Ладно, это неважно. Другое важно – что случилось? Почему Гелия скрутило так внезапно?
Впрочем, и с ответом на этот вопрос можно подождать. Сначала мальчишку надо согреть. И как можно скорее позвонить в «Скорую»!
Александра приподняла Гелия, но сразу поняла, что бесполезно и пытаться перенести его в дом. Худое тело налилось каменной тяжестью. Лучше укрыть потеплее, что-нибудь подложить под него. Хотя если дома брат, вдвоем они смогут его поднять и отнести на кровать.
Александра ринулась в темные, пропахшие сыростью сенцы. Оглушительно загрохотало ведро, которое она пнула сослепу. Наверное, его обрушил Гелий. Шепотом выругавшись, Александра подняла ведро и поставила на лавку. Потом ощупью нашарила дверь, которая своим ободранным обликом очень живо напомнила ей дверь птичек-старичков, соседей Влада, и потянула ее на себя.
– Эльдар! – крикнула встревоженно – и осеклась.
Он лежал на полу, прижавшись щекой к домотканой полосатой дорожке, кое-где исхоженной до дыр, и поза была настолько мучительная, изломанная, словно и его скрутил эпилептический припадок. Однако тело было недвижимо, а откинутая в сторону рука сжимала смятую бумажную пачку, на которой большими синими буквами было написано «Сiль поваренна кам'яна». И все вокруг было усыпано этой самой «сiлью», будто белым песком или крошками льда.
В первую минуту Александра решила, что Эльдар мертвецки пьян, и со злостью поняла, что на его помощь рассчитывать нечего. Но было что-то особенное в этой неподвижности его тела, в этом сосредоточенном, как бы искоса взгляде полуприкрытого глаза, в посинелых ногтях, вцепившихся в грубую бумагу упаковки…
Да, на помощь Эльдара рассчитывать было нечего. И ему тоже никто не мог теперь помочь.
Александра постояла, цепляясь за косяк, потом заставила себя шагнуть вперед. Рассыпанная соль противным мышиным писком запищала под ногами, и она с трудом удержалась, чтобы не броситься прочь сломя голову. Однако все же дошла до крашенной в белый цвет тумбочки, на которой стоял допотопный телефонный аппарат. Но, когда сняла трубку, гудка не последовало. Это был просто муляж, пустой корпус! И поэтому вызвать милицию и «Скорую» удалось не раньше чем Александра перекатила Гелия на матрас и укутала в одеяла (все это она сняла с двух железных кроватей, стоявших в горнице и маленькой боковушке), а потом, после безуспешных блужданий по Лапшихе, набрела, наконец, на висевший на столбе телефон-автомат. И вдобавок ко всему она не знала адреса братьев Мельниковых, так что убедить блюстителей порядка приехать удалось только со второго раза, когда Александра вернулась (едва не заплутавшись в закоулках и проулочках!), выяснила номер дома и название улицы, и сообщила адрес по телефону ноль два. После этого автомат вырубился – очевидно, сочтя, что для выходного дня уже вполне наработался. Так что вызывать «Скорую» пришлось милиционерам, которые, надо отдать им должное, приехали очень быстро: ведь отделение было в полукилометре отсюда, не больше.
Сначала увезли мертвого Эльдара, потом, наконец-то, Гелия – опять же в Пятую Градскую, хотя по «Скорой» дежурила сегодня какая-то другая больница. Александра рассказала про вчерашний случай на крыльце автодорожного техникума и убедила везти Гелия в Пятую.
Ей смертельно хотелось уйти: разболелась голова, да так, что даже говорить было мучительно.
Впрочем, много говорить и не приходилось. Едва сняв с Александры первый допрос, ее оставили в покое, хотя пока не позволили уходить, а велели вместе с понятыми (для этой роли пригласили испуганных соседей) сидеть в уголке комнаты и наблюдать, как проходит осмотр квартиры. И они вынужденно глазели на чужие вещи, вытаскиваемые на общее обозрение, на учебники Гелия, на анатомические атласы, которых почему-то очень много было у Эльдара, на медицинские инструменты совершенно загадочного вида, среди которых особое внимание привлекла какая-то блестящая стальная штучка, напоминающая не то большой пистолет, не то маленькую дрель, только без длинного шнура.
– Во, я такую в сериале «Скорая помощь» видел, – весело сказал один из оперативников. – Лихо ею кости кромсают!
Эта штука называлась резаком и на самом деле была предназначена для вскрытия грудины при необходимости срочного прямого массажа сердца, ну и при операциях на сердце, конечно. Однако Александра промолчала, не стала уточнять: ну какая разница, в самом-то деле? Вообще весь этот осмотр – чистая формальность, потому что о причине смерти Эльдара во всеуслышание возвестил молоденький, а оттого очень гордый своей догадливостью эксперт-криминалист. Чуть войдя и взглянув на соляные россыпи, он с видом многоопытным и усталым от однообразия жизни воскликнул:
– Опять селитра!
Итак, в пачке «Сiли кам'яной» оказался нитрат калия, который обычно применяется в качестве садово-огородного удобрения. Как, каким образом селитра оказалась упакованной в фабричную оболочку, из которой она и попала в свежесваренный Эльдаром борщ, – неведомо. Наверное, «сiль» была куплена буквально сегодня, в крайнем случае – вчера, и теперь милиции предстояла нелегкая задача: отыскать магазин, торгующий ядом.
Понятые немедленно начали клясть на чем свет стоит коммерческую лавчонку, в которой покупала продукты вся Лапшиха, и требовать, чтобы опергруппа сию минуту отправилась арестовывать хозяина, который как раз достраивал второй этаж над своим домом, и теперь понятно, откуда у него такие деньжищи!
На плите стояла еще горячая кастрюля. Очевидно, Эльдар решил пообедать, не дожидаясь брата, и это спасло Гелию жизнь… На столе – наполовину пустая бутылка водки. Алкоголь только усугубил отравление. Почуяв опасные симптомы, Эльдар – он ведь все-таки был медик, патологоанатом! – заподозрил, в чем дело, схватил пачку, но никого не успел позвать на помощь, никому не успел сказать, что умирает. Однако о причинах своей смерти все же смог предупредить…
– Такое на дачах сплошь да рядом случается, – авторитетно объяснил эксперт тупо молчавшей Александре, к которой он, неизвестно почему, проникся доверием. – Особенно среди пенсионеров, у которых уже мозги набекрень. Селитра – она гораздо менее соленая, чем настоящая соль. Ну и солят, солят люди свое кушанье, а когда спохватятся, уже всё, поздно – смертельная доза! В течение часа человек умирает, а то и быстрее, особенно когда мозги водярой затуманены.
Конечно, все произошло именно так, а как же иначе? Бытовое отравление, типичный случай! Но почему, почему не шли у Александры из головы слова Кости Виноградского о «преподавателе из автодорожного техникума Ростиславе», который приехал на черном джипе и выспрашивал о сбежавшем из больницы Гелии?..
Да нет, ерунда! Гелий всех обвел вокруг пальца со своим адресом, Ростислав никак не мог за ним проследить. Да и зачем, ради господа бога, зачем ему убивать какого-то там судмедэксперта Эльдара Мельникова?
Зачем? А не затем ли, что именно этот судмедэксперт составлял акт о смерти Карины и лишь в его власти было, указать там все открывшиеся ему подробности или опустить что-то?
Предположим, Ростислав сначала убедил Эльдара о чем-то промолчать, а потом тот вышел из повиновения, начал грозить, шантажировать – и поплатился за это?
Александра не выложила эти свои подозрения следователю только потому, что они пришли ей в голову уже по дороге домой.
Господи, как быстро промелькнул день! Уже сгустились сумерки. Конец ноября и декабрь – самое тяжелое время. Глухая тьма после четырех, мир как бы теснится вокруг тебя и давит со всех сторон, ветер бьет в лицо колючим снежком, а скроешься от него дома, он тоскливо завоет под окошком, будто бродячий пес, изнывающий от того же одиночества, которым томится твоя душа…
Александра заставила себя усмехнуться. Этот пес должен быть не только бродячим, но и летучим, чтобы ухитриться выть под окошком четвертого этажа.
Натужный юмор помог мало – настолько мало, что Александра вдруг привалилась лицом к своей двери, ощутив, что пропали все силы. Вдобавок снова подкрался страх. Страшно было повернуть ключ, войти в квартиру. Понимала, это – сущий бред, но не могла отделаться от мысли, что, войдя, увидит труп.
Боже ты мой, сколько людей вокруг нее погибло за последний месяц! Сколько раз подступала смерть – так близко, что в глаза смотрела. Но это все была чужая смерть. Или она только притворялась чужой, а нынче вечером вдруг сбросит маску – и…
Наверху послышались чьи-то шаги, кто-то спускался по лестнице, и Александра рывком повернула ключ, подхваченная ужасом, влетела в квартиру, стукнула по выключателю, торопливо задвинула щеколду.
Шаги миновали ее дверь и затихли внизу.
Прижимая руки к сердцу, Александра огляделась.
В коридоре пусто. Никаких трупов. Но это еще ничего не значит, надо осмотреть всю квартиру.
Изредка взмахивая руками, словно гипотетические трупы должны были не валяться на полу, а мотаться по воздуху, будто налетевшая от соседей моль, Александра осторожно двинулась на кухню, как вдруг зазвенел телефон.
Прижимая руки к сердцу, Александра огляделась.
В коридоре пусто. Никаких трупов. Но это еще ничего не значит, надо осмотреть всю квартиру.
Изредка взмахивая руками, словно гипотетические трупы должны были не валяться на полу, а мотаться по воздуху, будто налетевшая от соседей моль, Александра осторожно двинулась на кухню, как вдруг зазвенел телефон.
Александру шатнуло к стене, и несколько мгновений она стояла, не решаясь поднять трубку, почему-то убежденная, что это звонит Ростислав.
Нет, а вдруг Влад?
Рванулась к телефону:
– Алло! Алло!
– Саша, слушай, немедленно приезжай, – прорвался сквозь хрипы в трубке незнакомый мужской голос.
Не Влад. Но и не Ростислав.
– Кто это?!
– Да я, Костя! Виноградский!
– Откуда ты звонишь? – глупо спросила Александра.
– Угадай с трех раз! – рявкнул он так, как никогда не позволял себе прежде. – Немедленно приезжай! У нас тут тяжелораненый, который все время твердит твое имя.
– Какое?
– Спятила? – еще более грозно рявкнул Костя. – Александра Синцова! А что, тебя уже иначе зовут? Он тебя зовет, он в очень тяжелом состоянии. Приезжай немедленно!
– Кто он? – наконец-то очнулась Александра и выкрикнула отчаянно, с трудом владея дрожащими губами: – Неужели Влад?!
– Какой еще Влад? – почему-то обиделся Костя. – Помнишь, я тебе утром говорил про некоего Ростислава?
Помнила ли она!
– Ну и что?
– Это он, Ростислав Казанцев! Это он ранен, он тебя зовет! Приезжай! Все, мне пора на операцию!
Гудки в трубке…
Несколько мгновений Александра незряче смотрела на трубку, потом осторожно опустила ее на аппарат. Та почему-то никак не хотела лечь на свое место, и Александре стоило некоторых усилий понять, что у нее просто-напросто трясутся руки. Наконец, с трубкой удалось справиться. Александра подошла к плите, взяла чайник и начала пить прямо из горлышка крупными, неуклюжими глотками, от которых заболело горло.
Значит, его фамилия Казанцев…
Вышла в коридор и уставилась в зеркало, висящее на стене.
Собственное лицо поразило бледностью и показалось чужим – из-за прежде не свойственного ему девчачьего, испуганного выражения. Потом лицо в зеркале вдруг часто заморгало, сморщилось. Александра зажмурилась, пытаясь сдержать слезы, но они все-таки пролились – едкие, жгучие, мучительные. Она громко всхлипнула – и сжалась, словно от удара, когда за стеной вдруг раздалась громкая музыка.
Это уже были, конечно, галлюцинации: ведь «Батяня-комбат» орал в квартире Сереги Володина, а Серега пока еще не вернулся из Чечни.
Александра зажала уши. Музыка каким-то образом находилась в связи с фантасмагориями последних дней, она была такой же нелепостью, как смерть Карины, духота подвала, в котором держали Александру, ненависть мачехи, необъяснимая злоба Влада, чириканье старичков, сидящих на диване. Такой же нелепостью, как мрачные, провалившиеся глаза Эльдара – и его же косой, мертвый взгляд. Как эпилептические припадки Гелия. Как слежка Ростислава – и его объятия на непоправимо испорченном диване…
И вершиной всего этого нагромождения нелепостей был звонок Кости Виноградского, сообщение о том, что Ростислав ранен и в бреду повторяет одно имя: «Александра Синцова…»
А может быть, Костя, как обычно, чего-то не понял? Может быть, Ростислав зовет не Александру, а Карину Синцову?
Говорят, у злодеев перед смертью иногда возникает неодолимая потребность – испросить прощения у своих жертв. Как говорится, любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас. А как насчет того, чтобы любить убивающих вас?
Она отперла дверь и вышла за порог, еле передвигая усталые ноги и стараясь ни о чем не думать.
В самом деле, надо поспешить. Может быть, она еще успеет спросить Ростислава… О чем? О самом главном, конечно! Которая из сестер больше пришлась ему по вкусу!
Слезы опять полились – медленные и такие изматывающие, что Александра едва ли соображала, куда идет. И минуло несколько минут, прежде чем она сообразила, что побрела не налево, на Белинку, на трамвай, а повернула к Студеной, чтобы пройти к Пятой больнице напрямик. И впереди уже засветились огни многоэтажек на улице Горького, когда Александра поняла, что приближается к тому самому месту, где погибла Карина.
На перекрестке Ванеева – Республиканская, который Александра частенько переходила, направляясь на свой участок, на одном из деревьев висел пластмассовый венок. Здесь машина когда-то сбила неосторожного пешехода: венок был чьей-то памятью об этой смерти. Такие же венки Александре приходилось видеть и на других опасных перекрестках, и как-то раз она даже подумала, что, уж если лишена возможности приезжать в Сергач и класть цветы на могилу сестры, было бы уместно повесить такой же венок на стенку дома на углу Студеной и Горького. Подумала – но не только не сделала этого, а вообще старалась подальше обходить роковой перекресток, выбирая самые дальние пути, только бы не оказаться здесь. И вот – оказалась…
Она стояла на обочине и смотрела на черную, наскольженную ледянку, чувствуя, как дрожат ноги. Глупо, она слишком устала, чтобы тащиться в больницу пешком. Остановка в десяти метрах, только Студеную перейти. Ну так надо решиться – и перейти!
Александра посмотрела вдоль улицы Горького. Да, вон мигают огоньки – приближается троллейбус или автобус.
Спустила ногу с тротуара, ступила на лед. Шаг, еще шаг. Да ничего, не так уж и страшно, это просто самовнушение.
И вдруг, ни с того ни сего, она удивилась: «Почему Костя называл меня Сашей, а не Алькой?»
Что-то привлекло ее внимание, какое-то движение. Глянула направо – и увидела черный автомобиль, стремительно летящий на нее с горы.
* * *Офис Полозовой располагался на первом этаже бывшего Дома моделей, теперь превратившегося в обычный многонаселенный бизнес-курятник, где фирмы по продаже компьютеров или видеокассет соседствовали с конторами, торгующими канцтоварами, женским бельем, со страховыми фондами или кулинарными цехами. Карина мельком улыбнулась знакомому охраннику, который задумался в своей будочке, безуспешно пытаясь осознать, что именно он охраняет и от кого, и прошла по длинному облезлому коридору. А вот и знакомая дверь с претенциозной вывеской: «Модельное агентство «Евгения».
Да ради бога! Евгения так Евгения!
Карина набрала побольше воздуха и, сделав лицо лопатой, как советовала Женя, толкнула дверь.
Она еще не знала, что почувствовала бы и как повела бы себя, окажись просторный зал, по обыкновению, заполнен девчонками, отрабатывающими походку, или примеряющими новую коллекцию, или вообще проходи тут съемка для какого-нибудь «Вога», «Космополитена» или хотя бы «Нижегородского рабочего». Однако зал был пуст, абсолютно пуст, и Карина уже решила было, что Полозова ушла, забыв запереть офис, как вдруг увидела: в дальнем конце зала приоткрыта дверь, ведущая в персональный Женин кабинетик.
Карина на цыпочках вошла в зал, прикидывая, удастся ли забрать сверток с туфлями из во-он того дальнего шкафа – и смыться незамеченной. А может, лучше объявить о своем присутствии? Если Женька выглянет и застанет ее у шкафа, может получиться очень глупо.
С другой стороны, с Полозовой ведь станется выгнать ее отсюда в три шеи и не отдать туфельки. Просто из вредности, ни по какой другой причине, ведь Каринины туфли велики субтильной Полозовой минимум на три размера.
Нет, лучше втихаря… Может, там и нету никого, в кабинетике-то.
Карина на цыпочках сделала несколько шажков по изрядно потертому линолеуму. Еще немного, еще чуть-чуть. Вот и шкаф. Только бы дверца не скрипнула… Отлично! Грабить, оказывается, совсем нетрудно. Если честно – раз плюнуть.
Она уже развернулась, чтобы уйти – так же незаметно, как пришла, – но вдруг из кабинетика донесся звон разбитого стекла, потом злой матерок, громко выкрикнутый Полозовой, а потом – столь же громкое рыдание.
Карина замерла, косясь через плечо и нервно поводя ноздрями. Остро пахло коньяком, такое впечатление, что вылилась чуть ли не целая бутылка. Но неужели поэтому Женька рыдает так отчаянно?
А, не ее это дело!
Карина подавила ненужное сочувствие, вдруг всколыхнувшееся в груди, и шагнула к выходу, как вдруг за спиной послышался нетвердый оклик:
– Кто это?
Наверное, не надо было оборачиваться. Сделать лопатой вдобавок ко всему прочему еще и спину – и топать дальше. Но дернул же черт…
Женька Полозова стояла в дверях, цепляясь обеими руками за косяк, словно ноги ее не держали, и, сильно щурясь, вглядывалась в Карину:
– К-кто там? К-кто это? Вы ко мне-е?
Она была пьяна вдрабадан, и, хотя Карина знала, что бывшая директриса нередко прикладывается к рюмке, здесь пахло уже не рюмкой, а как минимум бутылкой.