Она понятия не имела, что и как ей теперь делать, и решила заполнить декларацию. Делать это пришлось стоя, прижимая листок к стене. Несколько строчек на английском в верхней части бланка вернули ее к реальности.
В этот момент за ее спиной раздался незнакомый голос:
— Вы Диана Тиберж?
Она подпрыгнула от неожиданности и обернулась. Ей улыбался молодой европеец в английской куртке и заправленных в сапоги брюках из толстого вельвета. «Он не может быть полицейским, — подумала Диана. — Только не здесь».
Она отступила на несколько шагов, чтобы получше разглядеть незнакомца. Кукольное лицо, вьющиеся светлые волосы, очки в тонкой золотой оправе и оттеняющая загар трехдневная щетина. Несмотря на отрастающую бородку, он был сама безупречность, и Диана почувствовала укол зависти.
— Джованни Сантис, — представился мужчина. В его голосе прозвучал певучий акцент. — Я атташе итальянского посольства и считаю своим долгом встречать всех европейцев. Ваше имя появилось в списке прибывающих и…
— Что вам нужно?
Он удивился агрессивности ее тона.
— Помочь вам, дать полезный совет, направить, — ответил он. — Монголия — непростая страна, так что…
— Спасибо. Со мной все будет в порядке.
Диана вернулась к заполнению листка регистрации, продолжая краешком глаза наблюдать за дипломатом. Он не отставал:
— Уверены, что ни в чем не нуждаетесь?
— Вы очень любезны, но моя поездка прекрасно подготовлена.
— И вам не нужны ни номер в гостинице, ни переводчик? — настаивал итальянец.
Она обернулась и перебила его:
— Вы действительно хотите помочь?
Джованни поклонился, как венецианский вельможа, а Диана с угрюмым видом помахала регистрационным листком.
— У меня нет въездной визы.
Итальянец вытаращил глаза:
— Нет визы?!
Его брови взлетели вверх, и в этом было столько наивного изумления, что Диана расхохоталась. Она предчувствовала, что эта короткая сценка определит характер их будущих отношений.
49
Машина на бешеной скорости неслась по шоссе в Улан-Батор. Джованни за час урегулировал все формальности, и Диана поняла, что имеет дело с кудесником по части общения с чиновниками и человеком, говорящим на монгольском языке так же свободно, как на французском и итальянском. Теперь за нее отвечало итальянское посольство: она стала этакой нежданной гостьей, и ее это ничуть не смущало. Во всяком случае, пока.
Диана открыла окно и подставила лицо ветру. Белая дорожная пыль оседала в горле, губы трескались, кожа мгновенно становилась сухой, как наждак. Вдалеке расстилался плоский и серый, словно бронетанковый люк, город с двумя огромными трубами ТЭЦ.
Диана закрыла глаза, вдохнула сухой воздух и спросила, перекрикивая шум внедорожника:
— Чувствуете, какой здесь воздух?
— Что?
— Очень… сухой воздух.
Джованни рассмеялся в воротник куртки и крикнул в ответ:
— Вы никогда не путешествовали по Центральной Азии?
— Нет.
— Ближайшее море находится в трех тысячах километров отсюда. Ни океанские течения, ни пассаты не смягчают океанские разности температур. Зимой столбик термометра опускается до минус пятидесяти градусов, летом поднимается до плюс сорока. Дневной перепад может составлять сорок градусов. Резко континентальный климат, Диана, чистый и суровый, без нюансов.
В смехе Джованни зазвенела радость:
— Добро пожаловать в Монголию!
Диана снова закрыла глаза, и дорожная тряска убаюкала ее. Когда она проснулась, машина въезжала в город. Столица демонстрировала торжество сталинских принципов архитектуры: на широких проспектах — не все были заасфальтированы — высились огромные здания со стрельчатыми окнами. В их тени ютились одинаковые унылые домики. Все было задумано, спроектировано и построено, чтобы воплотить в жизнь великие принципы социалистической урбанизации: величие и мощь — для верхушки, симметрия и единообразие — для простых граждан.
Но люди на улицах не желали следовать чужому замыслу. Многие были одеты в традиционные, как их называл Джованни, кафтаны: стеганые, с косой застежкой и матерчатым кушаком. Всадники мирно уживались с японскими машинами и пережитком былой эпохи — редкими черными «чайками». Сталин виртуально противостоял Чингисхану. Сомнений в том, кто одерживает победу, быть не могло.
Диана увидела большую гостиницу с забитой машинами стоянкой и спросила:
— Мы едем дальше?
— Свободных номеров нет. Какой-то конгресс. Но не волнуйтесь: я нашел решение. Поселим вас в буддистском монастыре в Гандане, на въезде в город. Там селят проезжающих пассажиров.
Через несколько минут они подъехали к бетонному зданию за старой красной стеной. Внешне в нем не было ничего примечательного, за исключением загнутой на китайский манер крыши, но внутри каждая деталь очаровывала взгляд. Каменные стены покрывала патина охрового цвета. Сухие, цвета пламени, листья с шорохом разлетались по простому зацементированному двору. Очертания темных окон выглядели так загадочно, что первым побуждением было заглянуть в них и узнать все хранимые монастырем тайны. За массивными воротами пряталась золотая колыбель, чаровавшая взгляд и ложившаяся на сердце драгоценной сверкающей пыльцой.
Диана заметила под галереей молитвенные мельницы. Гигантские вертикальные бочки безостановочно вращались на круглых основаниях. Она видела такие в Китае, на границе с Тибетом. Диане нравилась мысль, что из записочек, перемешивавшихся в священных сосудах, возникает истинная благодать.
Появившиеся монахи ничем не напоминали цивилизованных буддистских жрецов из Ранонга.
На них были красные плащи и сапоги с загнутыми вверх носами. Обитатели монастыря улыбались Джованни, хотя им было трудно избавиться от природной закрытости кочевников, слишком долго живших в степном одиночестве. Наконец итальянец подмигнул Диане, давая понять, что все в порядке.
Ее устроили в маленьком обшитом деревом номере, и она наконец осталась одна. Джованни обещал получить все необходимые для поездки на север страны разрешения, и Диане пришлось сказать, что она готовит книгу о судьбе советских научных городков в Сибири и Монголии. Он оценил эту идею: «Понимаю, нечто вроде археологии новейшего времени». Он заявил, что хотел бы ее сопровождать, Диана сначала отказалась, но Джованни не сдавался, и она в конце концов признала справедливость его доводов. Одна она ни за что вовремя не доберется до токамака.
Около четырех Диана спустилась во двор, чтобы насладиться тишиной и покоем. Из степи доносился аромат сожженных солнцем трав, где-то очень далеко за коричнево-желтыми стенами скакали лошади. Людей видно не было, только монахи в коричнево-красных тогах бесшумно проходили мимо террасы.
Здесь царили ясность и чистота в их первозданном виде. Солнце. Холод. Лес. Камень. И больше ничего. Стволы огромных деревьев скрипели и медленно раскачивались, смягчая полноту ощущений. Диана улыбнулась. Все в этом месте было для нее чужим, но почему-то казалось удивительно знакомым: и засыпанный красными листьями двор, и удлинявшее тени солнце. Она словно наяву видела двор своей начальной школы, вспоминала, как вглядывалась в камешки, щепочки, песок и траву, пытаясь разгадать устройство мира. Здесь она снова встретилась с тем удивительным смешением строгости и трогательности, холодности и мягкости, которое завораживало ее тогда на переменах.
Голуби с шумом вспорхнули в небо. Молодой женщине показалось, что у нее над головой распахнулось волшебное окошко и мир одарил ее мгновением счастья.
За спиной Дианы послышались шаги.
На крыльце появился Джованни. Тыльной стороной ладони итальянец поглаживал заросшие щетиной щеки и выглядел ужасно милым. Диане он напомнил малыша-сластену. А еще она подумала о витринах полутемных итальянских тратторий, где красуются за стеклом красавцы торты. Глядя на Джованни, немудрено было ощутить легкий голод, желание съесть что-нибудь вкусненькое…
Диана надеялась, что молодой дипломат произнесет что-нибудь значительное, достойное переживаемого ими момента. Но итальянец ее ожиданий не оправдал. Погладив себя по животу, он спросил:
— Не хотите ли поесть?
50
Джованни повел ее прямо в монастырскую трапезную. По его словам, монахи готовили лучшие в городе бозы — монгольские манты с бараниной. Во второй половине дня итальянец добыл все необходимые разрешения, договорился, что они уедут на рассвете и ради экономии времени будут ночевать в одной из келий на втором этаже. Закончив излагать свой план, Джованни лучезарно улыбнулся: он был полон решимости не отпускать Диану от себя ни на шаг.
У нее не было сил отвечать. Возникшая между ними близость смущала и даже раздражала ее. Диана все еще ощущала присутствие Патрика Ланглуа, не могла забыть его низкий голос, аромат чистоты, самоиронию. Вмешательство в ее жизнь Джованни сминало воспоминания, приземляло их.
У нее не было сил отвечать. Возникшая между ними близость смущала и даже раздражала ее. Диана все еще ощущала присутствие Патрика Ланглуа, не могла забыть его низкий голос, аромат чистоты, самоиронию. Вмешательство в ее жизнь Джованни сминало воспоминания, приземляло их.
Они сидели по разные стороны большого стола, наискосок друг от друга. Невозможно было ужинать вместе и держаться отчужденно. Дипломат не задал ни одного вопроса, ничего не стал комментировать, смирившись с тайнами Дианы, и с аппетитом принялся за еду. Она ограничилась булочками, проигнорировав основное блюдо.
Итальянец говорил не умолкая. Он был этнологом и в 90-х защитил диссертацию о преследовании тунгусов и якутов коммунистическими властями, после чего хотел поехать в Заполярье, в тундру, но экспедиция все откладывалась. Тогда Джованни перешел на дипломатическое поприще, согласившись на назначение в Улан-Батор (туда никто не хотел ехать), и с головой погрузился в изучение этносов, населявших неизведанную территорию.
Диана рассеянно слушала рассказ Джованни, все ее внимание было приковано к ужинавшему за соседним столом человеку в темных очках. Даже в тусклом свете слабых ламп она легко узнала европейца. Джованни не заметил странного человека с зачесанными назад желтыми волосами. Он отодвинул тарелки и вытащил из сумки ноутбук.
— Я проложил наш маршрут. Хотите взглянуть?
Диана обошла стол. На экране мерцала карта Монгольской Народной Республики. Все названия были написаны по-русски. Джованни подвел стрелку курсора к черному кружку в центре территории, потом провел линию наверх, к голубой точке у границы с Россией: это было изображение озера.
— Вот куда нам нужно. Это Цаган-Нур. Белое озеро.
Их путь пролегал практически через всю территорию Монголии.
— Так… далеко? — спросила Диана.
— Тысяча километров на северо-запад. Сначала мы полетим самолетом в Мурэн. Сюда. Там пересядем на другой рейс — до деревни Цаган-Нур. Потом придется купить оленей, чтобы добраться до озера.
— Оленей?
— Дорог там нет, так что на машине не проедешь.
— Но… почему олени, а не лошади?
— Нам нужно будет пройти перевал на высоте трех тысяч метров. В тундре не выживет ни одна лошадь — там растут только мох и лишайники.
Диана начала осознавать масштаб предстоящего путешествия. Чтобы успокоиться, она принялась искать глазами что-нибудь знакомое, привычное, и ее взгляд остановился на красном китайском термосе. Диана налила себе чаю, долго смотрела, как плавают в красноватой жидкости длинные коричневые листочки, потом спросила:
— Как быстро мы доберемся до деревни?
— За день. Если попадем на оба запланированных рейса.
— А сколько займет путь до озера?
— Думаю, не больше суток.
— А от озера до токамака?
— Несколько часов. Лаборатория находится за первой вершиной отрогов Хоридол Саридага.
Диана подумала о 20 октября — дате назначенной битвы — и произвела в уме подсчет. Если они отправятся в путь 17 октября, она может успеть, у нее даже останется день в запасе. Диана глотнула чаю и спросила:
— Вы там когда-нибудь бывали?
— Никто никогда там не бывал! До начала девяностых эта зона оставалась запретной, так что…
— Что вам известно о токамаке?
Джованни покачал головой:
— Немного. Кажется, на этом объекте занимались термоядерным синтезом, это не моя епархия.
— Вы знали, что на ТК-17 была лаборатория парапсихологии?
— Нет. Впервые слышу. Вас и эта область интересует?
— Мне важно все, что касается этого объекта.
Джованни на несколько секунд задумался, потом пробормотал вполголоса:
— Забавно, что вы мне об этом говорите.
— Почему?
— Потому что я уже имел дело с подобными лабораториями, когда писал докторскую.
— Я думала, вы изучали преследования сибирских этносов, — удивилась Диана.
— Именно так.
— В каком смысле?
Итальянец напустил на себя загадочный вид, бросил короткий взгляд на человека в темных очках и ухмыльнулся.
— Опасайтесь славянских шпионов!
Он придвинулся к Диане вплотную, поставил локти на стол и начал рассказывать:
— Глава моей работы была посвящена религиозным верованиям в пятидесятые-шестидесятые годы. Принято считать, что хрущевский период был гораздо либеральнее сталинского, но только не в отношении религии — в самом широком понимании этого слова. Особенно сильно давили, например, на баптистов, буддистов и последователей анимизма — этой веры придерживались обитатели тайги и тундры. Хрущев приказал арестовать всех лам и шаманов, сжечь храмы и святилища.
— Как все это связано с парапсихологическими лабораториями?
— В девяносто втором мне удалось поработать с печально знаменитыми гулаговскими архивами: Норильск, Колыма, Сахалин, Чукотка… Я провел перепись всех шаманов, попавших в трудовые лагеря. Работа была скучная, но легкая. В документах указывалась национальность каждого шамана и причина задержания. Тогда-то я и наткнулся на нечто невероятное.
— И что же это было?
— С конца шестидесятых многих из этих людей — якутов, ненцев, самоедов — перевели.
— Куда?
Итальянец снова взглянул на хранившего полную неподвижность желтоволосого мужчину.
— Тут становится горячо: их перевели не в другие лагеря, а в исследовательские лаборатории.
— В лаборатории?!
— Такие, как Восьмое управление Сибирского отделения Академии наук в Новосибирске. Парапсихологические лаборатории.
Диане показалось, что итальянец страшно увлечен собственным расследованием. Свет, преломляясь через стекла очков, отражался в расширенных зрачках. Он не сказал — выдохнул:
— Вы ведь понимаете, правда? Парапсихологам для их опытов нужны были люди, наделенные паранормальными способностями. В этом смысле ГУЛАГ был истинным кладом, ведь там держали многих азиатских колдунов.
— Ничто не доказывает, что шаманы были наделены хоть какой-то силой! — не поверила Диана.
— Конечно. В любом случае эти люди ни за что не выдали бы своих тайн русским ученым, но они владели техниками гипноза, транса и медитации… всем, что называется измененным состоянием сознания. Над кем же еще было проводить парапсихологические опыты, как не над ними!
Диана почувствовала, как кровь отхлынула у нее от лица. Она думала о ТК-17 и спрашивала себя: могли ли исследователи разгадать и присвоить способности шаманов, которых изучали?
— Что вы раскопали об этих опытах? — спросила она.
— Это была крайне засекреченная область советской науки. Ни в одном прочитанном мной документе не говорилось о сколь бы то ни было серьезных результатах. Но кто знает, что происходило в лабораториях? Я бы не хотел оказаться на месте шаманов. Думаю, с ними обращались как с подопытными свинками.
Она представляла себе несчастных аборигенов, которых оторвали от родной земли, держали в страшных лагерях, а потом проводили над ними загадочные опыты. К горлу темной волной подступила дурнота.
— Могли в ТК-17 использовать цевенских шаманов?
— Откуда вы о них знаете? — удивился Джованни.
— Я наводила справки. Так могли они экспериментировать над цевенами?
— Исключено.
— Почему?
— С шестидесятых годов цевенский народ не существует как таковой.
— Что вы такое говорите?
— Правду. Это неоспоримый факт, подтвержденный монгольскими этнологами. Цевены не пережили коллективизации.
— Расскажите мне все, что знаете.
— Коллективизация во Внешней Монголии была успешной только в конце пятидесятых. В шестидесятом году съезд провозгласил, что в стране больше нет частных собственников. Всю территорию разбили на квадраты, земельные хозяйства укрупнили, потом организовали колхозы. Кочевников, превратили в оседлых крестьян. Юрты уничтожили, построив вместо них дома. Скот конфисковали и сделали колхозным. Цевены не смирились. Они предпочли забить животных собственными руками, а поскольку дело происходило зимой, люди умерли от голода. Повторяю: этот народ исчез с лица земли. Редкие выжившие приспособились к чужой культуре и вступают в брак с монголами.
Диана представила себе долины, усеянные окровавленными оленьими тушами. По сути дела цевены совершили коллективное самоубийство. Женщины и дети угасли от холода и голода. Каждый шаг путешествия приближал ее к средоточию Зла.
Изложенные Джованни факты не совпадали с имевшимися у самой Дианы сведениями. У нее были доказательства того, что цевены — и их традиции — все еще существуют. «Стражи» были реальны, и они были цевенами. Их инициировали шаманы. Значит, Джованни ошибается, но она не станет его разубеждать, а просто добавит новую тайну к сонму загадок и невозможных, немыслимых фактов и обстоятельств, которыми отмечен ее путь.