А потом Степан Алексеевич покрутил головой и медленно, философски произнес:
— Да… Что с нами творит научно-технический прогресс!.. Приходится поверить, ничего другого не остается. Но я, знаете ли, всегда готов к любым неожиданностям, особенно после того… я ведь, знаете ли, и на станции юных техников работал, правда, еще не директором…
— Наверное, в РУНО сообщить надо, — осторожно сказала математичка Елизавета Петровна. — Или еще куда-нибудь. Надо же принять какие-то меры.
— Да нет же, нет! — воскликнула молодая преподавательница истории Вера Владимировна. — Вы же слышали — если кто-то о них узнает, произойдет поворот в ходе истории. И потом это же просто некрасиво, — она быстро взглянула на Лаэрта Анатольевича, — только случай доверил нам чужую тайну, а мы… — в глазах Веры Владимировны выступили слезы, и она с трудом договорила. — Я совершенно не понимаю, зачем… зачем Лаэрту Анатольевичу, на скромность которого вполне понадеялись ребята-шестиклассники, вынужденные… вынужденные рассказать ему… зачем ему понадобилось сообщать об этом всем нам?
Лаэрт Анатольевич застыл от изумления.
— Вера Владимировна, — пролепетал он, — но ведь они снимали все, что происходит в школе… Это ведь будут показывать в двадцать третьем веке… Как же мы все не должны этого знать?!.. Если б без этого, я никому бы не сказал…
— Ну и что из того, что нас будут показывать? — спросила Вера Владимировна.
В глазах директора школы проявилась какая-то еще неосознанная им самим до конца мысль.
— Вот РУНО нам действительно совершенно ни к чему, — задумчиво проговорил он, — нам и своих приключений вполне хватает. К тому же это неправильно: чуть что — и сразу в вышестоящую организацию. Так что я считаю, в данном случае Вера Владимировна полностью права: каждый из нас должен сохранить случайно доставшуюся нам чужую тайну.
Некоторое время он размышлял.
— А нашу школу… что ж, школу эти школьники из будущего пускай и дальше снимают, раз уж начали.
Учительница истории посмотрела на него с удивлением.
— Да разве вы не поняли, Степан Алексеевич? Ведь, судя по словам Кости Костикова, они теперь будут скрываться, боясь, что их кто-нибудь увидит и из-за этого изменится ход истории.
— А кто на них написал, что они из двадцать третьего века? — спросил директор. — У нас по улицам сейчас и не такие ходят, все ко всему привыкли. Надо им только дать понять, что никто из нас никому не доложит, откуда они, и ничего — будут снимать, как миленькие! В конце концов они тоже учащиеся, хоть из другого века, и им их учителями дано домашнее задание, которое надо выполнить. Им надо зачет сдавать по натуральной истории.
— Степан Алексеевич, да что это вы такое говорите! — изумленно воскликнула Вера Владимировна.
— А говорю я то, — Степан Алексеевич принял окончательное решение и встал, чтобы оказаться в центре внимания, — что пускай снимают! В конце концов какую еще другую школу будут снимать для того, чтобы показывать в двадцать третьем веке? Нашу! Мы не вправе упустить этот исторический момент.
— Конечно! — воскликнул увлекающийся Лаэрт Анатольевич. — Мы же входим в историю! Это же уникальнейшая возможность! Мы можем показать себя каким-нибудь прапрапраправнукам — моим, вашим, Степан Алексеевич, вашим, Верочка… Эх, — молвил он потом с досадой. — Мне бы только успеть отрегулировать в кабинете молекулярную систему вытирания классной доски. Совсем разладилась, заклинит еще в самый неподходящий момент, когда снимать будут, неудобно получится, что о нас там, в будущем, подумают?
— Побриться и постричься вам тоже не помешало бы! — в сердцах сказала Вера Владимировна.
— А вот это правильно, — мягко произнес Степан Алексеевич. — Я уже сам собрался об этом сказать. То есть, конечно, не в смысле побриться и постричься, потому что ото ваше личное дело, Лаэрт Анатольевич, хотя откровенно говоря… Я в смысле более широком, в смысле некоторых других мер…
— И все-таки я все равно не верю! — мрачно сказал вдруг не проронивший до этого ни слова преподаватель литературы Петр Ильич. — Не верю! Нет этого ничего, не может этого быть! Все мы начитались фантастики… этих, сына и отца, то есть братьев… Нам же всем в поликлинику надо!
— Эх вы! А еще литературу преподаете! — возмущенно сказала преподаватель физкультуры. — Нельзя же быть таким ретроградом, чуть что — и в поликлинику.
— Да, приходится поверить, голубчик, — мягко произнес Степан Алексеевич. — Жизнь — это не литература, она сюрпризы преподносит. Приходится поверить и, больше того, приходится считаться. Это ведь вам не что-нибудь, а двадцать третий век. Лаэрт Анатольевич в данном случае правильно сказал — что они о нас там могут подумать? Нам же не все равно, каким у нас окажется будущее, а им тоже не все равно, каким было их прошлое. Так что, надеюсь, что все со мной согласятся, что…
И директор школы, не торопясь, раздумчиво начал говорить. А после всего того, что он сказал, в учительской снова начался шумный общий разговор, и не все его участники, надо признаться, были согласны со Степаном Алексеевичем. А кончилось все тем, что директор школы и Лаэрт Анатольевич снова отправились в кабинет физики, чтобы сообщить решение экстренного педсовета Петру Трофименко и Косте Костикову, которые должны были передать его своим друзьям из двадцать третьего века…
Однако Петр и Костя, конечно, вернулись к Бренку и Златко, так ничего и не зная о том, что произошло в учительской школы № 1441 — ведь у них не было аппарата, который мог бы доносить изображения и звуки сквозь стены. Но они уже и не жалели об этом, потому что думали теперь не о прошлом, а о будущем и были откровенно рады тому, что все разрешилось как нельзя лучше.
Бренк и Златко вместе с Александрой Михайловной сидели за столом, на котором горой были навалены учебники для шестого класса. Школьники из двадцать третьего века были почему-то очень веселы, а бабушка, наоборот, — мрачной и насупленной. Петру и Косте она явно обрадовалась, но вместо того, чтобы сразу спросить, зачем их вызывали в школу, сказала совсем другое:
— Вот, полюбуйтесь и послушайте! Они говорят, что в ваших учебниках по химии и особенно по физике все не так, что все химические и физические законы…
— Ну почему же все, Александра Михайловна, — не все, некоторые…
— Зачем же вообще тогда учиться?! — резко спросила бабушка. — Что же, по-вашему, целые поколения школьников учат не то, что надо?
— Мы за вас, ребята, домашние задания хотели сделать месяца на два, на три вперед, — объяснил Бренк, — чтобы хоть как-то поблагодарить за помощь, да и делать все равно нечего, но не смогли. То есть мы-то знаем правильные ответы, но с вашими они, разумеется, не могут точно сойтись. Вот, скажем, закон Паскаля…
— Молодой человек, — сухо сказала бабушка, — непреложность этого закона доказана веками. Он был точно таким же, когда я сама училась в школе.
— Это прошлыми веками, а теми, что для нас еще будущие? — резонно задал вопрос Златко. — К тому же не то, что он в корне неверен, просто все сложнее, тоньше.
Бабушка пожала плечами и вопросительно посмотрела на Петра, но тот не стал вступать в теоретическую дискуссию — ему не терпелось обрадовать Бренка и Златко.
— Ребята! — воскликнул он сияя. — Мы все уладили! Вы ведь пока еще не все, что нужно для зачета, сняли? Завтра, прямо к первому уроку, можете идти в школу и снимать!
— Постой! — сказал Златко, откладывая учебник. — А эффект кажущегося неприсутствия?
— Да он вам больше не нужен! — торжествуя сказал Петр. — На вас завтра никто не будет обращать внимания. На экстренном педсовете решили…
— Что-что? — спросил Бренк бледнея. — Значит, о нас теперь знает кто-то еще? Мы же вас просили!
Путаясь и сбиваясь, Петр начал рассказывать, и Костя пришел ему на помощь. Выслушав все до конца, Бренк встал, потом сел, опять встал и махнул рукой. Теперь он был мрачнее тучи.
— Златко, — сказал он потерянно, — что же теперь будет? За это ведь запросто могут и на повторный год оставить. Вон у нас сколько уже всего набежало! Неисправность блока проморгали, фильм до конца_ не сняли, а теперь про нас, оказывается, уже знает чуть ли не вся эта школа из прошлого!
Златко молча смотрел в окно. На его лице тоже было написано выражение тревоги и неудовольствия. В комнате на некоторое время настала мрачная тишина. Александра Михайловна вздохнула и стала складывать учебники и тетради на столе в аккуратную стопочку.
— Да учителя наши про вас никому не скажут, — неуверенно произнес Петр, — Они же обещали. Слово педагога! Вы только от Изобретателя, от Лаэрта Анатольевича держитесь подальше, потому что его очень уж заинтересовала схема блока индивидуального хронопереноса, так что…
— Да учителя наши про вас никому не скажут, — неуверенно произнес Петр, — Они же обещали. Слово педагога! Вы только от Изобретателя, от Лаэрта Анатольевича держитесь подальше, потому что его очень уж заинтересовала схема блока индивидуального хронопереноса, так что…
— Еще того не легче! — отчаянно молвил Бренк.
— Но он в ней все равно ничего не может понять, — утешил его Костя.
Златко продолжал смотреть в окно. За ним видны были разноцветные дома нового района — одного из тех районов, что столь стремительно вырастают в двадцатом веке по берегам Москвы-реки, там, где в веке девятнадцатом или восемнадцатом был далекий загород, а в веке четырнадцатом или тринадцатом чуть ли не пограничный рубеж. И полоска самой Москвы-реки была видна с высоты восемнадцатого этажа, и медленно, неторопливо плыл по ней белый прогулочный теплоход — так медленно плыл, словно годы, десятилетия и даже века не имели для пассажиров и экипажа ровным счетом никакого значения…
Златко вздохнул. On окончательно понял, что отступать им с Бренком все равно было некуда.
— Вот что, Бренк, — сказал он. — Пойдем завтра, да и снимем все в самом деле. Если только, конечно, нас до утра не вытащат обратно в двадцать третий век. Снимем, и хоть фильм у нас будет тогда, а неполадка с блоком… ну с кем не случается! Про то ведь, как мы фильм снимали, с эффектом кажущегося неприсутствия или нет, никто не узнает.
— И я точно так же постепенно начинаю думать, — неуверенно отозвался Бренк. — В конце концов зачет это самое главное.
Петр Трофименко облегченно перевел дух.
— Вот это правильно! — объяснил он. — И мы бы с Коськой точно так же поступили бы, окажись на вашем месте. Так что готовьте этот ваш… фонокварелескоп. И главное, ни на какие вопросы завтра не отвечайте. Делайте вид, что не знаете русского языка. Вы ведь будете как иностранные корреспонденты.
Александра Михайловна собрала учебники и тетради в аккуратную стопку и поправила очки.
— Вот что, молодые люди, — произнесла она. — Закон Паскаля законом Паскаля, но все-таки время к ужину. Пора есть пельмени.
Бренк и Златко повеселели.
— Знаешь, Бренк, — сказал Златко, — А ведь это для нас действительно лучший выход. Так что потом, после пельменей в пачках, проверь-ка еще раз фонокварелескоп. Пусть хоть с ним завтра ничего не случится!
Александра Михайловна обратилась к Косте.
— А ваши родители, молодой человек, не будут беспокоиться, что вас еще нет дома? Может быть, позвоним?
— Не беспокойтесь, не беспокоятся, — ответил Костя. — Я живу в этом же подъезде. К тому же родители у меня научные работники.
6. ШКОЛА СТАЛА РОЗОВОЙ
Утро оказалось солнечным, радостным, теплым, словом, самым подходящим для того, чтобы продолжить съемки фильма о жизни школьников восьмидесятых годов двадцатого века, прерванные неполадкой в блоке индивидуального хронопереноса. Фонокварелескоп, как показала тщательная проверка, был в полном порядке. Бренк и Златко переночевали в комнате с бивнями слонов, индейскими луками и стрелами, шкурами леопардов, хорошо выспались, хорошо позавтракали и тоже были готовы к работе.
Костя Костиков явился в квартиру Трофименко за час до того, как нужно было отправляться в школу, и тут же раздался удивительный телефонный звонок: сам директор школы № 1441 Степан Алексеевич Бегунков осведомился у Петра, готовы ли гости из двадцать третьего века к съемке? Оторопев от неожиданности, Петр ответил, что все в порядке. Тогда трубка строгим директорским голосом произнесла загадочные слова:
— У нас тоже все готово!
Секунду помедлив, трубка произнесла:
— От уроков мы вас на сегодня освобождаем! На сегодня у вас другое задание: всюду сопровождать наших иностранных корреспондентов. Ждем!
Но размышлять о том, что бы это могло значить, не было времени, нашлись неотложные дела. В который уже раз придирчиво оглядев голубые штаны и зеленые куртки с оранжевыми горошинами, Петр объявил:
— По-моему, очень вы уж все-таки бросаетесь в глаза! Это у вас школьная форма такая? Как-то это чересчур, на вас внимание будут обращать. Надо что-нибудь попроще, понезаметнее.
Попроще и понезаметнее оказались совершенно новые, но очень потертые на вид джинсы (штанины едва доходили до щиколоток), желтая майка с изображением морды носорога, словно бы идущего на встречных прохожих в атаку, и голубая повязка вокруг головы для Златко, и примерно такие же джинсы и замшевая безрукавка с бахромой для Бренка. Вдобавок Петр снабдил каждого яркой парусиновой сумкой через плечо с нерусскими надписями. Оглядев преображенных представителей далекого будущего, он не без удовольствия произнес:
— Все-таки родители у меня молодцы! Присылают всегда все, что надо!
— Настоящие иностранные корреспонденты, особенно ты, Златко, — подтвердил Костя. — У папы однажды дома интервью брали о том, как он учится регистрировать низковариационное дельта-излучение в условиях малой линейности параметрических величин, так те корреспонденты были точь-в-точь такими же, только постарше.
— Лучше бы дома родители сидели и здесь все, что надо, покупали! — отозвалась недовольно Александра Михайловна.
В сумки Петр упаковал блок индивидуального хронопереноса, фопокварелескоп и прежние одежды Бренка и Златко.
— Это на всякий случай, — объяснил он. — Вдруг неожиданно сработают страховочные каналы хронопереноса, и вы сразу окажетесь у себя, не успеете собраться.
Бренк и Златко по своей привычке переглянулись.
— Ребята, — сказал потом Златко, и голос его дрогнул. — Вы настоящие друзья! Нам очень повезло с вами!
— Ну ладно, чего там, — смущенно отозвался Петр. — Мы бы к вам попали, разве вы не помогли б? Только мы никогда не попадем к вам, — он вдруг вздохнул.
Александра Михайловна, вставшая до рассвета, чтобы напечь к завтраку гору изумительных по вкусу пирожков с капустой, мясом и рисом (как хорошо знал ее внук, делала она это очень редко, так как основную часть времени была занята изучением новинок педагогической литературы и перепиской с коллегами, в том числе и зарубежными), с беспокойством поторопила:
— Мальчики! Вам, наверное, уже пора! Но не забудьте, что я вас жду к обеду. На обед я приготовлю…
— Бабушка, нам действительно пора! — спохватился Петр.
Все вышли (Бренк и Златко не очень уверенно) за порог квартиры, погрузились в лифт, мигом спустились с восемнадцатого этажа на первый.
На улице в глаза ударил яркий утренний свет. Воздух был наполнен той неповторимой влажной майской свежестью, что соткана из аромата только-только налившихся крепким соком молодых листьев, ласковых порывов ветерка и невесомой дымкой, поднимающейся от политых ранним утром мостовых. Люди девяностых годов двадцатого века по-утреннему куда-то спешили, вдавливались в автобусы, выстраивались в очереди за газетами, ц никто, конечно, не обращал внимания на Златко и Бренка, потому что к чему только не привыкли москвичи; но вдумчивый и наблюдательный Костя заметил, что школьникам двадцать третьего века без привычного эффекта кажущегося неприсутствия все-таки как-то не по себе.
— Да вы не бойтесь, — сказал он. — Видите, вы же как все! И на Златко никто не смотрит.
— Мы и не боимся, — дрогнувшим голосом ответил Бренк, — Если хочешь знать, мы и не в такие переплеты попадали. Вот как-то на экскурсии мы транспортировались к планете Юпитер, и когда до Каллисто, это его спутник, оставалось…
— Ничего интересного! — поспешно сказал Златко, и Бренк замолк. Но — удивительное дело! — после этого и Бренк и Златко стали чувствовать себя заметно увереннее. Петр и Костя, конечно, испытывали жгучее желанье узнать, что же такое произошло неподалеку от спутника Юпитера, но удержались от расспросов огромным усилием воли.
На шумном перекрестке, когда до школы № 1441 оставалось рукой подать, все четверо нос к носу столкнулись с Мариной Букиной.
— Ой, мальчики! — с места в карьер затараторила обрадовавшаяся отличница, — как хорошо, что мы встретились, я прямо-таки сгораю от любопытства, звонили вы вчера после ботаники в Академию наук или не звонили? Ведь Академия наук…
— Акустический эффект, обычное дело, — быстро прервал ее Петр, чтобы сразу же пресечь все дальнейшие расспросы.
Марина метнула взгляд на Бренка и Златко. Сначала она не обратила на них никакого внимания. Теперь же до нее дошло, что все четверо идут вместе.
— Иностранные корреспонденты, — поспешно сказал Петр, — из дружественной страны. Будут снимать нашу школу, а нам поручено их сопровождать.
— Ой, что творится! — воскликнула Марина, всплеснула руками и умчалась вперед.
Проводив ее взглядом, Златко задумчиво произнес: