Чтобы ленивые стражи закона догнали его, самого ловкого и быстроногого вора на площади Изопилия? Да скорее река Ква-Ква обрастет водопадами, а чиновники разучатся брать взятки, и скорее…
Додумать мысль до конца Слямз не успел, поскольку понял, что окружен.
Выругавшись, он отшвырнул поросенка и вытащил нож, короткий и настолько кривой, что его можно было использовать в качестве штопора. Свинтус с визгом задал стрекача, а Хорек крикнул:
– Век воли не видать, начальник! У меня ничего нет, а вздумаете трогать – сопротивляться буду!
Порой этот прием срабатывал. Арестовывать Слямза теперь было вроде как не за что, а ввязываться в драку ради того, чтобы помахать кулаками, Торопливые не любили. Они делали вид, что отвлеклись на что-то, и Хорек благополучно удирал.
Но в этот раз все пошло не как обычно.
– Мы имеем Сопротивление При Задержании, – проговорил лейтенант даже с некоторым удовлетворением. – И можем применить оружие согласно Закону о страже двадцать две тысячи девятьсот тридцать восьмого года, параграф три. Вперед!
Слямз удивленно отвесил челюсть, а Торопливые обнажили мечи и бросились на него. Толпа зевак, собравшаяся за считаные мгновения, затаила дыхание. Ну а Переэль решил, что спит.
Такого просто не могло быть! Стража, сборище ленивых неудачников, только и думающих о том, где выпить и чего стащить, никогда не умела так ловко обращаться с оружием!
Несколько движений, взблеск стали, и тело Хорька упало на тот слой очистков и мусора, что заменял на площади Изопилия землю. За прилавком Драного Фартука нервно сглотнули, там возникло некое движение. Эльф посмотрел туда и обнаружил, что гном и его товар бесследно исчезли.
Но лейтенант и не вспомнил о торговце горшками.
– Преступник понес Справедливое Наказание, – сурово объявил он. – Расходитесь, мирные граждане, иначе я могу вас обвинить в Незаконной Сходке согласно Акту…
Зеваки мгновенно уставились на прилавки и превратились в покупателей.
Торопливые забрали тело и ушли, а Переэль остался стоять, неприлично открыв рот. Он даже не обратил внимания на то, что какой-то нищий стянул капустный лист, и это выдало всю глубину постигшего эльфа шока.
А рынок гудел, как миллион ульев разом, и слухи о происшествии расползались по нему, мутировали и давали потомство. Самые шустрые выбирались за пределы площади Изопилия и растекались по улицам Ква-Ква. Убитый вор превращался в банду грабителей, стычка – в длительное побоище, «свидетели» которого захлебывались слюной, описывая, как их чуть не задело копьем, стрелой или боевым драконом…
К вечеру загудел весь город.
А бывшие стражники в это время наслаждались жизнью.
– Вот смотри сюда, – сидевший на койке Поцент продемонстрировал могучую ручищу. – Видишь?
– Ага, – сказал Васис Ргов, разглядывая изображенный между бицепсом и трицепсом шлем с двумя гребнями.
– Такие шлемы носили в армии Нефритовой империи. Пять тысяч лет назад. В ранний период, династия Вань.
– Вань?
– Именно. А вот тут династия Мань. Обрати внимание на отличия.
На взгляд Васиса, второй шлем, вытатуированный на лопатке, был точно таким же, как и первый.
– А теперь жемчужина моей коллекции. – Поцент принялся стаскивать штаны. – Династия Тань.
– А может, не надо? – спросил Ргов, догадавшись, какую часть тела ему сейчас покажут.
– Моргалы выколю и пасть порву. Вот он, красавец. Три декоративных рога в подражание Мили-Пили-Хлопсу, или, как его звали в Нефритовой империи, Яростному Пыхтящему Господину. Но эти рога могли использоваться по назначению, поскольку достигали пяти сантиметров в длину…
Поцент оседлал любимого конька, а заодно и свежего слушателя и не собирался слезать с них так быстро.
Дука Калис на соседней койке играл с феями в карты. Игра сопровождалась драками, руганью и спорами по поводу того, кто шельмует. Карты были настолько древние и засаленные, что каждый кон являлся чем-то вроде разгадывания шарады.
А еще карты представляли собой настоящую коллекцию преступных отпечатков пальцев.
– Ты че? – бурчал Калис. – Я тебе сейчас в глаз дам! Ты чего червей бубями кроешь, а, мелкий?
– Ошибся, – разводил лапками Чук, злой фей. – Сейчас исправим. Вот так лучше?
– Э… вроде бы, – отвечал Калис, пытаясь разобрать, какая масть использована на этот раз. – Стоп, а почему не сыграл мой козырной туз?
– Так расклад, – вздыхал Гек, добрый фей.
А бывший лейтенант Поля Лахов просто лежал и ничего не делал, хотя его ноги, привыкшие топтать улицы Ква-Ква (и пол «Потертого уха»), время от времени начинали судорожно подергиваться. Ноги одолевала самая настоящая ломка, им не хватало холода, сырости и потертостей.
Но Лахов не обращал на них внимания. Он даже в чем-то был счастлив.
Трое Торопливых находились среди людей (в широком смысле слова), пусть специфическим образом, но понимающих специфику стражнической работы. И чувствовали себя довольно-таки неплохо.
Проблем было две: нечего выпить и нечего съесть.
– Непорядок, – заметил Легкий Шмыг, когда за окошком камеры начало темнеть. – В это время обычно приносят ужин.
– Так вылез бы наружу и узнал, в чем дело, – предложил Один Момент. – Что, тебя какая-то решетка удержит?
Вампир поморщился.
– Она заговоренная, – сказал он, – как и дверь. А то бы я давно лишил вас моего общества. А что насчет замка? Может быть, ты покажешь свое искусство, непревзойденный борец с сейфами? Выберешься из тюрьмы и принесешь пива…
Гном сердито засопел, но тут в спор вмешался Лахов.
– Тихо вы, – сказал он. – Есть и вправду охота. Пойду, узнаю у Гриббла, в чем там дело. Э-хе-хе…
Закряхтев, бывший лейтенант встал с койки. Прошел через камеру и постучал в дверь.
– Не услышат, – вздохнул один из уголовников. – Тут колоти, не колоти – толку никакого.
– Эй, Гриббл! – завопил Лахов. – Где ты там?!
Через некоторое время послышались шаги, такие тяжелые, словно по коридору топал мамонт. В щель под дверью протиснулись багровые лучики света и отдернулись, поняв, что именно они осветили.
– Чего надо? – спросили из коридора.
– Это я, Гриббл, – сказал Лахов. – Ты как там, не заболел?
Из коридора донесся шорох – то ли тюремщика качнуло, то ли пришли в действие его мозги.
– Здоров, – ответил Гриббл. – А чего?
– Вот и славно. А когда нас кормить будешь? Или поступил приказ уморить всех голодом?
– Не… не поступил, – судя по голосу, огромный сержант был опечален этим фактом, – вообще никакого приказа нет… и жратвы на сегодня для вас не выделили… говорят, что денег нет…
Лахов попытался вспомнить, чем кормили узников. Из глубин памяти всплыли кости, выглядевшие так, словно их обглодали очень голодные собаки, поджаристая корочка, скорее всего, просто срезанная со дна сковородки, и старая каша, достигшая удельного веса свинца.
Все это покупалось у уличных торговок за сущие гроши, какие назвать деньгами было просто стыдно.
– То есть как нет? – спросил бывший лейтенант. – Там же нужно пару бублей всего…
– Вот их и нет. Говорят, что из мэрии куча денег пропала и что во всем виноваты злобные гномы.
Обитатели камеры покосились на Один Момент. Тот сделал вид, что оглох.
– Гномы? – уточнил Лахов. – Они что, уперли эти деньги?
– Не знаю, – отозвался Гриббл. – Так что сидите пока. Воды я вам ближе к ночи принесу, а там, глядишь, и утро наступит.
И тяжелые шаги двинулись прочь от камеры.
– А вот это – шлем из Ахеянии, – продолжал бубнить Поцент, который, как всякий сильно увлекающийся человек, обладал способностью не замечать того, что происходит вокруг. – Смотри, какой гребень. Клево?
– Ага, – безрадостно согласился Ргов.
Вино лилось рекой в прямом смысле слова.
Пенящийся винопад рушился из воздуха, багровый ручеек преодолевал десяток метров, после чего исчезал без следа. Над ним витали хмельные пары, и листочки на деревьях кое-где начинали съеживаться, показывая, что они уже пьяны и собираются отправиться спать.
В руках Арс держал золотую чашу размером с ведро. Гостеприимные хозяева следили, чтобы она не пустела. А еще они скакали вокруг, кувыркались, блеяли, бодались, пели, пили и создавали такой кавардак, что от него голова разболелась бы и у трезвенника.
Ухитрись он затесаться в свиту Бухуса, Бога Безудержного Пьянства.
Сам бог восседал на огромной амфоре и больше всего напоминал закутанную в обрывок простыни свинью. Был он розовым, невероятно толстым, лысым и еще очень любил петь.
В этом студенты успели убедиться.
– Вы шумите, шумите надо мною, оливы, – распевал Бухус во всю мощь божественных легких, демонстрируя полное отсутствие слуха и голоса, – и тогда закажу я нам еще всем по пиву…
– И когда же это кончится, – вздохнул Арс, делая очередной глоток из чаши.
Вино было сладким, густым и очень крепким, так что голова у Топыряка звенела, а мир начинал подрагивать.
Вино было сладким, густым и очень крепким, так что голова у Топыряка звенела, а мир начинал подрагивать.
– Никогда, – отозвался один из сатиров, откликавшийся на имя Потерянные Деньги.
Вообще, прозвища спутники Безудержного Пьянства носили довольно странные – Грязные Шмотки, Рвота, Неожиданный Разврат, Драка, Болтовня, Сточная Канава и даже Вертолеты. Выглядели они все примерно одинаково – козлиные ноги, человеческий торс и рога на башке.
И столь же одинаково жадно они пили вино.
– Никогда? – уныло спросил Топыряк.
– Никогда, – подтвердил Потерянные Деньги. – Это бесконечная вечеринка без права на отдых. Никто не смеет тут заикаться о трезвости, похмелье и скуке… Меее! А ну, споем, друзья!
Он вскочил, вцепился руками в хвост кому-то из сородичей. Тот в ответ лягнул копытом, и завязалась драка. Теперь Арс видел Рыггантропова с чашей в руках и лавровым венком на ухе. Две менады, довольно скупо одетые (или богато раздетые, это уж как посмотреть), льнули к нему с обоих боков. Тили-Тили отчаянно махал ушами и пытался встать. Сам он выглядел трезвым и вполне осмысленно шипел, но вот ноги хозяина подводили.
– Привет, красавчик, – на колени Топыряку шлепнулась полненькая блондинистая менада, – выпьем?
– Конечно. – Арс был не в том настроении, чтобы спорить.
Очередной глоток оказался лишним, после него накатило желание пожаловаться на жизнь. Менада теснее прижалась к студенту, а тот вместо того, чтобы пустить в ход руки, забормотал ей в ухо:
– Что за ж-жизнь? А? Я ж-же самый обычный с-студент… почему мне вс-се это? Реализатор справедливости, беглые демоны… козлы говорящие… книги ссс-ссс заклинаниями…
– Козлы? – в ужасе спросила менада. – Где?
– Где-то там, – Арс махнул рукой в ту сторону, где до начала пьянки находился Ква-Ква.
– А у любви у нашей села гонорейка… о-ери-ери-йо, гонорейка! – завыл бог со своей амфоры.
Менада вскочила и удрала, но Топыряк не обратил на это внимания. Он продолжил жаловаться на жизнь, забыв, правда, что для этого нужно открывать рот и двигать языком.
– Давай танцевать! – завопил кто-то из сатиров, то ли Драка, то ли Сточная Канава. – А ну, йех!
Зазвенели бубны. Спутники бога образовали громадный хоровод и начали скакать, вихляя задницами. Кто-то попытался поднять Арса с земли, но это было то же самое, что тащить набитого цементом кота с липучками на лапах, не желающего, чтобы его куда-то тащили.
– Я мог бы стать рекою, быть темною водой! – грянул хор во главе с Бухусом. – Вечно молодой! Вечно пьяной!
И тут какой-то шустрый нейрон здравомыслия просочился через силовое поле пьянства и вонзился в голову Арса, точно копье в осиное гнездо. В мозгу зажужжали мысли.
– Эххх…. – сказал Топыряк, пытаясь оглядеться, а затем пополз в ту сторону, где сидел и мычал что-то под нос Рыггантропов.
На удар по плечу двоечник отреагировал поворотом головы, и в глазах его возникло недоумение:
– Типа, чего?
– Нас здесь сожрут! – сообщил Арс, стараясь одновременно орать, чтобы его услышал собеседник, и шептать, чтобы слов не уловили остальные. Результатом стало сдавленное клокотание.
– Кто? – удивился Рыггантропов.
– Они… – Топыряк показал на скачущих сатиров и менад.
– Они? Зачем? Эти сортиры и монады не выглядят голодными.
– Богам нужны жертвы. Нужна смерть ради них. Сомневаюсь, что кто-то поклоняется Безудержному Пьянству осознанно. – Язык отчаянно пытался заплетаться, так что с ним приходилось бороться. – И Бухус, похоже, взял дело в собственные руки. Нас упоят до смерти.
– В натуре. – Рыггантропов посмотрел на чашу в собственной руке так, словно держал большого вонючего клопа.
– Где Тили-Тили?
– Вот.
Двоечник поднял с земли некий предмет, который Арс считал пустым бурдюком. Предмет издал слабый свист и пошевелил ушами.
– Мы должны сражаться! – воскликнул Топыряк.
– Чарами? – поинтересовался Рыггантропов, вытаскивая из-под мантии иззубренный тесак, похожий на побывавшую в пасти акулы полосу металла. – Или вот энтим?
– Этм ты им не наврдш. – Пьяный язык наконец взял верх над усилиями воли. – И магя тоже не помжет…
– Тогда что, типа?
– Самовнушение. – Арс снова взял язык в руки. – Они ненавидят скуку и трезвость. И мы должны твердить, что нам скучно, и ни в коем случае не пить… – Тут он обнаружил, что поднес чашу ко рту и готовится сделать глоток. – Ай!
Попытался отшвырнуть тяжелый сосуд, но тот словно прилип к ладони.
– Ссамое внушение, – проговорил Рыггантропов. – Знаю, что это. Это когда хочешь в туалет, а сам себе говоришь, что не хочешь. В натуре?
– Ага, – согласился Топыряк, пытавшийся сражаться с чашей. – Уйди прочь, ты, сосуд греха… Мне скучно, я хочу остаться трезвым!
Чаша на мгновение окуталась лиловым сиянием, а затем выпала из руки, больно саданув по коленке и залив вином студенческую мантию.
– Кто посмел? – прогрохотал Бухус с амфоры, хоровод остановился, а музыка смолкла.
– Смертный противится нам? – прошипел один из сатиров, и глаза его в полумраке вечера зажглись желтым огнем.
– Противится? – взвизгнула одна из менад. – Не может быть!
– Может, – сообщил Рыггантропов. – И не один. Я тоже, это, противлюсь. – Он подумал и добавил, показав на Тили-Тили: – И он.
Йода, в данный момент способный противиться только дурным снам, захрапел.
Бухус встал с амфоры, в ручище его, розовой и блестящей, возник сосуд с высоким горлышком.
– Ты что, – сказал бог, ощерившись в улыбке, – меня не уважаешь?
– Уваж-жаю, – зубы Арса, осознав, что появилась угрожающая им опасность, нервно защелкали, – но пить не буд-ду. Мне на самом деле очень скучно, и сейчас у меня начнется похмелье.
Сатиры и менады, тесным кругом стоявшие вокруг студентов, дружно вздохнули и отступили на шаг. На физиономии бога возникла, но сразу пропала легкая неуверенность.
– Хорошо… – начал он.
– И мне, типа, скучно, – перебил Рыггантропов, сминая золотую чашу в кулаке. – Где, эти, современные методы работы с молодежью? А то все одно и то же. Приучаете подрастущее поколение к бутылке…
От местного вина в мозгу у двоечника неожиданно проснулись не работавшие до сих пор клетки.
– Э? – изумился Бухус, знающий только один метод работы с молодежью, тот самый, что включает в себя бутылки и безобразия. – Что?
Сатиры и менады отступили еще на шаг.
– Т-тоска тут з-зеленая, – проговорил Арс, борясь с собственной рукой, которой очень хотелось подобрать чашу.
– В натуре, – подтвердил Рыггантропов.
– Сссс… – добавил сквозь сон Тили-Тили.
И это стало последней каплей. Сатиры и менады дружно завопили, закружились в облаках разноцветного дыма. Фигура бога выросла, огромная амфора взорвалась, и во все стороны ударило винное цунами. Но исчезло, не пройдя и метра, а за ним пропали чаши, свита Бухуса и он сам…
Студенты остались втроем на темной поляне посреди горного леса. Сверху на них насмешливо уставились звезды.
– Мы победили, – сказал Арс, чувствуя, что ему неимоверно хочется выпить… хотя бы глоточек.
– Триумф и все такое, – буркнул Рыггантропов.
– Да… – у Топыряка еще хватило сил на то, чтобы кивнуть, а потом выпитое взяло-таки свое.
Все закружилось перед глазами, и он понял, почему одного из спутников Бухуса зовут Вертолеты.
Донесшийся из тумана звук заставил Потом Вытека вздрогнуть.
– Что это такое? – спросил посол, останавливаясь.
– Барабаны бьют, ваша чрезвычайность, – сообщил капитан Эверст Сиреп.
– Хм, да? – Потом Вытек задумался. – Где барабаны – там и люди, а у людей можно узнать, где мы.
Рассуждение было безупречным с точки зрения логики, и оно очень понравилось послу.
– Где барабаны, там и люди, – повторил он. – Ха, двигаем туда.
Чтобы дойти до источника звуков, пришлось обогнуть маленькое озеро, пробраться через заросли осоки и перемешать примерно тонну грязи. Затем глазам гостей из Ква-Ква предстала ровная площадка, в центре которой пылал огромный костер, а вокруг танцевали чернокожие человечки.
Трое из них колотили ладошками по похожим на стаканы барабанам, чьи бока покрывали цветастые узоры. А один пел, ну или скорее невнятно выкрикивал какие-то слова, тыча в стороны растопыренными пальцами.
– Ого, – сказал капитан, чей рассудок по-прежнему пребывал в отпуске на далеких теплых островах.
Вот уже несколько часов Эверст Сиреп прекрасно обходился без него.
Потом Вытек не позволил себе выразить чувства столь открыто, но и он был сильно изумлен. В Ква-Ква попадались люди с черными цветом кожи, в основном – выходцы из Лоскута Пески. Но они были нормального роста и, кроме цвета кожи, от остальных ничем не отличались.
А местные вполне сошли бы за своих в компании гномов (намазавшись белилами и нацепив накладные бороды) и могли похвастаться сложением выросшего в пустыне куста. Не руки и ноги, а палочки какие-то, и при этом – непропорционально большая голова.