Копаев ждал, и прокурор понял, что подсказки не будет. Он напрягал память, хотя совершенно не понимал, зачем Антону это нужно.
— Зелинский, — наконец-то бросил он. — Точно. Сержант милиции Александр Сергеевич Зелинский.
Копаев рывком придвинул к нему лист и ткнул в список пальцем. Под его ногтем значилось: «Зелинский А.С., 2-я ст. п-ка, 30. 04. 2013 г.».
— И ты в это веришь? — растерялся Пащенко.
— А ты веришь в то, что Пермяков вымогал дом?
Рольф с тоской во взгляде смотрел на то, как его великий хозяин вставал из-за столика. Сегодняшний день был одним из самых счастливых дней в жизни пса. Великий хозяин взял его с собой. Да не просто позволил побрызгать на куст, а посадил в машину.
— На черта он нам сдался? — поинтересовался Копаев.
— «Волгу» стеречь.
Свою машину Антон оставил у кафе.
До отдела вневедомственной охраны Центрального района они доехали довольно быстро, всего-навсего за десять минут.
— Зелинский сегодня отдыхает, — заявил дежурный. — Он вчера работал.
Пащенко кивнул, вышел и вернулся в машину, где его ждал Антон.
— Зелинский сегодня отдыхает. Он вчера работал, — повторил прокурор слова дежурного. — Где может отдыхать одинокий вневедомственный охранник? Дома. Или у бабы. В любом случае нужно ехать на улицу… Где он живет?
Еще через десять минут они были у того самого дома, возле которого трое суток назад караулил Зелинского Кусков. Артур и Вадим уже давно считали в сутках не часы, а минуты. Шестьдесят, сто двадцать, двести сорок, конец рабочего дня. Далее сверхурочные по собственной инициативе. Все сначала: шестьдесят, семьдесят… А Сашка Пермяков считает не минуты, а секунды. Он — там.
Зелинский выбрался из подъезда почти в восемь часов. Начиналось все просто. Сначала Пащенко сходил к дому и быстро вернулся. Нужны были окна, точнее — свет в них. Ожидания его не обманули. Свет в квартире Зелинского был. Без четверти восемь он погас. Еще через пять минут из подъезда вышел сержант полиции.
— Что-то рожа у него как после Масленицы, — заметил Копаев.
— Тебе зачем его внешний вид? Куда это он? — добавил Пащенко, сообразив, что полицейский направляется вовсе не к остановке общественного транспорта.
С десяток минут они крались за Зелинским как воры. Тот уверенно шел к пустырю, то переходил дорогу, то пропускал мимо себя мчащиеся машины и снова возвращался на ту сторону, где со скоростью пять километров в час бесшумно передвигалась «Волга».
— У него что, бортовой компьютер из строя вышел? — заявил Пащенко, видя, как Зелинский, оглядываясь, в пятый, наверное, раз пересек дорогу и вернулся обратно. — Что он мечется как раненый?
Копаев усмехнулся.
— Пащенко, так проверяются лица, не знакомые с правилами оперативно-розыскной деятельности. Наш друг полагает, что таким образом он держит ситуацию под контролем.
— Нормально он держит! — возмутился прокурор. — Мы за ним уже два километра тащимся!.. — Он хотел еще что-то добавить, но сменил тему: — Гаражи, Антон. Вот куда мы едем. Значит, у нашего мальчика там машина?
Да, у Зелинского там была машина. ВАЗ-21093, хранящаяся в гараже под номером 1285. Открывая замок, он в последний раз оглянулся и, конечно, никого не заметил. Пащенко остановил «Волгу» за первым из пяти рядов гаражей и сейчас терпеливо ждал, пока сотрудник вневедомственной охраны скроется в чреве своей недвижимости.
Антон сейчас не думал о том, что Зелинский знает его в лицо. За стремлением помочь другу он потерял одно из главных профессиональных качеств — умение оставаться незамеченным на улице. По мнению Копаева, оперативник УСБ должен исчезать из поля зрения людей, могущих узнать его, до того, как это случится. Это как работа телевизора — нажал кнопку, он включился. На экране — оперативник УСБ. Работа сделана — снова нажатие кнопки. Экран чист. Никто не должен знать, где все это время обитает оперативник УСБ.
— Господин Пащенко, почему бы вам не постоять на шухере? — спросил Антон.
— Считаешь, это правильное решение?
— Я считаю, пусть лучше продажный коп увидит лицо менеджера строительной компании, чем транспортного прокурора.
Вряд ли Зелинский, распахивая ворота гаража, нажимал какие-то кнопки. Он сделал это давно и сейчас был вынужден расплачиваться за опрометчивость. Как бы то ни было, он уселся за руль, включил двигатель для прогрева и неожиданно увидел рядом знакомое лицо.
Это лицо смутно всплывало в памяти сержанта, но никак не желало совмещаться с каким-то событием в его жизни. В окне появилась рука и схватила его за шиворот. Грубая сила выдернула Санька из-за руля и швырнула на пол.
Сержант упал и понял, что его волокут к выходу. Все происходило настолько стремительно, да еще в таком неприятном для его воспоминаний месте, что он лишь сжался как кролик и молчал. Наконец Санька дотащили до багажника «девятки» и поставили на ноги. Зелинский провел мутным от ужаса взглядом по лицу крепкого молодого парня и понял, что его опять будут бить. За последние два месяца он совершил три нехороших поступка, и за каждый из них вполне можно было расплатиться тяжкими телесными повреждениями. В часы раздумий Зелинский проводил более глубокий анализ ситуации и с горечью соглашался с тем, что летальный исход тут совершенно не исключен.
Сейчас он глядел в лицо Копаеву, не узнавал его и раздумывал, по какому поводу тот прибыл. За Эфиопа, считал Зелинский, с ним расплатились сполна. Оставались Рожин и…
— Зелинский, открой рот, — заявил парень.
— На какую тему? — не понял Санек.
— Просто распахни пасть.
Первая мысль сержанта была о том, что едва он откроет рот, ему тотчас в него что-нибудь сунут. Эта догадка настолько овладела сознанием сотрудника вневедомственной охраны, что он крутанул глазными яблоками и судорожно сжал челюсти.
— Вот барс, а? — возмутился парень, и Зелинский догадался, что операцией правоохранительных органов в этом гараже даже не пахнет.
Между тем парень играть в гляделки не собирался. Он одной рукой схватил сержанта за затылок, второй дотянулся до щеки и большим пальцем изо всех сил надавил ему за ухом. От резкой боли мышцы мгновенно ослабли. Челюсть резко опустилась, открывая простор для обозрения.
Зелинский не понимал, что происходит, и с ужасом чувствовал, как в его рту шевелились чужие пальцы. Второй мыслью, посетившей его голову, было твердое решение сменить гараж, если… он останется жив. А пока сержант не мог даже сказать, что этому сумасшедшему нужно.
Наконец, парень ослабил хватку и опустил руки. Видимо, он добился того, чего хотел. Но Зелинский тут же получил такой удар под ребра, что переломился пополам. Печень свело судорогой, и боль спазмом сжала легкие.
— Ты где зубы потерял, барс? — поинтересовался парень, вытирая пальцы о ветошь.
Вопрос простой, не требующий раздумий. Но проще молчать под пытками, нежели рассказать, при каких обстоятельствах его лишили сначала одного зуба, потом и второго. Первый такой случай открывал широкий простор для рассуждений о том, что Зелинский делал в ночь гибели Рожина, второй указывал на то, что Виталька Кусков почему-то был недоволен сержантом.
— Выбили, — прохрипел старший наряда.
— Я спросил не как, а где!
Тут печень охранника свело от боли во второй раз.
— В ресторане выбили… В «Бригантине».
Он почувствовал резкий рывок вверх и снова оказался на ногах. Печень уговаривала хозяина опуститься на бетон, разум подсказывал ему, что надо стоять.
— Ты от кого?..
— От директора бюро ритуальных услуг, — пояснил обидчик печени. — Хватит, поехали.
Зелинский снова ощутил резкий рывок и стал скакать, как футбольный форвард, сбитый с ног. Санька волокли на улицу, перед его глазами мелькала земля. Последовал толчок, и он рухнул на заднее сиденье какой-то машины. В ней пахло ванилью, новыми чехлами, а еще почему-то псиной.
От грозного рыка Зелинский помертвел и сжался. Он осторожно поднял голову, увидел перед собой вершковые клыки, обнаженную верхнюю десну, и ему стало нехорошо.
— Ты лучше не шевелись, Зелинский, — посоветовал Копаев. — Он не ел три дня.
— Гараж закрыл? — спросил Пащенко.
— Закрыл, — раздалось в ответ, и тот парень, который бил Санька, сунул ему в карман связку ключей.
— Мы куда едем? — Голос Зелинского срывался не столько от страха перед собственным положением, сколько от боли в паху.
Один из ключей развернулся в кармане и теперь резко впивался в плоть на каждой кочке.
— На кладбище, — пояснил мужик, сидящий за рулем.
— А зачем?
— План горит, — заявил парень. — Положено двадцать пять в день, на часах половина девятого, а у нас только девятнадцать. Ты тоже пойми!.. Окажись ты в такой ситуации, мы бы не выручили, что ли?
Зелинский понял, что этим убить мало. Им нужно, чтобы было по-настоящему, как у взрослых. С издевкой, унижением и контрольным выстрелом в затылок. Зверства Кускова стали казаться Саньку детской игрой в фашистов и партизан. На его беду выходило так, что роль партизана постоянно доставалась одному человеку.
Зелинский понял, что этим убить мало. Им нужно, чтобы было по-настоящему, как у взрослых. С издевкой, унижением и контрольным выстрелом в затылок. Зверства Кускова стали казаться Саньку детской игрой в фашистов и партизан. На его беду выходило так, что роль партизана постоянно доставалась одному человеку.
Зелинский видел, что шутки заканчиваются. На выезде из города водитель свернул на проселочную дорогу, которая действительно вела к погосту. Санек стал задыхаться. Когда Штуке нужны были ответы, он бил и спрашивал. Эти не задавали никаких вопросов, за исключением какой-то глупости, а просто везли его на кладбище. Значит, им нужны не ответы, а смерть Зелинского.
— Вы скажите, что вам нужно! Я отвечу на вопросы, да и делу конец! — взмолился он.
У Санька еще оставалась надежда на то, что он является свидетелем тупого куража и выход из положения найти можно.
— Зачем мы сюда едем?!
— Делу сейчас действительно будет конец, — подтвердил парень, повернулся к напарнику и бросил: — Ты посиди с ним, я спрошу у мужиков, где они выкопали.
Второй спокойно качнул головой и вынул из кармана сигареты.
Зелинский вытянул шею и стал наблюдать, как парень подошел к стайке мужиков в спецовках, вооруженных заступами. Он поздоровался с ними, достал коробочку с конфетами, угостил всю компанию, хлопнул по плечу одного из них. Свои они здесь, гады!..
Копаев вышел из машины и стал быстро соображать. Предварительной договоренности с пролетариями у него не было, но созрел экспромт, который пришелся Антону по душе. Сейчас требовалось лишь отработать номер до конца. Копаев заметил у входа троих уже поддатых могильщиков. Это могли быть только они, других здесь лопатами и робами не обеспечивают.
Он направился к ним, на ходу ныряя рукой в карман, подошел и заявил:
— Здорово, мужики.
— Хай, — ответил один из них. — С чем пожаловал, командир?
— Ямку бы завтра к одиннадцати.
— Это не проблема, — согласился второй, поблескивая розовыми белками. — Хоть две. Вам на хорошем месте или на обычном?
— Пышного погребения не предвидится. Меха на паре баянов порвем да разъедемся. Сколько стоит закопать на самом отшибе?
— Тещу, что ли, привезешь? — предположил третий, который стоял буквой «Г», уперши подбородок в черенок.
Копаев хохотнул и по-свойски врезал юмористу по плечу. Тот выронил лопату, но леденец принял.
— Нет, я только тамада на этом празднике. Так где и почем будем закапывать?
— Рули за нами. — Первый могильщик указал на проезд в глубину кладбища. — Три сотки задатка есть?
Прошло двадцать минут. В пятидесяти метрах от того места, где трое алкашей уже по пояс вгрызлись в грунт, стояла «Волга».
За это время Зелинский уже четырежды пытался поднять к себе интерес. Копаев предполагал такое развитие событий, но все равно удивлялся. Санек, испытывающий приступ агонии, был настолько разнообразен, что ему позавидовал бы любой конферансье. Он формулировал свои высказывания таким образом, чтобы они заинтересовали любую категорию граждан. Сотрудник вневедомственной охраны до сих пор не понимал, от кого прибыли эти двое, но, судя по тому, с какой скоростью старатели углублялись в землю, догадывался, что не из ГУВД.
— Я пойду собаку выгуляю, — сказал Пащенко, не поворачиваясь. — А то она не выдержит и горло ему порвет.
— Так дело не пойдет, — согласился Антон. — Нам было велено живьем закопать.
Зелинский почувствовал, как у него начали неметь ноги.
Пащенко вышел, приоткрыл дверцу. Рольф лихорадочно отбил Зелинскому задними лапами грудь и вырвался на свободу.
Рытье шло на самой окраине кладбища, в какой-то низине. Судя по грубо оструганным крестам и покосившимся фанерным памятникам, торчавшим вокруг, хоронили тут в основном безвестников. От подобной аналогии Зелинский зашевелился. Его руки двигались, не подчиняясь командам, поступающим из мозга. Он без нужды кашлял и тянул носом.
Копаев, автор этого спектакля, дожидался момента, когда можно будет начать разговор.
Кричать было бесполезно. Зелинский давно это понял. Кого просить о помощи, заявляя, что ты мент? Этих троих могильщиков, которые готовы выполнить любую просьбу мужиков, приехавших на «Волге»?! Да они еще и заступом по голове добавят. Без просьб. Одна шайка!
Пащенко между тем подошел к могильщикам и предупредил, что проконтролирует их работу до конца. Те пожали плечами, не понимая, зачем это нужно. Контролировать стоит на центральной аллее, где каждое место оценивается в полмиллиона. А тут-то какой смысл? Двести на семьдесят и двести в глубину. Как ни контролируй, а больше двух целых восьми десятых куба земли отсюда не вылетит.
— Вы от Кускова? — выдавил наконец Зелинский очередную версию. Его стимулировал вид работников, закопавшихся уже по плечи. — Или от Локомотива?
— Барс, час назад я тебе задал вопрос, на который сразу, без всяких раздумий ответило бы даже животное, которое сейчас бегает на улице. Он звучал так: где ты потерял зубы? А тебе угодно было сменить тему. Мол, от кого мы да кто такие? Какого отношения ты ждешь к себе после этого?
Зелинский ужаснулся. Его решили убить только за то, что он неправильно поддержал разговор. Такие серьезные люди на его жизненном пути еще не попадались. Яша с Кусковым — лохи по сравнению с этими двумя отморозками. С другой стороны, с ним наконец-то заговорили, и это намекало на перспективы.
— Да, господи!.. Конечно, я скажу, блин, где зубы потерял, если от этого жизнь моя зависит. Только давайте уедем отсюда, а?
Копаев опустил стекло и осведомился:
— Долго еще, пацаны?
— Два штыка! — сообщил пролетарий, сидящий на краю могилы. — Вот торопится-то как! Нет, точно, теща!..
Зелинский, сидящий в салоне «Волги», этого не слышал.
Антон своевременно поднял стекло, повернулся к сержанту и заявил:
— Еще минут двадцать.
— Значит, так. Первый зуб я потерял на берегу Исети. Второй мне в гараже выбил Штука. Теперь что, я могу идти? — Страх окончательно вытеснил чувство реальности, и Санек стал дерзить.
— А кто тебе выбил первый зуб, барс?
— Рожин, блин!
— А почему тебе Рожин зуб выбил?
Макушки пролетариев скрылись за холмом выброшенной земли. Какая теперь разница, кто эти двое с собакой и от кого они пришли?
— Я топил его! Топил!
— А зачем тебе вдруг понадобилось топить Рожина?
— Мне Локомотив за это денег дал! А Кусков зуб выбил за то, что я по ошибке в багажник его «мерина» автомат подкинул!
— А почему ты на дежурство с двумя автоматами выезжаешь? Новая волна?
Конечно, эти типы, окрестившие его барсом, и сами прекрасно все знали. Сейчас им нужно было получить признание в убийствах. Ясен пень, это не менты, потому Саньку светит не зона, а эта могила. Пока он молчит, она сияет все ярче и ярче. Его в нее не погрузят, если он пустится в откровения! Это единственная надежда.
— Из этого автомата я Эфиопа расстрелял! Яшка велел ствол сбросить, а я хотел как лучше! Сунул в какой-то «мерс», а он Виталькиным оказался. Вот и вынес он мне клык золотой! А первый выбил Рожин. Мне его убрать тоже Локомотив велел!
— За что? — надавил Копаев.
— Не знаю, честное слово!.. Зачем мне это утаивать, если я признался в том, что убил? У Локомотива два придурка есть, Сорока и Подлиза! Вот они точно все знают!
Рольф не мог спокойно слушать эти крики, подбежал к машине и взорвался низким лаем.
— Собака тебя ненавидит, — заметил Копаев. — Не понимаю почему. — Он открыл дверцу, махнул рукой. — Поехали в город, Вадим… Я за руль сяду, а ты вызывай на место Меркулова. Кажется, ему сегодня придется много работать.
До города они не доехали. На четвертом километре Северного шоссе их настиг, а потом и обогнал синий «Форд».
Глава 11
Красные огни зажглись перед глазами прокурора так внезапно, что он машинально вжал педали сцепления и тормоза в полик. «Волга», подрезанная «Фордом», потеряла управление, пошла вправо.
Стараясь избежать столкновения, Пащенко вывернул руль в обратную сторону, и «Волга» оказалась на полосе встречного движения. Трасса была пуста, но прокурор и не боялся лобового удара. Он понял, что скорость «Волги» упала вдвое, а для нового разгона требуется время.
Надежда на случайность была, но исчезла сразу же, когда «Форд» снова появился перед машиной прокурора, скорость которой тут же уменьшилась еще на десяток километров в час.
— Что происходит? — процедил Пащенко, стараясь руками найти точку опоры.
Сделать это было сложно, потому что машина постоянно меняла направление движения. Пассажиры болтались в ней из стороны в сторону, как при крутом шторме. Рольф сначала гавкнул, потом, когда колебания машины достигли максимума, взвыл.
Наконец произошло то, ради чего водитель «Форда» рисковал. Из открытого заднего окна иномарки появился ствол автомата. Сквозь шум ветра, рвавшегося в салон, прогрохотала очередь.