— Все в порядке? — спросил Джованни.
— Мне холодно, — прошептала она. Он снял свитер и прикрыл ей плечи.
— Что произошло?
Диана съежилась и ничего не ответила. Джованни опустился рядом с ней на колени и произнес, запинаясь:
— Монахи… Они… обнаружили в одной из комнат мертвого человека…
Диана медленно раскачивалась взад и вперед, зажав ладони в коленях.
— Мне холодно, — снова пожаловалась она.
— Нужно спускаться, — мягко произнес он. — Сейчас приедет полиция.
Диана подняла взгляд и как будто удивилась его присутствию. Она смотрела на мягкое, как у избалованного ребенка, лицо и видела перед собой нормального человека, живущего в нормальном мире и изумленного происходящим.
— Джованни… — прошептала она. — Вам… придется научиться…
— Научиться чему?
Она поняла, что плачет.
— Научиться понимать меня.
54
Заспанные монахи сидели у стены полутемного коридора. Полицейские — а может, военные, Диана не была уверена, — решив провести массовую облаву, перевезли всех обитателей монастыря в одно из административных зданий Улан-Батора. Длинные коридоры насквозь прошивали гигантский бетонный куб, окна в маленьких пустых комнатках были забиты картоном, полы стояли дыбом, а трещины в стенах напоминали силуэты окаменевших деревьев.
К Диане и Джованни отнеслись вполне лояльно и даже любезно: они ждали своей очереди в кабинете дежурного офицера. В помещении было безнадежно холодно — черная от сажи печка не топилась, и по какой-то загадочной причине, очевидно из-за аврала, их оставили одних. На столе лежал чемодан жертвы и ворох одежды, которую полицейские выгребли из шкафа в его номере. Диана бросила взгляд на приоткрытую дверь и подошла взглянуть.
— Что вы делаете?
В ледяном сумраке комнаты голос Джованни прозвучал по-колдовски бесплотно.
— Сами видите — провожу обыск, — не оборачиваясь, ответила Диана.
Она сунула руку в карман пальто из мягкой черной шерсти и обнаружила паспорт в корочках оливкового цвета. По аббревиатуре и золотым буквам на обложке Диана определила страну — документ был выдан в Чешской республике граж данину Гуго Йохуму. Она сразу опознала человека на фотографии: несколько часов назад этот старик в темных очках обедал за соседним столиком в монастырской столовой. У него было смуглое морщинистое лицо и пигментные пятна на лбу.
Диана могла поручиться, что убитый был одним из членов «команды токамака» и направлялся к каменному кругу.
Она пошарила в других карманах, но ничего не нашла.
— Вы что, совсем обезумели? — спросил подошедший Джованни.
Диана занялась чемоданом. Он оказался незапертым, и она быстро проверила содержимое: дорогое белье, кашемировые свитера, фирменные рубашки. Судя по всему, Гуго Йохум был гораздо богаче большинства чешских граждан… Два блока сигарет. Две тысячи долларов в конверте. Книга на немецком с именем Йохума на обложке, выпущенная университетским издательством.
— Вы сумасшедшая, — испуганно бормотал Джованни, — нас сейчас…
— Вы читаете по-немецки?
— Что? А… да, я…
Она кинула ему книжку:
— Переведите. Четвертую страницу обложки. Сведения об авторе.
Итальянец оглянулся на дверь: из коридора не доносилось ни звука, как будто там не сидели в ожидании допроса тридцать монахов. Перетрусивший Джованни сосредоточился на чтении.
Диана продолжала искать. Оружия в чемодане не оказалось, даже ножа не было. Этот человек ничего не опасался. А еще — судя по отсутствию карты и путеводителя — он явно хорошо ориентировался в этой стране.
— Невероятно! — неожиданно подал голос итальянец.
Диана обернулась — она не удивилась, поскольку ничего другого и не ждала, — и знаком попросила его объясниться.
— Он был доктором геологических наук и работал в Карловом политехническом институте в Праге.
— И что тут невероятного?
— Йохум был лозоходцем. Если верить аннотации, он мог находить воду глубоко под землей, якобы обладал сверхъестественными способностями и как истинный ученый изучал паранормальные феномены на себе.
Диана мысленно дополнила список парапсихологов ТК-17: Евгений Талих — биоастрономия, Рольф фон Кейн — акупунктура, Филипп Тома — психокинез. И вот теперь Гуго Йохум — человеческий магнетизм.
На пороге комнаты возник силуэт.
Джованни сунул книгу в одежду, и Диана успела захлопнуть чемодан. Они обернулись, держа руки за спиной.
Появившийся в кабинете великан в черной шапке и кожаном плаще был, скорее всегр, шефом местной полиции. В руке он держал паспорта европейцев, явно решив сразу показать, кто тут кот, а кто мыши.
Он заговорил с Джованни по-монгольски, его голос звучал отрывисто и гортанно. Дипломат энергично закивал, нацепил на нос очки и шепнул Диане:
— Он хочет, чтобы мы пошли с ним и осмотрели тело.
55
Это был не морг и даже не больница.
Диана предположила, что их привели на медицинский факультет или в Академию наук. Амфитеатр с глинобитным полом был ярко освещен, ряды сидений тянулись полукругом до самого потолка. Слева, над черной доской, все еще висели написанные маслом портреты классиков марксизма-ленинизма.
В центре стоял массивный оцинкованный стол.
И на этом столе лежало тело.
Рядом застыли две медсестры в длинных резиновых фартуках поверх обычной одежды. Полицейские в стеганных на китайский манер пальто и фуражках с красно-золотыми околышами топтались на месте, отогревая дыханием замерзшие руки.
Шеф полиции подвел Диану и Джованни к столу. Она не понимала, зачем монгол взял их с собой в этот амфитеатр и чего от них ждал. Подозревать их ни в чем не могли, свидетелями они тоже не были — Диана ни словом не обмолвилась о столкновении с убийцей. Она предполагала, что одетый в кожу сыщик связал их с жертвой по той простой причине, что они были единственными представителями белой расы, находившимися в монастыре.
Офицер резким движением сдернул простыню с трупа.
Диана увидела худое скуластое лицо в ореоле желтоватых волос. Сухая, обтягивающая кости кожа тоже была янтарно-желтой. Диану поразила странная деталь: лицо и тело были усеяны темными пятнами. У Дианы мелькнула мысль о шкуре леопарда.
Потом она заметила фирменный знак убийцы — небольшой разрез над грудиной. Не вынимая рук из карманов, Диана сжала кулаки и наклонилась над ранкой. Ей показалось, что грудь Йохума слегка выгнута изнутри, это был след руки, прошедшей под ребрами и добравшейся до сердца.
Она подняла глаза: потрясенные лица монахов подтвердили новую очевидность. В Париже техника этих убийств воспринималась как одно из доказательств полной невменяемости убийцы. В Улан-Баторе все обстояло иначе. Каждому из присутствовавших в амфитеатре был знаком этот след. Каждый знал, что это за способ. Убийца намеренно обращался со своими жертвами как со скотом. Он низводил их до уровня животных. Диана подумала о Евгении Талихе и об ощущении, появившемся у нее в монастырском коридоре. Если он виновен, чем объяснить превращение мирного физика в кровожадного маньяка? Что это было — мщение? За какие прегрешения можно убивать людей, как жертвенных животных?
Старший инспектор сделал шаг к Диане. Он по-прежнему держал их паспорта и, заговорив с Джованни, смотрел Диане прямо в лицо. Итальянец подошел ближе и тихо пояснил:
— Он спрашивает, узнаете ли вы этого человека.
Диана покачала головой. Она опасалась, что полицейский под каким-нибудь предлогом задержит их в Улан-Баторе.
У нее оставалось всего три дня на то, чтобы добраться до токамака. Она шепотом объяснила свои опасения Джованни. Дипломат обменялся несколькими репликами с полицейским. Великан неожиданно рассмеялся и закончил разговор.
— Что он сказал? — спросила она.
— У нас есть официальное разрешение, а у него нет причин нас задерживать.
— Так над чем же он смеется?
— Этот человек считает, что мы все равно никуда не денемся.
— Почему?
Дипломат вежливо улыбнулся полицейскому и бросил косой взгляд на Диану.
— Дословно он сказал следующее: «Сбежать можно из любой тюрьмы. Но разве убежишь от свободы?»
56
«Туполев», которым они летели, был грузовым самолетом ста метров в длину с серыми переборками, без сидений и с багажными сетками, за которые можно было держаться. Несколько сотен монголов сидели плечом к плечу, устроившись на мешках, ящиках, коробках и тюках, и пытались утихомирить детей и овец.
Диана сидела на корточках. Она чувствовала лихорадочное, граничащее с истерикой возбуждение. Она не сомкнула глаз, но усталости не ощущала. Она даже не чувствовала боли после столкновения на крыше. Пережитый ночью ужас не оставил физических следов, но вверг ее в состояние крайней нервозности, так что она постоянно ощущала внутреннюю дрожь.
Джованни решил сопровождать ее в путешествии к сибирской границе, несмотря на убийство, загадочные происшествия в монастыре и тот факт, что Диана не сказала ему и десятой части правды. Они поспешно собрали вещи, выпили обжигающе горячего чая и ринулись в аэропорт, чтобы успеть на еженедельный рейс в Мурэн, маленький городок, расположенный в пятистах километрах к северо-западу от столицы.
Они летели уже больше часа. Из-за шума двигателей закладывало уши, руки и ноги затекли от неудобной позы. Даже овцы застыли в полной неподвижности. Только Диана никак не могла успокоиться: она то вскакивала, то снова присаживалась между мешками и пассажирами, вглядываясь в окружавших ее мужчин и женщин.
Они не походили на жителей Улан-Батора. У мужчин были смуглые, изрытые морщинами лица, а белоснежная кожа детей и женщин казалась прозрачной. Диана любовалась яркими кафтанами: одежда переливалась всеми оттенками синего, зеленого, желтого, ослепительно-белого и красного, переходившими в оранжевый, розовый и лиловый…
Она кивнула на сидевшего рядом с ней на коробке маленького мальчика и попросила Джованни:
— Узнай, как его зовут.
Итальянец задал вопрос матери малыша и перевел Диане ответ:
— Хозерден, что значит Двойная жемчужина. Каждое монгольское имя имеет значение.
— А этого? — Диана указала подбородком на малыша на руках у молодой женщины в сизо-синем тюрбане.
— Мартовское солнце, — перевел атташе.
— А того?
— Стальной доспех.
Удовлетворив любопытство, Диана переключила внимание на платки на головах черноволосых женщин. Рисунок на набивной ткани воспроизводил изображения животных. Она узнавала оленей с величественными рогами, орлов с окаймленными золотом крыльями и бурых медведей. Приглядевшись, она заметила интересную деталь: переливы шелка превращали рога, крылья и лапы в руки, лица, силуэты людей… Из-за игры света роспись на каждом квадрате ткани выглядела тайной о двух ликах. Диана догадывалась, что этот оптический эффект был далеко не случаен и крайне важен.
— В тайге, — пустился в объяснения Джованни, — человек и животное сливаются воедино. Чтобы выжить в лесу, охотник всегда черпает силы в мире животных, учится у них. Животное — одновременно добыча и образец для подражания. Не только враг, но и сообщник.
Итальянец почти кричал, перекрывая рев моторов:
— У шаманов все еще сложнее. По древним верованиям, они действительно могли превращаться в животных. Когда им требовалось пообщаться с духами, они уходили в лес и переставали вести себя как люди — например, не ели вареного мяса, — а потом происходило последнее превращение, и они переходили в мир тонкой энергии.
Дипломат помолчал, переводя дыхание, и придвинулся вплотную к своей спутнице, как будто хотел сообщить ей секрет. Свет из иллюминатора отражался в стеклах его очков, превращая их в два бронзовых блюдечка.
— Широко известна цевенская традиция: в те времена, когда каждый клан имел своего шамана, все они должны были время от времени отправляться в тайное место и сражаться там друг с другом, приняв облик животного-тотема. Битвы шаманов ужасали цевенов и имели для них высший смысл.
— Почему?
— Потому что победивший шаман обретал силу и способности побежденного и делал их достоянием своего клана.
Диана закрыла глаза. Она уже десять лет изучала хищников, анализировала их поведение и реакции, преследуя единственную цель: понять первооснову необузданной жестокости животных.
Шаманические традиции почти ничем не отличались от ее собственных занятий. Ее завораживала идея беспощадной, смертельной схватки между зверолюдьми. Она и сама спряталась за духом хищников, чтобы спасти свой рассудок после случившейся с ней в юности трагедии.
Диана приподняла веки и устремила взгляд на мужчин в пестрых кафтанах и женщин в шелковых, отливающих всеми цветами радуги платках. В рассеянном свете танцевала пыль, и у Дианы возникло странное чувство, будто там, в глубине тайги, у нее тоже назначена встреча.
Встреча с собой.
57
В конце дня, когда они летели на борту крошечного биплана, качавшего крыльями на ветру между тучами, степь неожиданно покрылась вековыми лесами. Холмы выставляли напоказ красные с золотом склоны, темнели зеленью поляны, земля сверкала сотнями рек. Они добрались до северной границы страны и оказались у врат Сибири.
Расстилавшаяся под ногами красота не придала Диане сил. Она ощущала, как на нее наваливается усталость, а Джованни восторгался пейзажем. «Район озер. Монгольская Швейцария!» — вопил он, глядя в иллюминатор. Он достал географическую карту, ушел в глубь салона и начал комментировать вслух, перекрикивая шум винтов:
— Это будет невероятное путешествие. Мы первопроходцы, Диана!
Шесть часов вечера. Приземление в долине. В Цаган-Нуре было не больше тридцати выкрашенных в светлые тона домишек. Летевшие в Мурэн пассажиры не проявили к европейцам ни малейшего интереса, а в здешних аборигенах неожиданно проснулось любопытство, особенно к Диане с ее выбивавшимися из-под шапки светлыми кудряшками.
Пока Джованни общался со стариком оленеводом, Диана подошла к загону, где содержались животные. Маленькие черно-белые олени напоминали то ли плюшевых зверушек, то ли вырезанные из гранита статуэтки. Некоторое благородство придавали им только рога. Голова каждого животного была увенчана ветвистой короной, словно бы поросшей серым бархатистым мхом, который уже начал облезать.
Вернувшийся этнолог объяснил Диане, как обстоят дела. Оленевод соглашался «сдать напрокат» шестерых или семерых ездовых животных, но при одном условии: он хотел убедиться, что белые умеют ездить верхом. Задетый за живое Джованни решил немедленно сесть на оленя. После третьего падения ему надоел смех собравшихся на бесплатное представление монголов, на пятый он проверил экипировку и с изумлением обнаружил, что седло не закреплено. Упав в седьмой раз, Джованни заявил, что готов рассмотреть возможность пешего похода. Хозяин оленей снизошел до объяснений. Мех у оленей такой гладкий, что на нем не держится никакой материал и подпругу застегнуть нельзя. Чтобы оседлать оленя, нужно ослабить упряжь и раскачиваться в такт шагам животного, держась за его шею. Старик не ограничился словами и сделал круг по загону.
Диана и Джованни начали учиться езде на оленях. Они падали, над ними смеялись. Вымокшие, перепачкавшиеся в грязи путешественники прониклись царившим в деревне настроением. Диана была такой высокой, что, если не держала ноги в стременах, запросто могла обнять ими бока оленя и упереться ступнями в землю, чем ужасно веселила зрителей.
После каждого осмеянного падения Диана и Джованни ощущали прилив тайной грусти. Они поднимали глаза и видели вдалеке, у горизонта, застывшие в хрустальной тишине высокие отроги Хоридол Саридага. На закате золотой прохладный воздух обдувал их разгоряченные лица. Они встречались взглядами, и когда трава начинала стелиться по земле, им неожиданно становился понятным язык ветра: он пел о том, как грустят сердца, когда кто-то уходит и не возвращается. Когда наступила ночь и путешественники наконец научились держаться на серых мохнатых спинах, они причастились еще одной тайне — ностальгии по тайге.
58
Они отправились в путь на рассвете.
Диану и Джованни сопровождали старик с сыном. Члены маленького отряда ехали на оленях, вещи — ружья, посуда, советские военные палатки, завернутые в холстину бараньи ноги и куча мелочей, назначение которых было Диане неведомо, — погрузили на трех животных. Олени продвигались вперед медленно, мелкими шагами рассекали зыбь долин, проплывали под пламенеющими ветвями деревьев, минуя каменистые пригорки и цокая копытами по камням. Путь был спокойным, безопасным и мог бы показаться однообразным, если бы не пытка холодом.
Мороз проникал через одежду, покрывая кожу ледяной пленкой, руки и ноги теряли чувствительность, пальцы немели. Приходилось каждый час останавливаться, чтобы подвигаться, выпить чаю и попытаться разогреть кровь. Монголы выскребали ножами лед из-под век, а Диана и Джованни молча топали окоченевшими ногами, выбивая зубами дробь. Перчатки не снимали: даже легкое прикосновение к ледяному камню могло навсегда изуродовать ладони. От обжигающе горячего чая могла треснуть зубная эмаль — слишком низкой была температура воздуха. За время короткого привала они не успевали отогреться и, возвращаясь в седло, предчувствовали скорую и неминуемую смерть.
Случалось, что солнце палило как в пустыне, и им приходилось защищать лица капюшонами. Ветер жестоко, плотоядно обжигал кожу, высушивал, как чешую, и уносил прочь. Потом ослепительный диск в мгновение ока исчезал в облаках, горы снова обретали зловещее величие, а холод, добираясь до костей, заключал людей в ледяные кандалы.