— Так, а теперь давайте-ка вспомним, когда вы спускались вниз, никто вам не встретился? Возможно, вы кого-то нагнали в подъезде? Может, навстречу вам кто-то шел?
— Нет, — качнула та отрицательно головой, подумав несколько томительных для Мухина мгновений. — Никто не шел навстречу. Никто не спускался вниз.
— А наверх? — спросил Мухин и тут же продолжил: — Вы вышли из своей квартиры, так?
— Так.
— Никто в этот момент из квартиры напротив не выходил, так?
— Да.
— А вверх по лестнице никто в этот момент не поднимался?
Почему ему так важен был ответ на этот вопрос? Да потому, что, судя по заключениям экспертом, показаниям многочисленных свидетелей, а также его сегодняшним умозаключениям, убийство Полины Ивановны произошло в тот краткий промежуток времени, когда соседка убитой выходила из квартиры и когда Антон Панов приехал на машине, вызванный телефонным звонком тетки своей жены.
В этот краткий промежуток времени, занявший минут пять, не больше, была убита ударом тяжелого тупого предмета по голове Полина Ивановна. И если убийцей не был Панов, то, значит, соседка убитой не могла не видеть убийцу. Она могла видеть убийцу в лицо, наблюдать со спины, или хотя бы слышать звук открываемой соседской двери.
— А вы знаете, был мужик, — вдруг ахнула она, прикрывая рот сухонькой ладошкой. — Как же я сразу-то!..
— Что за мужик? Вспоминайте, вспоминайте, это очень важно.
Мухин сделался очень суровым, в очередной раз вспомнив о промахах своего коллеги, которые он сегодня весь день исправляет. И о своем собственном промахе, заставившем его заключить под стражу Панова Антона. Неприятностей теперь не избежать и на вопросы многочисленные отвечать придется перед руководством.
— Когда я вышла из квартиры… — начала вспоминать женщина, обратив на Мухина прищуренный взгляд, — он как раз вверх по лестнице и пошел.
— Мужчина? — уточнил Мухин.
— Да. В темных брюках, широкой рубашке в клетку, не помню цвета уже. Но рукава точно длинные были.
— А волосы какого цвета были?
— У мужчины?
— Да, да, у мужчины! — начал уже злиться он.
Что за бестолковый народ эти дворовые сплетницы! Как наплести какую-нибудь небылицу, так они горазды. Сериал за полчаса запросто сложат из жизни незамужней молодухи с четвертого этажа и ее женатого соседа с третьего. А как правду услышать из их уст, так чуть не кнутом подгонять надо.
— Так не было у него волос! — обиженно воскликнула она.
— Как не было? Он лысый, что ли, был?
— Нет, не лысый. В фуражке он был. Такие сейчас носят, с большими козырьками. — Она далеко вперед над своим носом выдвинула ладонь.
— Бейсболка? — подсказал он, догадавшись.
— Она, она! Так вот, мужик был в бейсболке, — с третьей попытки выговорила соседка погибшей. — В темных штанах, клетчатой рубахе с длинными рукавами и кепке.
— В руках у него что-нибудь было, у мужчины этого? Палка там или что-то еще?
— Сумка была большая. У меня внук с такой на тренировку ходит. Я еще глянула и удивилась, что сумка большая, а пустая будто.
— Почему?
— Нес он ее легко. И она сдутая такая вся была, переламывалась. — Она снова поиграла ладошками, изображая, как именно складывалась большая сумка при подъеме незнакомца вверх по лестнице.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Мухин. — Еще вопрос… Мужчина к кому-то заходил?
— То есть?
— Он поднимался вверх по лестнице. Там еще два этажа, так?
— Так.
— Он там к кому-то заходил? Разве вы не спросили ни у кого из соседей потом, к кому приходил мужчина с пустой сумкой? Меня вот сегодня сразу за наводчика домушников ваши подруги во дворе приняли. А этот мужчина не вызвал ни у кого подозрений?
— Вы знаете, после Полинкиной смерти как-то не до него было, — покаялась она с виноватой улыбкой. — Не пропало ни у кого ничего, да и ладно. Даже из-за чердачной двери дворничиха не особо брехала.
— Она оказалась открытой в тот день? — едва не пропел Мухин.
— Да. Туда часто наркоманы залезают. Вот замки и вешают. Только ненадолго они там. Их то и дело срезают, либо отмычками открывают. Молодежь нынче такая пошла!.. И в тот день замка опять не оказалось. Только не до него всем было, тут такое…
— Отлично! — порадовался Мухин с горечью.
Отличного было мало. Все так обрадовались, заполучив готового убийцу в лице Антона Панова, что проверить пути отступления настоящего убийцы не удосужился никто. А ведь наследил, наверняка наследил.
— И последний вопрос к вам, — заторопился Мухин, спешить надо было, пока еще чего-нибудь не стряслось страшного. — Тот мужчина, что поднимался вверх по лестнице с пустой сумкой, был высоким, худощавым, низкорослым, толстым?
— Поняла, поняла, — закивала охотно женщина и снова уставила на него прищуренный взгляд. — Не маленький, точно. Довольно высокий. Грузный. Попа во какая! — Она увеличила свой собственный размер втрое. — Тяжело поднимался по лестнице, потому что толстый был. Я подумала даже, что старый.
— Это все? — уточнил он напоследок, выходя из квартиры.
— Да, все. Больше никого в тот день я не видела из посторонних в подъезде.
Улица встретила Мухина пустыми скамейками, с которых новая дождевая волна согнала всех дворовых сплетниц. Он поежился частым ледяным каплям, тут же забившимся под воротник рубашки, но зонта открывать не стал.
Горело все! И душа и тело горели от стыда и запоздалого раскаяния. Мало кому такое теперь ведомо, мало кто станет из-за ошибки следствия так убиваться. А ему вот не по себе было, да еще как!
Отсидел малый несколько недель ни за что, и несколько лет отсидел бы, не пустись он в дознавательный обход по четвертому, наверное, кругу. Воронов вон за дотошность его, за въедливость не любит, а она иной раз и на руку случается.
— Александр Викторович! — будто услышав его мысли, тут же позвонил ему Стас.
— Ну!
— А вы где сейчас? В городе?
— В городе, в городе, коллега, — пробрюзжал Мухин, тут же так некстати для себя вспомнив, как молодой Воронов сомневался в виновности Панова, все время сомневался. — Чего тебе?
— У нас очередное ЧП, Александр Викторович, — убитым голосом сообщил Стас.
— Что еще?! Опять убийство?!
— На этот раз обошлось, но пострадавший имеется.
— Кто?
— Прохоров. Виталий Прохоров — муж погибшей Веры Прохоровой.
— Да понял я! — рассвирепел тот, поняв, что снова их обошли на полшага. — Что с ним?!
— Нападение в собственном доме.
— Кто обнаружил?
— Тесть. Приехал будто бы по звонку зятя. Говорит, тот позвонил и вызвал его. И обнаружил того с пробитой головой. Но жив, бедняга, жив!
— Ладно, еду. На месте поговорим, — и тут же спохватился: — Ты там без самодеятельности, смотри. Дождись меня. Там уж вместе…
— Что вместе? — поторопил его нетерпеливый Воронов, потому что начальство внезапно умолкло.
— Вместе поедем брать преступника, коллега!
— А вы?.. Вы уже знаете, кто это?!
— Знаю, знаю. Сегодня и возьмем!
Глава 23
Сергей Хаустов медленно чистил яйцо всмятку, стараясь не смотреть в сторону жены. Сегодня она почему-то ему была особенно ненавистна. Может потому, что Маруська опять с голыми ногами в палисаднике с самого утра светилась, будто бы поливая флоксы, а сама демонстрацией своих потрясающих конечностей занималась, не иначе.
И Алина сегодня вдруг вышла к завтраку с новой стрижкой, необыкновенно преобразившей ее и без того привлекательное лицо. Хаустов застыл, глядя на нее недоуменно. Надо же, думал, какая в доме симпатичная женщина рядом с ним обретается, а он никогда даже и в мыслях не посмел допустить…
А может, все дело было в том, что Тая сегодня брюзжала с утроенным азартом, подавая ему завтрак. Так разошлась, что разбила на яйцах скорлупу, и Хаустову приходилось теперь очень медленно и осторожно снимать крохотные осколки с не проваренного до упругой плотности белка.
Ну и ладно, все занятие. Все повод не смотреть в заплывшие спросонья глаза и не отвечать напрямую, почему он снова не пришел к ней минувшей ночью. Она ведь именно с этим вопросом пристала, ввалившись в душевую к нему, едва он туда забрался. Начала приставать, мылить спину, мурлыкать что-то утробно. А он возьми, и прогони ее. Не грубо, нет. Вежливо так попросил убраться к чертовой матери и не мешать ему.
Ох, как она рассвирепела. Как взбесилась. И Сергей ее, конечно, понимал. Просто поделать с собой ничего не мог, хотя порой и старался.
— Долго будешь колупаться! — взвизгнула она, стоя за его спиной с раскаленной сковородкой. — Отодвинь локти, я тебе кабачков жареных положу.
— Не надо, — отозвался Сергей спокойно.
А внутри тут же все заныло, застонало в знак протеста.
Ну не любил он с утра ничего жареного! Ненавидел просто ни кабачков жареных, ни оладьев ее, ни яичницы, плавающей в масляном озере в сковороде. У него потом полдня желудок будет болеть, если он с утра нажрется ее поджарок. Неужели не знает? Неужели забыла?
Ну не любил он с утра ничего жареного! Ненавидел просто ни кабачков жареных, ни оладьев ее, ни яичницы, плавающей в масляном озере в сковороде. У него потом полдня желудок будет болеть, если он с утра нажрется ее поджарок. Неужели не знает? Неужели забыла?
Знает, и не забыла, понял тут же Хаустов, поймав на себе ее мстительно-торжествующий взгляд. На нервах просто играет, и делает это с удовольствием. Мстит ему за его пренебрежение к ее пышным формам.
— А чего надо?! — не снижая тона, прицепилась тут же Тая.
Хочет скандала, понял Хаустов и быстро глянул на часы.
— Спешишь? — язвительно скривила она рот.
— Спешу.
— А куда?
— На… — Чуть было не сказал, что на работу, вовремя вспомнил, что выходной сегодня. — На встречу одну мне нужно успеть.
— Встреча твоя все утро голыми ляжками вдоль забора сучит! — заорала вдруг Тая не своим голосом. — Думаешь, не знаю я про твои встречи, скотина! Думаешь, не понимаю, почему ты не спишь со мной! Почему из душа гонишь!
— Тая, давай не будем при посторонних.
Хаустов выразительно глянул в опущенную макушку Алины. Той было очень неловко присутствовать при таком скандале. И встать, чтобы уйти, она не могла. Тая не терпела, когда начинались метания за стол — из-за стола.
— Она не дура, Алинка-то! — фыркнула жена, совершенно не стесняясь. — Разве она не видит, не знает, в какой комнате мой муж ночует? Знаешь, Алинка?
Та молча кивнула, покраснев.
— Вот видишь, дорогой! Все знают, что я на хрен тебе не нужна! Все знают, кроме тебя. Ты все что-то еще в своих мозгах для себя не решишь никак! Что решаешь-то, милый? Как свалить из семьи с наименьшими для себя потерями?
— Да, — вдруг честно сказал Хаустов, и поразился, насколько естественно это прозвучало и каким облегчением отозвалось в душе. — Решаю, и все никак не могу решиться.
— Ишь ты! — ахнула Тая, она не ожидала такой откровенности с его стороны. — Ишь ты, выговорил, наконец! А я все жду, жду, когда же, когда… И кто же она, кто?! Маруська-пустышка? Так ее муж тебе кишки скорее выпустит, чем отдаст тебе!
— Не Маруська, — качнул головой Сергей, спокойно наблюдая за беснованием Таи.
И чего было раньше не открыться, думал он. Чего терпел так долго? Что боялся утратить? Дом этот потерять, да гори он…
Или деньги делить не хотелось? Так теперь готов еще и сверху ей приплатить, лишь бы оставила в покое.
Покой… Слово-то какое благодатное. Он уже и забыл, что это такое — покой! Все в каком-то нервном напряжении последние несколько лет живет. Да, вот как Лешку убили, а Зойка пропала, так это напряжение и сковало его по рукам и ногам. Все ждал чего-то еще более страшного и отвратительного, чем убийство женой собственного мужа. Потом труп Зойки нашелся, а легче от этого не стало. Стало еще отвратительнее и страшнее. Все вокруг казались порочными, грязными преступниками, способными…
— Тогда кто она?! — орала благим матом, нависнув над его головой, Тая. — Кто?! Полинка Панова?! Может, ты специально и убийства все эти таким образом спланировал, чтобы подозрение на Антона пало, а тебе с ней остаться?
— Дура! — возмутился Хаустов. — Разве для того, чтобы быть с женщиной, чтобы остаться с ней, нужно убивать столько народа?!
— Кто тебя знает, — пробормотала она устало, в ней как будто что-то надломилось после его слов. Тая упала на стул рядом с ним, потянулась к его руке и попросила со слезами: — Сереж, не бросай меня, а!
Руку он выдернул тут же, но с ответом собирался минут десять, молча наблюдая за тем, как крупные слезы текут по ее вспотевшему лицу, ставшему для него за последние несколько лет таким неприятным и нелюбимым.
Почему?! Почему и когда это случилось?!
Он ведь мечтал прожить с ней до старости и умереть в один день. Он хотел вместе с ней радоваться каждому дню. Каждому их общему успеху, каждому успеху их пацанов. Когда все было растрачено?! Когда и куда они растратили свои чувства? И главное — на что?!
На строительство этого дома, да гори он…
На умножение благосостояния, на счета в банках… Да лучше обанкротиться, лишь бы вернуть…
Но ведь не вернешь уже ничего! Ни восторга прежнего не вернешь, ни томления сладкого в груди, ничего! И жаждой внезапной желание уже никогда к этой женщине его не накроет. Тогда стоит ли?..
— Сережа, не бросай меня. Я ведь всегда любила и буду любить только тебя! Мне никто не нужен, кроме тебя! — плакала Тая. — Я на все готова ради тебя, ради нашей семьи!
— Да нет давно уже семьи, Тая, — тихо возразил Хаустов, выбираясь из-за стола.
Надо было бежать. Срочно бежать, пока ее слезы, ее откровенное горе, изливающееся из поблекших глаз, не потопило всю его решимость. Он сейчас смалодушничает, а что потом?! Все то же самое! Отсрочка ничего не даст. Она ничего не способна изменить или возродить. Отсрочка не стряхнет пепел с его потухших чувств, не займет искрой давно прогоревшее.
— Нет давно семьи. Живем по привычке рядом, — с чуть меньшей решимостью начал говорить Хаустов, потихоньку пробираясь к выходу. — Дележ опять же имущественный сдерживает. Но теперь все! Теперь все поделим, все по-честному поделим…
— Ах, по-честному?! — зашипела она, поймав его за штаны у самого выхода, и сунула кукиш ему под нос. — А вот это видел!
— Что это? — Он с брезгливой гримасой отвел ее руку от своего лица. — Что это значит?
— А то, что в твоих деньгах, которыми ты ворочаешь, две трети… Нет, девять десятых — моя доля! Моя и моих детей! Готов на такой дележ?!
Алина не выдержала, вскочила с места и бегом кинулась из кухни, еле успев пробормотать извинения. Понятно: присутствовать при таком скандале кому охота?
— Тая, тебе надо успокоиться, — предостерег ее Сергей, хотя такая откровенная наглость с ее стороны начала его заводить. — Весь раздел имущества пройдет в законном порядке. Твои амбиции…
— Ах, амбиции! Я столько лет положила на тебя, столько времени, сил, я столько всего сделала, чтобы все досталось только тебе, а ты!..
Она внезапно умолкла, настороженно сверкая на него потемневшими глазами из-под растрепавшейся сальной челки. И он не мог не заинтересоваться.
— Ну-ка, ну-ка, ну-ка! — даже не побрезговал, ухватил жену за жирный локоток и швырнул в плетеное кресло возле окна, упершись коленом в ее коленку. — Сидеть, я сказал! А ну-ка, расскажи мне, жена, что такого ты сделала, чтобы все досталось только мне?! Что, собственно, ты имеешь в виду?!
Она не успела ответить — в ворота позвонили.
— Алина! — заорал Хаустов не своим голосом. — Алина, спроси, кто там?!
— Хорошо, — вспорхнула она где-то в холле испуганной птичкой. — Пускать или нет?
— Пускай все катятся к чертям! — заорал Хаустов, продолжая сверлить Таю напряженным взглядом. — У нас с женой серьезный разговор на повестке дня!
Алина вернулась очень быстро. Быстрее, чем Тая нашлась с ответом на его многочисленные вопросы.
— Там… Там милиция! — испуганно шепнула она ему, непозволительно близко приблизив свое лицо к его уху, что тут же было замечено Тайкой.
— А-аа! Вот она где, змеища, притаилась!! Прямо на груди моей!! Алинка твоя баба?! Ты с ней?.. Ты к ней собрался уходить?!
Сергей и Алина недоуменно переглянулись. Причем в его взгляде растерянности было куда больше, чем у домработницы. В ее глазах явно плескался стыд.
Неужели он не ошибся, когда подозревал ее в тайной страсти? Неужели Алина и впрямь питает к нему чувства, вот и прическу поменяла, и Тайке не возражает.
— Там милиция, Сергей, — повторила Алина, когда Тая немного выдохлась и примолкла.
— Какая милиция? — не сразу понял он.
— Следователи Мухин, Воронов, те, что нас допрашивали уже, с ними еще какие-то люди.
— Какие люди?! А что им надо, не сказали?
— За тобой явились! — снова взвилась обрадованно Тая, начав хохотать истерично. — Делить он со мной все собрался! Там тебе все поделят! Все мне и детям останется! Иди, иди встречай!..
Все, что происходило дальше, напомнило Сергею Хаустову одну из многочисленных серий его кошмарных сновидений, что мучили его после смерти Алексея.
В его дом, или квартиру — тут случались варианты, в зависимости от того, где он оставался ночевать — входят люди в странных серых одеждах. Смотрят на него пустыми странными глазами. И говорят с ним странными безликими голосами. Он вроде силится понять, что сказано ими, силится уловить смысл пустых серых фраз, но все сливается в одно страшное казенное слово: виновен.
Просыпался он обычно в холодном поту. Подолгу лежал, корчась под одеялом и прижимаясь влажным телом к простыням. Слушал бешеные скачки своего сердца и успокаивал себя лишь тем, что это всего лишь сон. Глупый, навязчивый страшный сон, который не может быть правдой, потому что он — Сергей Хаустов — ни в чем ни перед кем не виноват.