По всей видимости, де Мейстер не утратил ни одного из своих качеств, которыми обладал в романах.
Грэм со сдавленным криком отшатнулся.
— В твоих же собственных интересах, чтобы детективы о де Мейстере продолжали выходить. Ты меня понял?
Грэм взял себя в руки и слабо возмутился.
— Эй, постой-ка. Что-то ты совсем от рук отбился! Не забывай, я в каком-то смысле твой отец. Да. Твой литературный отец. Ты не можешь предъявлять ультиматумы и угрожать мне. Дети так себя не ведут. Ты должен относиться ко мне с сыновней почтительностью и любовью.
— И еще кое-что, — не поведя и ухом, продолжал де Мейстер. — Нужно как-то исправлять ситуацию с Летицией Рейнольдс. Это уже начинает мне надоедать.
— Ну, не глупи. Всем известно, что мои любовные сцены таят в себе бездну страсти и нежности, каких не встретишь на страницах даже одного детективного романа из тысячи. Подожди, сейчас покажу тебе рецензии. Пожалуйста, можешь пытаться руководить моими действиями, я не возражаю, но черт меня побери, если я позволю тебе критиковать мои романы.
— К дьяволу рецензии. Терпеть не могу нежность и всю эту прочую шелуху. Я на протяжении вот уже пяти романов волочусь за этой неприступной дамой и веду себя как полный болван. Пора положить этому конец.
— И каким же образом?
— В следующей же книге я должен на ней жениться. Ну или в крайнем случае сделать ее своей любовницей, всеми уважаемой и респектабельной. Да, и прекрати делать из меня такого джентльмена по отношению к дамам. Сейчас не времена королевы Виктории, старина, а я всего лишь человек.
— Нет уж! — заявил Грэм. — К твоему последнему утверждению это тоже относится.
Взгляд де Мейстера стал язвительным.
— Право же, старина, для писателя ты проявляешь просто возмутительное равнодушие к благополучию персонажа, который столько лет тебя кормил.
Грэм картинно задохнулся.
— Кормил? Меня? Иными словами, ты хочешь сказать, что мои серьезные романы никто и покупать не станет, да? Ну, погоди у меня. Я не стану писать еще один роман о де Мейстере даже за миллион долларов. Даже за пятьдесят процентов авторских и все права на экранизацию.
Де Мейстер нахмурился и произнес слова, которые звучали для многочисленных преступников как глас судьбы:
— Еще увидим. Но так просто ты от меня не отделаешься.
И удалился, гордо вздернув волевой подбородок.
Перекошенное лицо Грэма мало-помалу приняло нормальное выражение, и он медленно, очень медленно взялся руками за голову и ощупал ее.
Впервые за свою долгую и умеренно разгульную сознательную жизнь он понял, что его недруги были правы и ему совсем не помешало бы основательно прочистить мозги.
Его воображение жило самостоятельной жизнью!
Грэм Дорн еще раз нажал локтем кнопку звонка. Он отчетливо помнил, как она говорила, что будет дома в восемь.
В глазок посмотрели.
— Привет!
— Привет!
Молчание.
— На улице дождь, — жалобно сообщил Грэм. — Можно зайти обсушиться?
— Не знаю. Мы еще обручены, мистер Дорн?
— Если нет, — ответил он сухо, — значит, я отвергал авансы сотен обезумевших от любви девушек — причем, прошу заметить, все они были красавицы как на подбор, — совершенно напрасно.
— Но вчера ты говорил...
— Ай, больше слушай, что я говорю. У всех свои странности. Смотри, я принес тебе букетик. — Он помахал цветами перед глазком.
Джун открыла дверь.
— Розы! Какое плебейство. Входи, милый, и заваливайся на диван. Эй, эй, погоди-ка, а что это у тебя под мышкой? Не рукопись «Смерти на третьей палубе»?
— Угадала. Там не эта растянутая писанина. Там что-то совершенно другое.
В голосе Джун прозвучал холодок.
— Только не говори, что это твой драгоценный роман.
Грэм вскинул голову.
— Откуда ты знаешь?
— Ты все уши прожужжал мне рассказами о нем на серебряной свадьбе у Данлопов.
— Не помню такого. Разве что я был пьян.
— Ты именно что был пьян. Мертвецки, я бы сказала. После двух коктейлей.
— Нет, если я был пьян, я, должно быть, рассказал тебе что-нибудь не то.
— Действие происходит в шахтерском районе?
— Э-э... да.
— А действующие лица — настоящие, земные, неприкрашенные обычные люди, которые говорят и думают точно так же, как мы с тобой? Это история об основополагающих экономических факторах? И персонажи испытывают взлеты и падения и оказываются втянутыми в головокружительный водоворот событий, вынужденные один на один противостоять администрации шахты и бездушной современной промышленности?
— Э-э... да.
Она задумчиво кивнула головой.
— Я отлично все помню. Сначала ты напился и тебе стало плохо. Потом тебе полегчало и ты пересказал мне первые несколько глав. Тогда плохо стало мне.
Джун подошла к рассерженному писателю.
— Грэм. — Она склонила свою золотоволосую головку ему на плечо и негромко промурлыкала: — Ну почему ты не хочешь продолжать писать о де Мейстере? Он приносит тебе такие солидные деньги.
Грэм вывернулся из ее объятий.
— Ты меркантильная особа, не способная понять тонкую писательскую душу. Можешь считать нашу помолвку разорванной.
Он с размаху уселся на диван и сложил руки на груди.
— Впрочем, если ты согласишься прочитать рукопись моего романа и разобрать его, как обычно, я, так и быть, сжалюсь над тобой.
— А можно, мы сначала разберем «Смерть на третьей палубе»?
— Нет.
— Прекрасно! Во-первых, любовная линия никуда не годится.
— Годится. — Грэм возмущенно вскинул палец. — Она проникнута нежностью и сентиментальностью, как в старые добрые времена. Вот, у меня есть рецензия. — Он принялся рыться в папке.
— Чушь на постном масле. Ты что, собираешься процитировать мне того писаку из «Пиллсборо клэрион»? Он, небось, твой родственник. Ты знаешь, что последние два романа принесли тебе денег с гулькин нос? А «Третью палубу» издатель и вовсе завернул.
— Тем лучше! Ай! — Он с силой потер голову. — Зачем ты это сделала?
— Потому что единственное место, по которому я могла тебя ударить, не нанеся при этом тебе серьезного ущерба, это твоя голова. Послушай меня! Эта деревяшка Летиция Рейнольдс до смерти надоела читателям. Почему бы тебе не устроить так, чтобы «сияющая копна ее золотистых кудрей» вымокла в керосине, а где-нибудь рядом по чистой случайности оказалась зажженная спичка?
— Но, Джун, эта героиня списана с натуры. С тебя!
— Грэм Дорн! Я здесь не затем, чтобы выслушивать оскорбления! Сейчас на рынке детективов спросом пользуется лихо закрученный сюжет и горячая искренняя любовь, а ты как пять лет назад писал затянутые слащавые и сентиментальные повествования, так до сих пор и пишешь.
— Но у Реджинальда де Мейстера такой характер.
— Ну так измени его. Послушай! Вот ты вводишь Санчу Родригес. Это прекрасно. Я ее одобряю. Она мексиканка, пылкая, страстная, необузданная и до безумия в него влюбленная. И что же ты делаешь? Сначала он разыгрывает из себя безупречного джентльмена, а потом ты — бац! — и прямо посередине романа ее убиваешь.
— Гм, дай-ка подумать... Ты в самом деле считаешь, что будет неплохо, если де Мейстер забудется? Поцелуй-другой...
Джун стиснула свои хорошенькие зубки и столь же хорошенькие кулачки.
— Ох, милый, какое счастье, что любовь слепа! Я не пережила бы, если бы она хотя бы на миг прозрела. Послушай, это же готовый сюжет. Де Мейстер и Родригес влюбятся друг в друга. У них начнется роман, и ты сможешь с чистой совестью отправить эту кошмарную Летицию в монастырь. Судя по тому, как ты ее описываешь, ей там самое место.
— Ты далеко не все знаешь, лапочка. Так уж получилось, что Реджинальд де Мейстер влюблен в Летицию Рейнольдс и жаждет жениться на ней, а не на твоей Родригес.
— С чего ты взял?
— Он сам мне сказал.
— Кто «он»?
— Реджинальд де Мейстер.
— Какой Реджинальд де Мейстер?
— Мой Реджинальд де Мейстер.
— То есть как это — Реджинальд де Мейстер?
— Герой моих произведений, Реджинальд де Мейстер.
Джун вскочила, сделала несколько глубоких вдохов, потом проговорила очень спокойным голосом:
— Давай-ка начнем все с самого начала.
Она ненадолго отлучилась и вернулась с аспирином.
— Значит, твой Реджинальд де Мейстер, персонаж твоих книг, сказал тебе, собственной персоной, что он влюблен в Летицию Рейнольдс?
— Совершенно верно.
Джун проглотила таблетку.
— Погоди, Джун, я объясню все так, как он объяснил мне. Все персонажи действительно существуют — во всяком случае, в воображении авторов. Но когда люди начинают по-настоящему верить в них, они начинают существовать в реальности, потому что то, во что люди верят, для них существует, да и вообще, что такое существование?
У Джун задрожали губы.
— Ох, Грэми, пожалуйста, не надо. Мама никогда не позволит мне выйти за тебя замуж, если тебя упекут в психушку.
У Джун задрожали губы.
— Ох, Грэми, пожалуйста, не надо. Мама никогда не позволит мне выйти за тебя замуж, если тебя упекут в психушку.
— Ради бога, Джун, не называй меня Грэми. Говорю тебе, он приходил ко мне и пытался внушить, что писать и как писать. Почти прямо как ты. Да ну же, золотко, не плачь!
— Не могу. Я всегда думала, что ты ненормальный, но никогда не думала, что ты ненормальный!
— Ну и в чем разница? Давай не будем об этом. Я не намерен больше писать детективы. В конце концов, — он подпустил в голос капельку возмущения, — когда твой собственный персонаж — мой собственный персонаж — пытается поучать меня, что делать, а чего не делать, это уж слишком.
Джун выглянула из-за носового платка.
— Откуда ты узнал, что это был настоящий де Мейстер?
— Ах ты господи! Как только он вытащил турецкую сигарету и постучал ею по тыльной стороне ладони, а потом принялся через слово повторять «чертовски» и «старина», я сразу понял, что дело худо.
Зазвонил телефон. Джун подскочила.
— Не подходи к телефону, Грэм. Это, наверное, из сумасшедшего дома. Я скажу им, что тебя здесь нет. Алло. Алло! А, мистер Макданлоп. — Она вздохнула с облегчением, потом прикрыла трубку ладонью и хрипло прошептала: — Не исключено, что это ловушка. Слушаю вас, мистер Макданлоп!.. Нет, его здесь нет... Да, думаю, я смогу с ним связаться... Завтра в поддень в «Мартине»... Хорошо, я передам... С кем?.. С кем, с кем? — Она неожиданно повесила трубку. — Грэм, ты завтра обедаешь с Макданлопом. За его счет! Целиком за его счет! — Ее огромные голубые глаза стали еще более огромными и голубыми. — И Реджинальд де Мейстер тоже там будет.
— Какой Реджинальд де Мейстер?
— Твой Реджинальд де Мейстер.
— Мой Реджи...
— Ох, Грэми, не надо. — Глаза Джун затуманились. — Неужели ты не понимаешь, они хотят упечь в психушку нас обоих — и мистер Макданлоп с ними заодно. Наверное, нас посадят в одну палату, обитую войлоком. Ох, Грэми, три человека — это целая толпа.
И она залилась слезами.
Когда Грэм Дорн вошел, Грю Т. Макданлоп («Т», как голословно утверждали злые языки, якобы было сокращением от слова «типчик») сидел за столиком в одиночестве. Факт этот доставил Грэму мимолетное удовольствие.
Источником этого удовольствия, как вы понимаете, послужило не столько присутствие Макданлопа, сколько отсутствие де Мейстера.
Макданлоп взглянул на него поверх очков и проглотил пилюлю от печени — он поглощал их как конфеты.
— Ага. Вот и вы. Что за скверную шутку вы со мной сыграли? Вы не имели права подсылать ко мне этого типа, де Мейстера, не предупредив, что он реален. Я мог бы принять меры предосторожности. Нанял бы телохранителя. Револьвер бы купил.
— Нет никакого де Мейстера! Черт побери! Он наполовину ваша идея.
— Это клевета, — с жаром заявил Макданлоп. — И потом, как это нет? Когда он представился, я принял три пилюли от печени, но он все равно не исчез. Вы представляете себе, что такое три пилюли? Три такие пилюли, которые я принимаю (мой доктор упал бы в обморок), способны заставить испариться целого слона — если он, конечно, не существует. Уж я-то знаю.
— Опять двадцать пять, — устало протянул Грэм. — Он существует только в моем воображении.
— Я знаю, что он существует в вашем воображении. Ваше воображение опасно для общества!
Несколько вежливых возражений, которые одновременно пришли Грэму на ум, он по непродолжительном размышлении отбросил из-за чрезмерного содержания в них крепких англосаксонских выражений. В конце концов — ха-ха! — издатель есть издатель, пусть даже с англосаксонскими корнями.
Вместо этого Грэм сказал:
— Тогда возникает вопрос, как нам избавиться от де Мейстера.
— Избавиться от де Мейстера? — Макданлоп так резко вздрогнул, что очки слетели у него с носа, но он успел подхватить их одной рукой. От волнения у него сорвался голос. — Кто собирается от него избавляться?
— Вы хотите, чтобы он ошивался вокруг?
— Боже упаси, — в промежутке между двумя приступами дрожи сказал Макданлоп. — По сравнению с ним мой шурин — сущий ангел.
— Нечего ему делать за пределами моих книг.
— Как по мне, ему и в ваших книгах делать нечего. После того как я начал читать ваши рукописи, моему врачу пришлось прописать мне вдобавок ко всем моим лекарствам почечные пилюли и сироп от кашля. — Он взглянул на часы и принял почечную пилюлю. — Да я своему злейшему врагу не пожелаю быть книгоиздателем.
— Почему же тогда, — терпеливо спросил Грэм, — вы не хотите избавиться от де Мейстера?
— Потому что он — это имя.
Грэм недоуменно захлопал глазами.
— Смотрите! Кто еще из авторов создал настоящего сыщика? Все остальные — вымышленные. Все это знают. Но ваш — ваш настоящий. Он расследует свои дела, а мы получаем хвалебные рецензии в газетах. Полицейские по сравнению с ним — малые дети. Он...
— Это, — решительно перебил издателя Грэм, — бесспорно, самое непристойное предложение, которое когда-либо оскверняло мой слух.
— Он принесет нам большие деньги.
— Деньги — это еще не все.
— Ну назовите хотя бы одну вещь, которую можно получить без денег... Ш-ш! — Он так пнул Грэма по ноге, что едва не раздробил ему левую лодыжку, и с судорожной улыбкой поднялся. — Мистер де Мейстер!
— Простите, старина,— послышался сонный голос. — Насилу вырвался, представляете. Масса дел. Вы, небось, совсем уже заскучали.
По ушам Грэма Дорна побежали колючие мурашки. Он оглянулся через плечо и шарахнулся, насколько вообще может шарахнуться сидящий человек. Со времени своего последнего появления Реджинальд де Мейстер обзавелся моноклем, и от его одноглазого взгляда в жилах должна была стынуть кровь.
Де Мейстер небрежно приветствовал его.
— Мой дорогой Ватсон! Рад вас видеть. Чертовски счастлив.
— Почему бы тебе не убраться к дьяволу? — поинтересовался Грэм.
— Мальчик мой. Ох, мой мальчик.
— Вот это мне по вкусу,— просипел Макданлоп.— Шутки! Веселье! Сразу на душе радостно становится. Ну, перейдем к делу?
— Непременно. Надеюсь, обед уже на подходе? Тогда я ограничусь только бутылкой вина. Мне как обычно, Генри.
Официант, маячивший неподалеку, стрелой метнулся прочь и вернулся с бутылкой. Пробка была откупорена, и содержимое бутылки с бульканьем полилось в бокал.
Де Мейстер изящно пригубил напиток.
— Как это мило с твоей стороны, приятель, сделать меня завсегдатаем этого славного местечка. Это действует даже сейчас, и это весьма удобно. Все официанты меня знают. Мистер Макданлоп, я так понимаю, вы убедили мистера Дорна в необходимости продолжать серию романов о де Мейстере.
— Да,— сказал Макданлоп.
— Нет,— сказал Грэм.
— Не обращайте на него внимания, — сказал Макданлоп. — Он упрямец. Вы же знаете этих авторов.
— Не обращайте на него внимания, — сказал Грэм. — Он микроцефал. Вы же знаете этих издателей.
— Послушай, дружище. Я так понимаю, Макданлоп не пояснил тебе, чем чревато твое упрямство?
— И чем же оно чревато, остолопище?
— Скажи, твою жизнь никогда не превращали в кошмар?
— Ты имеешь в виду, все время подкрадывались со спины и пугали?
— Дорогой мой мальчик, вот что я тебе скажу. Я совсем не так прост. Я в состоянии превратить жизнь человека в кошмар современными, передовыми методами. К примеру, тебя никогда не оттесняли на второй план?
Он гаденько хихикнул.
Этот смешок показался Дорну очень знакомым. Ну, точно. Страница сто три, «Убийство на выгоне».
«Его ленивые веки сомкнулись и разомкнулись. Он рассмеялся, легкомысленно и звонко, и, хотя он не произнес ни слова, Хэнк Марслау съежился. В этом легкомысленном смешке таилась скрытая угроза и скрытая сила, и дюжий хозяин ранчо почему-то не осмелился потянуться за оружием».
Грэму его смех все еще продолжал казаться гаденьким смешком, но он все равно съежился и не осмелился потянуться за оружием.
В образовавшуюся паузу поспешно вклинился Макданлоп.
— Поймите, Грэм. Зачем шутить с призраками? Призраки не соображают. Они — не люди! Если вы хотите, чтобы вам повысили гонорар...
— Может, хватит уже о деньгах? — вспылил Грэм. — С сегодняшнего дня я намерен писать исключительно великие романы о сильных человеческих чувствах.
Макданлоп неожиданно изменился в лице.
— Нет,— заявил он.
— Между прочим,— сладким, прямо-таки медоточивым голосом заметил Грэм, — у меня тут при себе рукопись. Можете на нее взглянуть.
Он крепко ухватил взмокшего Макданлопа за лацкан пиджака.
— Этот роман — невиданное по силе воздействия произведение. Роман, который потрясет вас до глубины души. Роман, который распахнет перед вами новый мир.
— Нет,— отрезал Макданлоп.
— Роман, который обличает лживость этого мира. Роман, который вскроет правду. Роман...