– Значит, остается последняя версия. И какая же она?
– Самая нелепая. Ты говоришь правду. И все эти невероятные события действительно с тобой произошли.
Он даже засмеялся от радости.
– И… Что ты мне на все это скажешь?
Она вдруг тоже улыбнулась:
– То, что я уже минут сорок просто умираю, как хочу курить. Но в здании это категорически запрещено. Пойдем в скверик, покурим?
– Пойдем. Только я больше не курю.
– Вот как? Давно бросил?
– Да уж лет двенадцать…
– Молодец какой! А я, видишь, до сих пор не могу… Кстати, а что я тогда курила?
– Болгарские сигареты. Больше всего любила «ВТ», но когда их не было, покупала Opal или Rodopi. Слушай, тебе не надоело меня проверять? А то ведь я спрошу, что курил я?
– А и спрашивай, я это прекрасно помню. Явскую «Яву» за сорок копеек.
– Точно, сразу блоками брал… Ну что, вопросы на сегодня закончились?
– Практически. Остался только один.
– И какой же именно?
– Как поживали все эти годы триста спартанцев?
– Ксю, милая… – Он все-таки осторожно приобнял ее, но тут же на всякий случай отстранился. Ее волосы, как прежде, пахли зелеными яблоками, он почувствовал это даже сквозь стойкий аромат французских духов.
– Знаешь что… – вдруг сказала она, когда они вышли из здания клиники и уселись на пригретую весенним солнцем скамейку в близлежащем сквере, – мне безумно хотелось бы увидеть Леонида. Вернее, конечно, не Леонида, а его… твое бывшее тело, в котором живет сейчас этот самый «серебряный масон». Как думаешь, такое в принципе возможно устроить?
Он взглянул на часы:
– Да, и не так сложно. Сейчас всего начало двенадцатого. Обычно он выходит из дома не раньше полудня. Я на всякий случай некоторое время наблюдал за ним и представляю себе его распорядок дня… Мы можем подъехать к особняку на Бульварном, припарковаться где-нибудь неподалеку и подождать в автомобиле. Если повезет, увидим его.
– Поехали! – решительно поднялась Ксения. – Моя машина вон там, на стоянке.
– Я предпочел бы ехать на своем Ferrari. Кирилл, то есть Глеб, все равно ее не знает.
– Узнаю царя Леонида, – улыбнулась в ответ Ксения. – Он всегда, во всех случаях, стремился быть у руля. Вроде бы мягко, деликатно, ненавязчиво – но все равно настаивал на своем.
– Ну уж это ты слишком… По-моему, никто никогда тебя в правах не ущемлял.
Дорога от Ксениной клиники, находившейся в Лефортове, до бывшего жилища Голубева на Бульварном кольце даже с учетом пробок заняла менее получаса.
– Неплохой особняк, – заметила Ксения, закуривая свою тонкую сигарету.
– Ты бы еще видела мою квартиру внутри!.. А дом этот, говорят, был когда-то выстроен князем Загоскиным, – щегольнул познаниями Леонид.
– Кем-кем?
– Загоскиным, был вроде такой писатель, хотя я о нем никогда в жизни не слышал.
– Очень стыдно. Школьную программу можно было бы и знать.
– Ты хочешь сказать, что мы проходили в школе Загоскина? – удивился Голубев.
– Нет, Гоголя, – парировала Ксю. – «Ревизора». Помнишь, Хлестаков хвастается дамочкам, что он еще и великий литератор и написал массу книг, в том числе и «Юрия Милославского»? А Марья Антоновна ему возражает: «Это ведь господина Загоскина сочинение»…
– Да, что-то припоминаю. «А есть еще другой «Юрий Милославский» – так это мой». Значит, тот самый Загоскин и построил этот дом?
– Боюсь, что нет, – усмехнулась она. – Загоскин и князем-то никогда не был. Он хоть и дворянин, но из небогатой семьи…
– Ты всегда была ходячей энциклопедией, Ксюшка.
– …так что твоя смазливенькая риелторша просто скормила тебе очередную байку для простодушных клиентов, а у тебя и повисла лапша на ушах!
– Да ты, я смотрю, ревнуешь? – ахнул Голубев.
– Я-а-а? – она возмущенно посмотрела на него и собиралась разразиться гневной тирадой, но он заставил ее замолчать, быстро схватив за руку.
– Тише, Ксю! Вон он, видишь? Выходит на крыльцо.
Ксения и Леонид во все глаза глядели, как лже-Голубев в сопровождении охраны спустился по мраморным ступеням и неторопливо прошествовал в сторону гаража.
– Он не выглядит счастливым, – удовлетворенно проговорил Леонид. – Лицо хмурое, взгляд потухший… И что за дурацкая прическа – он что, длинные волосы решил отращивать? Давно пора постричься.
Однако Ксения его, похоже, не слушала. На ее лице отразилась целая гамма чувств.
– Дурак ты! – проговорила она, наконец. – От такого тела отказался!
– А что, сейчас я тебе не нравлюсь? – обиделся он.
Она окинула его оценивающим взглядом:
– Нет, почему. Так, конечно, тоже ничего, хорошенький мальчик. Но тот мужчина мне нравится больше… Ой, ты что? Что с тобой?
Последние ее слова были вызваны тем, что Голубев вдруг резко пригнулся к рулю.
– Она прошла? – почему-то вполголоса спросил он.
– Кто?
– Ну, эта женщина? В коричневой куртке? Которая шла мимо и посмотрела прямо на нас?
– А-а! Да, конечно, давно прошла. А почему ты испугался? Ты что, ее знаешь?
– Ну да, конечно. Это Раиса Павловна, моя домработница. В смысле – бывшая домработница…
– В смысле – нынешняя домработница Глеба Серебряного. Она как раз вошла в ворота особняка. В руках у нее был пакет с эмблемой ближайшего супермаркета, а в пакете, если не ошибаюсь, сверху лежали бумажные полотенца. Значит, она, скорее всего, работает в особняке и только что сделала покупки.
– Ну, ты просто Шерлок Холмс! – восхитился он. – Впрочем, чего я удивляюсь, я же помню, что ты всегда обожала детективы…
– Я-то – да, а вот как быть с тобой? Чего ты спрятался-то? Или она знает Кирилла?
– Кирилла? Нет, конечно. Я не хотел, чтобы она увидела меня… Тьфу ты, черт! Совсем забыл, что я теперь выгляжу по-другому и она просто не сможет меня узнать.
– Ладно, – вздохнула Ксения. – Давай разбегаться. Не сердись, но мне надо побыть одной и все это переварить.
– Я отвезу тебя, – он взялся за руль. – Куда, в клинику?
– Нет, лучше домой. Ты еще помнишь, где я живу?
– Ну а как же! И дом, и подъезд, и этаж, и номер квартиры. И даже то, что окна твоей комнаты выходят на Москву-реку. А твоя машина?
– Ах да, я и забыла… Видишь, я тоже становлюсь рассеянная. Ладно, тогда поехали в Лефортово.
Ох, как не хотелось ему расставаться с ней! Но Ксения, конечно, была права – после того как на тебя вывалили такую информацию, побыть одной, конечно, необходимо.
От нее он заехал в ресторан и впервые за эти дни с большим аппетитом поел.
«Похоже, жизнь налаживается, – подумал он, расплачиваясь. – Ксю мне почти поверила, она теперь снова рядом, снова со мной… И чувствую я себя сегодня ну просто великолепно. А что, чем черт не шутит – вдруг вот возьму и выздоровлю, от положительных-то эмоций?»
Он вернулся к себе в отель и не успел еще открыть дверь номера, как в кармане зазвенел сотовый.
– Леня? – как же стало тепло на душе от этого слова, произнесенного этим голосом! – Знаешь, я тут вот о чем подумала… А никак нельзя обменять вас обратно? Тебя и этого Глеба?
– Обратно? – Он даже присел машинально в близлежащее кресло. Такая мысль вообще не приходила ему в голову. – Думаешь, это возможно?
– Если бы я знала! Но мне кажется, что это был бы идеальный выход. Ты разузнай там у своего отражения, – она сказала об этом так запросто, точно речь шла о приятеле или сослуживце, и засмеялась. – Хорошо, что меня никто не слышит. А то решили бы, что профессор Волжанская лишилась рассудка от переутомления.
– Ксю, когда я теперь смогу увидеть тебя?
– Тебе ведь сегодня в клинику больше ни за чем не надо? Тогда приезжай вечером ко мне. В восемь часов, хорошо? Нет, лучше в половине девятого, чтобы наверняка.
– Давно я не видел тебя таким сияющим! – констатировало отражение, глядевшее на Голубева из большого зеркала. – Правду у вас говорят – старая любовь не ржавеет…
– Ты мне лучше вот что скажи, – отмахнулся Леонид. – Ксюшина идея хоть как-то осуществима? Обратный обмен возможен?
– Увы… – Отражение горестно покачало головой. – Боюсь, что никак. Я много раз говорил тебе, что для такого действия необходимо согласие как самих людей, так и их отражений. Ну, мы-то с тобой, это ясно, «за» всеми руками и ногами. Насчет отражения Глеба я уже не уверен… А вот сам Серебряный уж точно не согласится ни на что подобное. Он что, похож на идиота?
– Да, ты прав… – вздохнул Леонид. – Ну что же, буду утешать себя тем, что даже если мне остался всего один год жизни, я все равно проведу его рядом с самой лучшей женщиной в мире.
Ему очень понравилось, что облик профессорской квартиры на Фрунзенской набережной почти не изменился. Та же добротная старая мебель, обои в том же стиле, те же оленьи рога в прихожей. Почти каждая вещь вызывала в нем воспоминания – и впервые за много лет они не причиняли ему боли.
– Вот так и живу, – говорила тем временем Ксюша, зажигая свет во всех комнатах. – После маминой смерти осталась тут одна. Сама не знаю, зачем мне такие хоромы? Убираться замучаешься. Иногда думаю продать квартиру и купить что-нибудь покомпактнее. Но жалко, так ко всему привыкла… Я ведь почти все оставила как прежде. Только родительскую спальню переделала, теперь у меня там комната для гостей. Постоянно кто-то приезжает на симпозиумы, семинары, конференции… Останавливаются у меня. Вот здесь у меня кабинет. Раньше он папиным кабинетом был… А до того, ты этого уже не застал, Санькиной комнатой. Санька последние годы отдельно жил, родители ему кооператив купили.
– Вот так и живу, – говорила тем временем Ксюша, зажигая свет во всех комнатах. – После маминой смерти осталась тут одна. Сама не знаю, зачем мне такие хоромы? Убираться замучаешься. Иногда думаю продать квартиру и купить что-нибудь покомпактнее. Но жалко, так ко всему привыкла… Я ведь почти все оставила как прежде. Только родительскую спальню переделала, теперь у меня там комната для гостей. Постоянно кто-то приезжает на симпозиумы, семинары, конференции… Останавливаются у меня. Вот здесь у меня кабинет. Раньше он папиным кабинетом был… А до того, ты этого уже не застал, Санькиной комнатой. Санька последние годы отдельно жил, родители ему кооператив купили.
– Он ведь так и не женился, да? – Голубев рассматривал семейные фотографии в рамочках.
– Нет. Так любил детей, был педиатром от бога, а своих завести не успел… Хочешь чаю? Или кофе?
– Нет, спасибо… Ксю, а мы можем посидеть в твоей комнате? Как раньше?
И здесь все во многом осталось как прежде. Диван был другим, больше и современнее, но стоял он на том же месте. Так же, как и старинный платяной шкаф с зеркалом на двери, как письменный стол и книжные полки. Даже гитара висела на стене, и Голубев обрадовался:
– Твоя гитара… Та самая.
– Да, сохранилась еще со времен походной юности. – Ксения сдула с инструмента невидимую пыль.
– Я ее хорошо помню. Именно на ней ты играла, когда пела о двух птицах. А потом выгнала меня.
– Дура была, стыдно вспомнить, какая дура! – Она даже кулаки сжала от негодования. – Ты ведь не знаешь, Лень… А у меня был ребенок от тебя.
– Ребе… Но как же так? Почему я не?.. Почему ты ничего?..
Она замялась, и он испуганно переглянулся со своим отражением в дверце шкафа. Сейчас она скажет, что родила сына, и этот сын – Кирилл Рощин… Да нет, чушь собачья! Такое бывает только в индийских фильмах и латиноамериканских сериалах. Да и лет Кириллу намного больше…
– Да потому что кретинка! – с горечью выкрикнула вдруг Ксения. – Видно, слишком уж у нас с тобой все было хорошо, я и начала сама себе по глупости проблемы придумывать. Услышала красивую песню – и давай с ней носиться, точно дурень с писаной торбой! Ах, мы не даем друг другу развиваться, ах, я с тобой рядом ничего в жизни не добьюсь! Разыграла перед тобой сцену из греческой трагедии, ты уехал – а мне через несколько недель благая весть.
– И что же с ребенком? – тихо спросил он.
– Ну что – что? Аборт сделала… Только в больнице и поняла, что я натворила, – и тебя потеряла, и ребенка… Ты не представляешь, как хотелось тебя разыскать, написать, позвонить… – Она замолчала, в карих глазах стояли слезы.
– И что же ты этого не сделала?
– Гордость не позволила…
– Действительно, дура, – в сердцах сказал Леонид. – А я-то тебя так ждал…
– Если ждал, то почему не позвонил ни разу?
– После того как ты меня так бортанула?
Она молча поглядела на него, потом вздохнула и проговорила после паузы:
– Вот так люди сами себе, собственными руками калечат жизнь… Как сказал кто-то из великих, забыла, кто: «Нет в мире большего врага, чем сам себе ты враг»…
Он подошел к ней, притянул к себе, зарылся лицом во все еще мягкие и пахнущие яблоками волосы. Она не противилась, наоборот, развернулась к нему, поглядела снизу вверх, прижалась, положила руки на плечи. Их губы потянулись друг к другу, но едва они встретились, как Ксения вдруг вздрогнула и резко отпрянула.
– Что с тобой? – испуганно спросил он. – Ты боишься, что я заразен?
– Что? Ах, нет, что ты, дело совсем не в этом… Просто… Я сама не могу объяснить… Но я всем существом чувствую, что это – не ты. Организм сопротивляется. Точно попыталась поцеловаться с твоим сыном… Прости меня, ради бога.
– Да, конечно… – С большой неохотой он выпустил ее из объятий.
Ксения нашла сигареты, открыла форточку, закурила, забралась с ногами на диван – точно так же она любила сидеть и двадцать лет назад.
– Ксю, расскажи мне о себе, – попросил он, присаживаясь поодаль. – А то ты обо мне теперь почти все знаешь, а я о тебе – практически ничего.
– А что рассказывать? – Она пожала плечами. – Закончила ординатуру, написала кандидатскую, защитилась. Работаю, преподаю в институте, студентами руковожу, больных лечу. Теперь я, кстати, уже даже доктор наук.
– А также профессор и ведущий специалист в нашей стране по онкологическим заболеваниям, – добавил он. – Это я все как раз знаю от Жорки… Меня интересует другое. Как ты жила? Любила ли кого-нибудь? Была ли замужем?
– А никак не жила. – Крошка пепла упала ей на юбку, и она сердито ее стряхнула. – Работала. И замуж так и не сходила. Не потому что, как ты догадываешься, претендентов на мои руку и сердце не было… Просто сравнивала всех мужчин с одним – и всегда сравнение выходило не в их пользу.
– И кто же этот мужчина? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Так я тебе и скажу! Еще чего! Это не обычный мужчина, это, если хочешь знать, великий полководец и царь Спарты!
Наверное, впервые за двадцать лет он почувствовал себя таким счастливым… Как уже вошло у него в привычку, Леонид бросил быстрый взгляд в зеркало. Его отражение также сидело на диване и с нежностью глядело на отражение Ксении.
– Ну а если серьезно? – спросил Голубев. – Неужели у тебя вообще никого не было? Это с твоим-то темпераментом? Да ни за что не поверю!
– Почему же, были, конечно. – Она щелчком сбила пепел с сигареты – как знакомо ему было это движение! – Один раз даже практически влюбилась… Но это было давно и неправда.
Он снова, в который раз, восхитился ею. Какое счастье, что она сумела сохранить, пронести сквозь годы свою замечательную непосредственность. Сорокалетняя женщина, доктор наук, ученый с мировым именем – и вдруг такое милое детское выражение. Давно и неправда. Студенты наверняка ее просто обожают…
– Ну-ка, ну-ка! Расскажи!
– Да ладно тебе, чего пристал… Мне и вспоминать об этом неохота.
– И все-таки? Когда это было?
– А ты знаешь, что допрашивать своего партнера об отношениях с другими – это скрытая форма мазохизма? – лукаво поглядела Ксю.
– Хорошо, согласен, пускай я буду скрытый мазохист.
– Ой, Ленька, ты все такой же зануда… Вцепишься, как бульдог, и не отстанешь, пока своего не добьешься… Ну, хорошо. Это было четыре года назад. Мне вдруг пришла в голову идея заняться спортом… Ну я и влюбилась в своего тренера по фитнесу. Чертовски умный парень, и при этом красив, как античный бог… Мы встречались некоторое время, но из этого, разумеется, ничего не вышло. Он моложе меня на одиннадцать лет, и вообще… Чудно, правда? Обычно мне всегда нравились мужчины, которые старше, а тут…
– Послушай, а что это был за клуб?
– Да тут у нас недалеко, на Воробьевых горах. Называется Well-being.
– Я так и думал… А твоего тренера случайно зовут не Артем?
– Откуда ты знаешь? Да, именно Артем, Артем Малышев. А ты что, знаком с ним?
– Знаком… Я тоже у него занимался, много разговаривал с ним. Мне всегда нравилась его теория о связи тела и разума. Будто бы все болезни и даже старость присутствуют прежде всего в сознании – а потом уже в организме.
– Ну да, – кивнула Ксения и затушила сигарету в пепельнице. – В медицине даже есть такой специальный термин – психосоматика. Человек думает, что у него радикулит, мигрень или язва желудка, а на самом деле это просто проявление невроза.
– Вот мне бы так, – усмехнулся Голубев. – Раз – и выяснилось бы, что никакого рака у меня нет. А опухоль в животе – это просто проявление моего невроза.
– Почему же твоего? – возразила она. – Тогда, скорее, это должен был бы быть невроз Кирилла Рощина. Или уже Глеба Серебряного. Он как давно в этом теле сидел?
– Не знаю, но, думаю, примерно лет десять…
– Да, тогда, значит, точно его.
– Эх, право, как жаль, что эта ваша замечательная теория работает не во всех случаях! – пожалел Голубев. – Представляешь, Ксю, как бы было хорошо – Серебряный переехал бы в мое тело и забрал с собой болезнь, а я остался бы живехонький и здо… – Он запнулся на полуслове, встретившись глазами со своим отражением.
– Лень, что такое? – испугалась Ксения.
– Послушай, а ведь это идея! Если нам удастся внушить Глебу, что причина болезни, гнездящаяся в его сознании, перекочевала вместе с ним и в новое тело, то, быть может, мы сумеем заставить его произвести обратный обмен! Только надо как следует все обдумать…
Глава 15 В которой встречаются отражения
– Внушить ему, что вместе с его сознанием болезнь переселилась в новое тело? – Ксения размеренно повторила его слова, как будто ей так легче было понять их смысл.
– Ну да. Конечно, одним внушением тут не обойтись… Хорошо бы еще, чтобы он действительно почувствовал симптомы своей болезни. Подумай, Ксю, есть ли такие препараты, которые могут вызвать похожую картину?
– Симптомы ранней стадии заболевания? Да сколько угодно, тут все дело в дозировке… Постой, но каким образом ты заставишь его эти препараты принимать?