Вместе со всеми переправилась и рота, в которой служил Иеремия. Впрочем, рыться в земле или стоять в карауле ему не пришлось – роту отправили на поиски продовольствия. Дни напролет они обшаривали окрестности, останавливая и допрашивая крестьян, заезжая в деревни – опасное занятие, с этими свинопасами нужно быть начеку! – забирая скот и зерно, высылая вперед дозорных, чтобы не попасться в засаду.
Самой удачной находкой оказался для них тот маленький городок, затерянный среди леса. Названия его Иеремия не запомнил, да и не стал бы запоминать – к чему? Чертовы горожане успели подготовиться к встрече с ними, вооружились, поставили на башне стрелков. Но капитан ловко устроил все, сумел показать этим трусливым ублюдкам, кто сильнее. В этом городе они взяли неплохой куш. А через несколько дней после этого по лагерю разнеслась радостная весть: готовится штурм.
* * *Штурм Магдебурга начался на рассвете. Зыбкий молочный туман, сквозь который едва можно было разглядеть крепостные башни. Хриплое дыхание бегущих, кислый запах кожи и пота, топот десятков ног. Длинные лестницы, с тихим стуком ударяющиеся о гребень стены. Еле слышная ругань сквозь зубы. Всем им было приказано молчать, чтобы не разбудить часовых. И они молчали, придерживая руками клацающее железо, из последних сил сдерживая рвущийся из груди яростный крик. Их время настало!!
Они ворвались на стену.
То, что было потом, – привычная, обыденная работа, скучное солдатское ремесло. Крик перепуганного часового, истеричный вой сигнальной трубы. Слишком поздно, друзья, слишком поздно… Короткие удары мечом, хрипы, кровь, булькающая в разорванной артерии. Разрядить пистолет в чужую башку, вовремя метнуть нож, не споткнуться о лежащие на каменных плитах тела. Мутная гарь кругом, удары сердца отдаются в ушах, волосы слиплись от пота. Иеремия отбросил их со лба назад, перевязал кожаным ремешком.
Стена захвачена, защитники сметены. Люди с красными нашивками на рукавах ринулись вниз, чтобы открыть крепостные ворота. Паппенгейм дал сигнал к всеобщей атаке. Ударила барабанная дробь.
Капитан проорал, чтобы они спускались со стен вниз, на улицы города, и двигались к югу. Не было нужды повторять этот приказ дважды. Иеремия перезарядил пистолет, а затем сбежал по каменным ступеням, скользким от крови. Обернувшись, увидел, как сквозь распахнутые ворота страшными вороными тенями врываются в город всадники. Над их головами рвался, ощерив острые клювы, черно-золотой имперский орел.
Барабанная дробь. Стук лошадиных копыт.
Смерть!!
Солдаты магдебургского гарнизона пытались контратаковать – яростно, не боясь ничего, понимая, что если не сумеют отбить ворота, то городу наступит конец. Но силы были неравны. Магдебург лежал перед своими врагами, как вскрытая ножом раковина. Все, что сумели сделать защитники, – задержать наступление на несколько минут. Их всех перебили.
Огромный город был похож на горящий, заваленный хламом чулан. Дымные кривые улицы, тени, мечущиеся по стенам домов. Иеремия продирался вперед, кашляя от известковой пыли, стирая с лица пороховую копоть, не обращая внимания на крики, раздающиеся со всех сторон. Где сейчас была его рота, он не знал. В этом хаосе они потеряли друг друга, никто уже не мог ни отдавать, ни исполнять приказов. Каждый сам за себя. Какой-то горожанин в мятой войлочной шляпе выстрелил в него из аркебузы. Пуля прошла рядом с виском, расплющилась о каменный выступ стены. Гефнер ударил этого ублюдка мечом, разрубил на две половины, наискось, от шеи к бедру. Хрустнула кость, клинок увяз в человеческой мякоти. С трудом вытащив его, Иеремия двинулся дальше, чуть пригнувшись, сжимая в одной руке меч, в другой – пистолет. На испачканном сажей лице двумя красными углями горели глаза.
Чем дальше он шел, тем сильнее его охватывала злость. В каждом доме, в каждом винном подвале, в каждой лавке кто-то уже успел побывать до него, утащив с собой все самое ценное. Перед собой Гефнер видел только разоренные комнаты, выпотрошенные шкафы, столы и стулья, опрокинутые навзничь, ковры, на которых отпечатались следы грязных сапог. Он видел женщин, многих из которых изнасиловали уже не один раз. Они глядели на него отрешенно, даже не пытаясь прикрыть свои вывалившиеся из разодранных платьев груди. Неужели он так сильно замешкался на стене и возле этих чертовых Крёкенских ворот?
Его ранили дважды. Первый раз еще на гребне стены – удар шпагой, от которого он не успел увернуться и который рассек немного мяса на его плече. Второй раз – в каком-то узеньком переулке, где камни мостовой были засыпаны сухой известкой, точно мукой; здесь его ткнули исподтишка, в спину, короткой пикой в четыре фута длиной. Если бы удар был нанесен чуть посильнее и если бы он не носил под своим дублетом кольчуги, ему, без сомнения, перебили бы позвоночник. А так – отделался багровым кровоподтеком на полспины.
Повсюду стоял запах свежей крови и испражнений. Мертвецы – горожане по большей части – лежали вповалку на улицах, на лестницах домов, наполовину свешивались из разбитых окон, и острые осколки стекла резали их животы. Скольких людей убил он сам? Тяжело сосчитать. По меньшей мере два десятка человек, причем все с оружием – те, кто мог сопротивляться. Остальных Гефнер не трогал, ему не было никакого дела до них. Если какой-то болван горожанин или ребенок, потерявший родителей, загораживал ему путь, он просто отшвыривал его в сторону.
Его тело действовало само по себе – сжималось в пружину перед ударом, уворачивалось от опасности, двигалось вперед и вперед. Колени гудели от напряжения, во рту пересохло. Не хватало воздуха. Со всех сторон теперь тянуло дымом. Следует держаться от пожаров подальше…
Иеремия умел искать, делал это ловко и быстро. Простукивал стены в разграбленных домах, чтобы найти тайники. Переворачивал и ощупывал трупы. Все замечал, не пропускал ни одной двери, ни единой кучи тряпья. Что-то находил. Пояс с серебряной пряжкой, маленькая золотая подвеска, гнутый браслет, снятый с тела мертвой старухи… Невеликое богатство, но для начала сойдет.
Солдаты, что сновали вокруг него с идиотскими чумазыми лицами, тащили на себе все подряд. Бочонок вина. Рваное одеяло. Аптекарские весы. Вырванные с корнем дверные ручки. Болваны… Много ли они утащат на себе подобного барахла? И что на нем заработают? Пусть их. Он будет умнее.
* * *Несколько часов спустя Гефнер стоял на земляной насыпи лагеря, глядя, как столбы жирного дыма тянутся вверх от проломленных городских крыш. Злоба и разочарование душили его – так, что даже дрожали руки. Он не получил ничего! Ничего, после стольких месяцев ожидания, после этой гнусной зимы, после дикого штурма, когда его волосы, его лицо и одежда – все было измазано чужой кровью.
Через несколько часов после начала атаки – когда уже стихла пальба, а все уцелевшие горожане попрятались по углам, моля Господа о спасении, – им пришлось оставить город. Что случилось? Этого Иеремия не знал. Знал только, что Магдебург вдруг превратился в огромную, наполненную непереносимым жаром печь, и все, кто не бросился из города сломя голову, заживо сгорели в этой печи.
Он своими глазами видел одного бедолагу с красной лентой на шляпе – на него рухнула горящая балка, и он лежал, придавленный, и не мог выбраться из-под нее, хотя огонь уже расползался по его спине. Заметив его, Иеремия остановился на секунду. Помочь? Все-таки свой брат-солдат и навряд ли сумеет выбраться без чужой помощи. Оставить его сейчас – сгорит заживо. Гефнер сделал шаг вперед и тут же остановился. Глупая затея. Парню все равно уже не поможешь: бревно наверняка перебило ему позвоночник, он и не шевелится уже почти. Ни к чему рисковать… Иеремия повернулся и бросился к городским воротам.
Лагерь жил своей всегдашней жизнью, так, как будто ничего не случилось. Возле офицерских палаток жарили мясо, из походной кузни доносились удары молота. Солдатские жены стирали в тазах белье, покрикивая на возившихся под ногами детей, переговариваясь о том, как скоро вернутся в лагерь их мужья и богатой ли будет добыча. Цирюльники доставали из сундуков пилы, щипцы и связки бинтов, готовясь принимать раненых. Торговцы вытаскивали из фургонов оплетенные бутыли с вином. Шлюхи, лениво позевывая, пудрили щеки перед наступлением вечера.
«И что теперь?» – в сотый раз спрашивал себя Иеремия, глядя на лежащий перед ним умирающий город. Многие думают, что сумеют что-то найти на следующий день – в лагере уже всем было известно, что Тилли разрешил продолжить грабеж. Но Гефнер не питал глупых надежд. Разумеется, завтра на рассвете он отправится в Магдебург и снова будет обыскивать каждый угол и выворачивать каждый попавшийся навстречу карман. Но он уже не верил, что сумеет что-то найти.
Иеремия сжал бороду в кулаке, снова посмотрел на пылающий город.
Он не может уйти отсюда ни с чем. Он должен взять то, что ему принадлежит.
Иеремия сжал бороду в кулаке, снова посмотрел на пылающий город.
Он не может уйти отсюда ни с чем. Он должен взять то, что ему принадлежит.
И он знает, как это можно сделать.
* * *Маркус заступил на свой пост у Восточных ворот на рассвете, когда ратушный колокол пробил пять раз. Вместе с ним в дозор заступили Вильгельм Крёнер и Гюнтер Цинх. Гельмут Касснер, зевая, забрался по узкой лесенке на сторожевую башню.
Подобный порядок существовал в Кленхейме уже несколько сотен лет. Каждый юноша, достигший совершеннолетия – если только он не носил на себе увечья, не был слабоумным или не совершил тяжкого проступка перед общиной, – зачислялся в кленхеймскую стражу и несколько раз в месяц должен был нести караул на городских улицах и у ворот.
Эта служба нравилась Маркусу. Что может быть достойней и благородней, чем защищать других? Разве не это истинное призвание любого мужчины? К тому же сейчас, после смерти отца, что еще ему остается делать… Войти в отцовскую мастерскую, взять в руки его инструменты он не мог – это казалось ему святотатством.
Община не поддержала его, не захотела поступить так, как он предлагал. Неужели они думают, что можно просто сидеть на пороге своего дома и ждать, пока – не таясь, в открытую, – подойдет к городским воротам беда? Пусть так. Он должен подчиниться воле общины, каким бы глупым и неразумным ему это ни казалось. Все, что он может сделать сейчас, – выполнять свой долг. Нести вместе с остальными караул. Следить за тем, чтобы враг не сумел подобраться к ним незаметно. И первым встретить его у ворот.
* * *Вначале Иеремия хотел потолковать с капитаном, но странное дело – после штурма Магдебурга капитан исчез. Никто не видел его, и никто не мог сказать наверняка, сгорел он заживо на одной из магдебургских улиц, или же его прикончила мушкетная пуля, или же он нашел себе какую-то иную смерть. У Сатаны за пазухой припасено немало каверз…
Пришлось все устраивать самому. Собрать людей оказалось делом нехитрым. Многие, конечно, отказывались – надеялись что-то ухватить в Магдебурге, не хотели покидать лагерь. Даже вестфалец Майнрих по кличке Граф, на чью помощь Иеремия очень рассчитывал, отказался идти с ними. Жаль, вот от кого могла бы быть польза… Иеремия долго его уламывал, но Граф лишь упрямо мотал головой на крепкой, короткой шее.
– Надо идти в Магдебург, – говорил он. – Только там деньгами и разживемся.
Иеремия пытался втолковать ему, что в сгоревшем городе они уже ничего не найдут, кроме мусора и обугленных трупов, а потом, видя, что уговоры бесполезны, плюнул в сердцах:
– Хочешь разжиться деньгами – трахни нашего полкового казначея, верней будет.
Черт с ним, с Графом. Без него обойдутся. За несколько дней он заручился согласием двадцати четырех человек. Невеликое, конечно, войско. Но, с другой стороны, возьмешь больше людей, и кто-то из них непременно проболтается, и тогда обо всем прознают в офицерской палатке. У этих капитанов да обер-лейтенантов хватка мертвая, сразу потребуют свою долю, а то, не приведи Господь, вообще все отберут. Нет, пусть уж лучше с ним будет людей поменьше, зато надежных. И потом, разве с большой толпой можно остаться незамеченным? А ведь скрытность, внезапность атаки – главное, недавний штурм Магдебурга тому примером. Смогли бы они захватить город, если бы нападали в открытую? Никогда. Здесь надо действовать с умом: нападать, когда противник не ожидает, бить, когда смотрит в сторону.
Они захватят этот город и возьмут то, что посчитают нужным. Тех, кому хватит ума не сопротивляться, оставят в живых.
Решено.
* * *Касснер увидел всадников первым. Нагнулся вниз, крикнул остальным, изо всех принялся бить в висящий над головой колокол.
Всадников было пятеро. В шлемах, с горящими факелами в руках. Их кони неслись по дороге во весь опор, наполовину скрытые утренним вязким туманом.
– Закрывайте ворота! – крикнул Маркус.
Навалившись, они принялись толкать тяжелые деревянные створки.
Ворота не слишком высокие – чуть меньше человеческого роста, с двумя проделанными отверстиями для стрельбы. Прорваться через них всадники не сумеют. Стоит им приблизиться, сразу попадут под ружейный огонь.
Створки ворот сошлись, Маркус и Вильгельм Крёнер заложили в пазы толстую деревянную балку. Заперто. Касснер и Гюнтер Цинх запалили фитили аркебуз.
Всадников пятеро, и сквозь ворота им не прорваться. Что же они тогда сделают? Попробуют проникнуть в Кленхейм в другом месте? Но слева и справа от ворот стены домов смыкаются вплотную, а чуть дальше вдоль городской ограды выкопана широкая канава, наполненная водой, да и сама ограда вышиной в добрых четыре фута – такое препятствие на лошади не перемахнешь.
– Уже близко! – крикнул с башни Касснер. – Шагов триста осталось. Пусть подъедут, угостим их на славу!
С этими пятерыми они смогут справиться. Но что, если в лесу спрятались еще солдаты, которые только ждут подходящего момента, чтобы атаковать?
Триста шагов, думал Маркус, прижимая к плечу аркебузу. Меньше чем через минуту они будут возле ворот. Стоит подпустить их вплотную. Или…
– Не ждите, не давайте им приблизиться! – вдруг закричал он.
– Как это? – От удивления Касснер даже перегнулся через перила. – Надо же бить в упор, чтобы наверняка!
– Ты что, не понял?! Они будут швырять свои факелы, они подожгут крыши домов!
* * *План был хорош. Даже капитан не смог бы придумать лучше.
Шульц, косоглазый австриец с медной серьгой в ухе, предлагал нападать ночью, когда город спит. Но Иеремия не любил темноту. Враг тебя не видит – ну так и ты его тоже. Еще, не приведи Господь, угодишь в волчью яму или ногу сломаешь, а дойдет дело до схватки – и своего подстрелить недолго. К тому же собаки быстро унюхают приближение чужаков, поднимут лай, и к черту тогда пойдет вся скрытность.
Гораздо лучше нападать на рассвете, когда сменяются дозорные. Под утро над землей натекает туман. Люди только что выползли из своих теплых постелей – ленивые, сонные, как сурки.
Конечно, нечего и думать, что они смогут подобраться к городу незамеченными. Даже сонный часовой рано или поздно заметит их и ударит в набат. Значит – без толку прятаться. Курт, Йоган и Заика Михель вместе с двумя братьями-близнецами из Штутгарта сядут на лошадей и поскачут к городу во всю прыть. Пятерым всадникам нипочем не прорваться сквозь запертые ворота, но этого от них и не требуется. Приблизившись на расстояние ружейного выстрела, они свернут в сторону, поскачут вдоль городской ограды. Как только увидят дома с соломенными или хворостяными крышами, сразу начнут швырять факелы, чтобы занялся пожар.
Известно: для этих городских свиней пожар – беда пострашнее чумы. Кинутся тушить огонь, будут думать, как уберечь свои дома и свое добро. Переполох превратится в панику, лучше и придумать нельзя! Будут метаться туда-сюда, пытаясь подстрелить всадников, таская ведрами воду, сбиваясь в одно бестолковое стадо, пока он, Иеремия, со своими парнями тихо и незаметно не подберется к домам на окраине. И вот тогда жирным городским свиньям придется несладко.
* * *Не доезжая ворот, всадники круто повернули коней, понеслись вдоль ограды, сминая попадающиеся по пути капустные грядки, сшибая пчелиные ульи. Конские копыта выбрасывали комья жирной, черной земли. Маркус пальнул им со злости вслед, но, конечно же, не попал – далеко.
Он с силой провел рукой по лицу, пытаясь привести мысли в порядок. Все понятно: теперь всадники будут выискивать место, где можно удачнее забросить факел, не попав при этом под ружейную пулю. А после попробуют прорваться в город.
– Что стряслось? – тяжело дыша, спросил его запыхавшийся от быстрой ходьбы Хагендорф. За его спиной маячило несколько парней из городской стражи.
– Солдаты, господин советник, – коротко ответил Маркус.
– Сколько?
– Пятеро верховых. Разведчики. Думаю, за ними явятся и другие.
Хагендорф потер крепкий, плохо выбритый подбородок:
– Как пить дать явятся. Эй, Адольф! Быстро собирай всех наших! Место сбора – Малая площадь.
– Колокол-то все слышали… – пробурчал в ответ Адольф, сын портного Мартина Лимбаха.
– Делай, что велено! – сдвинул брови Хагендорф. – Что со всадниками?
– Скрылись из виду, – ответил Маркус. – Поскакали на север. Должно быть, попробуют поджечь дома на окраине.
Хагендорф выругался, сплюнул под ноги:
– Ладно, посмотрим! Много их будет, как думаешь, этих выродков?
– Навряд ли слишком много – иначе подошли бы в открытую.
– Верно, – кивнул начальник стражи. – Главное, чтобы не начался пожар. А уж встретить солдатскую мразь мы сумеем.
– Сколько у нас людей? – спросил Маркус.
Хагендорф посмотрел на него с удивлением.
– У нас? – переспросил он. – Не бойся, сынок, людей хватит. Займи свое место и молись, чтобы Господь сегодня был на нашей стороне.