Некоторое время в карете была слышна только приглушенная возня, но наконец стихла и она.
– И все-таки вы меня не уважаете, – промолвила княжна, когда Алексей оторвался от нее и она получила возможность говорить.
– Я обожаю вас, – совершенно искренне промолвил молодой человек и в доказательство поцеловал ее в третий раз. Бог весть почему, но этот поцелуй вышел куда продолжительней, чем предыдущие.
К великому несчастью для императорской короны, Алексею было не восемьдесят лет, и он не был ни плешив, ни пузат, ни кривоног, а вернее совсем наоборот. Возможно, именно поэтому он не получил должного отпора.
– Вы правда меня любите? – спросила княжна, по-детски доверчиво глядя на Алексея.
– Александра, – начал он, – я…
– Зовите меня Адини, – перебила она его. – Дома меня все зовут Адини.
– Хорошо, Адини, – согласился Алексей. – Я не мог себе даже представить, что… Я думаю, вы самая храбрая девушка за свете, – закончил он. – Вы спасли меня и еще… еще одного человека. Обещаю вам, я никогда этого не забуду.
Княжна покачала головой.
– Я ужасная, – сокрушенно промолвила она. – Просто ужасная. Когда ваша тетушка сказала мне, что вы встречаетесь с… я имела в виду, что у вас кто-то есть, я просто голову потеряла от ревности. А когда я опять увидела вас сегодня с мсье Сорелем… в этих маскарадных костюмах… Вы выглядели так странно! И я стала следить за вами. Издали, чтобы вы меня не заметили. Мне было ужасно стыдно, но я… – Она стиснула руки. – Я ничего не могла с собой поделать. Как же я испугалась, когда увидела, что они схватили вас! Но у меня достало сообразительности вызвать полицию, а полицейским я назвалась именем своей фрейлины. Слава богу, что они ничего не заподозрили… – Алексей молчал. Невольно забеспокоившись, она легонько дотронулась до его руки. – Вы ведь не сердитесь на меня, верно? Мне бы так не хотелось этого, – помедлив, добавила она.
Алексей улыбнулся в темноте.
– Как я могу на вас сердиться, Александра?
– Адини.
– Конечно, Адини. – Он поймал ее маленькую ручку и сжал в своих ладонях. – Но я чувствую себя ужасно из-за того, что втянул вас во все это. Я… – Он поколебался, но потом все же решился. – Дело в том, что человек, которого вы знаете как Сореля, вовсе не Сорель. Его имя Эжен-Франсуа Видок.
Княжна сдавленно ахнула.
– Тот самый!
– Да, тот самый Видок. Я не могу объяснить вам всего, но… У него в руках оказались важные бумаги, компрометирующие бумаги… Компрометирующие барона М., – быстро прибавил молодой человек. – И я должен помогать Видоку в его деле, иначе он может предать эти бумаги огласке, и тогда пострадает престиж нашей империи. Я совсем не хотел связываться с этим человеком, – прибавил Алексей, и это было чистейшей правдой. – Но у меня не было другого выбора.
Он умолк. Княжна Александра молчала.
– Я думаю, – наконец проговорила она, – что требуется большое мужество, чтобы пересилить себя и делать… делать то, чего не хочешь. И… я вас понимаю. Я вас очень хорошо понимаю.
Алексей почувствовал, что на глазах у него выступили слезы. Он проклинал себя в это мгновение. Проклинал свою подлость, свою никчемную ложь, свое бессилие. Ведь он был всего лишь рабом чужой воли, исполнителем чужих замыслов. Ему говорили: «Езжай-ка, любезный, туда-то и прикончи того-то», и он отправлялся туда, куда ему велели, и делал то, что от него требовалось. Но в этом деле… В этом деле все с самого начала пошло наперекосяк. Сначала он обманулся в Эльстоне, который оказался самым заурядным мерзавцем, затем – в этой юной девушке, которая была куда лучше, чем он мог себе вообразить. Он поднес к губам ее руку, но не осмелился поцеловать ее. Ведь он был недостоин ее, он это ясно видел.
– Куда мы едем? – спросил он, не поднимая глаз.
– Не знаю, – ответил голос княжны из темноты. – А куда вы хотите?
– Я живу на улице Аркебузиров, – сказал Алексей. – Просто я подумал… Я не могу сейчас ехать к вам. Если тетушка увидит, что я ранен, она меня убьет.
Ему показалось, что княжна улыбнулась этой незамысловатой шутке.
– Хорошо, – проговорила она. – Кучер! На улицу Аркебузиров, пожалуйста.
Алексей внезапно забеспокоился.
– А госпожа Голикова… она… Я хочу сказать, она не будет вас искать? Это ведь крайне настырная особа, прошу прощения за выражение. Мне бы не хотелось, чтобы у вас из-за меня начались неприятности.
– Можете не волноваться о вашей тетушке, – успокоила его княжна. В глубине души она была чрезвычайно довольна, что ее спутник и словом не упомянул о другой фрейлине, которую Александра опасалась куда больше. – Варвара Федотовна уверена, что я отправилась в театр, смотреть новую оперу. – Она дотронулась до щеки Каверина. – У нас еще есть время, а вам ведь нужно перевязать раны, верно?
– Да, Адини, – ответил Алексей.
Она наклонилась и прижалась горячими губами к его губам.
Глава двадцать седьмая, о том, какие страдания выпадают на долю дверей, которые решительно ни в чем не замешаны
На следующее утро, ближе к полудню, мсье Эжен-Франсуа Видок сидел за столом в своей конторе и, подперев щеку рукой, смотрел на лежащий перед ним зеленый камень, игравший в лучах солнца, которые падали из окна. Выражение лица знаменитого сыщика, а ныне по совместительству и искателя сокровищ, нельзя было назвать иначе, чем кислым, а поперек скулы к тому же протянулась свежая царапина.
Заслышав хлопанье двери где-то внизу, Видок ловко убрал со стола «Принцессу грез». Вошел один из его подручных, Жантиль.
– Патрон, – доложил он, – к вам тот русский.
– Пусть войдет, – распорядился Видок.
Жантиль удалился, и через несколько мгновений Алексей переступил порог знакомой комнаты. Видок метнул на него хмурый взгляд, однако камень на стол все же вернул.
– Дивлюсь я вам, – заметил Видок в пространство. – С такой раной, как у вас, надо лежать в кровати, а вы опять на ногах, как ни в чем не бывало.
Алексей осторожно опустился в большое кресло.
– Мне надо с вами посоветоваться, – начал он.
Видок шевельнул бровями.
– О ком? О великой княжне Александре?
И, прищурившись, он победно поглядел на опешившего молодого человека.
– Но откуда… – начал Алексей, как только обрел дар речи. – Ведь вы даже не видели ее вчера!
– Не видел, – согласился Видок самодовольно, – но, когда Бошан описал при мне ее внешность, все стало ясно. Черные волосы, голубые глаза, одета по последней моде… Если вы пришли просить, чтобы ее не вызывали для дачи показаний, то я уже позаботился об этом. Я намекнул Бошану, что хозяйка фрейлины – очень высокое лицо, и девушке может повредить, если ее начнут таскать в полицию. Бошан согласился с моими доводами, так что на сей счет можете не волноваться.
– Я вам очень благодарен, – пробормотал Алексей. – Но, если говорить по правде, я пришел к вам не только за этим. Мне нужен совет. Я… – он помедлил, – я запутался и не знаю, что мне делать.
Виден, откинувшись на спинку стула, задумчиво глядел на него. Правой рукой он поглаживал короткую бакенбарду.
– Так я и думал, – сказал наконец старый сыщик. – Что, вы спали с ней?
Алексей подскочил на месте как ужаленный.
– Бог мой! Что за слова вы употребляете!
– По-моему, они верно отражают суть дела, – сухо заметил Видок. – Так вы спали с княжной или нет?
– Ну конечно, нет!
«Значит, это еще впереди», – хотел сказать Видок, но заметил напряженное выражение на лице собеседника и решил переменить тон.
– Допустим, но ведь между вами что-то было?
Алексей знал, что Видоку нельзя доверять, что ему не стоит вообще говорить ни слова – ни о нем, ни о великой княжне, ни о том, что произошло прошлой ночью, но все это были доводы рассудка, а интуитивно молодой человек понимал, что, пожалуй, кроме Видока, ему совершенно некому открыться. Только старый каторжник его поймет и, может быть, что-нибудь присоветует. Поэтому Алексей, помявшись, начал рассказывать, как княжна привезла его домой, своими руками сделала ему перевязку и заставила его лечь.
Потом она говорила о себе – что больше всего она любит цветы и привольную жизнь, когда можно бродить по траве босиком, с распущенными волосами. Что ее тяготит этикет дядиного двора, где все делается по принуждению. Что она должна была покинуть Ниццу и приехать в Париж, потому что ее жених, принц Кассельский, выразил желание с ней познакомиться, и они должны как бы невзначай встретиться на балу у маркиза Ларошжаклена… Она говорила, а Алексей смотрел на ее милый профиль и думал, что ради такой девушки он бы не колеблясь отдал жизнь.
Он спросил ее – правда, не напрямик – об Эльстоне, и княжна призналась, что стала переписываться с ним только от скуки, а так он никогда не был ей интересен. Но он умело льстил ей, и она не хотела быть с ним невежливой. Наконец Александра умолкла и поднялась.
– Уже поздно, – сказала она. – Опера давно кончилась. Лежите смирно, а завтра я передам вам письмо через Варвару Федотовну.
Одна мысль об этом повергла Алексея в отчаяние, ведь мало того что гнусная проныра наверняка найдет возможность прочесть письмо, она еще и изыщет способ вставить его текст в свое очередное донесение.
– Я не очень доверяю Варваре Федотовне, – сказал Алексей неловко. – Она из тех людей, которые… которые способны на все. Я бы не стал доверять ей важные письма.
Княжна, приложив пальчик к губам, с улыбкой смотрела на него.
– Уверяю вас, все будет совершенно прилично, – ответила она. – Я давно знаю, что она шпионит за мной, поэтому придумала маленький секрет, как писать то, что мне хочется, чтобы она не могла этого понять. Когда вы получите мое письмо, читайте только подчеркнутые буквы. Остальное совершенно неважно.
– Неглупо, – согласился Видок, выслушав молодого человека. – И что, сегодня вы уже получили от нее письмо?
Алексей замялся, но потом все же извлек из кармана маленький конверт и протянул ему. Письмо, написанное по-французски на надушенном листке, и впрямь казалось донельзя банальным, – если, конечно, не читать отдельно там и сям подчеркнутые буквы. Они образовывали фразу «Je vous aime»[18].
– Ну и что вы от меня хотите? – проворчал Видок, возвращая письмо Алексею. – Совета, как вам быть? Да если я его дам, то буду последней свиньей.
– Вы полагаете… – начал Алексей.
Видок вздохнул.
– Что я полагаю, совершенно неважно, – ответил он. – Дело в том, мой мальчик, – и вы, конечно же, отлично это знаете, – что бывают обстоятельства, а бывают непреодолимые обстоятельства. Быть племянницей императора Николая – это и есть непреодолимое обстоятельство, и с этим вы ничего поделать не можете.
Алексей опустил глаза.
– Так что я не советовал бы вам играть с огнем, – добавил Видок. – В конце концов, не забывайте, для чего вас направили во Францию. Один неверный шаг с вашей стороны – и кого-нибудь такого же подневольного, как вы, может, даже вашего лучшего приятеля, пошлют сюда с заданием прикончить вас. Конечно, девушка ни о чем подобном не подозревает. Вы показались ей этаким рыцарем без страха и упрека, и она в вас влюбилась. Но помните, что ей ее привязанность не будет стоить ничего, а вам – вам она может обойтись очень дорого, и это отнюдь не пустые слова.
– Обо всем этом я уже думал, – признался Алексей. – Но дело в том, что…
Он запнулся. Теперь он уже сожалел о том, что ему пришло в голову откровенничать с Видоком. Может быть, лучше уж Полина Степановна… Однако Алексей считал, что знает женщин достаточно хорошо, и поэтому остерегался обсуждать с одной женщиной свои отношения с другой.
– Вы в нее тоже влюбились? – промолвил Видок скорее утвердительно, чем вопросительно. – Понимаю. Что может быть лучше красивой благородной девушки с добрым сердцем? – Он почесал бровь. – И все-таки я посоветовал бы вам быть поосторожнее.
Алексей молчал. Видок не сказал ему ничего нового, – и вообще, когда сердце не в согласии с рассудком, любые доводы становятся бессильны.
– Наверное, мне не стоит этого делать, – буркнул Видок, но все же залез в стол, достал большой конверт, украшенный золочеными гербами, и протянул его Алексею. – Держите. Я ведь вам обещал приглашение на костюмированный бал к маркизу Ларошжаклену? Так берите его, пока я не передумал.
Молодой человек взял конверт, но слова благодарности не шли у него с языка. Видок вздохнул, дернул шеей, словно его давил узкий галстук, и уставился на лежащий на столе фальшивый бриллиант.
– А как продвигается наше дело? – спросил Алексей, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– А как оно может продвигаться? – ответил Видок с раздражением. – Утром я отнес эту подделку к лучшему в Париже ювелиру, но он после самого тщательного осмотра не смог сообщить мне ничего, что бы прежде уже не сказал Коко. Гранат, очень искусно ограненный. Вот и все. Ночью, когда вас увезли, я отправился в конуру, которую снимал Трибуле, и перевернул там все вверх дном, но настоящего бриллианта не обнаружил. Сам Трибуле мертв, так что допросить его мне не удастся до Страшного суда. И вот я сижу и думаю, – злобно закончил Видок, нагибаясь и снимая с ноги башмак, – какой паршивой твари, какой чертовой скотине взбрело в голову подсунуть подделку вместо настоящего бриллианта… А, черт!
Он размахнулся и яростно швырнул башмаком в мышь, которая только что вылезла из норки и обнюхивала ковер возле книжного шкафа. Коротко пискнув, та опрометью бросилась обратно, в укрытие.
– Ненавижу мышей, – признался Видок Алексею. – Хотя прежде ничего против них не имел. Но теперь, как подумаю о них, все вспоминаю того мерзавца.
– Вы его не нашли? – спросил Алексей.
Видок свирепо покрутил головой. Он подобрал башмак и снова надел его.
– А на кой черт он мне дался? Я ищу не жулика какого-нибудь, а бриллиант короны. А вместо этого… – Он кивнул головой на фальшивую «Принцессу грез».
Алексей молчал, о чем-то сосредоточенно размышляя.
– Ну? – капризно проговорил Видок. – Выкладывайте, что у вас там.
– Мне кажется, – начал молодой человек, – Трибуле был уверен, что это настоящий бриллиант. Подделки не станут носить на шее и в кожаном мешочке.
– Ну, допустим, – буркнул Видок. – И что с того?
– Значит, к Трибуле попала уже подделка.
– «Значит, значит"! – передразнил Алексея Видок. Он явно был не в духе. – Тогда это значит, что у Жана Тербийона в руках тоже была подделка, и что Симон Брюле принес ее, хотя и знал, что, если его обман раскусят, его внучке не жить. Так что же – Симон Брюле изготовил подделку? А где тогда настоящий камень? И как, скажите на милость, мог Симон так искусно огранить камушек, когда он был монахом, а никаким не ювелиром?
– Может быть, у Симона имелись друзья? – неуверенно предположил Алексей.
– Э! – злобно ответил Видок. – Видите, что получается? Ведь разгадка была совсем близко, мы проделали громадную работу, а теперь что? Сиди и ломай себе голову: а что, если камень каким-то образом подменили сразу же после кражи, когда шайка Понселе делила сокровища; или это случилось еще до кражи, когда какая-то ушлая мразь решила прибрать зеленый бриллиант к рукам; или Симон Брюле оказался слишком жаден и каким-то образом изготовил подделку, а настоящий камень, к примеру, спрятал в тех же четках, но в другой бусине. Или, когда Трибуле заначил свое богатство и отправился на двадцать лет сажать перец в Новую Каледонию, кто-то обнаружил тайник и совершил подмену. Видите, сколько возможностей сразу же всплывает? И как их проверить, совершенно непонятно!
– И тем не менее мы кое-что знаем, – заметил Алексей.
Видок скептически посмотрел на него.
– Да? И что же именно?
– Мы знаем, что подделку изготовил искусный ювелир, – начал молодой человек. – Об этом говорил и Коко, и тот человек, которого вы сегодня видели. Далее: такую подделку за пять минут не изготовишь, стало быть, времени было достаточно. Кроме того, он должен знать, как выглядит бриллиант, иначе его трюк не сработал бы. Теперь подумаем. Камень вполне могли подменить до кражи, тем более в революционной неразберихе. Тут вы правы, но вот во время дележа его уже подменить не могли – ведь воры видели все эти сокровища первый раз в жизни. У Симона Брюле была возможность подменить камень. Надо узнать, имел ли он в Тулузе друзей-ювелиров, потому что сам он с такой задачей не справился бы. Далее, Жан Тербийон камень подменить никак бы не смог – он владел им всего каких-то несколько часов. Потом камень перешел к Трибуле, студенту-медику. Вряд ли он сумел бы изготовить подделку, и не только потому, что был доктором, а не ювелиром, но и потому, что у него просто не было причины, чтобы изготавливать фальшивый камень. А вот за время его отсутствия кто-то вполне мог набрести на тайник, но тут возникает один простой вопрос: к чему производить замену, когда можно без лишнего шума просто украсть и исчезнуть? Так что реально подделка была уже изготовлена либо до самой кражи, либо ее сделал Симон Брюле, в котором заговорила жадность.
– Как он мне все разъяснил, а? – проворчал Видок в пространство. – Как по нотам!
– Но вы же сами говорили, что я счастливчик, – заметил Алексей. – Разве вам не интересно, что думает обо всем этом, как вы выразились, сынок белой курицы? Кстати, я хотел у вас спросить. Когда вы вернете мне письма?
– Какие еще письма? – буркнул Видок.
Алексей сжал губы.
– Письма великой княжны Фредо Болтуну. В конце концов, вы не можете отрицать, что свою часть работы я выполнил. Мы нашли камень, и не моя вина, что он оказался не таким, как надо.
– Вот когда найдем такой камень, – сварливо ответил Видок, – тогда и получите обратно письма своей любезной.