Так же отчаянно она могла желать сделаться другим человеком. Тем, кто мог привлечь искушенного и знающего толк в женщинах Диккана. Тем, кто не уступал бы ему нив чем.
— А почему ты покраснела? — спросил Диккан, когда официант унес пустые тарелки Грейс.
Она не могла вспомнить, когда успела все съесть.
— Наверное, хорошо позавтракала.
— Ну и молодец. Итак, мы собирались выбирать дом. Так вот, я категорически запрещаю заводить в нем мопсов.
Грейс улыбнулась:
— Тебя когда-то обидел мопс?
— Они могут обидеть любого цивилизованного человека, мадам, — с оскорбленным видом ответил Диккан. — Они сопят. Моя мать всю жизнь разводит этих маленьких монстров.
Грейс кивнула:
— Значит, ты специалист по животным. У меня нет опыта общения с ними.
Диккан взглянул на нее, и его лицо стало необыкновенно спокойным.
— У тебя никогда не было домашних животных? А как же обезьянка?
Она улыбнулась:
— Мне еще предстоит с ней жить. Но судя по тому, что я слышала, — это сущее наказание.
— Зато ты пришлась по душе даже моему ужасному коню.
И снова Грейс улыбнулась:
— Я не говорила, что не хочу завести животных. Просто у меня их никогда не было. Только лошади и охотничьи собаки могут вынести тяготы военного похода, а из них не получится комнатных любимцев. А у тебя были животные в детстве? Конечно, кроме мопсов.
— Мопсы не животные, а вредители. Конечно, у меня был домашний любимец. Гусыня.
Грейс чуть не подавилась чаем.
— Прошу прощения?
Его лицо стало суровым.
— Гусыня. Уверен, ты с ними встречалась.
— Конечно, я их иногда ем.
Диккан поморщился.
— Я бы предпочел не знать подробностей. Моя гусыня была надежной защитницей маленьких мальчишек и скотного двора. Ее звали Милдред.
Грейс не могла удержаться от смеха.
— Достойное имя.
— Верно. У тебя есть карандаш? Несколько домов в твоем списке не стоят нашего внимания.
Грейс подала ему карандаш, и он начал вычеркивать адреса.
— Бентли? — нахмурившись, повторил Диккан. — Почему я об этом не слышал?
— Виконт Бентли? Агент сказал, он продает своих лошадей. У него наверняка найдется парочка таких, которые нам подойдут. Кстати, у меня уже есть одна. Харпер привезет ее, когда мы найдем постоянное жилье.
— Где она сейчас?
— В Лонгбридже, в Беркшире.
Он сухо улыбнулся:
— Живет вместе с обезьяной?
— Верно.
— Не хотелось бы включать ее в число приглашенных. Терпеть не могу блох. В моем доме для них нет места.
— А как насчет Харперов? Они мне как семья. Для них у тебя найдется место?
— Я их помню. Вздорный маленький ирландец и еще более вздорная большая ирландка.
Грейс кивнула:
— Они тоже живут в Лонгбридже. Они заботились обо мне с семи лет.
— Надеюсь, у них нет блох.
— Бридж надрала бы тебе уши за такие слова.
— Ты сообщила им об изменении своего положения?
Грейс неловко поставила чашку на стол.
— Я подумала, что скажу им, когда у нас появится точный адрес. Будет глупо, если Харпер привезет Эпону в гостиницу, чтобы потом снова ее куда-то перевозить.
Диккан кивнул:
— Что ж, пусть приезжают. Хотя им может показаться в городском доме неуютно.
Грейс с негодованием признала, что он прав. Шон и Бридж зачахнут в этой изысканной атмосфере. Они едва пережили пребывание в доме леди Кейт. Лучше пусть останутся в Лонгбридже и помогут обжиться Сингхам. Но Грейс не знала, как она станет обходиться без них.
— Кстати, — продолжал Диккан, — если они захотят жить здесь, мне будет спокойнее оставлять тебя одну.
И снова он заставил ее вздрогнуть.
— Оставлять? Куда ты едешь?
Он отмахнулся.
— Сейчас в Париж. Но кто знает? Я могу оказаться и в дебрях Сиама.
И вновь Грейс охватило чувство потери. Разве не этого она хотела? Быть одной. Но быть равнодушно оставленной, как позабытый зонтик? Это грустно.
Должно быть, она не сумела скрыть разочарования, потому что Диккан вдруг замер.
— Ты ведь об этом знала.
— Верно. — Грейс с трудом улыбнулась. — Я просто подумала, что никогда не была в Сиаме.
Он нахмурился:
— Мне казалось, ты предпочитаешь остаться здесь.
Грейс постаралась скрыть обиду.
— А ты бы хотел поскорее от меня избавиться?
Он долго молчал. Ее сердце замерло.
Наконец Диккан натянуто улыбнулся:
— Откуда нам знать, чего мы хотим? Мы по-прежнему чужие. Может, каждый день нам по часу рассказывать друг другу о себе? Что мы любим, не любим, любимые люди, еда и тому подобное. Тебе нравится синий цвет? Ты плачешь, читая Шекспира? А на каком боку предпочитаешь просыпаться? Нам потребуется несколько месяцев, чтобы выяснить все эти вопросы.
Грейс склонила голову, словно раздумывая. Она не могла понять, шутит Диккан или нет. Она надеялась на лучшее, потому что в противном случае их брак будет самой большой ошибкой. К тому же она вдруг осознала: что бы ни произошло между ними, она не хочет быть вдали от него долгие месяцы или даже годы. Даже рискуя утратить свой дом и все мечты об уединении, Грейс хотела прикоснуться к полнокровной жизни с этим человеком.
Ей казалось, она и без того была испугана, но мысль о возможной разлуке просто ужаснула ее. Она заставила себя улыбнуться.
— Я знаю, ты не хотел этого брака, Диккан, — начала она. Он собрался было возразить, но Грейс остановила его. — Не стоит спешить говорить правду, возможно, потом ты не сможешь взять свои слова обратно. Я хочу сказать, что попытаюсь стать достойной тебя. Правда, я пока еще не знаю, как устроить светский ужин, но могу гарантировать тебе самое лучшее жилье где-нибудь в Бангкоке.
Грейс не знала, какой реакции ожидать. Но в одном она была уверена точно: ее слова не обрадовали Диккана. Ей показалось, что тот даже побледнел.
— Мне кажется, было бы разумнее подождать пару недель, прежде чем принимать решения относительно будущего, — заметил он, слегка отодвигаясь, словно боялся заразиться.
Грейс обругала себя за поспешность. Она знала, что мужчины не любят, когда на них давят, и Диккан, конечно, посчитал именно так. Будто соглашаясь с ней, он забарабанил пальцами по краю стола.
— Пока мы не узнаем друг друга получше, — сказал он странно сдавленным голосом, — думаю, будет разумнее воздержаться от физической близости.
Грейс казалось, будто у нее под ногами разверзлась бездна. Нет! Ей хотелось кричать. «Не забирай у меня и это…»
— Я не хочу, чтобы ты снова пострадала из-за недоразумений, — продолжил Диккан, не дав ей возможности задавать вопросы.
Грейс хотелось спорить с ним. Почему он решил, что она страдала? Но все слова замерли при одном взгляде на его обеспокоенное лицо. Она лишь неуверенно кивнула, притворяясь, будто он высказал ей нечто само собой разумеющееся.
Диккан не стал ждать ее ответа. Он взял газету и поднялся.
— Боюсь, следующие несколько дней я буду занят, — объявил он. Правда, ему хватило такта принять удрученный вид. Грейс надеялась, что он по крайней мере чувствует себя не в своей тарелке. — Просто у меня слишком много неотложных дел. И еще два бала в посольстве…
И снова он замолчал, поняв, что оскорбил ее. Он собирался на балы, на которые не хотел брать с собой Грейс. Потому что она скорее всего опозорит его. Потому что она никогда не будет достойна быть его женой, как бы она ни старалась замаскировать свои недостатки.
Не глядя в ее сторону, он отвесил неловкий поклон и ушел. Но очевидно, Грейс чем-то разгневала судьбу, потому что не успела она собрать свои списки, как в дверях снова показался Диккан со странно болезненным выражением на лице.
— Нам не повезло, мадам, — сказал он, держа двумя пальцами визитную карточку, словно это была дохлая крыса. — У нас гость. Прибыла моя святейшая мамаша.
Грейс стало трудно дышать.
— Она такая же, как твой отец?
Диккан отрывисто рассмеялся.
— Нет. Намного хуже.
Грейс собралась с духом. Оглядела свое практичное серое платье. Она знала, что ее волосы почти незаметны, стянуты узлом на затылке, чтобы не падали на лицо. Нога по-прежнему болела после проведенной в кресле ночи. Как же в таком виде встречаться со свекровью?
— Она ведь не захочет увидеть тебя одного, — со слабой улыбкой проговорила Грейс.
В ответ Диккан протянул руку.
— Идем, моя девочка. Она всего лишь старуха. Я всегда могу положиться на мою Боадицею.
Грейс взглянула на его лицо и не могла поверить его словам. Правда, у нее не было выбора, поэтому, опершись на руку Диккана, она позволила ему провести себя через весь холл в одну из гостиных.
Леди Ивлин стояла у камина, в таком месте, где утренний свет не мог выдать ее возраста. Среднего роста, она не могла похвастаться ни особенной красотой, ни белокурыми волосами. Но было в ней что-то царственное. Любой сержант позавидовал бы ее выправке. Юные девушки на балу робели под взглядом этих холодных серых выпученных глаз. А самодовольной улыбке позавидовал бы сам дьявол. В обманчиво неброском кремовом платье из индийского шелка, зеленом жакете и шляпке она являла собой воплощение элегантности.
Леди Ивлин стояла у камина, в таком месте, где утренний свет не мог выдать ее возраста. Среднего роста, она не могла похвастаться ни особенной красотой, ни белокурыми волосами. Но было в ней что-то царственное. Любой сержант позавидовал бы ее выправке. Юные девушки на балу робели под взглядом этих холодных серых выпученных глаз. А самодовольной улыбке позавидовал бы сам дьявол. В обманчиво неброском кремовом платье из индийского шелка, зеленом жакете и шляпке она являла собой воплощение элегантности.
Было очевидно, что Диккан унаследовал черты своей матери, хотя угловатые линии лица и широкий лоб более естественно смотрелись у темноволосого мужчины. Глядя на выражение леди Ивлин, Грейс поняла, что мать неплохо научила своего сына притворству. Она поняла это, как только дама взглянула в ее сторону. Призрачно-серые глаза блистали острым умом, в них читалось выражение превосходства. Привычная презрительная усмешка.
— Ясно, — протянула леди, медленно и безжалостно поднимая монокль, как это умел делать Диккан, — значит, твой отец не преувеличивал.
Она не предложила им сесть. Грейс подумала, что так она еще больше подчеркивала собственное превосходство. Должно быть, это производило удручающее впечатление на юных девушек. К несчастью для матери Диккана, Грейс общалась с генералами, которые могли бы преподать старой женщине хороший урок. Она возвышалась над ней, и леди Ивлин было не так-то легко сохранять презрительное выражение лица.
Диккан безупречно вежливо поклонился матери.
— Не сомневаюсь, что лорд епископ поставил тебя в известность, как мне повезло. Мама, я рад представить тебе твою сноху, Грейс Фэрчайлд Хиллиард. Грейс, это моя мать, леди Ивлин Хиллиард. Как мило, что ты решила повидать нас. Полагаю, поэтому с тобой нет Уинни и Чарли. Это мои сестры, — объяснил он Грейс, которая не сводила глаз с матери Диккана.
Реакция леди Ивлин была в точности такой же, как у ее сына: многозначительный вздох, правда, лишенный иронии, которая смягчала его самые резкие выходки.
— Уинифред и Шарлотта, — кротко ответила она, — в школе, как тебе прекрасно известно.
— Рада вас видеть, миледи, — сказала Грейс, делая реверанс.
Мать Диккана даже не взглянула на нее.
— Если это твое представление о бунте, Диккан, — не спеша произнесла она тихим голосом, от которого мурашки побежали по коже, — то это не остроумно.
Грейс собиралась отпустить руку Диккана и сесть, пусть даже и без разрешения. Она чувствовала напряжение в его теле и не желала оставлять его наедине с этим существом.
— Я разочарована, — продолжала мать, бросая монокль, словно он стал слишком тяжелым. — Тебе всегда старались привить хороший вкус.
На лице Диккана появилась жесткая улыбка.
— Мы с Грейс счастливы принять твои добрые пожелания.
Ноздри леди Ивлин чуть заметно раздулись. Ее хищная улыбка стала шире, и Грейс почувствовала, как ее охватила тревога.
— Добрые пожелания? — повторила леди Ивлин, и в ее тихом голосе прозвучало удивление. — Да, полагаю, ты прав. Но правильнее было бы сказать, что наконец-то ты получил по заслугам. Он знает, кто твоя семья, дорогая?
Тревога, охватившая Грейс, переросла в страх.
— Ему повезло встретиться с моим отцом, миледи.
— И конечно, твой отец ему все рассказал, — продолжала женщина, чуть заметно улыбаясь.
Грейс молча смотрела на нее — мышь, парализованная змеиным взглядом. Почему она этого не предусмотрела?
— На что ты намекаешь, мама? — спросил Диккан. — Хочешь сказать, что семья Грейс недостаточно хороша? Позволь тебе напомнить, она связана родственными узами с благородным домом Хиллиардов.
— Да, — почти прошипела леди Ивлин, склонив голову. — Верно. Но ведь ты не знаешь, как именно, Ричард. Подозреваю, не ты сочинял заметку для газет.
Диккан поморщился.
— Заметку…
Грейс чувствовала себя побежденной. Об этом должна была позаботиться леди Кейт. Но как она это сделала? Она ведь ничего не знала о ее семье.
Леди Ивлин усмехнулась, и от этого звука мурашки побежали у Грейс по коже.
— Ты даже не знаешь, кто ее мать, верно, Ричард?
Диккан взглянул на Грейс. Она изо всех сил старалась не покрыться жалким румянцем.
— А должен?
И снова его мать рассмеялась. Кивнув, взяла сумочку и зонтик.
— Нет, если судить по внешности твоей жены. Но думаю, скоро узнаешь. И тогда зайди ко мне. Не хочу ничего пропустить.
И не говоря ни слова, она вышла из комнаты.
Грейс бесцеремонно опустилась на стул. Ей хотелось свернуться комочком и исчезнуть. Как она могла не предусмотреть подобного унижения? Как могла решить, будто никто не узнает про ее мать?
— Я должна тебе сказать, — произнесла она, зная, что ее голос звучит жалко.
Диккан вздохнул:
— Как давно она исчезла?
— Моя мать? — Грейс с трудом сглотнула. — Когда мне было семь.
Сунув монокль под жилет, Диккан протянул ей руку.
— Тогда это не имеет значения.
Грейс взглянула на него, зная, что леди Ивлин была права. Кто-нибудь узнает правду о ее матери. И с радостью сообщит Диккану в самый неподходящий момент.
— Боюсь, это имеет значение. Тебе следует знать.
— Не думаю. — Диккан махнул Грейс рукой, приглашая ее встать. — Идем, я опаздываю.
Грейс знала, что скажет ему всю правду сейчас или никогда. А его мать, в свою очередь, примет соответствующие меры. Так что лучше покончить со всем сразу, пока они одни. Глубоко вздохнув, она поднялась со стула.
— До того как она вышла замуж за моего отца, — начала Грейс, чувствуя холод во всем теле, — мою мать звали леди Джорджиана Хьюитт.
Реакция Диккана была именно такой, какой она боялась. Конечно, он слышал о ее матери. Про нее знали во всех крупных городах Европы. Особенно мужчины. Особенно красивые мужчины.
Несколько мгновений Диккан лишь молча смотрел на нее, видимо, не в силах собраться с мыслями.
— Великолепная Джорджиана? — наконец пораженно переспросил он. — Твоя мать?
Диккан, самый воспитанный человек во всей Британской империи, тяжело опустился на освободившийся стул и, пораженный, в молчании уставился на нее. Казалось, он только что узнал нечто еще более страшное, чем его внезапная женитьба.
Глава 10
Диккан знал, что ему надо было проявить тактичность. Сказать что-нибудь доброе или ни к чему не обязывающее. Но он только покачал головой. У Всевышнего странное чувство юмора. Какие еще нужны доказательства? Грейс Фэрчайлд — дочь одной из самых известных красавиц той эпохи. Рейнольдс писал портрет Джорджианы Хьюитт не менее шести раз, то же делали Ромни и Реборн, и от каждой картины исходило то редкое, неземное сияние, свойственное настоящей красоте.
Великолепная Джорджиана была олицетворением английской красоты: светловолосая, с голубыми глазами, прелестной сливочной кожей с алым румянцем. Миниатюрная, словно фарфоровая куколка, но с женственными формами тела.
А ее улыбка… Этой улыбке посвящали сонеты, восхвалявшие ее лицо, одновременно такое лукавое, милое и соблазнительное. Когда в последний раз Диккан видел Джорджиану, примерно год назад, она услаждала своей улыбкой двор Габсбургов. Даже в сорок лет она была невероятно красива.
Теперь Диккан вспомнил, что когда-то она вышла замуж за красавца солдата. Легенда гласила, что в день ее свадьбы расстроенные поклонники оставили на пороге ее дома огромную гору цветов. Почему никто никогда не упоминал про Грейс?
Глядя на нее, тихо стоявшую перед ним, словно на скамье подсудимых, со спокойным выражением на ничем не примечательном лице и туго зачесанными над высоким лбом почти бесцветными волосами, Диккан никак не мог постичь всю нелепость ситуации. Грейс улыбалась, но он был не настолько наивен, чтобы поверить, будто ей весело. О Господи! Сколько раз люди реагировали на ее признание подобным образом?
Диккан снова чуть все не испортил, собравшись было извиниться. Вместо этого он только спросил:
— Почему ты говорила, что твоя мать умерла?
— Я этого не говорила. Я просто сказала, что ее нет. И уже давно.
— С семи лет?
Лицо Грейс выражало сочувствие.
— Ты единственный ребенок?
Она отвела глаза.
— Моя сестра родилась мертвой. Думаю, это стало последней каплей. Она была самым прекрасным младенцем на свете, но так и не начала дышать.
И вот красавица осталась с ребенком, которого нельзя было назвать совершенным. Однажды Кейт сказала Диккану, что Грейс родилась хромоножкой. Любила ли Джорджиана свою дочь? Трудно сказать.
Не зная, что делать, Диккан подошел ближе и взял ее холодную руку в свои.
— Не каждый может похвастаться такой смелостью, как вы, миссис Хиллиард, — произнес он, надеясь, что сумел найти нужные слова.
Ее улыбка стала более искренней.