.
Курт поскреб свой морщинистый подбородок.
– У меня такое чувство, что танк-то подобное проделает, да и ты тоже. Но мне такое не суждено.
Курт поскреб свой морщинистый подбородок.
– У меня такое чувство, что танк-то подобное проделает, да и ты тоже. Но мне такое не суждено.
– Да и ты вполне потянешь. Почему бы и нет?
Хелман крикнул нам, чтобы мы занимали места и двигались.
– Почему нет? – переспросил Курт, опускаясь на свое сиденье. – Да все из-за этой девчонки. Она не принесет нам удачи.
Русская пленница сидела на днище танка позади нас. Хелман где-то нашел обрывок стальной цепочки, которым и приковал ее запястья к стеллажам для боезапаса.
– Да чего это ты? – сказал я. – С ней все в порядке.
– А что случилось со всеми ее русскими друзьями, а? И с экипажем ее «Ханомага»? И даже с медсестрами, которые были вместе с ней? Все они мертвы. Неужели назовешь это удачей?
Я ничего не ответил на это Курту, поскольку был занят тем, что перестраивал наш танк в авангард колонны, двигавшейся по мерзлой степной дороге навстречу нашему спасению. Хелман произнес по ТПУ целую речь, которую слышали также экипажи других «Тигров»…
– Мы пришли в эту страну, чтобы создать оборону против большевизма и положить предел распространению славян. По информации, полученной мной от командования дивизии, линия нашей обороны пройдет теперь по берегам реки, находящейся к западу от нас. Если русские смогут преодолеть этот рубеж, они проникнут в сердце наших восточных земель, и уже нынче мы будем свидетелями тех разрушений и насилия, которые они принесут с собой. Теперь мы станем котлом, подвижным котлом нашей обороны. Вперед, к реке!
Курт взглянул на меня и улыбнулся, потерев всей пятерней шею, что на нашем солдатском языке означало озабоченность начальства получением Рыцарского креста или новых, более высоких его степеней.[41]
* * *Русские штурмовики обнаружили нас почти сразу после того, как туман рассеялся.
Они атаковали нас с востока во время движения нашей колонны, и я видел, как они пробили густую облачность, скрывавшую серо-стальное небо. Видимое сквозь эти облака солнце напоминало лунный диск, и на него можно было смотреть, не испытывая боли в глазах. Штурмовиков было шесть; они оставляли за собой длинный след завихренного воздуха во время пикирования, а когда они открыли огонь из авиапушек, я успел увидеть оранжевые следы трассеров, протянувшиеся над степью по направлению к нам.
Наш «Тигр» двигался теперь в колонне замыкающим, так что я видел, как шедшая впереди зенитная установка стала разворачивать и поднимать свои стволы навстречу приближающимся штурмовикам. Наряду с обычными мыслями, возникающими от усталости и страха, я подумал, станут ли ребята-зенитчики останавливаться, чтобы вести огонь по самолетам с неподвижной и стабильной позиции, либо продолжат движение, чтобы не отставать от колонны. Они, однако, не стали останавливаться, что означало – им теперь предстоит задача поражать высокомобильные цели с подвижной платформы. Но, по крайней мере, они будут вести огонь вблизи от нас и нам не придется оставлять их за собой на равнине.
Русские штурмовики заходили в атаку на нас двумя волнами по три самолета. Их орудия вели ожесточенный огонь, снаряды авиапушек неслись низко над холмистой равниной, поднимая в воздух фонтаны земли и льда.
Открыли огонь и ребята-зенитчики, сначала зона их огня была излишне обширной, но потом они сообразили сузить ее и стали вести огонь по заходящим на нас самолетам. Один из штурмовиков получил попадание в хвостовое оперение, которое разлетелось на части позади самолета, который тут же потерял управление, врезался в землю и взорвался.
Два других русских штурмовика сбросили бомбы с малой высоты, и стреловидные предметы рванулись сквозь воздух к земле. Большая их часть легла широкой дугой в поле, выбросив вверх фонтаны земли и льда, но одна бомба, с завыванием разрезая воздух, попала в центр нашей колонны, поразив один из «Тигров» точно в борт. Я видел, как ее взрыв сорвал с танка опорные катки и гусеницу, и громадная машина, шедшая в этот момент со скоростью около 40 километров в час, продолжая двигаться по инерции, скатилась с дороги, переворачиваясь с борта на борт и теряя гусеницы. Наконец, «Тигр» на мгновение застыл вверх дном, съехал на башне по небольшому откосу и, наткнувшись на большой булыжник, остановился. Из-под крышки моторного отсека полыхнуло пламя, и клубы дыма стали подниматься к серо-стальному небу.
Колонна, разумеется, не останавливаясь, продолжила свой путь.
Зенитчики продолжали вести огонь, развернув стволы 20-мм орудий навстречу новой волне советских штурмовиков, которые пролетели так низко, что мы даже смогли отчетливо различить красные звезды у них на крыльях. Эта тройка летчиков вела более точный огонь из авиапушек, их снаряды накрыли один из «Ханомагов». Этот колесно-гусеничный бронетранспортер шел прямо перед нашим «Тигром», и я видел, как снаряды прошили его насквозь, попав в левый борт и выйдя из правого, выбросив в воздух вращающиеся и свистящие осколки стали. Несколько снарядов, однако, принялись метаться в десантном отделении бронетранспортера, отражаясь от стальных его бортов, тогда как их трассеры выметнулись через открытый верх этого отделения, унося с собой части человеческих тел и их одежды. Кормовая дверь «Ханомага» распахнулась – внутренность десантного отделения была полна дыма и искр, тела мотопехотинцев, разорванные на части, лежали одно на другом.
Тела двух или трех мотопехотинцев выпали наружу через распахнувшуюся кормовую дверь – и, хотя я попытался объехать их, инерция нашей громадной машины была слишком велика, так что они, катясь по дороге, все же оказались под гусеницами моего «Тигра». Тех же членов экипажа «Ханомага», которые остались в десантном отделении, объяло оранжевое пламя после взрыва бака с горючим. Сила взрыва была столь велика, что бронетранспортер даже крутнулся вокруг вертикальной оси, разбрасывая вокруг себя горящие тела людей и горящее оборудование.
Наши умелые ребята-зенитчики сумели попасть в еще один русский штурмовик из своей дьявольской машинки, но их снаряды лишь скользнули по его бронированному фюзеляжу, обдав его тучей искр. Воистину, эти русские штурмовики представляли собой летающие танки. Лишь когда один из трассирующих снарядов попал в его бешено крутящийся пропеллер, машина пошла к земле, разбрасывая лопасти пропеллера над равниной. Самолет, потеряв всякое управление, перевернулся в воздухе на спину и, либо случайно, либо по воле его пилота, врезался в наш передовой «Тигр».
Ударив танк в борт, самолет взорвался – и оба они, и штурмовик, и «Тигр», превратились в клубок огня, взметнувшийся в воздух на сотни метров. «Тигр» продолжал двигаться по инерции, гася свою скорость и волоча за собой столб огня, удаляясь в сторону от нашей колонны. Я видел, как в воздух взлетела крышка моторного отсека, как затем с него сорвались гусеницы, и, наконец, весь танк под своим весом зарылся в землю, разбросав в сторону опорные катки. На виду осталось только его мощное 88-миллиметровое орудие, вызывающе уставившееся в русские небеса.
Бомбы с этих штурмовиков попали в другой «Ханомаг», который мгновенно исчез в яркой вспышке и пропал из виду. Одна из бомб ударила еще один «Тигр» в башню, которая силой взрыва была сорвана с корпуса боевой машины и, крутясь в воздухе, рухнула у нее за кормой. Еще в воздухе троих членов экипажа, сидящих в ней, охватило пламя, и рухнувшая на землю башня стала для них братской могилой. Продолжавший двигаться на инерции корпус танка был сброшен с дороги взрывом боезапаса, из охватившего его огня во все стороны вылетали горящие трассеры бронебойных снарядов.
Русские штурмовики вернулись, чтобы сделать еще один заход на нашу колонну, и обрушили на нее мощный ливень трассирующих снарядов. Я услышал, как несколько из них, с оглушительными ударами и бешеным свистом, срикошетировали от нашей башни. Сидящий в нашем отделении летчик люфтваффе начал горячо молиться. Курт открыл из своего МГ огонь по штурмовикам и стрелял им вслед, пока не выпустил всю ленту.
Хотя мы по-прежнему двигались на полной скорости, я, улучив момент, обернулся и взглянул на нашу русскую пленницу, прикованную цепочкой к уже почти пустому стеллажу боеукладки. Она только беззвучно смеялась, глядя то на летчика люфтваффе, то на русские штурмовики, атакующие нас. Встретившись с ней взглядом, я отметил, что в ее взоре плещется лихорадочное возбуждение. Я отвернулся от нее. Снова припал к своей смотровой щели и продолжал вести танк.
В нашей колонне теперь остался «Ханомаг», 4 «Тигра» и самоходная зенитная установка. «Тигры» испускали масляный дым, а у одного из них, идущего передо мной, ослабло натяжение гусениц, которые теперь постоянно провисали при движении. Мой собственный «Тигр» стонал на ходу, опорные катки терлись друг о друга и скрипели.[42] На приборном пульте стрелка указателя уровня масла давно уже находилась в красной зоне, а вольтметр показывал ноль – я даже старался не смотреть на приборы.