Благородный Грянух де Гразз, приготовившись поразить врага во время поединка, удивленно вскрикнул, когда меч в его руке развалился на куски и на землю посыпался рыжий пепел.
Золотые вставки исчезли, и фамильный клинок стал просто набором кусков металла. Ну а враг, еще более благородный, чем Грянух де Гразз, подло использовал благоприятный момент. Куда менее фамильный и более дешевый клинок вонзился в плоть, и одним благородным господином в Ква-Ква стало меньше.
Гномье Эхо парило над городом, выискивая, куда бы вонзить невидимые щупальца, и ощущало недовольство по поводу того, что золота осталось не так много.
Заклинание потихоньку начинало задумываться о серебре.
Одно из мест, куда Гномье Эхо ни за что бы не заглянуло, располагалось на улице Старых Богов. Внешне оно выглядело как самая обычная таверна и выделялось благодаря тому, что над ее дверью висел громадный меч, переломанный у рукояти.
Называлось заведение, как и следовало ожидать, «Сломанный меч».
Прославленный аэд Умер наткнулся на него совершенно случайно и решил, что это неплохое место для того, чтобы сделать из него храм муз. Ну а заодно заработать немного денег.
Он толкнул дверь и оказался в небольшом, уставленном столиками зале. В очаге ревел огонь, за стойкой шевелился некто высокий и мощный в кожаном фартуке поверх голого торса. Негромко переговаривались посетители. На табурете в углу дремал тролль, и это было странным.
Обычно каменных громил в человеческие заведения не пускали, да они и сами не очень-то туда стремились.
– Кхгм-хм! – громогласно прокашлялся Умер, а потом как следует врезал по струнам. – Над миром восстали великие грозные боги! Героев направить на праведный путь они все устремились! Наполнить сердца их отвагой и подвигов жаждой! И первым попался им мощный…
За одним из столиков песня вызвала оживленный разговор.
– Что за ерунда? – сказал некто, укутанный в черное так, что не было видно даже кончиков пальцев. – Не помню я, чтобы какие-то боги меня чем-то наполняли. Вздумай они сделать такое, я бы им руки поотрубал. Кхе-кхе.
– Чего ты хочешь? Это же певец, – не согласился некто, пахнувший как мешок ядреного чеснока. – Они должны красиво врать, им за это деньги и платят.
– Пусть не про нас врет, – пробурчал третий собеседник, усатый и морщинистый, в папахе и бурке. – Прихвостень мировой буржуазии. Ох, помню, как мы с такими в семнадцатом году поступали…
Умер разразился очередным четверостишием, после чего на него обратил внимание человек за стойкой.
– Эй, ты! – сказал он. – Ты что, скальд?
– Ээээ… конечно, – проговорил сбитый с песни Умер. – В смысле, аэд я, сладкозвучными песнями полный.
Имидж прежде всего – это он помнил отчетливо. Даже если тебя будут жарить на сковороде и прыгать вокруг с вилками, предсмертный крик твой должен быть исполнен гекзаметром.
Иначе ты не аэд, а просто графоман.
– Тогда иди сюда, – сказал человек за стойкой. – Сядь вот на этот табурет, возьми эти два бубля, выпей стопку и посиди тихо.
– Как же могу за молчание денег я взять, свою лиру предав подломерзко? – Тут рассудок взял верх над привыкшим к рифмам и аллитерациям языком. – Что? Вы хотите заплатить мне за молчание?
– Именно так, – громыхнул человек из-за стойки. – Знаешь, сколько песен выслушал каждый из нас?
– Э… нет. Сколько?
– Могу сказать за себя. Кхе-кхе. Пятьдесят пять тысяч шестьсот тридцать две, – важно сообщил закутанный в черное.
– И умножь на… – воняющий чесноком подсчитал людей в таверне, вычел певца, – пять. И зачем нам еще одна песня?
– Но откуда? Как? – Умер поплелся к стойке, по дороге сражаясь с профессиональной гордостью.
Та вопила, что за молчание денег брать нельзя. Но ей отвечало голодное брюхо, и замерзшие ноги в дырявых сандалиях, и пустой кошель, сиротливо льнущий к боку. И мнение их было единым – два бубля есть два бубля, и отказываться от них будет лишь придурок.
Или графоман.
– А вот так. – Человек за стойкой нацедил некой прозрачной жидкости в крохотный стаканчик. – Работа у нас раньше была такая – подвиги совершать, а потом про себя песенки слушать. Так что рифмованное вытье у нас в печенках сидит, но скальдов мы любим.
– Сырыми, – тихо уточнил усатый.
– На шавтрак, – добавил четвертый из сидевших за столом, бровастый и такой древний, словно собственный дух-предок.
Умер взял два бубля, убрал в кошель, потом схватился за стаканчик и вылил его содержимое себе в глотку. В первый момент он испытал желание заорать, затем понял, что не может. Показалось, что в желудок вонзили нечто острое, но это ощущение очень быстро пропало.
Вместе со способностью размышлять. Осталось только сидевшее на табурете тело.
– Настоящий скальд, – с уважением заметил человек за стойкой, звали которого Агрогорн Эльфолюбивый. – На выпивку крепок. Другой бы уже на полу валялся и маму звал, а этот сидит.
– А чего ты ему налил? – спросил усатый.
– «Варварского Топора».
Сидевшие за столиком дружно сказали: «О!»
В «Сломанном мече» собирались вышедшие на пенсию герои, так что выпивку тут подавали соответствующую, геройскую. В местном пиве растворялись гвозди и зубы, ну а крепкие напитки рекомендовалось употреблять только тем, кто мог пить соляную кислоту на завтрак.
«Варварский Топор», например, часов на восемь лишал пьющего головы.
– Ничего другого не осталось, – вздохнул Агрогорн. – И эти два бубля были последними. Даже и не знаю, чего буду делать дальше.
В молодости он прославился похищением эльфийских принцесс, но к старости остепенился и уже много лет владел «Сломанным мечом». Таверна не была слишком прибыльным делом, но позволяла неплохо развлекаться, частенько видеть старинных друзей, да еще и не тратить при этом денег.
Но в последние дни все пошло наперекосяк.
– Это все этот… кризис, кхе-кхе, – заявил Стукнутый Черный, самый скрытный герой Лоскутного мира, брившийся на ощупь и последний раз видевший собственное лицо лет сто назад, – и не простой, а эхо-гномический… Слышали, по всему городу золото начало пропадать?
– Воры совсем обнаглели, – проворчал Старый Осинник, некогда бесстрашный охотник на вампиров, а ныне – еще один геройский пенсионер.
– Это не они, – сказал Агрогорн. – Нечто странное происходит. Деньги просто исчезают. Без следа. Если бы их брали воры, они бы появлялись заново, в притонах, веселых домах, кабаках…
Герой – это не только наглая морда, большие мышцы и ничем не прошибаемая самоуверенность (хотя все это приветствуется). Это еще и умение ощущать, когда пахнет даже еще не жареным, а кипящим на сковороде маслом, и способность не обжечься в этом масле.
Герои могут совершать невообразимые вещи не потому, что сильны или ловки, а потому, что дружат с законами вероятности. Герои – инструменты воплощения того, что при обычных условиях воплотиться не может, и именно поэтому они нужны Вселенной.
Она ведь тоже хочет попробовать все варианты, а не только самые обычные и поэтому скучные.
И уход на пенсию тут ничего не меняет. Герой остается героем, даже если он надевает трусы поверх штанов, питается протертыми кашками и не может вспомнить собственное имя.
И в последние дни герои всеми печенками (а при геройской жизни их нужно не меньше трех) ощущали, что в Ква-Ква происходит что-то неестественное, неправильное.
– Крызыс… – пробурчал Старый Осинник, принципиально не признававший слов длиннее, чем «убить», «съесть» и «выпить». – В старые времена мы обходились без этих всяческих штучек. Представляете, вчера заглядываю в заначку, где храню золото, а там ничего нет.
– Совсем ничего? – удивился Чапай.
Забытый всеми Умер издал булькающий смешок и мягко сполз с табурета на пол. Никто не обратил на это внимания. Если после «Варварского Топора» не пошел дымок из ноздрей – значит, все нормально.
– Золота, в смысле. – Старый Осинник вытащил из сумочки на поясе дольку чеснока и, не очищая, бросил в рот. От профессиональных привычек порой очень непросто избавиться. – Только пыль какая-то. Куда это годится? Мы такого себе не позволяли. Уж если брали, то в открытую…
– И у меня ничего не осталось, – сказал Агрогорн. – А поскольку вы, паразиты, за выпивку редко платите, скоро я по миру пойду.
– Что?
– Што?
– Кхе-кхе?
Когда надо, старые герои могут быть впечатляюще тугоухими.
– Ну, значит, надо денег награб… – Чапай сделал над собой усилие, глаза его завращались, – заработать. Набег устроить или ограбить кого-нибудь.
За первую часть фразы Чапай заслуживал золотой медали «За раскованность мышления». Сама концепция заработка столь же чужда геройскому рассудку, как полеты – бегемотам.
И даже просто помыслить о ней – настоящий подвиг.
– Это мошно. – Брежен заерзал, распахнулся его плащ, и обнажились развешанные рядами на груди медальки. – Только далеко ташшитьшя, пока до нушной мештношти дойдешь, да и дует там.
И даже просто помыслить о ней – настоящий подвиг.
– Это мошно. – Брежен заерзал, распахнулся его плащ, и обнажились развешанные рядами на груди медальки. – Только далеко ташшитьшя, пока до нушной мештношти дойдешь, да и дует там.
– А если в городе?
Ну а за эту фразу Чапай удостоился всего лишь нескольких укоризненных взглядов.
– Нет, это не пойдет, – покачал верхней частью замаскированного организма Стукнутый Черный. – Придется убивать стражников, которые живут по соседству… А это, ну, как бы неприлично.
Герои печально вздохнули. В активной фазе карьеры они с приличиями никогда дела не имели, даже не знали, что это такое. Но, поселившись в городе, пропитались его тлетворным духом, узнали, что некоторые поступки бывают непристойными.
Хотя насчет того, какие именно, до сих пор иногда спорили.
– Тогда… если… – сказал Агрогорн, задумчиво тиская чугунную поварешку, – ведь когда мы грабили, люди отдавали нам деньги вроде бы добровольно… платили за то, что мы их пугали и убивали…
Слышно было, как в геройских головах с хрустом и потрескиванием вращаются заржавевшие вскоре после рождения извилины.
– Хххы… – вздохнул Стукнутый Черный, под балахоном которого, судя по жужжанию, заработал вентилятор.
– Надо понять, – продолжил хозяин «Сломанного меча», – за что люди будут отдавать нам деньги теперь… Чего мы умеем такого особенного…
Старый Осинник отхлебнул пива, выковырял застрявший между зубов крысиный хвостик и бросил его на пол.
– Коротко говоря: пугать и убивать, – сообщил он. – А если подробнее – резать стражу, врываться в святилища, истреблять чудовищ…
– Да, на этом много не заработаешь, – проговорил Чапай. – Если, конечно, не объявить тараканов чудовищами. Но их рубить саблей замучаешься, больно мелкие и шустрые.
– Вы кое-что забыли, – обвел приятелей взглядом Агрогорн. – Еще мы умеем спасать девственниц.
– Их в Ква-Ква не шлишком много, – хихикнул Брежен.
– А если, так сказать, расширить понятие «девственница» на тех, кто оказался в опасности?
Глаза героев остекленели.
Слово «девственница» они понимали однозначно – красивая, скупо одетая девица, лежащая на алтаре. В комплекте обычно идет тип с безумным взглядом и кривым ножом, облаченный в жреческую мантию. Но его достаточно отшвырнуть в сторону или быстро прирезать…
– На всех? – рискнул предположить Стукнутый Черный, самый настоящий интеллектуал среди героев. – То есть на старушек, собравшихся перейти улицу? На дамочек со сломанной мебелью? Кхе-кхе?
– На всех, кто готов заплатить нам денег, – веско сказал Агрогорн.
– Ооооо!
Этот вырвавшийся из нескольких глоток возглас полнили самые разнообразные чувства – недоумение, алчность и сожаление по поводу того, что на старости лет порой приходится заниматься всякой ерундой…
– Ладно, – шарики и ролики в голове Чапая все-таки встали в новое положение, – пусть так… но как клиенты узнают, что нас нужно звать на помощь? И как мы будем успевать вовремя? Город-то большой…
– Раньше мы всегда успевали. Никогда не опаздывали, – проворчал Старый Осинник, заскорузлости сознания которого могли позавидовать не стиранные месяц портянки. – Придешь, а вампир на месте… и золото…
– Это все технические вопросы, – сказал Агрогорн. – И мы будем решать их в рабочем порядке.
Он вышел из-за стойки, подтащил табурет и сел за стол к приятелям. Пять голов склонились друг к другу и принялись ожесточенно шептаться. Лежавший на полу Умер попытался затянуть нечто среднее между маршем и полькой, но быстро сдался.
В его сторону никто даже не посмотрел.
Мэр, тяжело кряхтя, залез в карету и уселся на обтянутое кожей сиденье.
Винтус Болт, Глагол Пис и Дубус Хром-Блестецкий расположились напротив. Дверца захлопнулась, свет в окошке померк, заслоненный могучим телом влезшего на подножку стражника, и карета поехала.
Прогрохотали под колесами камни университетского двора, послышалось почавкивание уличных луж.
– Э… довольны ли вы, господин мэр? – рискнул нарушить молчание советник.
– Еще не знаю, – ответил Мосик Лужа, внимательно глядя на магов-управленцев. – Вы что скажете?
– Позвольте. – Винтус Болт сделал умное лицо.
– Минуточку… – добавил Хром-Блестецкий, и дальше последовало множество связанных предлогами умных слов.
Мэр слушал молча.
– Ага, – сказал он, когда маги выдохлись. – Насколько я понимаю, посланцы во главе с послом скоро вернутся, и тогда все проблемы будут решены?
– Совершенно верно, – кивнул Винтус Болт, хорошо понимавший, что только такого ответа от него и ждут.
На самом деле он ошибался.
Настоящие проблемы еще даже не возникли.
Часть вторая
Переэль с достоинством кивнул покупательнице, а когда та удалилась, мысленно вытер со лба пот. Не каждый день удается сбыть лежалый крыжовник под видом карликовых арбузов.
– Куда лезешь, шляпа?! – рявкнул от соседнего прилавка Драный Фартук, в руках его появился топор.
Воришка, собравшийся прихватить один из горшков, ринулся прочь и скрылся в толпе.
– Хорошо ты его шугнул, – сказал Переэль.
– Толку-то? – проворчал гном, убирая топор. – Такое впечатление, что в Ква-Ква перестали варить еду. За день я не продал ни одного горшка. Ты представляешь? Впервые за много лет. Это кошмар!
– Представляю, – мрачно кивнул эльф. – Назгулы пробуд… хотя нет, они, скорее всего, тут ни при чем.
Сказать, что торговля на площади Изопилия шла вяло, – значило ей серьезно польстить. На самом деле она стояла, и даже не стояла, а лежала при смерти. Вместо привычного гомона и буйства жизни на рынке царило всего лишь вялое шевеление, покупатели были так редки, что за ними буквально гонялись.
Зато попрошаек и воров развелось, точно блох на собаке.
– Ага. – Гном вытащил из-под прилавка окованную железными полосами фляжку. – Так мы скоро по миру пойдем. Будешь?
– Нет.
Переэль знал, что во фляге настоянный на горном хрустале гномий самогон, и рисковать не хотел.
– Как хочешь.
Драный Фартук осторожно открутил крышечку, из горлышка вырвалось облачко черного дыма. Гном поднес фляжку к губам, но отхлебнуть не успел. Замер, выпучив глаза. Эльф проследил направление взгляда коллеги и обнаружил, что по рынку неспешно движутся Торопливые.
В их появлении на площади Изопилия не было ничего странного.
Чудными казались сами стражники. Во-первых, они были трезвыми, во-вторых, они шагали прямой, уверенной походкой, совсем не похожей на фирменное ковыляние Торопливых. В каждом движении скользила уверенность, осознание того, что они имеют право тут быть, и не просто быть, а применить силу и не встретить сопротивления.
Как у тигра, крадущегося по джунглям.
Словно у льва, идущего по саванне.
И еще они все немного напоминали друг друга – бледностью, худобой и чертами лица.
– Ого, – сказал Переэль, на миг потеряв невозмутимость истинного перворожденного. – Это кто же такие? И где наши старые знакомые?
Не то чтобы он сильно любил прежних Торопливых, небритых, ленивых, жадных и склонных к насилию. Просто они подходили к Ква-Ква, являлись его частью, точно такой же, как вонь, шум и колдобины на улицах.
– Вот уж не знаю. – Гном сделал глоток, и на мгновение его лицо стало цвета кирпичной пыли. – Но они мне не нравятся.
Стражники, как раз проходившие мимо лотка Драного Фартука, остановились.
– Употребление спиртных напитков во время исполнения служебных обязанностей лицом, связанным с торговлей, – проговорил тот из них, что был повыше остальных и носил шлем лейтенанта.
– Чего? – изумился гном, пряча фляжку.
– Карается штрафом в размере пяти бублей согласно Торговому уставу двадцать пять тысяч второго года, параграф пять, пункт «г».
– Какое «г»?
– Вы признаете себя виновным? А? – Лейтенант произносил слова четко и с таким напором, словно вбивал их в собеседника. И некоторые слова были ощутимо толще остальных.
Глянув в бездушные глаза стражника, эльф с холодком понял, что этот человек (человек ли?) способен с таким же ледяным равнодушием вколачивать в плоть гвозди.
– Чего?
– Я думал ограничиться Устным Предупреждением, но, учитывая Отрицание Вины, вынужден прибегнуть к…
Меж торговых рядов возник какой-то шум, несколько голосов завопили: «Грабят!» – и из толпы выскочил наряженный в лохмотья шустрый субъект с зажатым под мышкой поросенком. Субъект выглядел деловитым, поросенок – удивленным поворотом в своей судьбе.
Известный на весь рынок Слямз Хорек осуществлял акт экспроприации.
Лейтенант потерял интерес к гному.
– Схватить! – рявкнул он, и остальные пятеро Торопливых рванули с места.
– Ха! – Слямз Хорек нашел время на то, чтобы презрительно улыбнуться и сплюнуть на землю.
Чтобы ленивые стражи закона догнали его, самого ловкого и быстроногого вора на площади Изопилия? Да скорее река Ква-Ква обрастет водопадами, а чиновники разучатся брать взятки, и скорее…