Он пристально посмотрел ей в лицо, словно желая убедиться, что она сможет выстоять. Грейс продолжала мужественно улыбаться. Она выстоит. Как и всегда. Но, Господи, как же больно все это переносить.
Наконец Кит поцеловал: ее в щеку.
— Я буду у тебя в четыре часа.
— Если ты не против, я бы хотела взять лошадь.
Кит замер на месте.
— А что с Эпоной?
Грейс усилием воли заставила себя улыбнуться:
— Эпона возвращается домой.
Ей понадобилось два часа, чтобы найти в себе смелость сообщить эту новость Харперу. Она пришла на конюшню и увидела, как он чистит ее любимую лошадку.
— Неужели ты и правда хочешь отправить ее назад? — спросил ирландец, и на его простом лице отразилось беспокойство.
Грейс казалось, будто у нее из груди вырвали сердце. Эпона заржала, и она погладила ее по шелковистой морде.
— Я не могу держать ее здесь. Если она не будет бегать каждый день, то быстро зачахнет. Ты ведь сам знаешь.
Харпер знал, что Эпона рождена для скачки. Если Грейс ограничит их прогулки Гайд-парком, то погубит ее. Если бы только Диккан не был так предусмотрителен и не привозил лошадь. Сейчас Грейс было еще тяжелее отправлять ее обратно. Она думала, это разобьет ей сердце.
— Ты ведь не позволишь этим наглым сплетницам помешать тебе ездить верхом? — спросил Харпер, трепля Эпону по холке огрубевшей рукой.
— Конечно, нет. Но только в парке. И только шагом, как и подобает леди из высшего общества.
Харпер выругался, словно Грейс только что сообщила, что ее собираются заковать в кандалы. Возможно, так оно и было.
— Я не хочу оставлять тебя одну, — сказал Харпер. — Твой муж постоянно занят и своим отсутствием выставляет тебя на посмешище.
— Я могу, доверить Эпону только тебе, — ответила Грейс, глядя на поздние цветы в саду — И потом, Харпе, тебе не остается ничего другого. Я должна сама со всем справиться.
Харпер фыркнул:
— Нет, кое-что я могу сделать. Надо будет предоставить это ребятам.
Грейс посмотрела на него и непреклонно произнесла:
— Не надо.
Харпер не ответил ни слова. Грейс тоже нечего было больше сказать, поэтому она ушла, думая, что почти способна возненавидеть Диккана за все случившееся с ней в последнее время. Сколько еще ей предстоит потерь? Леди Каслрей отняла у нее работу, а мать Диккана — возможность отвлечься от действительности, немного развеяться. А сам Диккан? Он забрал у нее надежду.
Грейс оставалась одна и прежде и сумела это пережить. Но ее всегда занимала работа, верховые прогулки за городом успокаивали, а лошади давали чувство свободы. Теперь у нее не осталось ничего.
Нет, наверное, это не совсем так, подумала Грейс, вернувшись в Голубую гостиную, ставшую для нее тюрьмой.
У нее есть друзья. Но к сожалению, они не способны заполнить все возраставшее ощущение пустоты в душе. Они не могут заменить ей мужа, который вдруг нашел себе занятие получше, чем проводить время со своей женой. Мужа, который только усугубил ситуацию, сначала покорив ее своей обходительностью, а потом отвернувшись от нее.
И что теперь будет делать Грейс со своей мучительной тоской? Она жила надеждой, что вскоре Диккан опять вернется к ней. Но как это может произойти, когда к нему вернулась любовница? Грейс видела ее однажды: прелестная пышная блондинка, как сказал бы ее отец. Смешливая, чувственная красотка, по сравнению с которой даже Кейт выглядит бледно. Разве можно упрекать Диккана за влечение к этой женщине? Как она вообще могла соперничать с ней? На сколько у нее хватит сил?
Эта мысль снова вернулась к ней, когда на следующее утро, спустившись к завтраку, Грейс увидела, как Диккан появился у входной двери.
— Зачем ты решила отправить Эпону обратно? — спросил он. — Я ведь специально велел привезти ее для тебя.
В своем вечернем костюме, помятом и пропахшем сигарным дымом и коньяком, он выглядел весьма привлекательно. По крайней мере от него не пахло духами, устало подумала Грейс. Если бы она уловила этот запах, то, наверное, разбила бы об его голову одну из новеньких веджвудских ваз. А там будь что будет.
— Если мне придется ездить только в парке, то лучше отправить Эпону домой, — ответила Грейс. — Потому что ездить верхом в другом месте я не смогу, если рядом не будет тебя. Люди начали шептаться.
— Черт бы побрал этих людей! — рявкнул Диккан, с силой швырнув свой цилиндр на черный мраморный пол.
Грейс не могла отвести глаз от шляпы, упавшей прямо ей под ноги.
— Тебе лучше поднять ее, — заметила она, с трудом сдерживая смех. — Робертс видит только одним глазом. Он не заметит шляпу на мраморном полу.
— Кстати, об этом, — продолжал Диккан, подходя к ступенькам лестницы, где стояла Грейс. — О чем ты думала, наняв одноглазого хромого дворецкого?
Эти слова, так похожие на слова его матери, еще сильнее поколебали решимость Грейс. И не слушая возражений Диккана, она прошла мимо него и направилась в столовую, даже не пытаясь скрыть свою хромоту. Она молила Бога, чтобы он не последовал за ней.
Но он последовал и остановился в дверях.
— Грейс, прости. Я не должен был этого говорить. Сейчас я завяз в одном деле и начинаю терять терпение.
Она была не в сипах взглянуть ему в лицо и села, сосредоточенно расправляя платье.
— Конечно. Увидимся сегодня у Ливенсов?
Он долго молчал. Потом вздохнул, как будто у него не осталось больше сил.
— Да, но сначала мне надо кое с кем встретиться. Ты пойдешь с Кейт?
В комнату вошел новый слуга Бенни и налил Грейс кофе.
— Думаю, она за мной заедет, — ответила Грейс, медленно помешивая сливки.
— Надень бронзовое платье. Оно мне особенно нравится.
И конечно же, она выполнила его просьбу. Если бы только ей хватило решимости послать Диккана к черту. Но Грейс продолжала надеяться на чудо. Ведь когда она почти отчаивалась, он становился так добр.
Правда, однажды она серьезно усомнилась в своем муже. Это случилось днем, когда Грейс позвала Шредер, чтобы та помогла ей одеться. Ответа долго не было, а потом она услышала стук в дверь комнаты Диккана и голос Бенни. Тихий шепот, тревожный вопрос, женский смешок.
Шредер… Грейс узнала ее голос. Почему Бенни решил, что она в комнате Диккана?
Грейс долго стояла на месте, глядя на соседнюю дверь. Он бы так не поступил, думала она. Не здесь, не в ее доме. Не с ее служанкой. Ведь у него уже есть любовница. Она зажала рот рукой, боясь, что на нервной почве начнет смеяться и не сможет остановиться.
В дверь постучали, и вошла Шредер. Не выглядела ли она самодовольной? Не были ли растрепаны ее волосы? Узнает ли когда-нибудь Грейс правду или всякий раз при виде красивой женщины будет думать, не побывала ли она в постели у Диккана?
Грейс подготовилась к балу так, словно направлялась в безнадежную военную вылазку. Ведь она терпеть не могла эти светские увеселения. Шредер сделала ей ванну и помогла надеть красивое платье из бронзового муара с квадратным вырезом, полупрозрачной верхней юбкой и крошечными пышными рукавами. Заметила ли служанка, что Грейс отшатнулась при ее прикосновении? Как ей теперь вести себя с ней наедине?
— И еще кое-что, — сказала Шредер, подавая Грейс квадратную плоскую коробочку. — Мистер Хиллиард убедительно просил вас надеть их сегодня. Он говорит, они принадлежали его прабабушке.
Грейс уставилась на коробочку с таким видом, словно это была змея. Из груди вырвался короткий смех, как у сумасшедшей. Боже, он вовсе не занимался любовью с ее горничной. Он просто просил ее передать подарок своей жене. Грейс чувствовала себя ужасно глупо. Дрожащими руками она взяла потертую коробочку, обтянутую коричневой кожей. Открыв замочек, подняла крышку, и у нее перехватило дух.
Аквамарины. Небольшие, но прекрасно подобранные, чистого, насыщенного голубого цвета в оправе из белого золота. Ожерелье, браслет и серьги. Грейс не могла отвести от них глаз. Нельзя прожить в Индии и ничего не знать о драгоценных камнях. Отец ее подруги Гитики был ювелиром, и Грейс неплохо разбиралась в драгоценностях. Эти камни были прекрасны.
С бьющимся сердцем она подала коробочку Шредер:
— Я должна поблагодарить его. Пожалуйста, помоги мне их надеть.
И хотя Диккан скорее всего подарил ей драгоценности, потому что чувствовал себя виноватым, Грейс было все равно. Это было то же, что и привезти Эпону в Лондон: совершенно неожиданный и щедрый подарок, проявление заботы. Что бы ни происходило, Диккан старался, чтобы все воспринимали Грейс как его жену, а в обществе, где придавали значение подобным жестам, фамильные драгоценности станут серьезным аргументом в ее пользу.
Когда приехала Кейт, она сразу же узнала драгоценности.
— Давно пора, — сказала она Грейс, усевшись рядом с ней в экипаже. — Не представляю, как он вырвал эти аквамарины из рук своей матери. Дракон все еще жив, или ему пришлось застрелить ее, чтобы добыть камни?
— Давно пора, — сказала она Грейс, усевшись рядом с ней в экипаже. — Не представляю, как он вырвал эти аквамарины из рук своей матери. Дракон все еще жив, или ему пришлось застрелить ее, чтобы добыть камни?
Грейс спокойно улыбнулась. А Кейт нахмурилась:
— Даже аквамарины не могут компенсировать такое вопиющее отсутствие внимания.
— Согласна, — кивнула Грейс, надеясь, что ее голос звучит радостно, — но эти вещи не повредят.
Впервые она была рада очутиться на балу, словно аквамарины давали ей дополнительную защиту. Она даже сумела благополучно преодолеть два лестничных пролета, и ее ногу не свело судорогой. Грейс как раз собиралась последовать за Кейт и Беа в огромную гостиную Ливенсов, когда Беа внезапно прошипела:
— Осторожно, пираты!
Кейт резко повернулась, как бы предупреждая об опасности.
Грейс посмотрела на обеих сестер, но те внимательно изучали толпу.
— Пираты?
— Да, — сдавленно ответила Кейт. — Сейчас ты их увидишь.
Грейс проследила за взглядом Кейт и сразу увидела мать Диккана, стоявшую в дальнем углу гостиной. В бледно-желтом платье у нее был такой вид, словно она страдала несварением желудка. Рядом с ней была ее молодая копия, светловолосая, голубоглазая ледяная скульптура, переполненная презрением.
По телу Грейс пробежала дрожь.
— Это жена твоего брата?
Кейт склонила голову, и на ее лице появилось удивление.
— Да. Ее зовут Глинис. Ты все поймешь, когда я скажу, что она племянница леди Ивлин и та сама устроила ее брак с Эдвином. К счастью, Глинис ему прекрасно подходит. Два на редкость высокомерных существа. Мы никогда не поймем друг друга.
Кейт поправила бриллиантовый браслет.
— Иногда я люблю подлить масла в огонь. Эдвин заявляет о своей готовности защитить имя Хиллиардов. И даже угрожает мне ссылкой.
Грейс пристально взглянула на нее.
— Но ты ведь герцогиня. Он не может заставить тебя уехать.
— Думаю, может, — беспечно ответила Кейт. — В конце концов, он герцог и глава моей семьи.
Грейс не знала, что и подумать. Если уж судьба Кейт висела в этом обществе на волоске, а она ведь была герцогиней, то какой шанс может быть у дочери солдата?
— Но Диккан ведь тебя защитит? — инстинктивно спросила Грейс.
Кейт улыбнулась:
— Конечно, он постарается. Правда, Диккан?
— Да, — раздался голос Диккана за спиной у Грейс. — А о чем речь?
Грейс показалось, будто из ее легких выкачали весь воздух. Как она могла не почувствовать его приближения? Он стоял позади, от него исходил жар, как от пылающей печи, и по телу Грейс пробежала восхитительная дрожь.
Кейт рассмеялась:
— Не дать моей семье утащить меня в цепях в темную башню.
Диккан вздрогнул.
— Полагаю, мы снова удостоились знаменитого свирепого взгляда членов семейства Хиллиардов.
— Боюсь, все намного хуже, — спокойно заверила его Кейт. — Думаю, твоя мать только что заметила аквамарины.
Даже не взглянув в сторону матери, Диккан повернулся к Грейс:
— Эти камни созданы для тебя, дорогая. Помни об этом.
Как он красив, подумала она, глядя на него. Парадный костюм идеально сидел на нем, словно его отлили прямо по фигуре, его дополняли хрустящая льняная рубашка и элегантный зеленовато-голубой жилет с фигурными полами. Биддл пытался пригладить его пышные черные кудри, но Диккан, видимо, уже успел провести по ним рукой, потому что они снова рассыпались по воротнику. Его лицо было чисто выбрито, угловатые линии поражали своей гармонией, губы были мягкими и подвижными.
А его глаза… Пепельно-серые, с голубым ободком. Такие глаза должны были быть у знаменитого психолога Месмера, проводившего свои эксперименты. Тогда он мог бы заставить людей делать все, что угодно.
— Я лишил тебя дара речи, моя Грейс? — спросил он, лениво улыбаясь. — Так тебе понравились мои маленькие побрякушки?
Грейс с трудом сдержала дрожь волнения от прикосновения Диккана.
— Ты сам прекрасно знаешь. Они великолепны. Благодарю тебя и твою прабабушку.
— Не забудь мою мать, потому что она выпустила их из рук прежде, чем мне пришлось бы причинить ей вред.
Возможно, подумала Грейс, именно поэтому старая ведьма стала угрожать ей. Ожерелье. Спасет ли оно, как заветный амулет от грозящих опасностей? К несчастью, оно не могло сделать угрозы матери Диккана менее серьезными. Или вернуть Эпону. Или помочь защитить Грейс от катастрофы два часа спустя, когда она вынуждена была слушать, как ее сосед, поедая черепаховый суп, рассуждает о «недостойных» бедняках.
Барон Хейл был низкорослым человеком лет пятидесяти, похожим на лягушку, — с выпученными глазами, мясистым лицом и рыхлым телом, от которого исходил слабый запах сточной канавы. Грейс было трудно получать удовольствие от подаваемых блюд, сидя так близко от него. Ситуация стала невыносимой, когда он принялся рассуждать о необходимости положить конец растущим в стране беспорядкам.
Пока речь шла о хлебных законах и луддитах, Грейс еще могла сдерживаться. Некогда барон обратил свой гнев на вернувшихся с войны солдат, она поняла, что ее терпение не безгранично.
— Молодец Сидмаут, — заметил барон, отправляя в рот зеленый горошек. — Знает, как сдерживать чернь. Если бы ему только удалось как-то справиться с этими солдатами, наводнившими улицы.
Грейс пыталась сохранять спокойствие.
— Но им некуда идти.
— Ну почему же? Им следует честно трудиться, а не шляться по улицам, клянчить милостыню или грабить достойных людей.
— Они честно трудились, сэр. А мы им не заплатили.
Барон раздраженно запыхтел:
— Не говорите глупостей. Они получили то, что заслужили. Правительство не может тратить деньги на каждого солдата, жалующегося на свою судьбу. Я бы посоветовал им наконец-то заняться делом, как все мы.
— Прекрасно, — ответила Грейс, не в силах сдержаться. — Вчера я встретила солдата без рук. Какую работу вы можете ему дать?
Хейл закипел от гнева:
— Мадам, вам не следует говорить о вещах, в которых вы ничего не смыслите! Даже Веллингтон называл этих людей отбросами. Они не заслуживают лучшего.
— Нет, сэр, это вы ничего не смыслите. Эти отбросы участвовали в кровавой битве у Ватерлоо, чтобы не дать Наполеону постучать в вашу дверь, а когда вернулись домой, никому не было до них дела. Последние десять лет они сражались за вас. А что вы за это время сделали для Англии?
Грейс не заметила, как повысила голос. Не видела, как сидящие вокруг побледнели от ужаса. Но зато увидела ярость, исказившую отечное лицо барона Хейла.
— Как вы смеете, мадам? Что вы можете знать?
Наконец-то ей удалось привлечь его внимание. Грейс уже собиралась сказать ему, что именно она знала, когда почувствовала на плече руку. Резко обернувшись, она увидела рядом Диккана, его лицо было напряжено, а глаза блестели.
— Боюсь, мне придется уйти пораньше, дорогая. Ты пойдешь со мной?
Грейс услышала, как в комнате зашикали. Увидела злобу на лицах аристократов. Леди Беа, сидевшая на дальнем конце стола, вздохнула:
— Святая Жанна.
Грейс чуть не рассмеялась: наверное, Беа имела в виду, что она только что отдала себя в руки инквизиции и будет сожжена на костре. Внезапно ей стало трудно дышать, сердце заколотилось, легкие начали гореть. Ей хотелось как следует выругать всех этих самодовольных людей, равнодушно проходивших мимо солдат, которых презирал барон Хейл. Когда-то они были гордыми, смелыми людьми, а теперь ослепли, лишились рук и ног, обезумели от грохота орудий и молили лишь о шансе на спасение. Как смели их осуждать эти паразиты?
Грейс потребовалась вся сила воли, чтобы спокойно подняться на ноги и сделать реверанс.
— Прошу прощения, лорд Хейл. Понимаете, мой отец был солдатом. Генералом в армии герцога. Кажется, я становлюсь очень эмоциональной, когда думаю о тех храбрых людях, которых он вел в бой и с которыми погиб.
Барон улыбнулся ей, словно десятилетнему ребенку:
— Конечно-конечно. Я всегда снисходительно отношусь к женской чувствительности. Но с этой минуты пусть вами руководит ваш муж. Хорошо, Хиллиард?
Диккан отвесил поклон:
— Конечно, милорд. Не беспокойтесь!
Грейс устремила ледяной взгляд на руку Диккана, лежавшую на ее руке. Он отпустил ее, и она вышла впереди него из комнаты, дрожа и ощутив внезапный холод. Она понимала, что ее вспышка могла угрожать его карьере.
Диккан вздохнул.
— Конечно, ты права, дорогая. Но лучше бы выбрала другое время, чтобы высказать свои взгляды. Хейл — шурин министра финансов.
Грейс потерла переносицу, чувствуя себя подавленной.
— Может быть, мне ненадолго уехать за город? Я могла бы сказать, что хочу проверить свое поместье.
— Не сейчас.
— Почему?
— Потому что я так говорю.