Открыв водительскую дверцу, он привычно сунул в гнездо ключ зажигания, дернул ручку переключения скорости, чтобы поставить ее на нейтралку. Как часто бывало, заело. Не залезая в машину, Турецкий выжал педаль сцепления и поставил скорость на нейтралку. И уже готов был крутануть стартером, как вдруг увидел на коврике под водительским сиденьем блеснувшую в слабом свете уличного фонаря какую-то стальную спираль. Не увидел даже — разгадал каким-то шестым чувством. И тотчас, как с ним часто бывало в такие моменты, время словно бы изменило свою скорость. Секунды растянулись чуть ли не до минуты. И этих секунд у него было не больше трех — ровно столько, чтобы ему хватило в три прыжка оказаться возле угла дома, резким толчком вытолкнуть Ольгу Николаевну за угол и вместе с ней тесно прижаться к стене.
И тут прозвучал взрыв. Не слишком сильный. Граммов двести тротила, даже стекла в первом этаже не высадило.
Турецкий выждал с полминуты и осторожно выглянул из-за угла: посреди миргородской лужи горела его машина.
У Ольги Николаевны от изумления округлились глаза.
— Что это было? — спросила она.
— Это? Как бы вам объяснить... Это была моя машина. Иногда она даже ездила. Правда, не очень охотно. Боюсь, что свое она уже отъездила.
Ольга Николаевна только головой покачала.
— У меня такое ощущение, что Москва стала довольно шумным городом. У нас в Питере все-таки потише.
— Сейчас я поймаю такси и отвезу вас на вокзал, — сказал Турецкий.
Ольга Николаевна решительно отказалась:
— Я сама доберусь. На метро. А вам стоит вернуться домой и успокоить жену. Я думаю, ей это сейчас не помешает. Спасибо еще раз. И до свиданья.
К догорающей «шестерке» уже спешила пожарная машина. Тут же за ней въехала во двор, поблескивая синими маячками, патрульная машина. Турецкий молча посмотрел на все это дело, махнул рукой и поднялся в квартиру.
Ирина выглядела встревоженной.
— Там во дворе как будто что-то взорвалось? Не видел?
— Случайно видел.
— Как ты думаешь, Ирина, что лучше: иметь машину, которая то ездит, то не ездит, или не иметь никакой?
— Я тебе сто раз говорила: лучше не иметь никакой.
— Твое заветное желание исполнилось: никакой машины у нас больше нет.
Ирина быстро глянула на него и как была, в домашних тапочках и халате, бросилась на лестничную клетку. Оттуда был виден двор. Турецкий закурил и неспешно вышел за ней следом.
— Что это там горит? — спросила Ирина.
— Она и горит.
— А перед этим взорвалась?
— Ну так, слегка.
— А ты где в это время был?
— Ну где, где! — рассердился Турецкий. — Не в ней же! Если бы я был в ней, я бы сейчас рядом с тобой не стоял.
Она уткнулась ему в плечо и заплакала.
— Сашка! Милый! До каких пор все это будет, а?
— Ну вот, ты заговорила сейчас как жена протопопа Аввакума: «Доколе, протопоп, муки нам эти?»
— И что он ей ответил? — спросила Ирина.
— Он ей хорошо ответил. Как настоящий мужик. «До самыя смерти, матушка, до самыя смерти!..»
— Турецкий, не уплывай от нас далеко, — попросила Ирина. — И не тони. Слышишь?
— Я не утону, — пообещал Турецкий. — Потому что я не пароход, а ледокол. А может быть, даже броненосец. И потопить меня даже Шестой американский флот не сможет. Тем более что мы сейчас в дружественных отношениях.
Ирина вздохнула и вытерла слезу рукавом халата.
— Пошли ужинать... броненосец «Турецкий»!
Но прежде чем сесть за стол, он набрал домашний номер начальника службы безопасности Народного банка.
— Анатолий Андреевич? Турецкий вас беспокоит. Извините, что поздно, но дело срочное.
— Мой телефон на прослушке? — спросил Пономарев.
— Нет. После нашей откровенной беседы надобность в ней исчезла. Вы помните, что сказал английский разведчик Лоуренс насчет яичницы?
— Так вот, возникла необходимость разбить яйцо. Еще одно.
— Александр Борисович, говори прямо и не крути. Что нужно сделать?
— Посмотреть в некоем сейфе кое-какие бумаги. Они появились там вчера вечером или сегодня утром.
— Что за бумаги?
— Документы инюрколлегии.
— И что в них?
— Именно это нужно узнать. Это напрямую связано с безопасностью Народного банка и лично вашего шефа.
— Договорились, сделаю. Приезжайте ко мне в банк завтра утром.
— В девять утра я у вас, — сказал Турецкий и положил трубку.
3
Следующим утром Турецкий сидел в узком кабинете-пенале начальника службы безопасности Народного банка и внимательно читал ксерокопии документов, извлеченных ночью Пономаревым из личного сейфа Дорофеева.
Документов было немного. Заверенные центральной нотариальной фирмой Претории заявления Джоан Никитиной, ее детей Константина, Поля и Ольги с подтверждением их намерения претендовать на наследство И. К. Никитина, такая же бумага — от Екатерины Никитиной из Санкт-Петербурга. И главное — выданное на основании этих заявлений предписание Московской инюрколлегии, обязующее Народный банк заморозить находящиеся на личном счете Никитина 124 миллиона долларов вплоть до решения суда по делу о судьбе открывшегося наследства. При этом теряли силу доверенности на право распоряжаться вкладом, если они были выданы Никитиным третьим лицам. Возможные же претензии кредиторов должны были рассматриваться тем же судом, который будет выносить решение о наследстве.
— Каким образом ему удалось так быстро связаться с Преторией? — спросил Турецкий у Пономарева.
— Мне объяснили: по системе «Интернет». Причем информация на дискету даже не сбрасывалась, а сразу выводилась на принтер. Так что в памяти компьютера никаких следов этих переговоров нет. Что, по-вашему, это означает?
— То, что ваш шеф или человек совершенно бесстрашный, или просто круглый дурак.
Пономарев покачал головой.
— Нет. Только не дурак. Что угодно, но он не дурак.
— Что ж, это мы сейчас и проверим. Не хотите присутствовать при моем разговоре с Дорофеевым?
Пономарев подумал и решительно отказался.
— Вы попросили меня разбить яйцо — я это сделал. А что вы будете из него готовить — омлет или еще что, — это ваши дела...
Референт в приемной Дорофеева встретил Турецкого так, словно видел его первый раз в жизни. Он даже имел наглость поинтересоваться фамилией посетителя, хотя до этого видел Турецкого не меньше шести или семи раз.
— Неважно у тебя с памятью, сынок. Не рановато для склероза? — спросил Турецкий. — Турецкий моя фамилия. Александр Борисович. Старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России. Ты на всякий случай запомни. Мало ли, вдруг когда пригодится?
— У вас назначена встреча с господином Дорофеевым?
— Боюсь, он не сможет вас принять. У него сегодня очень напряженный график.
— А ты все-таки поинтересуйся, — посоветовал Турецкий. — Мне почему-то кажется, что он найдет нужным уделить мне пару минут своего драгоценного времени.
Референт пожал плечами, демонстрируя, что в силу своего воспитания не может сопротивляться такому бесцеремонному давлению, и скрылся за высокими, полированного дуба дверями кабинета. Через минуту появился:
— Господин Дорофеев ждет вас.
— Ну вот, а ты говорил: не примет, не примет...
Генеральный директор Народного банка при появлении Турецкого не привстал, не протянул для пожатия руки, лишь откинулся на спинку своего резного кресла и жестом предложил Турецкому сесть.
— Вчера я перевел на счет агентства «Глория» всю оставшуюся сумму и известил, что наши отношения прекращаются. У агентства ест какие-то претензии к Народному банку.
— Ни малейших, — ответил Турецкий.
— В таком случае что послужило причиной вашего визита? И настойчивости, с какой вы добивались нашей встречи? У меня свободны всего четыре минуты.
— Вы прервете наш разговор в любой момент, когда вам покажется, что он утратил смысл. И я не буду на вас в претензии.
— Слушаю вас.
— Вы получили предписание инюрколлегии заблокировать личный счет Никитина в вашем банке.
— Откуда вам это известно?
— Вчера ко мне приезжала из Санкт-Петербурга бывшая жена Никитина и рассказала о визите какого-то чиновника юрколлегии к ее дочери. В инюрколлегии подтвердили, что они выдали вам такое предписание.
— Да. И я обязан его выполнить. Таково требование закона.
— Мне также известно, что появление этого предписания было инспирировано лично вами.
— Я даже не спрашиваю, как вы это узнали. Я уже понял, что у вас весьма обширные каналы информации. Правда, я не совсем уверен, что они всегда законны. Да, я инспирировал появление этого документа. Вы считаете, что я поступил неправильно?
— Напротив. На мой взгляд, не просто правильно, а даже высокоморально. Хотя, возможно, у особо рьяных ревнителей морали могут на этот счет возникнуть сомнения. У меня их нет.
— Рад, что вы одобряете мои действия. В чем же проблема?
— Я хочу понять, чем они продиктованы. Иными словами, являетесь ли вы человеком редкостного, я бы даже сказал — абсолютного бесстрашия, или же совершенно не понимаете сути сложившейся ситуации.
— В чем, по-вашему, суть этой ситуации?
— Как только человек, называющий себя Никитиным, узнает, что его счет заблокирован, я не дам за вашу жизнь даже копейки старого образца, на которую в свое время можно было купить коробку спичек. Я понимаю, что ваша семья давно уже не в Ларнаке, а в каком-то другом надежном месте. Но речь сейчас идет не о ней, а о вашей жизни. Не исключено, что вас не просто убьют, а перед этим подвергнут пыткам и заставят разблокировать счет.
— Он не сможет этого сделать. Он будет арестован.
— По его приказу это смогут сделать его сообщники.
— У него нет сообщников, они задержаны МУРом и находятся под надежной тюремной охраной.
— До вчерашнего дня я тоже был убежден в этом. Но не далее как вчера вечером, в то время как человек, именующий себя Никитиным, находился в своем номере в гостинице «Космос», во дворе моего дома была взорвана моя машина, когда я садился в нее, чтобы ехать на Ленинградский вокзал.
— Вот как? И вы были в ней?
— И она взорвалась?
— Вот именно.
— Как же вам удалось уцелеть?
— А кто вам сказал, что я уцелел? Я взорвался вместе с моим любимым автомобилем. А с вами сейчас разговаривает мой дух. Мое, так сказать, астральное тело.
— У вас мрачноватые шутки, — заметил Дорофеев.
— У меня мало оснований веселиться. А у вас — еще меньше.
— Знаете, Александр Борисович, я не являюсь бесстрашным, как вы сказали, человеком. Но испугать меня довольно трудно.
— А я все-таки попробую. Четыре минуты, правда, уже закончились...
— Продолжайте, я слушаю вас очень внимательно.
— Имеете ли вы представление о том, кто такой этот лже-Никитин и что за люди, которые стоят за ним?
— Полагаю, что да.
— А я уверен, что нет. Так вот, несколько лет назад в ближайшее окружение известного вам Иванова-Корейца руководством тогдашнего КГБ было внедрено несколько профессиональных разведчиков, имеющих большой опыт агентурной работы. Их было, как минимум, трое. Не исключено, что в процессе своей работы они завербовали еще людей — и не одного или двух, а значительно больше. Я сужу об этом по тому, как была проведена ликвидация Корейца во время спровоцированной драки в тюрьме Атланты. Уничтожение Корейца и одновременно убийство здесь, в Москве, Ермолаева-Бурбона может свидетельствовать лишь об одном: эти люди почувствовали себя достаточно сильными, чтобы захватить бизнес Корейца или большую его часть. И они это сделали. Один из них, полковник-отставник Мостовой, арестован и предстанет перед судом за убийство двух человек. Второй — бывший майор госбезопасности — является главой фирмы «ЭКСПО, импорт — экспорт» и проживает в Штатах под именем Майкла О'Коннора. Главный же из них, полковник КГБ Борзов, и есть человек, который организовал в Нью-Йорке убийство настоящего Никитина и под его именем был намерен реализовать комбинацию с концерном «Норильский никель».
— Почему вы считаете его главным? — спросил Дорофеев.
— Именно потому, что он взял осуществление всей этой операции на себя. Вспомните, о каких суммах идет речь. Он никому не мог доверить распоряжаться такими деньгами. У нас есть основания полагать, что именно он отдал приказ об уничтожении Корейца и Бурбона. Как видите, Илья Наумович, вы имеете дело не с бандитами, не с мафиози, а с людьми гораздо более опасными: настоящими высококлассными профессионалами, имеющими огромный опыт агентурной деятельности и не связанными понятиями морали или служебного долга. Более того, зафиксированы контакты Борзова с работниками ФСБ. Не исключено, что именно из них он завербует себе новых помощников. Одного, как минимум, уже завербовал — именно он и заминировал мою машину.
— Вы убеждены, что этот Борзов-Никитин — главная фигура?
— Разве я вас в этом не убедил? — вопросом на вопрос ответил Турецкий.
— Пожалуй, — согласился Дорофеев. — Значит, если при аресте этот Борзов окажет сопротивление и будет убит, проблема в главной своей части будет разрешена?
— Он не окажет сопротивления. У него нет оружия. И он не дурак. Он знает, что может получить за использование поддельного паспорта максимум полгода. Если раньше его не вытащат его бывшие или нынешние коллеги из ФСБ.
— Но при аресте может возникнуть ситуация...
— При которой его все-таки пристрелят? — закончил Турецкий. — Для этого вам, Илья Наумович, придется обратиться к бандитам. Ни один руководитель МВД или ФСБ, даже самый высокопоставленный, не возьмет на себя ответственность отдать такой приказ. И даже если он будет отдан, ни один оперативник не согласится его выполнить. Потому что это убийство. А мы все-таки служим закону. Иначе наша работа теряет всякий смысл. Бандиты выполнят ваш заказ, не сомневаюсь. Но после этого в Народном банке будет вонять тюремной парашей. И вы это прекрасно знаете.
Дорофеев надолго задумался. Лицо его приобрело выражение благодушия и даже умиротворенности, белесыми веками были прикрыты глаза, лишь нервно подрагивали крылья ноздрей.
Наконец он проговорил:
— Как я понимаю, этот Борзов-Никитин составляет проблему и для вас? В чем она?
— Он организатор нескольких преступлений. Мы это знаем совершенно точно, но никаких доказательств у нас нет. Они могут появиться, но для этого потребуется слишком много времени.
— Не сомневаюсь, что вы подробно обсуждали эту проблему. Нащупали вы хоть какой-нибудь вариант решения?
— Да. К сожалению, практически нереализуемый.
— Какой?
— Правительство Соединенных Штатов обратилось к правительству России с просьбой о выдаче этого лже-Никитина как уголовного преступника. У полиции Нью-Йорка есть доказательства, что он принимал участие в убийстве настоящего Никитина.
Дорофеев только рукой махнул.
— Экстрадикция! На это и год может уйти.
— Нет, — возразил Турецкий. — Он гражданин США. Не совсем экстрадикция. Выдача американского преступника американской полиции. Это уже вопрос не межгосударственных отношений, а сотрудничества правоохранительных органов наших стран. Сотрудничество, которое, кстати, всячески поощряется российской стороной.
Во всяком случае, на словах.
— Это очень интересный поворот проблемы, — констатировал Дорофеев. — Почему вы не реализуете этот план?
— Операция будет успешной только в одном случае: если все будет сделано очень быстро. Максимум в два-три часа. Арест Борзова-Никитина, передача американцами и вывоз из страны. Чтобы у него не было ни минуты времени, чтобы связаться со своими сообщниками и со своими покровителями из ФСБ.
— У вас есть копия запроса о выдаче Никитина?
— Есть в МУРе. Хотите получить?
— И немедленно.
Турецкий набрал телефон Грязнова:
— Слава, копия запроса Штатов о выдаче Никитина у тебя далеко? Очень хорошо. Сбрось ее на факс Народного банка, Дорофееву. Я сейчас у него. Немедленно... Для чего? Потом расскажу.
— Так что же вам все-таки мешает провести эту операцию с необходимой оперативностью? — повторил Дорофеев.
— Нужна мощная поддержка сверху. У нас ее нет.
— А высокопоставленный сотрудник Совета Безопасности Федоров?
— Это не в его компетенции.
— А заместитель генерального прокурора Меркулов?
— Тем более. Даже сам генеральный тут мало что может сделать.
— Арест Борзова-Никитина представляет собой проблему?
— Ни малейшей.
— Когда могут прилететь за Борзовым-Никитиным американцы?
— Как только наш консул даст им въездные визы.
— Каким образом они намерены транспортировать арестованного в Штаты?
— Сегодня утром я говорил об этом с начальником отдела по расследованию убийств нью-йоркской полиции. Она считает, что лучше всего использовать военно-транспортный самолет из состава сил НАТО с американским экипажем. Несколько таких эскадрилий базируются в Германии.
— Значит, нужно получить разрешение наших ВВС на вход натовского самолета в наше воздушное пространство и посадку его на каком-нибудь из наших подмосковных военных аэродромов?
— Да. И это кажется мне самой сложной частью проблемы. Нужен прямой выход на руководство ВВС или Минобороны.
Дорофеев сделал пометку в своем толстом перекидном блокноте.
— Что еще? — спросил он.
— Необходимо, вероятно, чтобы при передаче лже-Никитина американцам присутствовал кто-нибудь из посольства Штатов и кто-нибудь из нашего МИДа. Это все-таки официальный акт.
— Ну, эту часть проблемы мы уж как-нибудь решим.
— А остальные? — спросил Турецкий.