Если вы решили ответить на просьбу и дать денег, внутренне попрощайтесь с этими деньгами навсегда. Просто скажите: «Не парься – отдашь, когда разбогатеешь» или «Не надо отдавать, когда буду помирать от голода, обещай налить тарелку супа». Тогда вам не будет бесконечно обидно, что вас обманули, а человеку, который у вас одолжил, не будет стыдно, что он не может отдать. А он наверняка не сможет, хотя и тешит себя надеждой, что обязательно это сделает.
8. Каждую минуту будьте готовы остаться без денегДеньги – удивительная вещь. Когда их нет, вы довольствуетесь малым, радуясь каждой копейке. Когда их становится много, вы перестаете их считать, а ваши потребности каким-то мистическим образом вырастают до невероятных размеров. «Ну как я жил в тридцати метрах? Мне и в ста теперь тесно. Как я умудрялся обходиться без ежемесячных походов в приличные рестораны, без поездок в Лондон за вещами, без водителя и без массажиста, выписанного из Таиланда? Как я сам убирался и складывал свои рубашки? А кто носил их в химчистку?» К деньгам привыкаешь мгновенно. Они будто были всегда. И будут. Что вам истории про мгновенно потерявших все свое состояние – все они не про вас. Это по-настоящему опасная иллюзия. Попробуйте ежемесячно проделывать нехитрое упражнение: представляйте себе, что вернулись обратно в свою однушку, что ездите 40 минут на метро до работы и на море сможете побывать не раньше чем через год. Как вам? Если нормально, то можете и дальше покупать постельное белье за €1000. Только будьте честны с собой (ведь на самом деле вам кажется, что эти черные дни никогда не вернутся). Также посчитайте, сколько вы тратите в месяц, и откажитесь от части трат. Одним махом. Урежьте свой бюджет вдвое. Вы увидите, сколько ненужного вы покупаете и сколько тратите на ерунду. Это не спасет вас от бездны отчаяния, в которую вы провалитесь, если деньги покинут вас, но поможет потом собрать себя в кучу и жить дальше.
И помните, деньги – это ваш ресурс, ваша возможность совершить по-настоящему прекрасные поступки, помочь тому, кто действительно в них нуждается, и прожить жизнь, оставив после себя хорошие воспоминания, а не кровавый след.
Пересадит кожу с попы на лицо Пластический хирург Дмитрий Мельников о 60-летних девушках, пришитых пенисах и мужском лицемерии
Резать или не резать? Главный редактор ВОС расспросила пластического хирурга Дмитрия Мельникова о радостях и тяготах его профессии.
ВОС: Как-то вы неожиданно выглядите для…
Дмитрий Мельников: Вот! Ну да. А вы вообще знаете что-нибудь про меня?
ВОС: Пока ничего про вас не знаю.
Д. М.: Я доцент кафедры пластической хирургии Первого меда, который через дорогу на «Фрунзенской», кандидат медицинских наук, работаю в трех-четырех клиниках, занимаюсь этим уже лет семь.
ВОС: А сколько вам лет?
Д. М.: Стандартный вопрос, который все задают. Мне 29 лет.
ВОС: А сколько лет вы занимаетесь тем, что режете женщин?
Д. М.: Режу женщин?
ВОС: Ну вы же их режете. Или не всех?
Д. М.: Какая жесть, прекратите. Я очень люблю свою профессию, для меня это не резня.
ВОС: А что? Искусство?
Д. М.: Нет, это клише. Конечно, это не искусство. Слушайте, это банальная штука. Когда ты говоришь, что ты пластический хирург, тебе отвечают: «А-а-а, ты режешь грудь» или «Ты режешь телок». У нас в России люди не знают, что это, просто не понимают.
ВОС: И что же это?
Д. М.: Это очень серьезная специальность, которая включает в себя реконструктирование, эстетическую хирургию. То есть, с одной стороны, мы режем телок, с другой стороны, мы помогаем людям после ожогов, аварий. Это как раз называется реконструктированием. Мое направление – рак молочной железы.
ВОС: После операции вы восстанавливаете грудь? Я слышала, что иногда имплант не приживается.
Д. М.: А здесь фишечка заключается в том, что у нас в стране эти операции делают те, кто их не должен делать.
ВОС: Почему?
Д. М.: Не знаю, государство такое. У нас онколог делают мастэктомию, убирают железу, назначает химиотерапию, делает реконструкцию, то есть он в своих руках сосредотачивает все. А совершенно очевидно, что человек не может быть хорош во всем. Никак теоретически. Потому что любая операция в пластической хирургии, любая в целом, внешне очень простая, технически. И все думают: «Господи, что там такое? Протез поставил, и все». А на самом деле она состоит из множества нюансов, мелочей, которые формируют результат. То, что ты обещаешь, то, что ты планируешь, как это будет выглядеть, как раз таки зависит от того, как ты будешь играть с этими мелочами.
ВОС: Как можно что-то обещать? А если вы не сдержите слово?
Д. М.: Ну, с высокой степенью вероятности можно что-то обещать.
ВОС: Обещать с высокой степенью вероятности нельзя…
Д. М.: Гарантировать нельзя, обещать можно. Консультация у меня занимает не меньше часа, потому что это общение с человеком. Не существует универсального подхода, для каждого ты ищешь что-то, что его или ее удовлетворит. Можно взять десять девушек, которые идут на банальную операцию по увеличению груди, и у каждой будет разная мотивация. Для меня очень важно понять, почему они это делают.
ВОС: Перечислите десять мотиваций, почему надо увеличить или изменить форму груди.
Д. М.: С ходу? Потеря объема после родов, непосредственно маленький размер молочной железы, асимметрия сосков, асимметрия объема молочных желез, растянутый кожный чехол…
ВОС: Растянутый кожный чехол – это скорее относится к послеродовой деформации…
Д. М.: Ну, это не совсем деформация. Это, с одной стороны, потеря объема, с другой – птоз груди, опущение груди.
ВОС: Говорят, у меня птоз верхнего века.
Д. М.: Птоз верхнего века – это врожденное заболевание.
ВОС: Почему заболевание?
Д. М.: Птоз верхнего века – это врожденное заболевание, а опущение верхнего века – это возрастное состояние. Это разные вещи.
ВОС: У меня с рождения так.
Д. М.: Ну, значит, слабые мышцы и апоневроз растянут немножечко. Это врожденное.
ВОС: Мне так нравится.
Д. М.: Я вас умоляю. Нравится – слава богу. Это стандартная опять же ситуация, поймите, когда приходят к нам девушки на консультацию и говорят: «Чё со мной сделать?» Я говорю: «Ничего». Она: «Почему?» Потому что когда вы придете с конкретной проблемой – вот это не нравится, вот это беспокоит, – мы постараемся это как-то решить. Причем очень важно понимать, чтобы у человека были реальные ожидания. Моя задача это выяснить.
ВОС: Что значит «реальные ожидания»?
Д. М.: Чтобы она понимала, что мы можем, а что мы не можем сделать. Потому что существуют пациенты и пациентки, которым кажется, что они пришли к волшебнику. Мы сейчас щелкнем пальцами, и сразу жизнь наладится, проблемы все исчезнут и так далее. А этого практически никогда не происходит. Очень важно этих пациентов отсечь. Я не гонюсь за какими-то фантастическими заработками и не стремлюсь заработать все деньги мира. Я в этом смысле не алчный. Мне гораздо проще получить удовольствие от того, что я сделал, и это лучше для меня.
ВОС: То есть вы хирург?
Д. М.: Я хирург.
ВОС: Я просто пытаюсь рассмотреть ваши руки.
Д. М.: Некрасивые, пальцы толстые.
ВОС: То есть вы про всех все знаете, а про себя уже ошибаетесь. А что это за шрамы?
Д. М.: А это не важно.
ВОС: А мне кажется, что это как раз важно в нашем интервью.
Д. М.: Нет, совершенно.
ВОС: Было радостно или плоховато?
Д. М.: Другая ситуация, я вам не отвечу. Может быть, в другой ситуации, когда мы с вами встретимся. А касательно всех этих вещей наших вы меня достаточно смутили вопросами.
ВОС: Вы же сказали, что они стандартные, как я могла вас смутить.
Д. М.: Нет, своим напором.
ВОС: Я судорожно подыскиваю нестандартные вопросы, чтобы как-то вас порадовать. Вы так быстро говорите, что почти все рассказали.
Д. М.: Я только начал. Я могу разговаривать на эту тему часами, я люблю это больше жизни.
ВОС: Вы разговариваете во время операции?
Д. М.: Я хирургией занимаюсь, соответственно, я могу рассказывать о том, чем я занимаюсь, часами.
ВОС: Вы несколько раз упомянули слово «девушки». То есть какая-то вилка по возрасту или вы 60-летних называете девушками?
Д. М.: Ну, глобально да.
ВОС: То есть приходит к вам такая попиленная жизнью, измотанная неудачами тетя лет сорока. И вы ей говорите: «Здравствуйте, девушка». И ей так хорошо сразу.
Д. М.: Ну, могу и так. В большинстве своем консультация – это психотерапия в какой-то степени. Операция не решает проблемы…
ВОС: Что? Что такое психотерапия?
Д. М.: Ты общаешься с девушкой, дамой, женщиной – не важно. Понимаешь, почему она замыкается, ты пытаешься понять, в чем проблема, почему она пришла к тебе, почему она хочет сделать операцию. Потому что огромное количество примеров, могу рассказать. Пришла пациентка, которая была крайне неудачно прооперирована, причем раз пять или шесть. Мы пытались как-то восстановить, в божеский вид привести то, с чем она пришла. В итоге мы сделали три-четыре операции, и потом она начала приходить с просьбой изменить какие-то вещи, совершенно невидные на фоне того, что она перенесла.
ВОС: Например?
Д. М.: Ну, ямки у нее там остались какие-то после липосакции на ноге, вот она просила их убрать. Я ей сказал, что мы можем заняться удалением этого всего, но игра не стоит свеч. Лучше мы вряд ли сможем сделать. А зачем? В какой-то момент достигается доверие между пациентом и врачом и выясняется, что она, например, 40-летняя девушка, которая живет с мамой, у нее огромные проблемы с личной жизнью. У нее был мужчина, который ее бросил совершенно ужасным образом, и она не может никак прийти в себя. Для нее эти операции, попытки изменить свое тело – это какая-то сублимация того, что происходит в ее жизни. И я ей сказал: «Не ищите его, вы можете зайти в поисках совершенства своего тела очень далеко. Но тело не главное, самое главное – это то, что у вас в голове происходит».
ВОС: Вы сказали, что занимаетесь одновременно психотерапией, и сказали, что тех, кто приходит по незначительным для вас причинам, вы отговариваете, потому что не стремитесь к деньгам.
Д. М.: Я не могу сказать, что я их отговариваю.
ВОС: У психотерапии всегда есть определенная цель. По большей части есть определенный результат. То есть человек приходит с проблемой, в идеальном случае он должен для себя эту проблему решить. Если вы понимаете, что встречаете человека, который путем контроля за своим телом пытается проконтролировать жизнь, что вообще-то является вполне популярной историей, то результат должен быть от вашей терапии. Вы же не можете сказать, что не делаете ей операцию, потому что она живет с мамой, когда там ее трахал какой-то дядя, – что она будет делать с этим знанием? То есть вы ее подкопали, и она вот с этим пошла. У вас есть в арсенале какой-то психолог, к которому вы можете ее направить?
Д. М.: Есть психологи, психиатры. Безусловно, мы с ними работаем довольно тесно, мы их перенаправляем туда. Когда я говорю, что я занимаюсь психотерапией, это не значит, что я занимаюсь психотерапией, я не психотерапевт, у меня нет диплома.
ВОС: Просто вы назвали свою работу отчасти…
Д. М.: Отчасти да. Ты общаешься с пациентом, ты должен понять, зачем он это делает, для чего, какая мотивация. Потому что любая операция – реконструктивная, пластическая, эстетическая – завязана на самовосприятие пациента.
ВОС: Да, это понятно. Мне кажется, что любой запрос на пластику, кроме реконструктивной, является на самом деле проблемой невротического характера. Потому что даже при обвисшей груди, живя с любящим мужчиной, она родила троих детей, и вот ей не нравится, просто ей…
Д. М.: Почему, если мужчина любит и ему все нравится?
ВОС: А при чем здесь мужчина? Невозможно женщину аффилировать к мужчине. Вы себя четко можете привязать к какому-то мужчине? Я очень сомневаюсь. Женщина смотрит на себя в зеркало и не привязана к мужчине, даже если мужчина может говорить: «Супер, класс, я тебя люблю такой, какая ты есть, мне по фигу, какая у тебя грудь».
Д. М.: Да, вы правы. Мужчина говорит что-то любя, он привык к этой женщине, он не может просто взять и сказать: «Здорово, если бы ты что-то изменила». Говорит: «Да, нет, я тебя люблю, не нервничай, все хорошо». Но вопрос: является ли это правдой? Это очень сложная тема. Любая женщина смотрит на себя в зеркало, и она хочет выйти в купальнике на пляж, и ей приходится заматывать эту грудь и складывать в чашечку бюстгальтера. Она знает, что есть возможность поставить имплант и получить форму, почему бы и нет? У нее реальные ожидания, она знает, на что она готова пойти, знает, какую цену готова заплатить в плане рубцов и прочее. Это пациентки, которые составляют 70 % в нашей практике. Очень мало пациентов 18–19-летнего возраста, которые приходят и говорят, что хотят грудь побольше, чтобы мужчины на них смотрели. Таких не очень много, на самом деле. Большая часть – это абсолютно адекватные, причем я не могу сказать, что у них там всех какие-то психологические проблемы, нет, ну, безусловно, есть, они у всех есть. Но в данном случае операция может каким-то образом помочь эту проблему решить. Они будут воспринимать себя лучше.
ВОС: Давайте попробуем соскочить с темы женской груди. Какие есть еще запросы?
Д. М.: Сейчас много людей оперируются, чтобы сменить пол. Людей много, у нас две-три операции в неделю проходят. Причем больше меняют так, что женщины становятся мужчинами, процентное соотношение примерно 10 к 1. Это достаточно часто встречающаяся проблема.
ВОС: Давайте сначала про механику. Вы удаляете грудь и пришиваете член?
Д. М.: Я не смогу объяснить вам механику. Потому что каждая из операций дает какой-то эффект.
ВОС: Не, я не про эффект. Про то, что вы делаете, чтобы изменить пол. Вы отрезаете грудь и что-то там пришиваете туда?
Д. М.: Не забегайте вперед. Я вам объясню. Когда человек меняет пол, он проходит этапы трансформации. Первый – это замена документа. Второй – это комиссия, много нюансов юридических. Следующий – мастэктомия, то есть убирается железа. Некоторые люди на этом останавливаются, они заводят семью вполне полноценную, с женщиной живут. Женщины, которые становятся мужчинами, зачастую гораздо больше мужчины, чем мужчины, которые родились такими по полу, номинально, со всеми вторичными половыми признаками. Если они хотят идти дальше, то это гистерэктомия, удаляется матка, а финальное – это воссоздание какого-то аналога полового органа.
ВОС: Какого?
Д. М.: Ну, как вы понимаете, невозможно воссоздать полностью идентичный половой орган у женщины, у которой его нет просто.
ВОС: А что вы туда пришиваете, из чего это делается?
Д. М.: Много методик существует, начиная от исторических, когда использовалась такая техника, которая называлась «филатовский стебель», когда выкраивается кожный лоскут на двух мышцах. С этим много проблем, медицинская наука не стоит на месте. Сейчас забирают фрагмент широчайшей мышцы спины, делается разрез, забирается фрагмент, это авторская методика у нас такая есть, я пытаюсь ее сделать популярной.
ВОС: Неплохой размер вы показываете.
Д. М.: Минимум 18 просят.
ВОС: Им кажется, что при меньшем размере меньше удовольствия?
Д. М.: Тут не стоит вопрос полового акта, здесь все гораздо тоньше. Большинство не использует созданный неофаллос по прямому назначению.
ВОС: То есть это просто там существует в каком-то виде?
Д. М.: Это не там существует. Берется мышца, мышца сворачивается в трубочку, здесь кожный покров, она фиксируется вокруг кости, берется нерв, нерв сшивается…
ВОС: От нее же, из ее спины?
Д. М.: Нет, там специальный пучок, и из него сосуды, мышца же кровоснабжается, она пересаживается полностью. Начинает питаться, через некоторое время происходит аналог сокращения. Для многих это нужно, например, чтобы они плавки могли надеть. Для них это символ мужественности. Но это все не выглядит абсолютно идентично. Это опять же к вопросу того, что мы не кудесники.
ВОС: Вопрос: а если вы там все зашиваете, то как…
Д. М.: Клитор остается. Все продумано.
ВОС: Ну это же не очень удобно, да?
Д. М.: Тут уже не стоит вопрос, пациенты приходят, говорят спасибо.
ВОС: Вы их не отговариваете?
Д. М.: Ни в коем случае. Если есть диагноз «транссексуализм», если есть заключение психиатра, то эта операция направлена на то, чтобы социально адаптировать этого человека и спасти его. В данном случае это не блажь. Ну, опять же вопрос с мотивацией и с тем, насколько это аффилировано с психикой человека. Причем моя специализация в основном грудь. Мы сейчас провели очень интересное исследование. Суть заключается в том, что большинство девушек сейчас асимметричны, они кривые, сколиоз сейчас у 90 % девушек. Разница в углах. Лечат ли пациента в школе, если у нее значение угла выше 40? А первая и вторая стадии – это незаметно. Понятно, что все девушки перед зеркалом позируют и не сверяют пропорции. Она приходит к тебе на операцию, ты ставишь ей протезы, при условии, что у нее там все соотношения сохраняются. Но ты ей не говоришь при этом, что у нее сколиоз. Она приходит потом и спрашивает, что это такое.