Так не хотелось шевелиться… Дине казалось: стоит ей только сбросить с себя одеяло, как она сразу же заледенеет, покроется инеем, что распахнется окно и впустит в комнату морозный воздух, снег. Она встала с одеялом на плечах, дошла до двери, открыла ее и выглянула в коридор. Какая-то пожилая женщина шла с заварочным чайничком в руках. Дина попросила ее найти горничную по имени Татьяна, объяснила, что она заболела, что ей нужен аспирин…
Татьяна появилась примерно через полчаса не с пустыми руками: из пакета были извлечены баночка с медом, лекарства, пакетик с травками, бутылка с молоком, комок желтого сливочного масла, завернутый в целлофан. Оказалось, что сердобольная соседка по корпусу встретила Татьяну как раз в тот момент, когда та выходила из машины. Услышав о болезни новенькой отдыхающей, она попросила мужа вернуться домой, в село, чтобы взять все необходимое.
– Это вы, наверное, вчера замерзли, в городе… У нас-то в корпусах тепло. Хотя, может, это нервное. Но вы не расстраивайтесь, все будет хорошо, через пару дней встанете на ноги.
Дина посмотрела на нее чуть ли не со слезами на глазах – как некстати она заболела, как жаль, что она не сможет уже сегодня попасть в город, чтобы разобраться, кому же предназначалась крупная сумма денег, попавшая по ошибке ей в руки. Нехорошая мысль, что никто на свете, кроме генерала, не знает об этой ошибке и что еще не поздно отменить свое решение вернуть деньги, оставить себе, закралась в ее голову. Вот поправится она, вызовет такси и поедет на вокзал, купит билет на первый же поезд в Москву – и все! И забудет о деньгах, во всяком случае, сделает вид, что забыла. А генералу скажет – вернула, все утряслось… И зачем она только рассказала ему обо всем этом?! В очередной раз расписалась в своей слабости.
Татьяна, быстрая в движениях, развила вокруг нее бурную деятельность. В изголовье появилась большая (из стратегических запасов) пуховая подушка, на кровати – красивое, малинового цвета, одеяло из верблюжьей шерсти, на столике – большой, расписанный петухами бокал.
После горячего молока с медом (натощак) Дине пришлось съесть молочную кашу и бутерброд с сыром. Татьяна уговаривала ее позавтракать, как маленькую. Женщины говорили о самых простых и обыкновенных вещах: о методах лечения простуды, погоде, пользе носков из козьего пуха, о приближающемся новогоднем празднике…
– Дина, вы извините, что я спрашиваю… Не мое это дело, конечно, но вы вчера рассказали мне о том, что ищете этих людей. Ну, тех, что отдыхали здесь пять лет тому назад. После нашего разговора я встретилась с Дарьей, помните, я говорила вам, что одна женщина знает их. Так вот, мы вчера, вы уж извините, дозвонились до тетки этих сестер – Маши и Алевтины. Словом, это не случайно, что вы сегодня заболели…
Дина, почти дремавшая под теплым одеялом, открыла глаза и взглянула на Татьяну с недоумением.
– Что вы сказали? Как это… не случайно?..
– Может, я не так выразилась… Понимаете, Дина, вы сказали, что ищете сестер, хотите встретиться с ними, чтобы рассказать, что у них за границей есть родственники, так?
– Так, – нерешительно произнесла Дина, никак не ожидавшая от горничной такой прыти. Ну надо же, и в Саратов позвонили, справки навели, и сейчас окажется, что ее обман раскрыт… Хотя каким образом кто-то мог что-то узнать о ее существовании вообще? Она попыталась успокоиться. Да и чего ей бояться, когда о ней действительно никто ничего не знает?
– Вы бы сегодня все равно не смогли увидеть ни Машу ни тем более Алевтину, просто время бы потеряли.
– Серьезно? И где же они?
– Маша живет в Португалии, а Алевтина… Алевтину… убили.
Дина закрыла глаза. Щеки ее запылали. Все. Началось! Цепная реакция. Кто-то не получил пятьдесят тысяч долларов, и сработал механизм: убийство. Вот и ответ на вопрос, что кроется за словами женщины, отдавшей ей в руки пакет с деньгами: «Теперь ее жизнь в ваших руках». Вероятно, речь шла о выкупе…
Ей вдруг стало холодно. Она молча натянула одеяло до самых глаз, словно таким образом можно было спрятаться от обрушившейся на нее страшной новости.
– Я понимаю, что выбрала не самый подходящий момент для того, чтобы рассказать вам это, но просто я подумала, что вы, быть может, расстроились, что не смогли уже сегодня поехать в Саратов. Вот я и решила вам объяснить, что там… Там сейчас не до вас, извините. Там полным ходом идут приготовления к похоронам. Тело Алевтины должны не то сегодня, не то завтра перевезти из Москвы в Саратов.
– Из Москвы? – Дина вынырнула из-под одеяла и замотала головой. Реальность оказалась слишком жестокой, чтобы и дальше делать вид, что она непричастна к смерти ни в чем не повинной девушки по имени Алевтина.
– Какой ужас… – прошептала она.
– Конечно, когда умирают молодые – это всегда ужасно, страшно…
– Вы сказали, что ее убили… Кто? За что?
– Никто не знает. Вообще-то Аля жила в Саратове, в квартире, которая осталась им с сестрой после смерти родителей. А ее сестра, Маша… Если хотите, я расскажу вам. Словом, трое молодых людей, которыми вы интересовались, действительно встретились здесь не случайно. И, если бы не произошедшее с Алей, может, я бы вам ничего и не рассказала, но теперь… Словом, мы вчера с соседкой моей поговорили, она мне кое-что рассказала. Вы спрашивали, с кем был Чагин, Володя. Так вот, он был с Машей. Со своей невестой. Он увез ее потом в Москву, женился на ней. Чагин – человек богатый, но не из тех, кто любит сорить деньгами, а такой… рассудительный, серьезный человек, хоть и молодой. Словом, все, кто знал Машу, порадовались за нее, мол, попала в хорошие руки, не пропадет. А Аля, ее сестра, тоже собиралась в Москву, Маша обещала, что ее муж купит для нее квартиру, поможет оплатить учебу. Словом, все шло хорошо. Правда, молодые не успели обзавестись детьми… Я не знаю точно, сколько времени они прожили вместе, но тут вдруг, как гром посреди ясного неба – Маша бросает своего благополучного мужа, Чагина, выходит замуж на иностранца, за португальца, представляете? И уезжает в Португалию! Вот такой неожиданный поворот в этой истории. И все это случилось давно, почти пять лет тому назад. Вот и получается, что молодые прожили-то всего ничего, несколько месяцев. Дарья мне рассказала, что Алевтина, узнав, что натворила ее сестра, чуть с ума не сошла, прокляла сестру…
– За что? Ей-то какое дело? – простуженным голосом спросила Дина, с интересом слушая рассказ горничной.
– Так она же намылилась жить в столице, а тут – нате вам, такой облом! Накрылись кое-чем ее московская квартира и учеба. Да и вообще, скажу я вам, родственники все, без исключения, осудили Машу за то, что она бросила Володю. Не поняли ее…
– И что потом?
– Первое время она пыталась звонить из Португалии, рассказывать о своей жизни, но потом поняла, что ее вычеркнули из семьи. Что никому не интересно, где и как она живет. Аля жила в Саратове, торговала на базаре и мечтала открыть свой магазин. Похаживали к ней какие-то мужички, но так, чтобы что-то серьезное, – ничего. А у Маши, между прочим, все сложилось отлично. Ее муж оказался хорошим человеком, они нажили двоих детей…
– Это ее Чагин называл Розмари?
– Похоже на то. Ну не Алевтину же! Он ее недолюбливал, словно чувствовал, что она завидует сестре, относится к ней неискренне, что у нее корыстные цели. Хотя это мое мнение.
– Ее убили в Москве. Когда?
– Да буквально на днях! Иван, дядька ее, сейчас в Москве, поехал на опознание племянницы.
Получалось, подумала Дина, что убийство произошло сразу же после того, как деньги оказались в ее руках. И что это из-за нее убили Алевтину, девушку, которую она никогда не видела. Слезы хлынули из глаз, а в груди защемило…
– Да ты не расстраивайся так… Расскажи лучше, – Татьяна неожиданно перешла на «ты», – что это за родственники такие обнаружились у них за границей?
– Понятия не имею, – громко икнув, просипела Дина. – Мне поручили найти их, вот я и поехала.
– Ладно, не хочешь говорить – не говори… – Татьяна обиженно поджала губы. – Думаешь, я не понимаю, что речь идет о наследстве? Иначе зачем бы тебе их разыскивать? С них-то, с сестер, взять нечего.
– Может, и наследство. Я на самом деле толком не знаю. Я стажируюсь в одном адвокатском бюро, – она врала самым бессовестным образом, – и мой шеф поручил мне найти этих людей. Это все. На самом деле.
– И что же, он даже письма никакого не поручил им доставить? – не унималась ужаленная любопытством Татьяна. Она словно требовала искренности за свою заботу и ту информацию, которую выдала на-гора скрытной отдыхающей.
– Нет. В случае, если я их найду, я должна позвонить своему начальнику и соединить его с любой из сестер. Но и тогда, я думаю, он ничего бы не сказал, а просто представился бы и назначил им встречу в Москве.
– Ну, точно наследство, – успокоилась Татьяна. – Хотя опоздали вы, господа хорошие. Али-то уже нет… Постой, а что, если ее, Алевтину-то, и убили из-за этого наследства? Что ты на меня так смотришь? Она могла откуда-то прознать о наследстве, грубо говоря, американском, и броситься в Москву, отвоевывать свои права. И ее там, голубушку, и убрали. Чтобы денежки ей не достались. Может, Машка?..
Она сказала – и сама испугалась. Посмотрела на Дину опасливо.
– Татьяна, вам бы романы писать, – устало прошептала Дина, чувствуя, как тают ее силы. – Мы же с вами ничего не знаем. А координаты второй сестры, Маши, можно узнать? От той же тетки, с которой вы вчера говорили по телефону?
– Можно, конечно. Я узнаю ее телефон, вы договоритесь о встрече. Но это уже когда поправишься. Ты как себя чувствуешь-то?
– Ужасно. Все болит. И голова, и горло, и тело ломит…
Она закрыла глаза.
Нет. Никто и ничего никогда не узнает. И я здесь абсолютно ни при чем. Приду в себя, вернусь в Москву и отключу телефон. Не хочу никого ни видеть, ни слышать… И мне никто не нужен. Господи, что же я наделала?!
12
С билетом в кармане Чагин дремал в зале ожидания Павелецкого вокзала и представлял себе свой приезд в Саратов. Как он приедет на улицу Рахова, в квартиру, где жили сестры, где, главное, жила Маша и откуда он увез ее в Москву… Возможно, Маши там нет, она в больнице, но дома наверняка будет Алевтина, во всяком случае, он ее непременно дождется. Он был уверен, что Алевтина будет только рада его приезду – как же, ведь это может означать только одно: его желание снова сблизиться с Машей, а значит, и с Машиной семьей. Он спросил себя, готов ли он к этому, готов ли забыть Машино предательство и снова быть с ней, но ответа на этот вопрос так и не получил – внутри его словно все вымерзло, выстудилось, очистилось не только от собственной лжи, в которой он захлебывался, живя с Катей, но и от любви, страданий, переживаний, надежд… Он был девственно чист и готов к новой жизни. Но только не с Машей. Тогда зачем же он едет к ней? Из человеколюбия или (зачем обманывать себя?) чтобы убедиться самому, увидеть собственными глазами ту пропасть, в которую она скатилась, бросив его и предпочтя ему легкомысленного португальца? Неужели он еще не успокоился и его мужское самолюбие жаждет крови, лимфы, оборванных нервных проводов больной женщины? Какая мерзость…
Он открыл глаза, ровно сел, подобрался весь и решил от нечего делать почистить свой телефон: удалить весь тот псевдоэпистолярный хлам из прошлой жизни, которым он успел обрасти за последние пару недель (принятые сообщения: «Не забудь, у тебя встреча с адвокатом», «Купи по дороге хлеба и молока», «Дети желают тебе спокойной ночи…»; отправленные сообщения: «Я перевел деньги, думаю, на хлеб и молоко хватит…», «Ты – дура, Катя, раз выходишь замуж за этого старого козла…»). Пьяный, он бывал особенно красноречив. Последнее принятое сообщение показалось ему незнакомым, он пробежал его несколько раз взглядом и почувствовал себя как-то странно, даже дурно. «Прождала у памятника целый час, зачем было обещать? Я возвращаюсь к ней, ничего не расскажу о тебе, о том, что ты отказал, ей и так нелегко. Поставь свечку за здоровье Розмари, а может, и за ее упокой».
Он дрожащими руками держал холодный и равнодушный, словно помертвевший телефон, пока не сообразил, что он может ответить на это сообщение. Возможно, Алевтина еще в Москве, и тогда она сможет объяснить ему – что произошло? Да и что могло произойти, когда он ей сам отдал пакет с деньгами? О каком часе может идти речь, когда Ольга на его глазах отдала Але деньги? То, что в пакете деньги, а не пачка мусора, он был уверен – сам, лично складывал пачки, пересчитал, даже открытку разорванную сунул… Деньги постоянно находились при нем, Ольга (даже если предположить невероятное – что она решила украсть их) сидела рядом с ним на переднем сиденье, с пакетом на коленях, и не имела возможности вынуть их оттуда. Тогда что может значить это послание?
Длинные гудки обнадеживали, во всяком случае, ее телефон жив и она может взять трубку…
– Слушаю, – вместо ожидаемого женского голоса он услышал грубый, мужской, сердитый. – Я слушаю… Кто это?
– А вы кто? – похолодел Чагин. – Я звоню Алевтине.
– Хорошо. Представьтесь, пожалуйста.
Он мог бы отключить телефон, но не сделал этого: уж слишком недвусмысленным было сообщение. Получалось, что Алевтина не получила денег и теперь жизнь Розмари в опасности.
– Моя фамилия Чагин. А вы кто?
– Борис Михайлович Аникеев, следователь прокуратуры…
Чагин среагировал моментально, отключив телефон. Что за ерунда такая? При чем здесь следователь прокуратуры? И почему телефон Али – у него?
Он позвонил Ольге.
– Оля? Привет, это я. Послушай, мне не приснилось, что мы с тобой не так давно отвезли к памятнику Пушкина пятьдесят тысяч баксов? Или я уже ум пропил?
– Нет, Владимир Борисович, – встревоженным голосом отозвалась секретарша, – вам это не приснилось. Я сама, лично передала пакет с деньгами вашей бывшей свояченице. Причем у вас на глазах.
– Понимаешь, она прислала мне сообщение, что целый час проторчала возле памятника… Словом, что не получала она никаких денег. Может, ты что-то перепутала?
– Вы сами сказали мне: вот она… Я-то ее толком не видела.
– Но и я отлично помню: белая курточка, красный берет, красный длинный шарф, красные перчатки. Лет двадцать пять… Она ничего не сказала тебе? – спросил он зачем-то, хотя отлично помнил, что передача денег произошла быстро, Ольга отдала ей пакет и сразу же вернулась в машину, откуда он за ней наблюдал.
– Да нет же, это я ей сказала… Я сказала ей, что теперь жизнь Маши в ее руках.
– Прямо так и сказала… про Машу?
– Нет, имени я не назвала.
Судя по голосу Ольги, она тоже засомневалась и даже успела расстроиться. Неужели они оба ошиблись и отдали пакет совершенно другой девушке?
– Оля, – он наконец-то решился озвучить свое невероятное предположение: – Неужели мы ошиблись и отдали пятьдесят тысяч совершенно постороннему человеку, а именно девушке… ха-ха-ха… в белой курточке и красном берете?
– Владимир Борисович, – пробормотала секретарша удушенным голосом, – но вы же сами… сами указали мне на нее…
– Оля, ну что ты заладила одно и то же, разве ты забыла, что я близорук? – застонал он от бессилия.
– Забыла… – призналась она честно.
– Ты хотя бы представляешь себе, какие это деньги?! – заорал он в трубку, не обращая внимания на то, что своим отчаянным криком привлекает к себе взгляды находившихся поблизости людей.
– Что теперь делать?! Где вы находитесь? Давайте встретимся… Владимир Борисович…
– Я на Павелецком. Сижу в зале ожидания и умираю. Все. Жду.
Ольга приехала. Бледная, достала из кармана фляжку с коньяком, дала Чагину выпить.
– Не может этого быть… – плакала она, отпивая после него из фляжки и даже не морщась. Ольга была красивой зрелой женщиной с умным лицом и добрыми глазами. – С чего вы взяли, что деньги не попали к этой… Алевтине?
– Мне сообщение пришло, на, смотри…
Ольга долго читала письмо, качала головой и шмыгала носом.
– Это ошибка… И трудно себе представить ситуацию, чтобы возле памятника Пушкину в тот момент находилась девушка, одетая точь-в-точь, как Алевтина. Разве что… это был план, и кто-то, удивительным образом похожий на Алевтину, надел ее одежду! То есть тот, кто запланировал получить деньги вместо нее…
– Я тоже подумал об этом. Представляешь, я позвонил по этому номеру, а трубку взял… следователь прокуратуры! Как тебе?
– И что?
Он выругался. Коньяк, смешавшись с кровью, побежал по жилам, придавая его поведению нервную развязность и желание быть грубым. К тому же Ольга была как раз тем человеком, с которым можно было вести себя естественно, не переживая за последствия (за что в глубине души он был ей чрезвычайно благодарен).
– Что будем делать? – Ольга достала платочек и промокнула размокшие ресницы. – Где искать этого двойника?
– Ничего не будем делать. Разве что постараюсь внушить себе, что этих денег у меня не было вообще. Только с таким чувством можно будет жить дальше. Подумаешь, пятьдесят тысяч…
– Но… Владимир Борисович?!
– А что, у тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет? Или ты думаешь, что человек, который расстарался, чтобы обмануть Алевтину и присвоить себе эти деньги, каждый день ровно в семь часов приходит к памятнику, чтобы вернуть их нам?
– Я думаю, что раскисать не стоит, а для начала надо попытаться встретиться с Алевтиной, чтобы удостовериться в том, что она действительно не получала этих денег. Мало ли кто мог взять ее телефон и отправить вам это сообщение? Да, конечно, мне с самого начала не понравилась ваша затея с передачей денег…
– То есть? – Он нахмурил брови.
– Да нет, я не в том смысле… Не то чтобы денег не надо было давать на лечение, нет… Просто я уверена, что вы сами должны были отдать ей в руки пакет. Тогда бы ничего такого не случилось. Я не знаю вашу свояченицу в лицо, но вы-то ее знаете отлично…
– А ты как будто не понимаешь, почему я так не сделал? Не понимаешь?
На них уже смотрели с любопытством. Скучающие пассажиры в ожидании своих рейсов – тоска. А тут такое развлечение!