«Тот день тоже был посвящен поискам Маклая. Я, моя жена и внучка Санька решили ехать в Щелково, откуда было больше всего звонков, хотя мы и не слишком верили в успешное завершение нашей экспедиции, ведь это в 20 километрах от нашей дачи в Валентиновке, и Маклай с его больными ногами сам не мог туда попасть. Приехав к рынку вечером, мы разделились: жена с внучкой пошли в одну сторону, я в другую. И вдруг звонок по сотовому — слышу рыдающий голос Саньки, которая, захлебываясь в слезах, еле выговаривает: «Маклай нашелся». Естественно, я рванул к тому месту, где они находились.
Подбегаю и вижу: у ног моих дорогих девочек сидит Маклай, а вокруг его шеи вместо поводка повязан шарф внучки. Я бросился к нему, обнял, а он так тихо уткнулся мне в колени и даже не скулит, словно человек, перенесший сильную психологическую травму.
Уже находясь в машине, которая везла нас в Валентиновку, жена рассказала, как они нашли Маклая. Пройдя весь рынок, они поговорили с продавцами, видевшими похожую на Маклая собаку, и те указали на мост, куда она побежала. Санька бросилась туда, перешла через мост и увидела на берегу реки кучу ящиков, среди которых и лежала усталая овчарка. Позвала по имени, и это оказался Маклай, с которым она в детстве буквально ела из одной миски. Пес сильно отощал, и было видно, что он потерял всякую надежду на спасение, все-таки четырнадцать дней прошло, как он оказался в этих местах…
На следующий день я показал Маклая врачам. С ногами у него было плохо. Похоже, пес перенес травму позвоночника. Жена стала его гладить и заметила на шерсти как будто следы от свечки. Но это был воск, который содержится в автополироле. Видимо, Маклая держали в гараже. Наверное, хотели продать — он ведь породистый. А когда портрет Маклая растиражировали, похитители решили выпустить его от греха подальше…
После этой истории я в очередной раз убедился, сколько же у нас добрых людей, и это неправда, что наш народ ожесточился. Спасибо им за ту доброту, которую они проявили к моей семье, потому что Маклай — тоже член нашей семьи, как и три другие собаки…»
Отметим, что на тот момент дома у артиста был целый зверинец: три собаки (Маклай, Лушка, Валет) и пять кошек (Дуся, Алик, Машка, Сильва и Аркаша).
А теперь приведу отрывки из интервью Ю. Соломина различным изданиям.
Газета «Правда» (номер от 18 апреля 2008 года, автор — В. Кожемяко):
«Критиковать наше прошлое — уже достаточно. Ругать тех, кто в чем-то виноват, — тоже достаточно. Есть, разумеется, кого и в чем обвинять. Но если повторять это бесконечно, если изо дня в день твердить в адрес старших поколений одно и то же: вот вы семьдесят лет не то делали…
Я не могу обвинять своего отца. Я не могу обвинять своих дедов. Я не могу обвинять тех людей, у которых учился. Почему? Да потому, что они ничего плохого не делали.
Я не против правды, даже если она самая горькая. Но вопрос: а всегда ли это правда? Ведь разговор нередко идет на уровне слухов: «Я видел какой-то документ…» И потом, если сплошной негатив обрушивается на головы молодых в таких количествах, многие могут не выдержать. И не выдерживают. Многие могут озлобиться — и озлобляются…»
Газета «Известия» (номер от 30 апреля 2008-го, автор — Е. Самойлов):
«Я живу то в Москве, то на даче. Пятьдесят на пятьдесят. Когда я был маленький, никак не мог понять отца, который любил утром рано вставать и идти в лес. Он меня всегда таскал с собой, а я не хотел и не мог физически — на меня не очень хорошо действовал шум деревьев. Теперь, когда я сам стал дедушкой, сижу и слушаю этот шум. В свое время решение одной из важных сцен в «Трех сестрах» Чехова мне подсказал дождь: по железной крыше капали крупные капли, я вышел на улицу, долго стоял и смотрел на них. Они и привели меня к какому-то решению.
На даче можно отдохнуть от всех: жизнь-то моя на виду, профессия эмоциональная, от нее быстро устаешь. Так что я еду за город, когда у меня есть возможность. Вместе с семьей редко получается выбраться — все работают. Там мне хорошо — я могу просто долго сидеть на веранде и наблюдать, там у меня собаки и кошки. Я с ними разговариваю, общаюсь. Это ведь некий мир, задающий определенный тон и навевающий мысли».
А вот как описала в «Московском комсомольце» (номер от 11 марта 2009-го) дачное житье-бытье Соломина журналистка Е. Светлова:
«Вечером Юрий Мефодьевич поедет привычным маршрутом в свою подмосковную деревню. Зайдет в местный магазинчик за ливерной колбасой — любимым собачьим лакомством. Из дома навстречу радостно выбегут Маклай, Лушка и Валет, устроят столпотворение в дверях, словно Бобчинский и Добчинский. Но всех перехитрит кошка Машка, которая сиганет через всю стаю и первая повиснет на хозяине. Он усядется в кресло перед телевизором, чтобы посмотреть новости, а кошки пристроятся поближе — кто на грудь, кто на колени, и Юрий Мефодьевич не заметит, как уснет под их мурлыканье».
Первый красавец (Олег Янковский)
Олег Янковский родился в городе Джезказгане Казахской ССР 23 февраля 1944 года. Его отец и мать были потомственными дворянами (по отцовской линии — польские, по материнской — русские). Отец служил штабс-капитаном в Семеновском полку, в Гражданскую войну перешел на сторону красных и воевал под началом М. Тухачевского. Однако в 30-е годы он был репрессирован и вместе с семьей отправлен в ссылку в Казахстан. В Джезказгане он дослужился до начальника строительства.
На момент рождения Олега в семье Янковских было уже двое мальчиков: Ростислав (1930) и Николай (1941). По словам Олега, первые годы жизни ему запомнились счастливыми и безмятежными, несмотря на то что время было тяжелое, военное. Актер вспоминал:
«А потом в одночасье все кончилось: отца в очередной раз забрали, мать, которая никогда прежде не работала, осталась с тремя детьми на руках. Так что коньки, велосипед или — чуть позже — загадочный мир, мерцавший за соседскими стеклами пузатой линзой первого телевизора, — все это существовало не для нас. Но мы даже не испытывали зависти, потому что хотеть этих роскошных вещей было нельзя, не принято, не полагалось…»
После ареста отца (а это произошло, когда семья жила уже в Таджикистане) семья Янковских распалась: старший сын Ростислав уехал в Минск (на родину отца), работать актером в Русский драмтеатр, а мать с Николаем и Олегом уехали в Саратов (в 1953 году, тогда же умер и отец мальчиков). Там они жили буквально впроголодь. Николай подавал большие надежды как актер (его даже приглашал в Слоновское театральное училище знаменитый педагог Сальников), однако он не мог бросить свою семью и устроился работать кузнецом. Его зарплаты едва хватало, чтобы прокормить себя, жену, мать, бабушку и младшего брата Олега. По мере сил присылал деньги из Минска старший брат Ростислав. Но и этих денег едва хватало, чтобы сводить концы с концами.
Когда жить стало совсем невмоготу, Ростислав забрал Олега к себе в Минск (на календаре был 1958 год). Хотя и у него жизнь складывалась не сладко. Вместе с женой они жили в мансарде театрального здания, а если точнее — в гримерке. Пожарные периодически выгоняли их оттуда, они поживут чуть-чуть в гостинице и обратно возвращаются, на старое место. Вместе с ними стал теперь жить и Олег. Несмотря на то что его брат был актером, Олега в те годы тянул к себе футбол, и он подавал большие надежды в этом виде спорта. Но от судьбы, как говорится, не уйдешь. Однажды в театре заболела молодая актриса-травести, игравшая в пьесе А. Салынского «Барабанщица» роль мальчика Эдика, и ей срочно пришлось искать замену. Тут под руку режиссера и подвернулся юный Олег. Так как роль была из разряда «кушать подано», подростку доверили ее без всякого страха. И он действительно не подвел коллектив, справился. С этого момента в жизнь Янковского всерьез вошел театр.
Тогда же он впервые серьезно влюбился. Причем девушка была старше его на пять лет (1939) и была студенткой Института физкультуры (фехтовальщица). Звали ее Лиля Голод. Вот что она сама вспоминает об этом:
«Олег был младше меня и не входил в компанию моих ближайших друзей. Я видела, что ему очень хочется быть вместе с нами. Замечала, как он издалека смотрит на меня, но его робкие попытки ухаживать только смешили. Он был очень застенчивым, боялся ко мне подойти. Иногда мы ездили с ним в одном троллейбусе: он — в школу, я — в институт. Видела, что он не сводит взгляда с меня, краснеет, смущается…
В память врезалась картинка: день, когда он все же решился заговорить со мной. Это было возле булочной в центре Минска. Олег в выглаженной рубашке, весь такой стройный, торжественный подходит. Отважился и сказал, что я очень красивая и нравлюсь ему. Сказал, что учится на артиста и докажет мне, что станет знаменитым и я еще буду им гордиться! Но я-то знала, что он вовсе не учится на артиста. Моя подруга Галя была пионервожатой в летнем лагере Олега и призналась: он просил ее не говорить мне, что он еще школьник. Ему хотелось быть старше своих лет, произвести на меня впечатление. Но для меня, студентки, он был обыкновенным мальчишкой. Он расстраивался, страдал. Посылал мне какие-то наивные открытки, записочки. Пытался затесаться в нашу «взрослую компанию». Иногда мы с ним общались. Мы оба были «стиляги». Такие бесстрашные, отважные, хотелось подвигов и романтики!.. Но никаких серьезных планов насчет его я не строила. Потом он уехал в Саратов, а я вышла замуж…»
В Саратов Янковский вернулся, закончив 10 классов — в 1961 году. Там он встал перед дилеммой — куда поступать? Выбор стоял между медицинским училищем и театральным. В конце концов Янковский выбрал последнее и поступил в Саратовское театральное училище.
По свидетельству очевидцев, будучи студентом театрального училища, Янковский никого своим дарованием не покорял и считался твердым середнячком. Поэтому в годы его ученичества, глядя на него, вряд ли кто-нибудь из знавших его товарищей мог предположить, что через каких-нибудь пять-шесть лет Янковский станет одним из самых популярных актеров советского кино. Но факт остается фактом.
Окончив училище в 1965 году (его дипломной работой был Тузенбах), Янковский был принят в труппу Саратовского драматического театра имени Карла Маркса. Причем устроили его туда по блату, а в качестве его протеже выступила его молодая жена Людмила Зорина (1 мая 1941 года), которая уже числилась в труппе этого театра.
Знакомство молодых людей произошло не в театре, где они вместе работали, а в… цирке. По словам самого актера:
«Мы были студентами Саратовского театрального училища, но нас свел цирк. Людмила училась курсом старше, когда нас пригласили вести праздничную программу 7 ноября. А в отличие от драматического театра в цирке были семейные гримерные (поскольку было много семейных номеров), без разделения на женские и мужские. Нас вместе и устроили в одну гримерную и как-то сочли, что мы муж и жена. И вот начался у нас роман…»
Первые годы своей работы в театре Янковский был на вторых, а то и на третьих ролях. А его жена довольно быстро стала звездой, причем не только в театре, но и в кино: ее дебют там произошел в 1965 году, когда она сыграла одну из ролей в фильме «Лебедев против Лебедева». В итоге Янковского тогда называли не иначе как «муж актрисы Зориной». Это сильно било по его мужскому самолюбию и заставляло работать засучив рукава. И это принесло свои плоды.
Переломным в судьбе Янковского стал 1966 год. Именно тогда он сыграл свою первую крупную роль в театре — Ненилло в спектакле «Рождество в доме синьора Купьелло». Тогда же в его жизнь вошел и большой кинематограф. Хотя вхождение в последний было не таким уж и гладким.
В том году Янковского пригласили сняться в одной из картин Литовской киностудии. Ее название мне неизвестно, поскольку она так и не была снята из-за досадной случайности. По словам самого Янковского, она снималась всего один (!) день. Затем оператор случайно утопил камеру в озере, и съемки пришлось прекратить. Премьера фильма так и не состоялась. Однако начало было положено.
После досадного случая в Литве прошло совсем немного времени, и в том же «лошадином» 66-м молодого актера заметила ассистент режиссера с «Мосфильма» Наталья Терпсихорова, занимавшаяся отбором актеров для фильма «Щит и меч» (между Тигром и Обезьяной может сложиться хорошая дружба, но более близкие отношения не рекомендуются, причем для блага Тигра). Заметила вроде бы случайно, но на самом деле, конечно же, нет — этому сопутствовали звезды на небе, расположившиеся в выгодной для Янковского конфигурации. Дело было так.
Столичная гостья устроила смотрины для нескольких артистов саратовского театра в номере местной гостиницы, в которой она остановилась. Янковского она к себе не звала, однако в числе приглашенных оказался его друг по театру, который и взял его с собой. Пока друг проходил пробы, Янковский скучал в коридоре и совершенно не надеялся на то, что его заметят. Но Терпсихорова за день до этого, будучи в театре, обратила внимание на фотографию Янковского и запомнила его. И теперь поинтересовалась у вошедшего актера, кто такой этот Янковский. «А зачем я вам буду про него рассказывать, если он сейчас стоит за дверью в коридоре», — удивился актер и, с разрешения хозяйки номера, позвал друга. Так состоялось знакомство нашего героя с ассистенткой Басова. Знакомство закончилось вполне успешно — Терпсихорова сделала фотопробы Янковского и увезла их в Москву. Однако на этом тогда все дело и закончилось — долгожданного вызова из столицы так и не последовало. Янковский решил, что его встреча со столичной дамочкой закончилась провалом. Но он ошибся.
Тем же летом (в июле) саратовский драмтеатр отправился на гастроли во Львов. И надо же было такому случиться, но в этом же городе в те же дни находился режиссер фильма «Щит и меч» Владимир Басов. Более того, в один из дней он вместе со своей женой киноактрисой Валентиной Титовой пришел в тот же ресторан, в котором обедал и Янковский. Как гласит легенда, первым обратила внимание на молодого актера Титова. Едва Янковский появился в дверях заведения, она тронула мужа за руку и произнесла: «Я, кажется, нашла исполнителя на роль Генриха» (имеется в виду Генрих Шварцкопф из фильма «Щит и меч»). Басов посмотрел в ту же сторону, что и жена, но тут же недовольно покачал головой: «Такого лица у актеров не бывает. Этот молодой человек наверняка какой-нибудь физик или, на худой конец, филолог…» Подойти к молодому человеку и поинтересоваться, кто он на самом деле, ни у режиссера, ни у его жены догадки не хватило. На том они тогда и расстались. Но история на этом не закончилась.
21 июля Янковский внезапно получил вызов из Москвы от Натальи Терпсихоровой — ему надлежало явиться на кинопробы. Бросив все свои дела (а он находился с театром в Симферополе), актер отправился в столицу. Оказавшись на «Мосфильме», он как-то вошел в кабинет Владимира Басова. Режиссер сидел за столом и увлеченно разглядывал фотографии актеров, прошедших пробы. Он был так увлечен этим делом, что в первую минуту не заметил вошедшего гостя. Но вот он наконец поднял глаза… и громко расхохотался. Для Янковского это было настолько неожиданно, что он опешил. А Басов вдруг вскочил со своего места и, схватив молодого актера в охапку, увлек его на улицу. «Мы должны немедленно съездить в одно место», — сообщил Басов и буквально впихнул ничего не понимающего Янковского в свой автомобиль.
Вскоре они приехали в один из уютных двориков в центре города, где на детской площадке мирно прогуливались со своими чадами несколько молодых мамаш. В одной из них Янковский, к своему удивлению, узнал Валентину Титову.
Когда они с Басовым вышли из машины и направились к Титовой, режиссер чуть ли не на весь двор закричал: «Ты была права — этот парень оказался артистом. Так что Генрих у нас уже есть!»
Согласно съемочному журналу, на ту же роль Генриха Шварцкопфа был еще один реальный кандидат — Валентин Смирнитский. Но взяли в итоге все-таки Янковского (утверждение случилось 26 августа). Однако и Смирнитский внакладе не остался: во-первых, его тоже взяли в эту картину (но на второстепенную роль), во-вторых — на том же «Мосфильме» он тогда же был утвержден в картину Юрия Чулюкина «Королевская регата». И вот там у него уже была главная роль.
Но вернемся к «Щиту и мечу».
Вспоминает С. Любшин (исполнитель главной роли — Белова — Вайса):
«Олег приехал на «Мосфильм» пробоваться. Волнуется. Пробы не получились. Я смотрю, он стоит в коридоре бледный, как мраморная колонна. Подходим мы тогда с оператором Павлом Лебешевым к режиссеру Владимиру Басову, говорим: «Посмотри, как этот парень страдает. Надо его утвердить». И Басов утвердил Олега…»
Съемки фильма начались в Риге именно с эпизодов с участием Янковского и Любшина. На календаре было 23 сентября 1966 года — в тот день снимали эпизод «на берегу». Затем 26-го снимали тех же героев на шоссе, 29-го — в городе, 30-го — во дворе автомастерской. Съемки с Янковским длились до 10 октября, а на следующий день он улетел в Саратов — играть спектакли.
На съемочной площадке он вновь объявился 28 октября, но уже в Калининграде, где снимали сцены возле отеля и внутри него, а также железнодорожный узел. 31 октября Янковский снова улетел в Саратов. Больше в том году съемочных дней не было.
На съемках актер вновь объявился сразу после встречи нового 1967 года — 3 января. В 10-м павильоне «Мосфильма» снимали сцены в квартире Генриха Шварцкопфа с участием Янковского и Любшина. Янковский пробыл в Москве до 10 января, после чего вернулся домой, в Саратов. На съемках он вновь объявится 30 января (снимали эпизод «квартира Бюхера»). Сцены с участием Янковского снимали до начала февраля.
14 февраля Янковский снимался в эпизоде «разведшкола», после чего вновь объявился на съемочной площадке только 17 марта (на два дня) и еще раз — 3 апреля (снимали эпизод «в штабе»). Короче, на протяжении всех съемок Янковскому приходилось буквально разрываться между Саратовом и Москвой. Впрочем, не только между ними. Тогда состоялась первая зарубежная гастроль Янковского, поскольку ряд сцен пришлось снимать в Восточном Берлине (ГДР) и Кракове (Польша). В первом Янковский побывал в период с 25 июня по 12 июля, во втором — с 30 августа по 22 сентября.
Но и это еще не все. В мае Янковского пригласили еще в одну мосфильмовскую картину, причем уже на главную роль. Речь идет о фильме Евгения Карелова «Служили два товарища», где наш герой был утвержден на роль красноармейца Некрасова, которого командование отправляет на аэроплане на позиции противника, чтобы тот с высоты птичьего полета заснял их на кинокамеру. По словам Янковского: