Пока все эти соображения перетряхивались и укладывались в моей голове на бегу, тропа вывела меня на небольшую поляну, где внезапно оборвалась. Тут меня встретили одуряющий запах травы, стрекот мириад кузнечиков и жужжание пчел. В этом лесном раю хотелось свалиться на землю, забросить руки за голову и лежать так до темноты, пробуя на вкус разные стебельки да бездумно глядя в лазурное небо.
Лишь сознание того, что подобную красотищу непременно должна увидеть моя дочурка, вывело меня из блаженного оцепенения и толкнуло дальше. Трава на залитой солнцем поляне местами доходила мне до пояса. Спугивая целые полчища летучих и скачущих обитателей этих зарослей, я некоторое время бежал по прямой, а заметив уходящую вниз пологую ложбину, свернул на нее. Я понятия не имел, где встречу людей, которые смогут сориентировать меня на местности, поэтому пока что был свободен в выборе направления. Зачем же петлять между стволами, когда есть более приятный и легкий маршрут?
Ложбина постепенно расширялась, продолжая уходить под уклон. По обе стороны от меня простирался лес, а впереди торчали редкие ивы, за которыми угадывалась река. Она сверкала на солнце так маняще, словно единственной целью моей пробежки было купание в ее водах.
Я и не заметил, как оказался на лугу, где невысокая трава перестала цепляться за ноги. Здесь бежать было значительно легче, но я изрядно запыхался, пока добрался до первой ивы, светло-зеленые пряди которой едва не дотягивались до поверхности воды. Обдумывая, куда двигаться теперь – вниз по течению или вверх, я заметил в отдалении две мужские фигуры, пригорюнившиеся в одинаковых рыбацких позах, и припустился к ним.
За то время, что я бежал вдоль реки, ни один из мужчин не подал никаких признаков жизни. Это означало, что клев выдался сегодня никудышный, а с табаком и водкой у рыболовов дела обстоят плохо. В кармане моих джинсов находились одна американская сотня, две русские плюс всякая рублевая мелочь. Ее-то я и выгреб на ходу, оповещая рыбаков о своем приближении многозначительным перезвоном монет в сложенных вместе ладонях.
Они синхронно повернули ко мне лица, оба неопределенного возраста, оба туго обтянутые дубленой кожей с резкими складками морщин.
– Доброе… утро… – пропыхтел я, переводя дыхание.
– Утро как утро, – поприветствовал меня один из рыбаков.
Его напарник промолчал, только прищурил глаза, сделавшись похожим на бурята, зорко вглядывающегося в степные дали.
Мой вид явно не внушал обоим доверия, но стоило мне высыпать перед рыболовами пригоршню мелочи, как очки одного просияли, а глаза второго уважительно округлились.
– День добрый, – запоздало поздоровался похожий на бурята, силясь угадать, сколько денег в кучке и для какой цели они предназначаются.
– По… помощь нужна, – пояснил я, продолжая шумно вентилировать легкие. – Заблудился… Где я?
– А куда тебе надо? – резонно осведомился очкарик. Вид у него был такой значительный, словно он был готов отправить меня хоть прямо на Галапагосские острова.
– В Подольск, – признался я скромно.
– В Подо-о-льск? – озадаченно протянул рыболов. Спесь с него как рукой сняло. Можно подумать, я был инопланетянином, интересующимся, как долететь до Марса.
– Эк тебя занесло, – посочувствовал его товарищ, умевший прикидываться бурятом. – Насчет Подольска точно затрудняюсь сказать, но там, – он махнул рукой в направлении другого берега реки, – там за лесом будет Раменское. Километров двадцать протопаешь – увидишь станцию. Поездом хоть до черта лысого доберешься.
– Мне бы от черта лысого как раз подальше, – ответил я, невольно вспомнив Душмана. – Это что за река? Глубокая?
– А Москва, – проинформировал меня обладатель залапанных пальцами очков. – Тут редко тонут. В зависимости от принятой дозы, – глубокомысленно заключил он и цепко посмотрел на поблескивающие перед ним монеты.
Догадываясь, что даром телекинеза собеседник не обладает, я предложил:
– Берите деньги. Будет чем рыбку запивать.
Оба застеснялись и сделали вид, что меня не услышали. Любитель щуриться отложил удочку, встал и ткнул пальцем куда-то через мое плечо:
– Не хочешь в Раменское, топай в Бронницы. Туда ближе да и сподручнее. Опять же, шоссе там проходит. Вжик – и в столице.
– Мне в Подольск надо, – напомнил я, не обнаружив позади никаких Бронниц, а один только густой лес.
Когда я обернулся, монет на прежнем месте уже не было. Очкарик опять держал в руках удочку и напряженно следил за совершенно неподвижным поплавком из гусиного пера. Псевдобурят сосредоточенно копался в консервной банке, и ни один из малиновых червей, которых он поддевал пальцами, его окончательно не удовлетворял. Люди занимались своими важными делами, а тут я со своими дурацкими расспросами…
– Мужики, ау! – окликнул я забывшихся рыболовов. – Вы-то сами откуда будете?
– Из Щегловки, – буркнул очкарик. – Только ни автобусы к нам не заходят, ни поезда. Говорят тебе русским языком: в Бронницы тебе надо. Там тебе и пристань, там тебе и станция. А то лучше в милицию обратись за справками. Они тебя бы-ыыстро по назначению направят.
Его приятель неприятно захихикал.
– В какую сторону идти? – хмуро спросил я.
Две руки одновременно махнули влево.
– Далеко?
Две пары плеч приподнялись и опустились.
Осталось только сплюнуть в сердцах и, переваривая обилие полученной информации, отправиться в указанном направлении.
Неизвестно кем проложенная тропа то взбиралась на пригорки, то ныряла в низины, поросшие шуршащим камышом. Особого разнообразия это моей прогулке не придавало. Удовольствия от нее тоже было мало, потому что всякий раз, когда я срывался на бег, у меня начинало колоть в боку и надсадно присвистывать в легких. Обещаний начать здоровый образ жизни я надавал себе столько, что если бы исполнять их все, то ни на что другое времени бы просто не осталось.
Был момент, когда я чуть не поддался искушению передохнуть немного, но меня очень воодушевил шум моторов, донесшийся издалека. Располагая сотней баксов, я мог превратить любую машину в попутную, лишь бы у нее имелись колеса и крутились бы они побыстрей.
4Пока я спешил на шум, привлекший мое внимание, он успел качественно измениться. Вместо натужного гудения невидимых двигателей до моих ушей теперь долетали возгласы, смех, свист и угрожающий рокот забойной музыки. Сначала это звучало приглушенно, но постепенно начало создаваться впечатление, что на мою голову напялены наушники, через которые вживую транслируется концерт самой тяжелой и металлической группы всех времен и народов.
Отлогий песчаный берег, вдающийся мысом в плавный поворот реки, предстал передо мной совершенно внезапно, когда я вскарабкался на очередной косогор и собрался спускаться с него вниз. Теперь я притормозил, присев за кособоким кустиком. Прежде чем познакомиться с довольно многочисленным народом, скопившимся на берегу и прилегающей отмели, следовало хоть немного присмотреться к нему. Кроме того, если бы я не восстановил дыхание, то не смог бы произнести и двух слов без полуминутного интервала между ними.
Народ на пляже резвился, как мог. Вся публика была совершенно голая, но в отличие от подчеркнуто обособленных нудистов эти люди не чванились своими первичными и вторичными половыми признаками. Они успевали одновременно скакать под свою грохочущую музыку, сосать пиво из банок и бутылок, барахтаться в воде и даже зажиматься между делом, причем в этом занятии девицы преуспевали куда больше, чем парни.
С точностью определить их средний возраст я пока не мог, но мысленно причислил всех скопом к молодежи. Вообразить себе почтенных дяденек и тетенек, дружно раздевшихся, чтобы на людей посмотреть и себя показать, было не слишком трудно. Но допустить, что при этом они затеяли столь разнузданную свистопляску под совершенно дикую музыку, было бы слишком кощунственно.
Если парней от девушек я, понятное дело отличал, то определить, кто из них крутой байкер, а кто, наоборот, весь из себя рокер, не представлялось возможным. Вся кожаная амуниция компании валялась на песке, сверкая на солнце сотнями заклепок, пряжек и блях. Пустых и полных пивных емкостей насчитывалось раз в пять больше, чем разноцветных мотоциклетных касок, а тех было ровно тринадцать. Сами железные кони отдыхали вповалку неподалеку от своих хозяев. Любой из них интересовал меня гораздо больше, чем все наездники обоего пола. На пересеченной местности о лучшем средстве передвижения нельзя было и мечтать.
Меня заметили сразу, как только я выпрямился и зашагал к пляжу, однако вакханалия на этом не закончилась. Продолжая вызывающе колобродить у меня на виду, чертова дюжина как бы давала мне время одуматься и обойти пляж стороной.
Я приближался не слишком быстро, но и не слишком медленно, давая понять, что не собираюсь сворачивать. И, хотя я был одет лишь по пояс, компания явно не спешила принять меня за своего. Даже наполовину.
Меня заметили сразу, как только я выпрямился и зашагал к пляжу, однако вакханалия на этом не закончилась. Продолжая вызывающе колобродить у меня на виду, чертова дюжина как бы давала мне время одуматься и обойти пляж стороной.
Я приближался не слишком быстро, но и не слишком медленно, давая понять, что не собираюсь сворачивать. И, хотя я был одет лишь по пояс, компания явно не спешила принять меня за своего. Даже наполовину.
Со сменой одной музыкальной композиции на другую (работающая на пределе возможностей камнедробилка вместо взбесившегося отбойного молотка) навстречу мне выступили трое. Некто при бороде лопатой и с обвисшим пузом. Кучерявый малый в черных очках. Плюс длинноволосый юноша.
Три богатыря стояли плечом к плечу и ждали. Остальные тоже застыли безмолвными изваяниями поодаль. Даже если бы я решил вдруг повернуть обратно, мне уже не позволили бы уйти так просто. Пиво, зной, громкая музыка – все вместе это никогда не способствовало миролюбивому настроению и любви к ближнему.
Не дойдя до дозора двух метров, я притормозил и, ощущая, как стремительно прогреваются кроссовки на раскаленном песке, принялся разглядывать потенциальных противников.
Бородач таскал по жизни свое налитое пивом брюхо с заметным трудом. Если не давать такому облапить себя ручищами, толстыми, как ляжки рубенсовской натурщицы, на него можно было вообще не обращать внимания: пусть себе горячится и пыжится где-нибудь на расстоянии. Толку от него все равно будет не больше, чем от бульдозера со слетевшей гусеницей.
Подмосковный суперстар с прямыми льняными волосами до плеч если чем и мог меня хорошенько огреть, так только своим мужским достоинством, несравненно более могучим, чем весь его остальной организм. Оскалившийся трехцветный тигр, вытатуированный на плоской груди молодого человека, смотрелся так же глупо и пошло, как эмблема «Мерседеса» на «Запорожце». Внешний антураж абсолютно не соответствовал внутреннему содержанию. Грозного тигра можно было вбить в хилую грудную клетку одним хорошим ударом, поэтому я не стал тратить лишнее время на его разглядывание.
Наибольшую опасность представлял собой кудрявый молодец в круглых черных очках кота Базилио. Плечистый, мускулистый, напружинившийся, этот тип с нетерпением ждал возможности помахать кулаками. Если только он не был незрячим от рождения, то схватка с ним могла затянуться настолько, что к месту поединка успели бы подтянуться остальные превосходящие силы противника общим числом десять.
Эти резервные силы были представлены четырьмя Евами, с размерами бюстов от нулевого до пятого, и шестью Адамами, весом от 65 до 90 килограммов. Вздумай они все разом затеять со мной групповую кучу-малу, я попал бы в Подольск лишь после длительной реанимации.
– Что уставился, бастард? – осведомился кучерявый дозорный, когда счел паузу слишком затянувшейся. – Голых телок никогда раньше не видал?
Ду-ду-дум-данц! – отозвались барабаны из магнитофонных динамиков за его спиной. Вау-э-э! – зловеще прогнусавила гитара. Потом у вокалиста случилась такая истерика, что он позабыл свой текст и принялся просто верещать все, чему научился у сверлильного станка.
Переждав момент наивысшего накала музыкальных страстей, я сказал:
– Меня не телки ваши интересуют, а мотоциклы. Хочу взять один напрокат.
– Ты даун? – предположил бородач, выдвигая брюхо на переднюю позицию. – Олигофрен?
Я покачал головой:
– Не угадал. Я псих. Очень буйный.
– И чего ты от нас хочешь, псих? – спросил длинноволосый юноша, тщетно пытаясь рыкать на манер тигра, украшающего его кожу.
– Я уже сказал. Мне нужен мотоцикл. На время. – Достав из кармана сотню долларов, я развернул купюру так, чтобы ее было хорошенько видно всем собравшимся.
Кудрявый малый лениво предложил:
– Гони ее сюда.
Я усмехнулся:
– Ты не понял. Буйное помешательство не имеет ничего общего с идиотизмом. Просто так деньги вам не достанутся.
– А если мы из тебя инвалида сделаем, псих?
– Это будет не просто так, – возразил я. – Придется затратить много сил и времени. Нужно вам это по такой жаре?
Бородач неуверенно пожал жирными плечами, поросшими волосами, как мхом:
– Вообще-то бирлять, конечно, интересней, чем махаться. А далеко ты собрался, миллионер?
– В Подольск, – сказал я, постепенно расслабляясь, как и троица, выстроившаяся передо мной.
– Ого! – воскликнул татуированный юноша.
– Вот «ого»! – Я ткнул пальцем в президентский лик на серо-зеленой купюре. – Умножь на курс и раздели на стоимость бутылки пива.
– Ладно, считай, доокэились, – рассудил нас кудрявый, к мнению которого здесь, похоже, прислушивались. – Но мото тебе никто не доверит. Какой выберешь, на том тебя и отвезут. А бабки вперед.
Колебался я недолго. Какая разница, отстаивать сотню сейчас или отнимать ее потом, в случае подвоха со стороны мотокентавров?
Получив от меня деньги, кудрявый повел меня на пляж, где царило всеобщее оживление в предвкушении будущей попойки. Три девицы по такому случаю начали натягивать на себя одежку, а четвертая ограничилась тем, что влезла в крошечные бикини и скрестила руки там, где у нее когда-нибудь обязательно должна была вырасти грудь.
– Я повезу! – лихо вскричал парень, выделяющийся среди байкерско-рокерского коллектива шевелюрой интенсивно рыжего цвета.
С пятой попытки ему удалось поставить на колеса свой черно-желтый мотоцикл «Индиана», выглядевший так, словно он только что побывал на грязевом треке, где к тому же неоднократно перевернулся. Глушитель на агрегате отсутствовал, так что его утробный рев разом затмил все потуги музыкантов из магнитофона. Когда у мотоцикла сработал выхлоп, я невольно вспомнил, как Душман расстреливал меня из автомата. Продолжение оказалось не менее впечатляющим. Выписав пару неуверенных кренделей по песку, рыжий парень упал вместе с мотоциклом и перестал подавать всякие признаки жизни.
– Может, ему помочь? – спросил я, обнаружив, что на бедолагу не обращают никакого внимания.
– Чем ему поможешь? – отмахнулся кудрявый вожак. – Щепки-дрова!
– В смысле, все кости переломал? – встревожился я.
– В смысле, пьяный в дымину.
– А! – сказал я с облегчением. – Тогда пусть лучше везет кто-нибудь другой.
– Ебстебственно, – успокоил меня собеседник. – Ну, какие колеса на тебя смотрят, псих?
Пробежавшись взглядом по всему механическому великолепию, раскинувшемуся передо мной, я указал на самый сверкающий, самый большой и обтекаемый корпус мотоцикла. Как выяснилось вскоре, это был самый настоящий «Судзуки». Его владелец, затянутый в черную кожу, направился ко мне. Темное забрало его звездно-полосатого шлема прикрывало лицо до подбородка, делая обладателя похожим то ли на изящного астронавта, то ли на щуплого рыцаря.
– Ну что, прокатишь меня с ветерком, братишка? – спросил я, удостоверившись, что приблизившаяся фигура не пошатывается из стороны в сторону. – Не потеряешь по дороге?
– Не ссы, сестренка! – отозвалась расписная каска девичьим голосом. – Лучше помоги японца поднять.
Установив «Судзуки» вертикально, я ошеломленно проследил за тем, как гибкая фигура занимает свое место за вызывающе растопыренным рулем. Облегающий комбинезон мотоциклистки был сработан из такой тонкой кожи, что сквозь нее запросто просматривались все обращенные ко мне позвонки.
– Ну, присоединяйся, сестренка! – крикнула незнакомка, заведя свою механическую махину одним уверенным толчком стартера.
Ее прощание с окружающими длилось ровно столько времени, сколько потребовалось мне для того, чтобы оседлать «Судзуки» и ощутить коленями скрытую мощь мелко вздрагивающего подо мной корпуса. Как только наездница включила форсаж, нас с ревом понесло вперед, но газ тут же был сброшен, после чего мотоцикл встал на дыбы и норовисто крутнулся на заднем колесе.
Обдав провожающих веером песка, мы взлетели на пригорок, чтобы зависнуть в воздухе под дружное улюлюканье за спиной. Я ожидал, что при приземлении отобью все то, на чем сидел, к чертям собачьим, однако никаких болезненных ощущений не последовало. Напротив, чем больше увеличивалась скорость и чем длиннее становились прыжки мотоцикла по ухабам, тем сильнее распирал мою грудную клетку восторг и ветер, врывающийся в рот и ноздри.
– Жми, братишка! – заорал я, цепко держась за луку седла.
– Не учи отца сгибаться, сестренка! – донеслось до меня вместе с разогретым потоком встречного воздуха.
Как только «Судзуки» вынесло на колею, поросшую посередине чахлой травой, отважная наездница отпустила сцепление и прибавила газу еще, отчего создалось впечатление уже не езды, а бесконечного полета. Все мелькало мимо с такой стремительностью, что казалось сплошной размытой полосой буро-зеленого цвета. Лишь величавая голубизна неба над нами была неизменной и неподвижной. Но там, куда мы держали путь, медленно вздымалась сплошная темная туча, похожая издали на горную гряду.