Но вода оказалась гораздо мягче, чем она рассчитывала. Ноги ее чуть подломились в коленях, когда она провалилась во что-то ледяное и мертвенно-безмолвное.
Последнее, что она слышала, был всплеск воды.
И вдруг – до ужаса тихо. И лишь где-то вдали гудел, тревожа мертвое царство, какой-то двигатель…
«Все, в аду, – подумала она, – там мне самое место».
И в этот момент чьи-то проворные руки схватили ее за ноги и поволокли в сторону.
«В котел», – абсолютно равнодушно добавила она, успев подумать и о том, что поступок, который она совершила в расцвете супружеской жизни, никак не мог привести ее в райские кущи.
Вдруг снова ожил мир. Сочные цвета, ясные звуки, запахи, и лишь по-прежнему – адский холод. Над ее головой кто-то кричал и получал ответы, и последнее, что уловил ее слух, было:
– Догоняй этот чертов лайнер! Их нужно срочно растереть спиртом!..
«Господи, – подумала Кира, – ну почему обязательно спиртом? Почему спирт для них лекарство от всех болезней?»
Больше она ничего не помнила, потому что тотчас потеряла сознание.
Глава 13
Лодка догнала катер через четверть часа. Еще бы десять минут, и огни «Ганимеда» растаяли бы в темноте. И тогда оставалось бы уповать только на провидение. Гера нервничал, и казалось, что он вот-вот выпрыгнет из лодки и побежит за лайнером по воде.
– Только бы они пропажу не заметили, – прокряхтел Антоныч, укутывая Киру в свою куртку.
– Да как же они не заметят! – суетился Гера. – У них тут все на датчиках и под видеокамерами!
– Тогда какого черта не тормозят? – спросил Слава.
– А зачем им тормозить? Баба с возу, кобыле легче!
– Заткнись! – посоветовал Гере, стуча зубами, Гриша.
Догнать судно оказалось легко. Труднее было снова на нем оказаться. Фалы, на которых лодка была спущена, автоматически поднялись. Хотя вполне возможно, что и не автоматически.
– Хоть веревочкой к нему привязывайся и иди до Турции! – в сердцах воскликнул неугомонный Гера.
Присмотревшись к корме лайнера, Антоныч дотронулся до Славиного плеча.
– Это что там за действо?
Все четверо смотрели и пытались понять, что делает на корме седой, явно перебравший мужик.
– Мать честная! – воскликнул Слава. – Это ж тесть! Ну, этот, Дед Мороз!
На корме со стороны правого борта стоял участник недавней свадьбы и самоотверженно блевал за борт.
– Хорошо, что Кира не видит, – трясясь, как в лихорадке, проговорил Гриша. – Она так не любит, когда кого-то тошнит…
– Эй, мужик!
Тесть оторвался от важного дела всего на пару секунд.
– Мужик!
Тесть поднял голову и поднял вверх руку. Что это значило, никто не понял. Антоныча осенило идеей.
– Мужик, гостей со стороны жениха принимаем?
Ничего не понимая, тесть помахал им рукой.
– От самой Одессы идем, папа! – закричал Слава. – Скинь нам лодочку!
Тесть засуетился. Метнулся сначала вправо, потом влево, потом снова замер и стал что-то кричать.
– Что он говорит?
– Говорит, – объяснил Слава, – что его служба безопасности никуда не выпускает со второй палубы. Навеки и присно. И я их понимаю.
– Мужик, лодки видишь?
Тесть согласно кивнул.
– Иди к первой! – орал Антоныч. – Там рычаг есть! Нажми его вниз!
Тесть остервенело затряс головой. Он больше не хотел притрагиваться ни к каким рычагам.
– Спусти лодку, сука, иначе мы вас взорвем!
Добравшись до спасательного средства, тесть долго раздумывал, что с ним делать.
Антоныч взбесился:
– Рычаг нажми, хер старый!..
Еще секунда, и, сорвавшись с креплений, на волны плюхнулась вторая резиновая лодка с мотором.
Гера направил к ней их суденышко.
– Если работает автоматика, у нас всего несколько секунд! – прокричал он, отцепляя карабины от спущенной лодки и цепляя их к своей. – Потом тросы поползут вверх!
Как только крепления стали на место, лодка вздрогнула и стала подниматься. Ее раскачивало и било о борт. Гриша придерживал Киру, Гера кричал, что им всем конец.
Оказавшись наверху, они быстро выбрались на палубу.
– Гера, помоги Грише отнести Киру на камбуз! – приглушенно распорядился Антоныч. – Это единственное место, где нет камер и есть спирт! А мы со Славой разыщем-таки Колобка!
Колобок был, наверное, единственным человеком на судне, который, как ни странно, мог им помочь. Он знал на «Ганимеде» каждое помещение, был в курсе многих дел Жидкова, значит, имел представление и о том, как укрыться на этом судне от людей хозяина и сойти с лайнера незаметно.
* * *Разглядев раскрывшуюся перед ним перспективу, Колобок скис. На пороге стояли двое мужиков. Еще несколько часов назад он запретил себе открывать двери кому бы то ни было, и вот клятва нарушена. Первый отличался высоким ростом и упрямым взглядом. Второй, какой-то бесцветный, чуть ниже, но такой же крепкий. Они стояли впритирку с дверью, и по всему было видно, что их появление на пороге каюты Колобка не случайность.
– На твой выбор, Колобок, – сказал тот, что моложе. – Голову в тиски или щепки под ногти?
– Простите, с кем имею?..
Высокий хохотнул и нагло двинулся в глубь каюты. Следом за ним, прикрывая дверь, вошел бесцветный.
– Что это значит? – поинтересовался Колобок. Как и всякий жестокий с женщинами мужчина, он мгновенно терял самообладание при появлении сильных самцов. – Господа, вы ошиблись каютой!
Внешний вид гостей заставил перспективного начальника управления по ценным бумагам назвать их господами. Братва в таких костюмах и куртках не ходит. И уж, упаси господи, их тем более нельзя было считать ментами. Как человек, разбирающийся в хорошем шитье, Колобок безошибочно определил стоимость вещей визитеров как высокую.
– Колобок? – полюбопытствовал бесцветный.
– Что ты спрашиваешь, – хмыкнул высокий. – Когда человека называют колобком и он не поправляет, значит, это Колобок и есть.
– Верно, – разочарованно подтвердил хозяин каюты. – В смысле, меня так знакомые зовут.
– Вот видишь, а ты говоришь – ошиблись каютой.
Колобок хотел сказать что-то похожее на «Пошли вон, скоты, иначе я вас выброшу в иллюминатор», но вовремя спохватился. Из находящихся сейчас в этой каюте в окно мог вылететь кто угодно, но только не эти двое. Имеющий высшее образование и недостатков гораздо больше добродетелей, Колобок уже давно уяснил, что его пришли бить, и он с точностью этак процентов в девяносто шесть знал, за что именно. Самый высокий между тем оглядел его с ног до головы и поправил воротник хозяина каюты.
– Дэниэл, – сказал он. – Вылитый Дэниэл Крэйг.
Оставив Колобка под присмотром спутника, который, по мнению Колобка, был менее опасен, высокий направился на кухню. Вернулся оттуда с равнодушным лицом.
– Слава, произошла ошибка, – констатировал он.
– Еще какая! – почувствовав воодушевление, проорал Колобок.
– Это не Крэйг. На кухне пиво, – и гость снова поправил воротник хозяина каюты.
– Дэниэл Крэйг не пьет пиво, Колобок, – объяснил молодой. – Он пьет только шампанское «Боллингер». Изредка опускается до коктейлей, но просит их не размешивать, а взбалтывать. А знаешь почему? У него отрыжка от смесей.
Пока первый говорил, второй бесцеремонный визитер сунул руку в карман пиджака Колобка и вынул трубку.
– Теперь, когда мы выяснили, что ты не Дэниэл Крэйг, а лох позорный, перейдем к главному. Ты не против, если я немного покопаюсь в твоих вещах?
– С какой стати я должен быть не против? – запротестовал Колобок. – Вы кто такие? Вы от кого?
– Если к тебе в дом пришли гости, то непременно должны быть от кого-то? – удивился молодой. – А если мы сами, по собственной инициативе, к примеру? Шли мимо клозета, думаем – почему не зайти к лузеру Крэйгу? Так как насчет сундука мертвеца? Вы не храните в нем скелеты? Я ужасно боюсь скелетов.
Не дожидаясь ответа, Слава взялся за дверцы шкафа и развел их в стороны. И в этот момент Колобок понял, что главная опасность исходит как раз не от высокого атлета, а от болтуна, который вел себя неадекватно, и каждая его новая фраза была удивительней предыдущей. Едва Колобок сделал движение к шкафу, тут же почувствовал на шее железную хватку, от которой потемнело в глазах. Высокий гость демонстрировал чудеса реакции.
За то время, пока Колобок приходил в себя, Слава как следует оценил содержимое шкафа и изумленно присвистнул. Сгорая от любопытства, Антоныч снова взялся за шею жертвы, и они вместе направились к Славе. То, что хранил в себе шкаф, вызвало уважение. Не каждый день увидишь такие редкие вещи.
– Кто вам позволил совать нос в мои вещи! – взревел Колобок.
Психовать было из-за чего. Добрую половину трехметрового шкафа занимала вешалка с коллекцией от мсье де Сада. Кожаные маски, сбруи, плети, наручники, веревки – все это было развешано с аккуратностью, свойственной людям, любящим вещи за то, что они служат долго. Изредка, в минуты спонтанной тоски и находясь в поиске отдохновения, Колобок приглашал в свой дом одну, а то и двух пленниц Жидкова.
За то время, пока Колобок приходил в себя, Слава как следует оценил содержимое шкафа и изумленно присвистнул. Сгорая от любопытства, Антоныч снова взялся за шею жертвы, и они вместе направились к Славе. То, что хранил в себе шкаф, вызвало уважение. Не каждый день увидишь такие редкие вещи.
– Кто вам позволил совать нос в мои вещи! – взревел Колобок.
Психовать было из-за чего. Добрую половину трехметрового шкафа занимала вешалка с коллекцией от мсье де Сада. Кожаные маски, сбруи, плети, наручники, веревки – все это было развешано с аккуратностью, свойственной людям, любящим вещи за то, что они служат долго. Изредка, в минуты спонтанной тоски и находясь в поиске отдохновения, Колобок приглашал в свой дом одну, а то и двух пленниц Жидкова.
Растерянно глядя на шестихвостую плетку, которую стянул с перекладины, Слава махнул ею в воздухе и посмотрел на Антоныча. Колобок было рванулся в его сторону, но шею снова окутал жар, и он остановился.
– Вот ты мне говорил, Антоныч: «Он у нас быстро заговорит». А я вот сейчас реально понимаю, что пороть его, к примеру, совершенно не имеет смысла.
– Да, пороть бессмысленно. Поэтому пороть не будем.
И Колобок, почувствовав удар в живот, отлетел в угол и стал хватать воздух ртом.
– Кол-о-бок. Даже имя твое взывает к наказанию! А теперь мы слушаем о Жидкове, системе безопасности на этом корабле, планах судовладельца и его страхах. Обо всем, заморыш!..
* * *Кира не могла прийти в себя. Словно пьяная, она вяло переставляла ноги и шла послушно, как больная на операцию. Гера придерживал ее за руку, Гриша, обняв за плечи, прижимал к себе. Заходить в четырехместную каюту, в которой они отошли от порта, было нельзя. Гера шел и думал, что если разобраться, то им вообще никуда заходить не след. Нужно отыскать место на лайнере, куда не проникает всевидящее око службы безопасности Жидкова.
– Гриша, нам нужно или в камбуз, или в грузовой отсек к чемоданам.
Идея плохая, но другой Гера не имел. Послушно кивнув, Гриша направил Киру вниз по лестнице. Грузовой отсек, полагал он, находится именно там.
Но не успели они спуститься и на десяток ступеней, как внизу раздался грохот и перила задрожали. Кира напряглась.
– Что это? – спросил Гера, вжимая голову плечи.
– Они здесь!.. – раздался голос снизу.
И в этот момент случилось неожиданное. Вырвавшись из рук мужа и, безусловно обезумев, Кира метнулась вверх по лестнице и оказалась у выхода на палубу в считаные мгновения.
– Кира?.. – успел прошептать Гриша.
Но было поздно. Дверь хлопнула, Кира исчезла.
– И что теперь делать?! – вскричал Гера.
А делать, значит, нужно было вот что: разворачиваться и бежать вслед за Кирой. Уже было видно, как по перилам нижних пролетов лестницы скользят чьи-то руки.
Гриша вырвался на холодный воздух и дико осмотрелся. Киры не было.
– Кира!..
– Уходим отсюда! – взревел Гера. – Они вот-вот появятся!
И они бросились по палубе вдоль фальшборта.
Глава 14
После прыжка в воду от пары кроссовок осталась лишь одна, правая. Сбив ее рукой с ноги, Кира побежала в ночь с такой скоростью, с какой не передвигалась никогда в жизни.
Будь проклят день минувший.
Она бежала, пока не задохнулась. В голове была путаница, она не понимала, где находится. Фонари горели везде одинаково ярко. И она бросилась туда, где свет был приглушен, – на корму.
Где же она?
Ежась от холода, Кира присела на какой-то выступ неподалеку от кормы. Через минуту, осмотревшись, она узнала место, где они с Жидковым, только-только взойдя на судно, пили шампанское. Вот здесь они стояли, и отсюда был виден весь корабль. Но сидеть здесь бесконечно нельзя. Едва она вошла в узкий, открытый по бокам и покрытый крышей коридор, перед ней возникла высокая дверь с иконой. Это была та самая часовенка, о которой говорил Жидков в поезде. «У меня на судне, Кирочка, есть даже храм…»
Смахнув слезы, Кира только сейчас поняла, что вела себя странно. Самое безопасное место на корабле было рядом с Гришей и его друзьями-лжецами. А сейчас она находится вдалеке от них, и еще неизвестно, чем этот марш-бросок закончится. Она снова опустилась на пол и беззвучно завыла. Как собака, у которой умер хозяин. Безнадежно и протяжно.
Наплакавшись всласть, уже трижды перечеркнув всю прошедшую жизнь, она успокоилась и дала себе отчет в том, что потеряла все, чего добивалась, идя дорогой разочарований и потерь. Все, даже кроссовки и мужа. Глядя на сырую дверь часовни, вспомнила слова батюшки, когда после очередного расставания с Гришей ходила в церковь. «Человек пришел в этот мир нагим, нагим из него и уйдет». Как правильно: она боса, полураздета – в общем, пора.
Поднявшись, она решительно направилась к двери с иконой. Где батюшка служит, там он и спит, видимо. Быть того не может, чтобы он на ночь запирал часовню и уходил в свой «сьют». Скорее всего, эта дверь ведет и к алтарю, и к спальне одновременно. Закусив губу, Кира уже решила вернуться, но ледяная сталь палубы в очередной раз так обожгла ноги, что она немедленно подняла руку и постучала.
Ответа не последовало.
Обозлившись, что теперь ей закрыта дорога даже в церковь, Кира подняла кулак и стала барабанить без остановки. «Или разобью руку, – думала она, – или у меня случится сотрясение, или мне откроют дверь. Всегда, во все времена, люди шли в храм, чтобы уберечь себя от напасти, почему же именно сегодня должно быть по-другому?!»
– Господи… – услышала она в полуметре от себя через дверь. – Направь раба божьего на путь истинный, образумь и направь его отсюда подальше.
– Я не раб, – заныла Кира, стоя на одной ноге, как цапля, и подергиваясь от холода. – Я раба…
– Господи, направь рабу божью…
– Батюшка, – решительно предупредила она, мысленно держа пистолет у виска проповедника, – лучше откройте. Иначе завтра, во время молебна, я приду во двор и буду рассказывать всем, как вы отвернулись от моей беды и выставили меня, страждущую, из храма.
Через десять секунд дверь открылась. Священник, по всей видимости, человеком был правильным, потому как для того, чтобы послать разбудивших его рабов подальше, облачился в рясу и не забыл надеть крест. Подняв взгляд повыше, Кира увидела узкое, обрамленное длинной, но весьма непышной бородой лицо.
– Что привело тебя в храм? – На нее смотрели красные от недосыпа глаза, а голос напоминал скрежет ржавых отворяемых ворот.
На темени двухметрового батюшки светилась, напоминая нимб, освобожденная от волос площадка, а те, что были по бокам, торчали в стороны, как у Бармалея.
– Беда, батюшка, – призналась Кира, показывая взглядом, что стоит босиком на железе. – Клянусь, замолю все грехи, но не отправляйте меня подальше. Я и так далеко от дома, а беда меня гонит еще… – Кира стала вспоминать слова, которые, по ее разумению, должны дойти до священника быстрее, чем другие. – Еще далече… Зело знобит паче, аки собаку. Это… По-над городом тьма непроглядная, присно и во веки веков…
Батюшка смотрел на нее не моргая.
– На аспида и василиска наступиши… Взываю к тебе, батюшка, и услышь меня в скорби и зле, и яви мне спасение мое.
Батюшка пригладил космы и вытер пальцами уголки глаз.
– Да ты нерусская?
– Наполовину. А на другую половину – латышка.
– Это зримо. – Он перекрестился. – А веры какой?
– Христианской. – Она уже не могла стоять на холоде. – Верую.
– А крест какой целуешь?
– В каком это смысле? – растерялась Кира до того, что забыла о ледяном пекле под ногами. – Какой протягивают, тот и целую.
– Православный или католический? – не уступал батюшка ни пяди церковного пола.
– Православный! – осенило ее. – Православный, батюшка!
– А ну, перекрестись. – Тест продолжался.
Кира истово наложила на себя крест.
И священник голосом Верещагина бросил:
– Ну, заходи.
Место, где батюшка отдыхал, было заперто, и он показал ей лестницу наверх.
Осторожно ступая босыми ногами по деревянному настилу, Кира поднялась и увидела почти пустую комнату. Стоял убогий, как и положено, стол, два заново обтянутых, как она заметила, стула, и в углу – несколько икон с лампадой. Лампада горела, лики святых смотрели прямо на нее, и эта обстановка заставила Киру обмякнуть. Хотелось свернуться клубком и уснуть в тепле, забыв обо всем.
– Так что случилось, женщина? Одета ты странно. Боса. И документов мирских, как я понимаю, тоже нет. Умна, по очам вижу, но зла.
– Чем же я зла?.. – изумилась Кира.
– А кто обещал поутру бесовские проповеди во дворе читать?
Это было единственное противоречие, и Кира постаралась его быстро устранить. Рассказала священнику все. Или почти все.
– Покайся, – посоветовал священник, как он представился, Захарий.