Яд. Ее пытались отравить.
Ребенка не будет.
Грейс отдернула руки. Встала и чуть не упала на пол. Диккан подскочил к ней, но она его оттолкнула. Повернулась к окну, охваченная непреодолимым желанием увидеть зелень. Ее зеленые поля. Поля, о которых она позволяла себе мечтать, когда мир и покой казались так далеко. Когда она слишком боялась мечтать.
— Грейс?
Она услышала голос Диккана словно издалека. Ее грудь горела, и она то и дело растирала ее рукой. Ей казалось, внутри ее бушует пламя, грозясь охватить ее целиком, и она не могла дышать.
Господи, ее ребенок!
Ее зеленые поля.
— Грейс, милая, пожалуйста!
Она открыла было рот, но не могла вымолвить ни слова. С губ сорвался лишь какой-то невнятный звук. Самообладание оставило ее. Она начала рыдать.
Грейс прижала руку ко рту, пытаясь сдержаться. Нельзя плакать. Если она начнет, то уже не сможет остановиться. Она будет рыдать как безумная, и это погубит ее.
Из ее груди снова вырвалось глухое рыдание, словно прорвавшая плотину вода. Снова и снова. Жалобные, мучительные звуки, как будто исходившие из самой глубины души. Совсем не похожие на женский плач, скорее на рыдания животного, пронзительные, резкие крики, бесконечной волной подступавшие к горлу, слишком сильные, чтобы их можно было сдержать. Слишком многое случилось в ее жизни.
Вода прорвала плотину.
— Грейс… Грейс, посмотри на меня!
Но она не могла и лишь продолжала плакать. Она рыдала, пока ей не стало трудно дышать, пока слезы не застили глаза, намочив ее шею и платье. Пока она не рухнула на пол, свернувшись калачиком, зажимая кулаками рот и рыдая как безумная.
Она выбилась из сил, и вся жизнь вытекла из нее с этой соленой водой, оставив лишь пустую оболочку. Потому что все, чем она была наполнена, оказалось иллюзией. У нее не осталось ничего, кроме несбывшихся желаний. Кроме мечты, которой так и не суждено было воплотиться. Долг, честь, чувство ответственности и горький пепел надежды.
Наконец рыдания стихли, но последовавшая за ними тишина оказалась еще страшнее. Она была пустой.
Диккан дрожал, словно в лихорадке. Он совершенно замерз, сидя на полу спиной к стене и держа на руках Грейс. Она уснула, ее грудь судорожно вздымалась от невыплаканных слез, как у ребенка, измученного болью. Руки были сжаты на животе. Ее лицо было мокрым и покрасневшим, волосы разметались по сторонам. Ему следовало бы встать и обмыть ей лицо. Положить в постель, чтобы она могла отдохнуть. А потом уйти подальше, чтобы больше не причинять ей боли.
Он не мог этого вынести. Он был к этому не готов. Никто не научил его справляться с отчаянием. Его рубашка намокла от слез: от слез Грейс и его собственных. Он был сломлен. Он даже представить не мог, что она испытывала. До этой самой минуты он не понимал, что никогда в жизни не ощущал настоящей боли, потому что ни разу не страдал из-за любимого человека.
Диккан любил ее. Каким же идиотом он был, что не смог этого понять сразу же после их первой встречи! Как он мог не увидеть, что под неброской внешностью скрывалось бесценное сокровище? Неужели он был так поглощен собой, что не мог признаться себе, как сильно желал Грейс, как любил ее, какое глубокое уважение к ней испытывал? Ведь на самом деле он был готов сдвинуть с места землю и небеса, лишь бы уберечь ее от боли. В его жизни не будет ни одного дня, когда он сможет закрыть глаза и не увидеть отчаяния на ее лице в тот самый миг, когда все ее мечты разбились.
А ведь это он разбил ее мечты.
Как он мог не заметить, насколько она была сильной, чтобы пережить все случившееся с ней? Неужели он не видел, какая она хрупкая, женщина, никогда и ничего не просившая и получившая самый жестокий удар, когда она наконец позволила себе надеяться на лучшее.
Но теперь все будет иначе. Ему нужно защитить Грейс от опасностей, смягчить полученный ею удар, разделить ее горе. Он знал, что его Боадицея не любила показывать друзьям свои слабости, а именно слабостью она бы сочла эти слезы. Поэтому ему придется их собрать и скрыть ото всех.
Диккан думал, что к нему пришлют Кейт, но перед ним на корточки опустилась Оливия, ласково коснувшись ладонью его руки. Тяжело вздохнув, он поднял голову и увидел в ее глазах страх и сострадание.
— Что я с ней сделал?
Оливия слабо улыбнулась:
— Не только ты. Все мы виноваты. Знаешь, ведь у нее не было даже времени, чтобы оплакивать смерть отца. Она должна была заботиться о других.
Диккан отвел с мертвенно-бледного лба Грейс мокрый завиток волос.
— Думаю, она только что оплакала его. Бедняжка.
Он все гладил щеку жены, словно даже во сне мог успокоить ее и облегчить боль.
— Что нам теперь делать?
Оливия поднялась с пола.
— Надо уложить ее в постель. И узнать, кто пытался причинить ей вред.
Он поднял голову, и горло сдавила мучительная судорога.
— Кроме меня?
Оливия нахмурилась.
— Ты совсем раскис. Прекрати, Диккан! Нам нужны твои мозги. Остальные члены группы Дрейка сейчас внизу обсуждают случившееся. Твой слуга Бенни пропал, и Джек нашел в его комнате полупустой флакон с мышьяком.
Диккан горестно покачал головой. Со временем он обязательно во всем разберется.
— Нет, мое место здесь. Ей ведь будет очень плохо?
— Да, но Грейс бы не хотелось, чтобы ты видел ее такой. Предоставь нам возможность хотя бы раз в жизни позаботиться о ней. А ты займись тем, что у тебя хорошо получается: строить заговоры, планы и расследовать козни врагов. Пока мы во всем не разберемся, Грейс по-прежнему в опасности. Как и все вы.
Диккан продолжал гладить мертвенно-бледные щеки Грейс. Ее тело обмякло в его руках, она крепко спала, и он не хотел беспокоить ее. Откровенно говоря, он не хотел оставлять ее. Он должен был помочь ей поправиться. Должен был сказать, что любит ее. И самое главное, просить прощения за каждое грубое слово, которое ей пришлось услышать. Она должна понять, что все это было не правдой, а, как говорится, игрой на публику.
— Разве не странно? — спросил он, проводя рукой по спутанным локонам, разметавшимся по ее плечам. — Даже волосы у нее стали более рыжими. Это воздействие мышьяка?
Оливия коснулась его руки.
— Спросим позже. А теперь идем, у нас много дел.
Диккан перенес Грейс в кровать, вокруг которой уже столпились встревоженные женщины. Прежде чем уйти, он склонился и поцеловал ее, не зная, что еще можно сделать. Как исцелить эту боль. Как доказать ей, что она не все потеряла.
— Помогите ей. Я скоро вернусь. Мне надо связаться с ее слугами в Лонгбридже. — Улыбнувшись своей спящей жене, он поцеловал ее и тихо шепнул: — Увидим, что думают все эти люди о твоем воине-сикхе.
Когда Диккан вернулся, Грейс действительно было очень плохо. Настолько плохо, что на следующее утро он уже всерьез опасался за ее жизнь. Он не отходил от ее постели, даже когда ей промывали желудок и пускали кровь, когда она кричала от страшных спазмов. И даже когда ночью у нее начались судороги.
Диккан тут же обхватил ее руками. Грейс так и не пришла полностью в себя, хотя и извергла всю жидкость, которую в нее влили, до последней капли. А перед рассветом ее тело напряглось, изогнулось и задрожало в его объятиях.
— Держите ее, — приказал доктор. — Осторожнее.
Обезумев от страха, Диккан обхватил это несчастное, ослабевшее тело, словно мог удержать ее. Словно мог защитить ее от нее самой.
— Она умирает! — вскричал он. — Сделайте что-нибудь.
Доктор с невозмутимым видом прослушал бешено бьющееся сердце Грейс и покачал головой:
— Я надеюсь, этого не случится.
Диккан прижал ее крепче, несмотря на все сопротивление.
— Что же нам делать?
Доктор выпрямился и нахмурился.
— Положить ее поудобнее, — уже не так спокойно ответил он. — Это все, что мы можем, пока яд не выйдет из ее организма.
— Кажется, этого не происходит, — отозвалась Кейт из угла комнаты.
Доктор покачал головой:
— Знаю. Сказать по правде, я никогда не видел, чтобы человек угасал так быстро. Думаю, она была больна еще серьезнее, чем мы все подозревали.
Диккану казалось, будто он стоит над темной, бездонной пропастью, хотя конвульсии Грейс становились слабее.
— О чем вы говорите?
Доктор поймал его обезумевший взгляд и перевел глаза на безжизненное тело Грейс.
— Я говорю, что она, должно быть, невероятно сильная женщина, раз так долго боролась до сих пор. Но даже и у самых сильных женщин есть свой предел. Если она внутренне сдалась, то может и не выжить.
— Она не умрет, — сказал Диккан полным отчаяния голосом. — Я этого не допущу.
И он сдержал свое слово. Он боролся вместе с Грейс, боролся за нее всю ночь и весь следующий день. Он спал с ней рядом, боясь, что если не будет ее держать, то тут же потеряет. Помогал переодевать ее, когда ночные сорочки и простыни промокали от пота. Мыл ее. И за эти страшные часы он все больше подпадал под власть ее тихого обаяния. Нет, не тех чар, которые пускает в ход женщина, чтобы обольщать. А скромного обаяния храброй женщины, над которым она не властна.
И он сдержал свое слово. Он боролся вместе с Грейс, боролся за нее всю ночь и весь следующий день. Он спал с ней рядом, боясь, что если не будет ее держать, то тут же потеряет. Помогал переодевать ее, когда ночные сорочки и простыни промокали от пота. Мыл ее. И за эти страшные часы он все больше подпадал под власть ее тихого обаяния. Нет, не тех чар, которые пускает в ход женщина, чтобы обольщать. А скромного обаяния храброй женщины, над которым она не властна.
Ему хотелось быть рядом, когда она очнется. Когда откроет глаза, улыбнется и скажет: «Кажется, мне было плохо. Но сейчас уже лучше». Но чем дольше он находился в этой душной, зловонной комнате, тем меньше верил в то, что это случится. А если так, то он просто не знает, что делать дальше. Как жить.
— Пожалуйста, Грейс, — шептал он в ее спутанные, влажные волосы, изо всех сил пытаясь вдохнуть в нее жизнь и надежду. — Не оставляй меня.
Но за все эти часы она так и не ответила.
Глава 20
Грейс знала, что больна. Ей казалось, она умирает, но ей было уже все равно. У нее не осталось сил бороться. И она не могла отыскать в себе желания жить. Ей просто хотелось отдохнуть, избавиться от боли, горя и ожидавших ее мучений. И перестать надеяться.
Ей казалось, она уже близко. Находясь в странном полузабытьи, она мысленно создавала новые иллюзии, которые могли бы скрасить ее уход: прикосновение теплых рук, голоса вдалеке, особенно один голос, голос Диккана, зовущий ее назад, приказывающий ей попытаться еще раз. А потом в темноте, когда ее сердце даже забывало биться, она была уверена, что услышала голос отца.
«Что ты за Фэрчайлд? — рявкнул он, как в те дни, когда она пыталась уклониться от трудностей. — Фэрчайлды не сдаются!»
Но в жизни все гораздо сложнее, подумала Грейс, хотя ей было жаль разочаровывать своего отца.
Правда, оставалось еще одно. Что-то не давало ей покоя. Что-то, что ей следует вспомнить. Она хотела о чем-то предупредить Диккана.
О чем же?
И вновь Диккан лежал в кровати рядом с Грейс. Солнце давно уже село, и комнату озаряли отблески пламени в камине. Он очень устал, ему было холодно. Он пытался удержать в душе последнюю призрачную надежду.
— Диккан… Диккан?
Его глаза были словно засыпаны песком, а руки отяжелели, как от свинца.
— Что?
— Есть кое-что…
Наконец до него дошло. Это был еле слышный, хриплый голос Грейс. Он резко вскочил, чуть не ударившись головой о столбик кровати.
— Грейси?
Она выглядела ужасно. Даже при мягком мерцании свеч ее лицо казалось восковым, с темно-лиловыми синяками под глазами, волосы были спутаны, как птичье гнездо. За последние два дня она похудела фунтов на десять. Но никогда в жизни Диккан не видел ничего прекраснее.
— Грейс? — шепнул он, касаясь ее щеки. — Как ты себя чувствуешь?
Она облизнула сухие губы и огляделась, как будто удивляясь, что лежит в постели.
— Это малярия?
Ему не хотелось отвечать. Он приподнял ее голову и поднес к губам стакан воды.
— Разве ты забыла? Кто-то пытался тебя отравить.
Слабый свет в ее глазах померк.
— Ах да.
— Грейс. — Диккан поставил стакан на стол и прижал ее к себе. — Ты не умрешь. Скажи мне, что не собираешься умирать. Мне столько нужно тебе сказать. Не уходи!
Ее взгляд стал рассеянным, силы были на исходе.
— Какая же я тогда Фэрчайлд? — спросила она.
Но на этот раз, хотя она и снова заснула, Диккан почувствовал в ней перемену: какое-то ощущение покоя, которого не было раньше, как будто она наконец приняла решение.
— Тебе лучше остаться, — угрожающе произнес он, прижимая ее к груди, чтобы слышать биение сердца и передать ей тепло своего тела, волю и жажду к жизни. Дать ей все возможное, пока она позволяла ему. Диккан не заметил, что ее волосы намокли от его слез.
Наверное, он заснул, потому что очнулся от того, что кто-то легонько потряс его за плечо.
— Диккан?
Он обернулся и увидел склонившуюся над ним Кейт.
— Ей лучше, — сказал он и снова посмотрел на Грейс. Она все еще спала, но он мог поклясться, что ее щеки чуть зарумянились. Он должен был в это верить. А как же иначе?
— Хорошо, — ответила Кейт, — значит, ты можешь помыться и спуститься вниз. Биддл тебя ждет.
Осторожно выпустив Грейс из объятий, Диккан встал и потянулся. Солнце уже взошло. Желтые и зеленоватые краски в комнате стали мягче, и кожа Грейс приобрела золотистый оттенок.
— Нет, спасибо, — сказал он, не сводя с нее глаз. — Я нужен Грейс.
Кейт подняла сброшенный им три дня назад сюртук и теперь осторожно держала его двумя пальцами.
— Ты нужен Грейс выспавшимся и пахнущим получше, чем сейчас. — Он хотел что-то возразить, но Кейт нахмурилась. — Диккан, не думала, что мне когда-то придется сказать такое, но от тебя дурно пахнет. Ты три дня не выходил из комнаты. А теперь будь умницей и помойся. К тебе пришли гости.
Он слабо улыбнулся:
— Она спит…
Диккан потянулся за сюртуком, но тут заметил, в дверях Беа, которая пристально глядела на лестницу, словно опасаясь того, кто вот-вот по ней поднимется. Его охватил страх.
— Какие еще гости?
Беа покачала головой:
— Геенна.
Диккан повернулся к Кейт, и та вздохнула:
— Епископ.
Ему показалось, будто его ударили.
— Какой еще епископ?
Кейт нахмурилась:
— Ты прекрасно знаешь какой. Они с твоей матерью в Красной гостиной пытаются запугать Оливию.
Диккан понимал, что соображает плохо, но совершенно не мог взять в толк сказанное Кейт.
— Какого черта им здесь надо?
— Огонь и сера, — пробормотала Беа, не двигаясь с места.
— А кроме этого? — Диккан потер лицо, и его охватила невероятная сонливость. — Джек ведь не стал бы приглашать их на свадьбу?
— Не говори глупостей. — Кейт положила на лоб Грейс мокрое полотенце. — Они пришли к тебе. Оливия говорит, твой отец в бешенстве.
Диккан разозлился, но знал, что если проигнорирует приглашение, то его отец разнесет весь дом. Поэтому он в последний раз поцеловал Грейс в лоб и направился к гостиной, где его уже ждал Биддл.
Через полчаса он появился в Красной гостиной Оливии, где бедняжке приходилось в одиночку выдерживать натиск его родителей.
— Кейт ждет тебя наверху, — сказал он, увидев панику в ее глазах.
Должно быть, его родители были в ярости. Тем хуже для них, потому что у Диккана уже не осталось терпения.
— Мама, отец, — приветствовал он их, когда Оливия вышла, — вы пытались запугать моих друзей?
— Твое легкомыслие отвратительно, — отозвался отец, вставая с места. — Это очень важно, иначе мы бы не пришли.
Диккан склонился к руке матери.
— Не вижу своих сестер. С ними все в порядке?
Ее ноздри раздулись.
— Я оставила их на попечении твоего кузена-герцога в Мурхейвене. Мне известно, что здесь Кэтрин. Я не хочу, чтобы мои дочери виделись с этой распутной женщиной.
Диккан вздернул бровь.
— А Кейт всегда так хорошо о тебе отзывается.
Его мать хмыкнула:
— Не желаю слышать имени этой шлюхи.
— Не будь идиотом! — вклинился в разговор отец. — Мы пришли спасти тебе жизнь.
Диккан не выказал удивления высокопарными словами отца.
— Правда, сэр? И как вы это сделаете?
К его изумлению, отец снова вскочил и начал расхаживать по комнате. Епископ никогда себе этого не позволял. Неужели все настолько серьезно?
— Герцог благородно предложил свою помощь, — сказал он. — Его шхуна будет ждать нас у причала и доставит тебя на Ямайку. Там имеются семейные плантации, за которыми нужно присматривать. Мы решили, что уж с этим-то ты справишься.
— Конечно, — спокойно согласился Диккан, хотя его сердце учащенно забилось, — но вопрос в том, за каким чертом это нужно?
Отец остановился и нахмурился:
— Потому что солдаты скорее всего уже следуют за нами по пятам с ордером на арест. Они нашли записку, Диккан, хотя я не понимаю, как ты мог так небрежно оставить ее? Но теперь она у них, и это неоспоримое доказательство.
Диккан подался вперед и скрестил ноги.
— Доказательство чего?
— Проклятие, сэр, как вы можете быть таким легкомысленным?
— Несомненно, это мой порок. Но я по-прежнему в недоумении. Какая именно записка уличает меня?
— Та, в которой ты приказал слуге убить свою жену.
Грейс слышала голоса. Но она не могла ответить, у нее едва оставались силы, чтобы дышать.
— Как такое могло случиться? — прошептала Оливия. — Он твой кузен. Ты должна знать, правда ли это.
— Конечно, нет! — ответила Кейт. — Как ты могла об этом подумать после всех этих дней? И если бы эти негодяи, которые называют себя его родителями, могли рассуждать, они бы тоже это поняли. — Она с отвращением фыркнула.
Что происходит? Снова какие-то неприятности? У Грейс не было сил думать об этом.