Что же касается таблоидов, которые вроде бы так и норовили залить его ушатами грязи, то, если верить Хайнд, Макс купил их всех на корню. Еще давно, когда заметил, что журналисты чересчур глубоко взялись копать. Став тайным владельцем, Макс мог публиковать о себе какие угодно басни. Скандальные, а то и просто дикие обвинения создавали отличную дымовую завесу, к тому же подрывая реноме СМИ в глазах общественности.
– Даже если ты сумеешь узнать правду про Макса, тебе не донести ее до людей, – предупредила президент. – Никто уже не верит и строчке того, что о нем пишут. – И вдруг добавила: – В жизни не хотела стать президентом чего-либо.
Загудел ее мобильник. Сидя в кожаном салоне, отделенном от водителя звуконепроницаемой перегородкой, Пенни молча смотрела в тонированное стекло.
– Стараюсь ее переубедить, – говорила президент в трубку. – Нет-нет, пожалуйста, ничего не предпринимай. – Она запнулась, бросив косой взгляд на Пенни. – Нет, не говорила и говорить не собираюсь. Все равно не поверит.
Даже не слыша ни слова на том конце провода, Пенни знала, что звонит Макс.
Кортеж катил по улицам, не встречая помех ни на перекрестках, ни на полосе движения. Возле Брайант-парка Пенни заметила длинную очередь к магазину на Шестой авеню под вывеской «Туфелька». Подавляющее большинство было из той же демографической группы, что сходила с ума по «кончикам». Теперь они давились за новым фасоном обуви. Уж чего-чего, а вот этого Пенни никак не могла понять. Модная обувь была не просто уродливой, но и неудобной, с широким ремешком на подъеме и толстенным каблуком. Стадный инстинкт, впрочем, сработал и здесь. Та же самая потребительская прослойка делала сейчас мегабестселлер из тупого романа про вампиров.
Президент завершила разговор и убрала телефон в карман. Ее взгляд упал на вереницу женщин в очереди за обувью.
– Наши отношения с Максвеллом начались с безумного увлечения, – пустилась она в воспоминания. – Очень яркого. Я была твоего возраста, и Макс мне казался воплощением всего, что я хотела от мира.
Что-то трагическое мелькнуло у нее на лице при словах о собственной наивной юности. В голосе прорезались нотки откровенного омерзения в личный адрес.
– Я ему верила.
Пенни заерзала. Пока президент делилась воспоминаниями, тело девушки начало откликаться на некий эротический раздражитель. Соски отвердели до боли и терлись о шелковые кружева лифчика как о наждачную бумагу. То ли от потряхивания машины на ходу, то ли от запаха кожаной обивки, но в паху стало горячо и влажно.
– Ты пробовала заняться сексом с кем-то после него? – спросила президент Хайнд.
Пенни подумала о насильнике и отрицательно помотала головой.
– Он думает, что защищает нас, но на самом деле мы его марионетки. Для Максвелла это одно и то же.
К Ленсингтон-авеню дыхание у Пенни до того затруднилось, что пришлось ловить ртом воздух как рыба.
Президент Хайнд не сводила с нее печального взгляда.
– Я просила его не делать этого. – Для коварной заговорщицы она поступала странно: подавшись ближе, взяла в руки горячечно трепетавшие ладони Пенни. – Дыши. Просто дыши, – посоветовала она.
Голос Клариссы Хайнд гипнотизировал.
– Это все равно что ненастная погода, грозовой фронт. Тут ничего не сделаешь, остается лишь ждать, пока он минует. – Два теплых пальца легли девушке на шею, подсчитывая пульс. – Ну вот. С возвращением.
Крепко сжимая руки Пенни, Хайнд внушала:
– Так знай же! Спасти всех женщин мира еще можно, но на это способна лишь одна из нас. Та самая, что обитает в пещере, высоко-высоко на кручах Эвереста. Зовут ее Баба Седобородка. Она-то и есть величайшая из ныне живущих секс-гуру.
Президент привлекла Пенни к себе и заключила в теплые объятия, прижавшись щекой к щеке.
– Отправься к ней! Поступи в ученицы, овладей премудростью! И тогда сможешь сразиться с Максвеллом его же оружием и на его же поле!
Хайнд разорвала объятия и откинулась на спинку сиденья.
Пенни потихоньку отпускало неведомое наваждение. Хоть и было над чем поломать голову, к пункту назначения она прибыла уже в полном порядке. В едином строю с президентом Хайнд миновала контрольно-пропускной пункт. В ее глазах агенты спецслужбы ООН ничем не отличались от телохранителей Алуэтты, сопровождавших актрису в день дачи показаний.
Их провели за кулисы. Президента усадили в гримерке лицом к трюмо, и за нее взялся стилист.
Отражение в зеркале обратилось к Пенни:
– Тебе я рассказала все, на что осмелилась. Еще немножко, и он прикончит нас обеих. – Не спуская с девушки стального взгляда, Хайнд открыла сумочку от «Дуни и Бурка», откуда извлекла аптечный пузырек. Проглотив пару пилюль, убрала бутылочку на место и вжикнула «молнией». – Настанет день, и ты поймешь… – Обратив теперь взгляд на собственное отражение, президент добавила: – Что у меня не было другого выхода.
После чего мадам президент не проронила ни слова, пока не пришло время выступать перед делегатами всех стран мира. Когда объявили ее имя, жужжание репортеров резко смолкло; она покинула закулисье, уверенно направляясь к середине подиума.
В пору своего взросления, и уж тем более в трудные годы учебы на юрфаке, Пенни разве что не молилась на эту даму. Из таблоидов следовало, что Кларисса Хайнд начинала как пухленькая активистка, решившая побороться за финансовую поддержку ветшающим школам в Буффало. Организовала движение за корпоративное спонсорство и попросила непосредственно К. Линуса Максвелла возглавить шефство, то бишь сделать солидный денежный взнос. Колонки светских сплетен тут же взяли их в перекрестия своих прицелов. Максвелл усмотрел в ней прирожденный талант и стал готовить к великому будущему.
Тем временем на глазах Пенни и всей планеты неустрашимый лидер международной категории приступила к своей речи.
– Граждане мира! Уважаемые сограждане Соединенных Штатов, – зазвучали первые слова. – Три года тому назад моя скромная персона принесла клятву служить и защищать.
Усиленный динамиками голос метался по колоссальному залу.
– Эту клятву я нарушила.
Потрясенный гул нарастал по мере того, как десятки переводчиков разносили семантический эквивалент сказанного по наушникам присутствующих дигнитариев.
– За трусость и провал моей миссии ответственность несу я и только я. – Лидер свободного мира гордо вскинула подбородок, будто стояла у расстрельного рва. – Молюсь лишь о том, чтобы катастрофа, которой я так опасаюсь, никогда не обрушилась на ваши головы.
Она расстегнула жакетку и сунула руку ближе к сердцу.
– Разрешите воззвать к Господу Богу за прощением.
Хайнд скользнула взглядом по Пенни, что притаилась в тени кулис, после чего уставилась поверх голов аудитории, словно вглядывалась в вечность.
– За ошибки юности, – торжественно возвестила она, – платить приходится до конца наших дней.
По вопросу, что именно случилось в следующую секунду, мнения не разошлись. Перед объективами телекамер, ответственных за доставку картинки зрителям по всему миру, Кларисса Хайнд, сорок седьмой президент Соединенных Штатов, из внутреннего кармана извлекла пистолет 35-го калибра. Приставила дуло к собственной голове. И нажала на спусковой крючок.
В отделе потребительских рекламаций «Би-Би-Би» медленно, но верно сгущалась неприятная атмосфера. Устроившись за столом с пустыми картонками из-под китайской стряпни навынос, Тэд уведомил, что семьдесят процентов истиц, изначально присоединившихся к групповому иску, забрали свои слова обратно. Из оставшихся тридцати процентов не поступило ни единого формального заявления о начале судебной тяжбы. Итого на круг ноль целых ноль десятых женщин, требующих возмещения за понесенную боль и страдания. Был миллион, стал ноль.
И вообще, добавил Тэд, ситуация обернулась с точностью до наоборот.
Гоняя палочками холодный эггролл, он продолжал:
– Но это еще цветочки. Весь контингент наших былых союзниц хором купил запасных стрекоз «До самых кончиков».
Искупав кусочек жареной свинины в пряном соусе, Пенни жевала под невеселые вести.
– Их лояльность бренду, – сетовал Тэд, – не знает границ потребительских категорий. Одни и те же дамы теперь покупают тот же самый одеколон для мужей и бойфрендов. Те же книги одного и того же издательства.
Микроволновки, собачьи консервы, мыло – да что угодно. По словам юного адвоката, вся эта продукция выпускалась корпорацией «ДатаМикроКом».
Пенни едва не подавилась:
– Это же компания Максвелла!
Тэд кивнул.
– Тектонический сдвиг в поведенческих склонностях потребителей превратил каждый филиал «ДМК» в монополиста в своем рыночном сегменте.
– Секундочку. – Пенни нахмурилась. – Каким образом товары по категории личной гигиены – хотя бы за ними и гонялись 150 миллионов женщин – сумели повлиять на целые промышленные отрасли?
Пенни едва не подавилась:
– Это же компания Максвелла!
Тэд кивнул.
– Тектонический сдвиг в поведенческих склонностях потребителей превратил каждый филиал «ДМК» в монополиста в своем рыночном сегменте.
– Секундочку. – Пенни нахмурилась. – Каким образом товары по категории личной гигиены – хотя бы за ними и гонялись 150 миллионов женщин – сумели повлиять на целые промышленные отрасли?
– Понимаешь, – сказал Тэд, – эти дамочки контролируют девяносто процентов потребительских расходов в развитых странах. – Он отхлебнул супчику из яичной лапши. – Рука, качающая детскую колыбельку, и определяет, как и на что идет семейный бюджет.
Пенни игриво затрясла мертвой креветкой у него перед носом:
– Кем бы они ни трудились, ты уж поверь, денежки им достались не за так просто.
Тэд щелкнул зубами, впиваясь в обжаренное тельце, высасывая его из девичьих пальцев. Тем лучше, у Пенни все равно аллергия на ракообразных. Прожевывая добычу, он сказал:
– А ты не торопись с выводами. По сводкам из нашего же отдела матримониальных тяжб, после выпуска «До самых кончиков» разводы подскочили на четыреста процентов. Это что, девкам уже не надобно парней, а?
Пенни растерянно засмеялась.
– Я уж точно не из таких!
– Докажи! – не остался в долгу Тэд.
Чего тут непонятного… Ему хочется перевести их отношения на новый уровень. Но Пенни не могла пойти на этот риск. После происшествия в метро ей по сей день чудилось, будто в тазовом отделе чего-то не так. А Тэд – вот ведь добрая душа! – не напирает, терпит. Чувств своих к ней не прячет, и вообще полная противоположность Максу. Еще не хватало полоснуть по гениталиям единственного серьезно настроенного бойфренда.
Чтобы перевести стрелку беседы, она спросила, как бы уточняя:
– Выходит, для группового иска у нас оснований нет?
Тэд дернул плечом.
– А как иначе, без истцов-то?
Размышляя, Пенни слизнула с палочек миндальный соус.
– Мы ведь все равно можем затеять тяжбу по моему заявлению? Насчет патентных прав?
Тэд вздохнул, озабоченно хмуря брови.
– Не забывай, насколько унизительным может стать для тебя процесс дачи показаний. От Бриллштейна пощады не жди. Ему еще как захочется узнать все подробности, до мельчайших деталей…
Бриллштейн. Пенни его терпеть не могла. Однако понимала, что он действительно возьмется вести дело. Конторе светили немалые деньги, если удастся отсудить хотя бы малую толику прибыли сексоигрушечной империи Максвелла.
Взгляд Тэда переехал на исполинский рубин у нее на груди. На сувенир. Пожалуй, она могла бы оставить его дома, чтобы не портить парнишке настроение. И в самом деле, хорош кулон или нет, но Пенни решила убрать его в банковскую ячейку, где сейчас обитала ее диафрагма.
Она подалась вперед и принялась собирать бланки для заявлений по делу о дефектной продукции.
– И все же не будем сбрасывать со счетов групповой иск, ладно? – Она свернула бланки в рулон, щелкнула резинкой и пошла на выход. – Дай мне завтрашний денек в мое полное распоряжение, и я обещаю, что найду истиц!
Следующим утром Пенни отправилась по делам пешком. Каблучки от «Гуччи» бодро цокали по Пятой авеню, руки оттягивала стопка клипсовых планшетов. Карманы ее укороченного плаща от Донателлы Версаче топорщились запасными ручками. Бедра обтягивала игривая микроминиюбочка с лейблом «Бетси Джонсон».
Щебетали птахи. На обнаженных, не знающих целлюлита ногах приятным щекотанием отзывались лучи утреннего солнышка – как, впрочем, и завороженные взгляды симпатичных прохожих мужского пола. Поди попробуй не отвлечься от сегодняшней миссии по сбору доказательной базы, когда ты очутилась в центре такого внимания. Словом, теплая погодка завела Пенни в Центральный парк, где невозможно не заметить изменения в социальной ткани метрополиса.
Привычный легион деловитых британских и сухопарых шведских нянь, кому поручалось присматривать за привилегированной юной порослью богачей с Манхэттена, отсутствовал до боли в глазах. Их нишу заняли стаи неряшливых, липких от грязи детей, сновавших по главной лужайке не хуже диких койотов. Кроме того, буколической сцене недоставало экономических беженок из стран третьего мира, ранее отправлявших обязанности прикрепленных санитарок и соцработников по уходу за местными инвалидами. Которые так и продолжали торчать у всех на виду в своих креслах-колясках. Было ясно, что бедолагам поручили самостоятельно бороться за существование на мощеных дорожках парка. Минуя обмякшие, накрытые пледами формы, пропитанные запахами полных подгузников и калоприемников, и без того летящая походка Пенни заметно убыстрилась.
Доступные взгляду редкие женские фигурки представляли собой либо девочек препубертатного возраста, либо живые, истекающие слюнями иллюстрации к учебнику по гериатрии. Если же забыть про слишком юных или чересчур немощных, женские лица смотрели лишь с бесконечных улыбчивых фото, которые кто-то расклеил где только можно. Уличные фонари, автобусные остановки, ограды стройплощадок, все вертикальные поверхности Большого Яблока были заняты отксеренными снимками и объявлениями, откуда рвалось: «СРОЧНО В РОЗЫСК», «ПОМОГИТЕ НАЙТИ!», «ПРОПАЛА» – и дальше: «любимая жена», «родная дочь», «моя мама». «Дражайшая сестрица». «Если вы видели эту женщину, умоляю позвонить!» – взывали самодельные плакатики, датированные последними двумя неделями. В глазах Пенни они выглядели могильными камнями, надгробиями; целый город превратился в женское кладбище. Такое серьезно огорчает. Пугает даже.
Уже не первый день циркулировали мрачные слухи, дескать, тут замешаны «кончики». Если верить молве, первая волна покупательниц успела превратиться в асоциальных отшельниц, переехавших жить под мосты или в заброшенные метротуннели. Взяли и убежали от детей, мужей, карьеры. Новые бомжихи не изменили лишь средствам личной гигиены известного свойства.
Пока Пенни размышляла над пугающими последствиями, мимо нее протрусили два бегуна, на редкость стильных и приглаженных. Внезапное появление незнакомцев, да еще в такой близи, едва не заставило девушку выронить бумажную ношу. В глазах уроженки Среднего Запада их спортивные трусы сидели слишком уж туго, в чрезмерных подробностях подавая гипертрофированные ягодицы и беспрерывно елозившие мужские причиндалы. Писклявым голоском старшеклассницы один из них бросил соседу: «Ой, да пусть девочки развлекаются сколько влезет!» – в ответ на что крепыш-напарник ответил: «А по мне, провались они все в тартарары». И физкультурная парочка оставила Пенни чихать в облаке дорогого парфюма.
Тем временем впереди возник незнакомый мужчина. Его коротко стриженная, некогда опрятная прическа была всклокочена, оба конца развязанного галстука хлопали по мятому пиджаку.
– Помогите! – попросил мужчина.
Его щеки потемнели от щетины. Одна рука протягивала листок бледно-зеленой бумаги, под мышкой второй бугрилась стопка зеленых листовок.
– Ее зовут Бренда, – плакался незнакомец, – она моя невеста!
Перехватив понадежней свою собственную ношу, Пенни взяла листовку. Очередная улыбчивая женщина, лишенная каких-либо примечательных особенностей после многократного переснимания и увеличения исходного фотофрагмента на ксероксе. Блузка от «Джил Сандер», ослепительная улыбка на камеру. Под снимком надпись: «Эллайд кэмикал. Главбух». Телефонный номер и строчка слов: «Звоните днем и ночью». Еще ниже: «Вознаграждение гарантировано». Пенни тут же сунула листок в карман пальто, поглубже к запасным авторучкам.
Небритый незнакомец ухватил ее за запястье. До боли. Пальцы влажные от испарины.
– Вы женщина, – чуть ли не с изумленными интонациями выдохнул он. – Вы должны мне помочь! Уж коли женщина, то обязаны проявить заботу! – Тявкающий, истерический смех. Голодный взгляд шарит вверх-вниз по ее замечательному телу. – А-а, как давно я не видел настоящих женщин!
Побег потребовал решительного и прицельного боевого приема. Мысок от Гуччи вошел в контакт с пахом мужчины, и Пенни смогла высвободиться. Но еще за секунду до калечащего удара она заметила одну особенность в облике незнакомца. Его лицо, точнее даже, щеки… Кожа блестит. Как свежеомытая. Он плакал.
Объятая ужасом, Пенни не рискнула бросить взгляд повторно и спринтерским аллюром метнулась в сторону конической розовой башни на Пятой авеню.
Последнее время потребители «До самых кончиков» взяли в привычку именовать зеркальное здание «маткой». В смысле корабельной. Как плавбаза. С ежеутренним сбором лояльных покупательниц под дверями. И пусть замки еще не отомкнуты, очередь из дерганых женщин растягивалась на пару городских кварталов. Все до единой нетерпеливо переминались с ноги на ногу в уродливой, громоздкой обувке. Как Пенни в свое время у входа в «Бонвит Теллер», так и они теперь стояли, мучаясь ожиданием. У каждой тот же самый роман про вампиров. Многие пришли с бутербродами, а упаковали их в розовые пакеты, желая показать, что являются повторными покупателями. Кое-кто выглядел изможденно, волосы уже не вьются, щеки ввалились. На ум приходила Моник, чья хорошенькая мордашка за прошедшие недели превратилась в маску смерти. А уж запах немытого тела, исходивший из комнаты злосчастной девчонки… Она и отпрашиваться перестала, так что Пенни приходилось самой выдумывать предлоги для невыхода подруги на работу.