– Я проверну это дело со своей свекровью, Одетт. Ты не представляешь себе, какая это замечательная женщина! Она все поймет и поможет. Главное – спасти Володю.
На столе среди грязных стаканов были разбросаны какие-то листки с записями, чеки…
– Можно? – Маша тронула за рукав Людмилу. – Я возьму пару листков?
Та лишь отмахнулась. Ей было глубоко безразлично, что происходит вокруг нее.
Маша достала из сумки ручку и принялась аккуратно записывать, приговаривая при этом:
– Это мобильный португальский, это мобильный русский, пока я еще буду здесь, это домашний, в Фаро, если трубку возьмет Одетт, она поймет тебя, она неплохо говорит по-русски. Да и Жозе тоже, хотя мы с ним говорим в основном на португальском. А вот это, просто на всякий случай, мой адрес и электронная почта. Словом, теперь мы не должны потеряться.
Дина тоже написала ей свои телефоны и адрес, хотя и представления не имела – встретятся они когда-нибудь, созвонятся ли? Все ее будущее, особенно связанное с Чагиным, представлялось ей туманным, неопределенным и вообще нереальным. Словно приснился ей Володя, привиделся.
…В дверь позвонили, Людмила, и без того находившаяся в крайней степени нервозности, подскочила и понеслась в переднюю.
Следователь, молодой черноусый парень в кожаной куртке, очень сдержанно, почти бесстрастным тоном сообщил Людмиле, что ее мужа обнаружил сторож склада на рынке. Его тело лежало за стеллажами, прикрытое пустыми китайскими клетчатыми сумками из рисовой соломки. Судя по внешнем виду, он был удушен – на шее четко видны следы пальцев убийцы. Николая Григорьева сначала опознал сторож, теперь же настала очередь и вдовы поехать в морг для опознания тела супруга.
– А я думала, что он у какой-то бабы… Целый день ругала его про себя… – всхлипывала Людмила, мечась по квартире, словно не зная, что надеть, чтобы отправиться в морг.
– Людмила, мы тогда пойдем… Ты знаешь, где нас искать, – сказала на прощанье Маша, и они с Диной вышли из квартиры. – Ну и денек, – вздохнула Маша, спускаясь по лестнице. – Похороны, потом еще эта ссора с Зубковой, а теперь – убийство мужа Людмилы… Так спать хочется!
Маша постелила чистую постель в спальне, на двуспальной кровати, на которой еще недавно спала ее сестра.
– Знаешь, я подумала, что нам с тобой вдвоем в одной постели будет не так страшно, как в разных комнатах… Ты как, не против?
Дина была не против. Вспомнила только, как провела две последние ночи в одной постели в Чагиным, сначала в «Отрадном», потом в гостинице «Словакия».
– Тебе пижаму дать?
– У меня есть, спасибо.
Они легли, укрылись теплым одеялом.
– Сейчас представлю себе, что сижу на облаке, которое будет медленно падать вниз… Или закружусь на облаке, но только небо будет звездным… Я всегда так делаю, чтобы поскорее уснуть, чтобы проснуться – и уже утро… – говорила сонным голосом Дина, а Маша представляла себе, что она точно так же разговаривала пять лет тому назад с Володей. Рассказывала ему о своих облаках и звездном ночном небе. Где он сейчас? В холодной камере? Носки у него теплые? Кажется, он был в свитере… А кто рядом с ним? Воры, убийцы, насильники? Отличная компания для ни в чем не повинного интеллигентного человека…
Дина только закрыла глаза, как уже наступило утро и кто-то настойчиво затрезвонил в дверь. Маша прямо в пижаме бросилась открывать, на ходу чертыхаясь.
– Татьяна? – услышала Дина ее недовольный, возмущенный голос. – И какая нелегкая принесла тебя в такую рань?
– Я пришла попросить прощения… – донеслось до Дины.
– Ладно, проходи…
За завтраком Татьяна, присмиревшая и какая-то бледная, словно смывшая с себя не только вчерашнюю косметику, но и недовольное выражение лица, несколько раз извинилась перед Машей, сказала, что вчера выпила лишнего, перенервничала. Денег, понятное дело, она не вернула и вообще о них ни разу не заикнулась. Ее визит сводился к одной-единственной просьбе: не продавать квартиру, а позволить ей хотя бы в течение года сдавать ее.
– Только полгода. А там видно будет, – строгим голосом ответила на ее просьбу Маша. Видимо, вчерашнее поведение алчной тетки оставило в ее душе глубокий след.
Татьяна молча кивнула головой – как будто у нее был выбор!
– А ты знаешь, кстати, – вспомнила Маша, подливая себе и Дине еще кофе, – у Людмилы-то муж умер…
– Как это?.. – не поняла Татьяна. – У какой Людмилы? У Григорьевой?
– Ну да! Мы вчера весь вечер вместе были, пили у нее. А потом мы с Диной вернулись сюда, и вот – не прошло и часа, как приехала Людмила. Пьяная, перепуганная, сказала, что либо она сходит с ума, либо ей действительно позвонили из милиции и сказали, что ее мужа нашли на складе на рынке, удушенным…
– Колю?! Ничего себе! Такой молодой, красивый мужик… Он же был много моложе Людки-то. Бабник, конечно, был, но разве при такой жене не загуляешь?
Тут Татьяна как-то странно посмотрела на Машу.
– Знаешь, мы же с ней встречались перед похоронами, она мне деньги предлагала, а я отказалась. Так вот…
– Татьяна, ты полегче на поворотах, – осадила тетку Маша, – я отлично знаю, сколько ты содрала с Людмилы.
– Неужели? Ладно, проехали… Я не о том. Когда мы с Людкой-то разговаривали, она сказала мне, что ее Коля спал с твоей сестрой. Алю убили, а его удушили… Вот и подумала… У Али Сторожев любовником был, его брат склад на рынке держит. Может, это он Николая-то и убил? А кому еще понадобилось бы его убивать? Приревновал, вот и убил…
– А ее тоже он убил? – усмехнулась Дина. – Или еще скажите – киллера нанял, который за ней в Москву поехал? А как же деньги? Думаете, деньги здесь ни при чем?
– Какие еще деньги? – Татьяна круто повернулась к ней, чуть не свернув себе шею.
Дина растерянно посмотрела на Машу, понимая, что проговорилась.
– Все это одни лишь предположения, – отмахнулась Маша, сворачивая опасный разговор. – Мы все равно ничего не знаем. Сделаем так. Я, когда определюсь с отъездом, позвоню, мы с тобой, Татьяна, встретимся, я передам ключи от этой квартиры, и ты сдавай ее в течение полугода, как и договорились. А там видно будет. Дина тоже уедет… Жаль, конечно, что пришлось встретиться по такому печальному поводу, но что делать…
Было понятно, что она выпроваживает Татьяну, но та, по-видимому, пока не собиралась уходить.
– Нет, конечно, я не следователь, но Дина правильно подняла вопрос о деньгах. Я тоже всегда предполагала, что у твоей сестры были деньги. Вы же сами видите, как она жила, во всем себе отказывала, значит, были у нее денежки, ну не могла она все прокурить и пропить… Думаю, она копила. Хотя Людмила говорила, что Аля выплачивала ей за машину, которую якобы разбила…
– Какую еще машину? – оживилась Дина, цеплявшаяся за любую деталь.
– Людкину, какую же еще… Но она могла и соврать. Она и еще о каких-то долгах Алевтининых говорила: мол, долгов у нее было полно, и она, Людка, всегда выручала ее. Но я что-то тоже в это не верю. Просто, когда мы говорили с ней о похоронах, я сказала: да, не скрою, считаю – Люда тоже должна участвовать и дать денег. Людка, зная, что ее все равно никто не проверит, и придумала про эти долги. Чтобы только денег мне на похороны не давать…
Дина почувствовала вдруг такое отвращение к этой женщине, что даже встала и открыла окно. Маша, вероятно понимая, что с ней происходит, все же решила прекратить этот разговор.
– Татьяна, тебе пора, – сказала она прямо. – Нечего тут полоскать имя моей сестры… Надоело тебя слушать. Позвоню, когда понадобится.
– Ну ты вообще… Выпроваживаешь меня, как какую-то попрошайку! – возмутилась Татьяна. – Ладно, я уйду, только ты… это… Ты же не станешь забирать с собой ковры, хрусталь? Я все хорошенько упакую и к себе перенесу, чтобы квартиранты не испортили. По-хозяйски поступлю. Все-таки Аля мне не чужая была…
– Как вам не стыдно! – не выдержав, воскликнула Дина, захлопывая окно. – Вы же только что похоронили племянницу, а у вас в голове одни только деньги, квартира да хрусталь… Может, это вы и убили Алю? Ваше-то алиби никто не проверял!
21
Адвокат позвонил, когда она была уже в поезде. Сухим деловым тоном он предупредил Дину, что возле ее дома, в Москве, уже дежурят родственники генерала, чтобы встретиться с ней и заставить отказаться от наследства. Что они настроены крайне решительно и будут бороться за квартиру, как они выразились, до конца.
– За какую квартиру?! – Дина только сейчас начала смутно догадываться о причинах звонков адвоката. Неужели генерал сдержал свое слово и составил завещание в ее пользу?
– Послушайте, я не знаю, где вы и чем занимаетесь, и чем вообще забита ваша голова, – вдруг начал раздражаться адвокат, – но повторю еще раз, если вы не поняли: Эдуард Сергеевич Воронов, у которого вы работали, оставил завещание, по которому все его имущество, все банковские счета и квартира достаются вам…
– Мне?!
– Вот именно – вам! А вы, вместо того чтобы возвращаться домой и улаживать свои дела, занимаетесь непонятно чем…
Дина почему-то подумала, что адвокат пьян. Иначе с чего бы это ему с ней так разговаривать? Или же он видит уже в ней свою потенциальную клиентку, которая автоматически обратится к нему за помощью в случае, если назойливые родственники генерала посмеют попытаться отсудить у нее право владения имуществом покойного генерала?
– Скажите, а кто дал вам право так разговаривать со мной? Что это за упреки такие? Это я должна вас спросить: как же это вы так ведете свои дела, что человеку, который мог бы стать вашим клиентом, вы не сказали по телефону самого главного – что завещание составлено в его пользу? Я лично впервые об этом слышу!
– Да? А разве я не сказал об этом в первый раз?
– Представьте себе, нет! Что же касается родственников Эдуарда Сергеевича, то я как-нибудь уж сама во всем разберусь, без вашего участия. Мне не нравится, как вы ведете дела. И вообще, по-моему, вы пьяны…
И она отключилась. Оглянулась. Прямо на нее смотрели две пары глаз – какая-то старушка-одуванчик, занимавшая нижнее место прямо напротив нее, и устроившийся непосредственно рядом с ней обладатель верхнего, над ее головой, места, простоватый на вид мужичок в спортивном костюме. Четвертого пассажира пока не было, возможно, он займет свое место где-нибудь в Тамбове.
Дина вышла из купе и отправилась в туалет. Умылась холодной водой, словно именно таким способом и могла прийти в себя. Надо же, наследство… Генерал не забыл своего обещания. Может, он на самом деле любил ее? А она и не заметила рядом с собой мужчину, для которого была не просто служанкой, а вообще всем на свете? Любимой женщиной?
И Дина заплакала, вспомнив последнюю встречу с Эдуардом Сергеевичем, снова подумав о том, что в его смерти, может быть, виновата и она. Если бы она отказалась от его предложения ходить перед ним нагишом, может, ничего и не было бы? Она просто варила бы ему суп, гладила белье и вовремя приносила лекарства. Да и он, глядишь, поостыл бы. А то решил напоследок тряхнуть сединой, доказать, на что он еще способен как мужчина…
Телефон снова замурлыкал. Это был Шведов, адвокат.
– Дина Евгеньевна? Вы извините меня, если я чем-то обидел вас… Просто у меня так много дел, и, вероятно, я что-то упустил из виду…
– Да, вы упустили самое главное. Почему вы не сказали мне с самого начала, что Эдуард Сергеевич завещал мне квартиру? Это ваш адвокатский гениальный ход или непрофессионализм? И откуда вам так хорошо известно, что родственники Эдуарда Сергеевича караулят меня возле дома? Случайно, не вы им посоветовали так поступить?
– Они наняли другого адвоката, – прямо ответил Шведов. – Повторяю, они все настроены крайне решительно.
– Оно и понятно, ведь речь идет о такой шикарной квартире! Но в таком случае и я поборюсь. Тем более что у них не будет никаких доказательств того, что эта квартира по праву принадлежит им. Уж я-то отлично знаю, что Эдуард Сергеевич последние годы жил совершенно один, ему никто не помогал, никто его не навещал, даже не звонил… Он вообще жил словно в изоляции от всех своих родственников. Но это уже не телефонный разговор.
– Вы перезвоните мне, пожалуйста, как только появитесь в Москве, хорошо?
Она пообещала, вернулась в купе и попросила проводницу принести ей чаю.
Из головы не выходила Маша. За пару дней она так привязалась к ней, что в аэропорту, где они прощались, Дина даже не стыдилась своих слез. Она плакала, вспоминая Чагина, просившего ее надеть белый свитер, чтобы представить себе свою любовь. Плакала от досады, что никогда не сможет быть похожей на красивую, уверенную в себе и полную любви к своему Жозе Розмари и что ей, Дине, вероятно, так и придется всю жизнь прожить одной или, в лучшем случае, утроиться служанкой к какому-нибудь другому генералу, старику, который в один прекрасный день попросит ее раздеться…
Плакала от бессилия, от невозможности помочь Чагину, потому что время, проведенное в Саратове, не дало ей абсолютно ничего нового, что пролило бы свет на таинственное убийство Алевтины. К тому же дело, по ее мнению, усложнилось смертью еще одного Алиного любовника, Николая Григорьева. Узел закручивался все туже и туже, и она уже не представляла себе, что же полезного она сможет рассказать следователю Аникееву, так легко поверившему в виновность Чагина. Пистолет, подкинутый даже не в офис, а на лестницу рядом с офисом Чагина, – разве это улика? Разве сам Чагин поступил бы так, будь он убийцей своей бывшей свояченицы? Да он бы выбросил оружие как можно дальше, чтобы его вообще не нашли. Или же, будь он настоящий преступник, подкинул бы его кому-то, кто мог быть косвенным образом замешан в этом деле…
Чем ближе поезд подъезжал к Москве, тем сильнее Дина ощущала свое одиночество. И вдруг совершенно дикое желание охватило ее, когда она представила себе, что ее на вокзале кто-то встретит. Неважно кто: просто ей захотелось увидеть на перроне чье-то знакомое лицо, человека, который будет рад ее возвращению… И она позвонила Максиму. Сказала, что скоро приедет. Понятное дело, она не могла попросить его встречать ее в такую рань, но он, если соскучился по ней, сам предложит ей это. И он предложил. И тон его был просящим: можно я тебя встречу? Конечно, можно. Даже нужно, подумала она, чувствуя, что глаза ее вновь наполняются слезами. Как же много всего произошло с тех пор, как они не виделись! Жаль, что рассказать никому и ничего нельзя и эта история так и останется частью ее личной жизни, в которую она никого не сможет посвятить.
…Уже одетая, с сумкой в руках и готовая к выходу на перрон, Дина поняла, что совершила ошибку, позвонив Максиму, и что ей совершенно не хочется никого видеть. И теперь за эту минутную слабость, за нежелание быть одинокой и никем не замеченной на перроне, ей придется расплачиваться дежурными фразами с мальчиком, который ей совершенно безразличен. Кроме того, он попытается спросить, где она была и почему не отвечала на его звонки…
Она увидела его не сразу, а когда они встретились взглядами, поняла, что это именно то, чего она хотела, – знакомое улыбающееся лицо. Он был рад встрече и держал в руках, неловко, как это делают все мужчины, букет гвоздик. Смешной!
– Привет! – Он протянул ей цветы и неловко поцеловал в щеку. – Я так рад тебя видеть… Ты где была-то? Ой, прости, давай твою сумку…
– Да я у родственников гостила.
– Понятно. Пойдем, а то я весь продрог. Что-то зима холодная.
Он был в легкой курточке, и Дина удивилась:
– Ты не боишься, что простудишься?
– Нет. Пойдем, я тебе кое-что покажу…
– Может, поедем на такси? – предложила она. – Ты не волнуйся, я заплачу… Знаешь…
Она хотела объяснить причину, заставившую ее попросить Максима о том, чтобы он ее встретил, но так и не смогла, ей стало стыдно за свою слабость. К тому же это был настолько эгоистичный с ее стороны поступок, что она наверняка еще много раз пожалеет об этом. Ей не хотелось, чтобы Максим подумал, будто она к нему неравнодушна.
– Никакого такси, – Максим даже остановился. – Иди за мной, тебя ждет сюрприз.
Этим сюрпризом оказался старенький «Опель», припаркованный у самого входа в вокзал.
– Вот, купил, – радостно сообщил Максим, с деловым видом отпирая машину, укладывая в багажник сумку. – И теперь катаюсь с утра до ночи. Но учусь ездить на скорости ранним утром. Так что я уже давно на ногах, точнее, на колесах. Ты не представляешь себе, как это классно – ехать, куда тебе хочется! Конечно, сейчас зима, дорога не очень-то, но все равно – приятно. Садись, что ты стоишь? Теперь, если тебе надо будет куда-то – позвонишь, скажешь: Макс, отвези меня туда-то, и я сразу приеду.
Он выглядел таким счастливым, что Дина искренне порадовалась за него. К тому же она успокоилась относительно того, что ему из-за нее пришлось рано вставать.
– Итак, куда мы едем?
– Домой, – сказала она с каким-то особым чувством, только сейчас понимая, как же она соскучилась по своей квартире, по своей ванне, по своей кровати…
По дороге он рассказывал ей о том, как ему удалось так дешево купить машину, что это было его мечтой, а она слушала и думала о своем, представляла, как добьется встречи с Чагиным, расскажет ему обо всем, что произошло с ней в последние дни, о Розмари…
– Знаешь, у меня изменился домашний телефон, возьми ручку и запиши, я продиктую… – говорил, не отрывая внимательного взгляда от дороги, Максим. Он напоминал Дине мальчика, которому неожиданно подарили большую и дорогую игрушку, о которой он давно мечтал.
Она машинально достала из сумки ручку и записала его новый номер.
– Понимаю, что тебе сейчас не до меня, ты с дороги, устала, но обещай, что позвонишь мне и пригласишь на чай, – улыбнулся он, когда машина встала возле ее подъезда, повернулся и поймал руку Дины: – Обещаешь?