Чудный уголок! Долли спрыгнула с коня, примотала повод к ветке и присела на любезно оказавшуюся под козырьком стены скамейку. Ей нравилось новое приобретение Ротшильдов, размах и роскошь, с которой они устроились в Бакингемшире. И та дерзость, с какой смели оставаться собой в самом чопорном обществе Европы. Хотя деньги делают невозможное.
Вот, например, раньше Меттерних терпеть не мог евреев. Но когда перед Венским конгрессом Соломон, второй сын великого Мейера Амшеля, предложил ему бессрочный кредит в размере 900 тысяч гульденов, канцлер не просто смягчился. Он провел закон, разрешавший иудеям приобретать недвижимость на землях Священной Римской империи, и смеялся в письмах к Долли: «Австрия пошла с молотка!»
Теперь Натан разбил в самом сердце Англии французский регулярный парк с фонтанами и низкими газонами – как раз то, что здесь так не любят – но отныне будут восхищаться!
На дорожке хрустнул гравий. Долли подняла голову. К ней приближались лорд Каннинг об руку с самой очаровательной вертихвосткой двора – леди Хертфорд. Госпожу Ливен позабавило, что ее нынешний любовник, министр иностранных дел, вышагивает рядом с бывшей фавориткой короля.
– Разрешите наш спор, дорогая графиня, – заговорил Каннинг. – Моя спутница не верит, что Ротшильды прежде торговали тряпьем.
– И, как видите, это весьма прибыльное занятие, – улыбнулась Долли, широким жестом показывая на кровли дворца, рельефно поднимавшиеся за деревьями. – Не всякому по карману построить новый Фонтенбло.
– Ну, та восьмигранная башенка с винтовой лестницей больше напоминает Блуа. Но в целом вы правы. – Каннинг кивнул.
– Однако расскажите про тряпье, – потребовала его спутница. – Всегда интересно перебрать чужие грязные рубашки!
– Тут нет тайны. – Графиня подвинулась на скамейке, приглашая леди Хертфорд сесть рядом.
Каннинг остался стоять, оценивающе глядя на обеих дам. Лисья мордочка фаворитки была прелестна. Если бы не покрывавшие ее веснушки и розоватый цвет кожи, мгновенно красневший на солнце, бедняжка имела бы успех даже южнее Гринвича. Впрочем, аппетитная фигурка и искренняя, неподдельная глупость ценятся на любой параллели.
Долли выглядела иной. Величавая, даже величественная. Со спокойной грацией движений. С чертами, исполненными благородства. Помимо воли Каннинг улыбнулся. Женщина-птичка и женщина-кошка. Причем хищная кошка, способная и украсить собой ковер перед камином во дворце, и прыгнуть ночью с ветки на плечи зазевавшемуся. Крутя с ней роман, он делал либо непростительную политическую глупость, либо… Ну да время покажет.
– Отец Мейера Амшеля, основателя династии, был старьевщиком во Франкфурте.
– Фи, какая гадость!
– Я бы так не сказала, раз это позволяло ему кормить семью. Сам Мейер собирал старинные монеты. Ландграф Вильгельм Кассельский тоже. В двадцать шесть лет сын старьевщика стал уже поставщиком гессенского двора, потом придворным банкиром.
– Откуда вы все это знаете? – удивилась леди Хертфорд.
– Мне интересны подробности, – чуть извиняясь, ответила Долли. – Гессен-Кассель – крошечное княжество, и его граф торговал людьми.
– Неграми? – поразилась собеседница. Умилительная глупышка!
– Нет, гессенцами. Разве вы не слышали, здесь, в Англии, некоторые полки до сих пор называют гессенскими? Хотя в них давно служит другой сброд.
– Так он их продавал в армию?
– Да, волонтерами. Во время войны с Америкой. Помните, когда колонии восстали?
– У нас в Америке были колонии? – Леди Хертфорд округлила глаза. – Как столько разного помещается в вашей голове?
Графиня вздохнула.
– Душа моя, я не отличу шелкового крепа из Манчестера от индийского камлота.
– О, тут большая разница! – Крошка Хертфорд пустилась в объяснения.
Долли и Каннинг смотрели друг на друга. «Избавь меня от нее», – было написано на лице госпожи Ливен. Наконец фаворитка унялась.
– Понятно?
– После ваших пояснений – абсолютно.
– Ну вот, теперь про гессенцев. – Оказывается, ей удавалось удержать в памяти то, что было сказано десять минут назад.
– Солдаты воевали. Ландграф считал золотые талеры. Но он был старомоден, просто складывал их в сундуки. Ротшильд поступал иначе. Он завел сеть агентов в разных городах Европы. Те сообщали ему о колебаниях валют. Мейер играл на бирже, беря для этого казенные средства. Вложенные суммы возвращались в казну, а выручка – в его собственный банк.
– Очень хитро! – одобрила леди Хертфорд. – Но все-таки торговля людьми… Мне кажется, это… аморально.
Долли пожала плечами.
– Основа великого состояния редко создается честным трудом. К тому же солдат покупала Англия.
Последнее замечание совершенно примирило собеседницу с неприглядной стороной франкфуртской эпопеи. Разве может Британия сделать что-то недостойное? Сама мысль об этом смешна!
– А барон…
– Натан не барон, – мягко поправила Долли. – Конечно, он хотел бы получить титул лорда для своих потомков. Но пока только Соломон в Вене и его дети возведены императором Францем в баронское достоинство.
– Почему же Натана и Лайонела так называют?
– Из лести, милочка. Из лести.
– А за что Соломон получил дворянство?
– О, – госпожа Ливен вздохнула, – мне кажется, я сегодня играю роль Шахерезады.
– Но сказка интересная, – взмолилась леди Хертфорд. – Натан богат, как калиф. Мы здесь попали в «Тысячу и одну ночь».
Долли была из тех, у кого всегда спрашивают разъяснений. Дама-политик – большая редкость. Особенно если она не теряет ни женственности, ни любезности. Быть хозяйкой салона – что респектабельнее? Но это обязывает. И госпожа Ливен сообщила очередную «тайну».
– Император Франц выдал свою дочь принцессу Марию Луизу за Бонапарта.
– Ах, он злодей!
– Но Бонапарта побили. Бедняжка поехала к нему на Святую Елену. Он ее плохо принял, и ей пришлось найти утешение в объятьях одного из генералов.
– Пикантно.
– Не то слово. Пока австрийский монарх думал, как поступить, Мари обзавелась двойней. У нее хватило ума признаться, что это не дети Бонапарта. Иначе их безопасность невозможно было бы гарантировать. Произошло расторжение брака по обвинению в неверности. После чего счастливая мамаша выскочила замуж за своего генерала Нейперга. Да еще и получила от Соломона кругленькую сумму, позволявшую внукам-бастардам императора Франца существовать безбедно. Вот за это его и наградили.
– Потрясающе! Я бы слушала вас до вечера!
«Мне надо попробовать читать лекции в Кембридже».
– Вон там впереди, кажется, машут белой салфеткой, – заметил Каннинг. – Нас зовут перекусить. Надеюсь, пикник не обманет ожиданий.
Все трое устремились вдоль пруда к мостику с маской тритона. Долли вела лошадь в поводу. У юго-восточного фасада дворца вокруг фонтана были расставлены столы под светлыми балдахинами, украшенные букетами цветов, гирляндами и лентами. Веселая, празднично одетая компания – кажется, весь лондонский свет – мелькала возле них, смеялась и разговаривала. В воздух ударяли пробки шампанского. Изысканные блюда – знаменитый со времен Венского конгресса сыр бри с газоном плесени, гусиная печень фуа-гра со сладкими белыми винами, мясные шарики булетт с яблочным кальвадосом из Нормандии (на русский вкус водка водкой), устрицы в перламутровых раковинах, мидии, спрятанные в листья салата и обрызганные лимонным соком… Нельзя было не заметить, что хозяин привержен французской кухне.
Ехидничая в душе над собравшимися, явно предпочитавшими пудинг лягушачьим лапкам, Долли шла вдоль столов. Навстречу ей поднялся муж, граф Христофор Ливен, и радушно протянул руку. При виде его она не могла не улыбнуться – самый милый и воспитанный джентльмен в стране неотесанных болванов – вот как он выглядел! Под стать ей высокий, сухой, с приветливым умным лицом и чуть меланхоличной полуусмешкой. Его здесь любили, скоро 14-й год как они в Лондоне. Такому политическому долголетию можно позавидовать. И Долли приложит все усилия, чтобы отпраздновать 15-й юбилей.
Даже если в чем-то между супругами пробежала кошка, Христофор никогда не позволял себе показать этого открыто. Они оставались самыми близкими друг другу людьми.
– Я уже беспокоился за вас, мадам.
– Не стоит. Мне пришлось ублажать сначала леди Лэм, потом Хертфорд. И все потому, что любая из них может впрыгнуть в королевскую постель.
– Будешь устриц?
– Только если нам принесут белого вина.
На какое-то время графиня расслабилась. Беседа лилась. Ее никто не беспокоил. Слушали других ораторов, провозглашавших доброе здоровье хозяина. Как вдруг сзади плеча госпожи Ливен коснулась чья-то рука. Долли вздрогнула. Какая невоспитанность! Оборачиваясь, она не успела согнать с лица гневное выражение, и при виде его Натан слегка попятился.
– Только если нам принесут белого вина.
На какое-то время графиня расслабилась. Беседа лилась. Ее никто не беспокоил. Слушали других ораторов, провозглашавших доброе здоровье хозяина. Как вдруг сзади плеча госпожи Ливен коснулась чья-то рука. Долли вздрогнула. Какая невоспитанность! Оборачиваясь, она не успела согнать с лица гневное выражение, и при виде его Натан слегка попятился.
– Вы меня напугали, – с обворожительной улыбкой извинилась дама.
– К сожалению, мне не удается усвоить всех тонкостей светского поведения. Надеюсь, мой сын Лайонел будет естественнее меня смотреться в этом кругу.
– Зато вы почти без акцента говорите по-английски, – сумела влить ложечку меда Долли.
– Да, мой отец так всю жизнь и изъяснялся на идише. Даже когда стал государственным казначеем. Как ландграф его понимал?
– Два нумизмата всегда поймут друг друга, – улыбнулась графиня. – Когда дело идет о деньгах, переводчики не нужны.
Натан зааплодировал.
– Как вы тонко шутите, госпожа посол!
– Я не посол! – запротестовала Долли. – Надо говорить: госпожа посольша.
– Позвольте мне сохранить эту ошибку в языке. Она очень точно выражает суть дела.
Долли разрешила себе покраснеть. Оба польстили друг другу, и теперь дорога к более доверительной беседе была открыта.
– Прогуляемся? – предложил Натан.
Их проводили многозначительными взглядами. Хозяин и гостья не удалялись от столов. Но отошли ровно на такое расстояние, которое позволяло им говорить и не быть услышанными. Натан был очень благообразен, и Долли не испытывала неудовольствия, расхаживая с ним под руку. Невысокий, круглый, с респектабельным брюшком, он чем-то напоминал Александра Тургенева – большой гурман и большой весельчак. На носу у него красовались круглые очки, седоватые волосы у висков вились, как у херувима.
– Хотите взглянуть на мой портрет? – Он вытащил платок из тонкой шерсти, на котором были вышиты две колонны, а между ними его фигурка в рединготе и высокой шляпе. – Неплохая реклама банка, правда?
Долли не знала, что сказать. Она категорически против платков из шерсти.
– Вы полагаете, ваш банк нуждается в рекламе? И кто, интересно, будет сморкаться в ваше изображение?
Натан расстроился.
– Это шейные платки. Для матросов.
– Вы что же, будете принимать матросские сбережения?
– Почему нет? Миллионы делаются по фартингу. Хотите, я вам подарю? Возьмите, возьмите. – Натан всучил ей платок. – Отдадите горничной. Она – своему ухажеру. А тот, даст Бог, понесет жалование не в паб, а мне. Его денежки подрастут, мы оба не в накладе.
Долли смотрела на собеседника почти с умилением.
– Вы для этого меня позвали?
– Нет. – Его лицо стало серьезным. – Ответьте мне, госпожа графиня, почему ваш император не берет у меня займа?
Дама опешила. Глаза Натана сквозь стекла очков казались совершенно круглыми. Но весь его беспомощно-милый вид пропал.
– А вам не кажется, что вы уже вручили в России некоторые займы?
Долли посчитала ниже своего достоинства играть в прятки.
– О, это было ошибкой, – без тени смущения признал Натан.
– А почему вы посчитали возможным поддержать заговорщиков в столице?
– Потому что заговорщиками на юге руководил полковник Пестель, весьма серьезный господин. Его отношение к моим соплеменникам неутешительно. В случае удачи он намеревался выселить их из южных губерний. И отправить в Палестину вероятно, искать смерти.
– Насколько мне известно, Пестель хотел послать вместе с ними русский корпус, чтобы завоевать обетованные земли. Разве вас это не заинтересовало?
– А почему вы думаете, что мы не предложили заем и ему?
У Долли округлились глаза.
– Как?
– Мадам, – наставительно заметил собеседник, – Ротшильды ведут и выигрывают финансовые войны благодаря тому, что оказываются сразу на двух сторонах. Нам интересно развитие Российско-Американской компании, поэтому мы вложили деньги в столичных кредиторов. Но и эксперимент этого сумасшедшего полковника мог оказаться весьма перспективным. Кто бы ни выиграл, он наш должник.
Графиня рассмеялась.
– Кажется, единственный, кому вы не предложили займа, – законное правительство.
– Я уже сказал, это была ошибка, – важно кивнул Натан. – Даже наши осведомители – а вы знаете, это люди весьма ловкие, – не имели понятия о том, кто получит престол. Ваш покойный государь до конца хранил тайну. Так что мы не имели возможности заранее договориться с наследником, подружиться с ним. Сам Александр в последние годы вел политику, которая нас беспокоила, – это постоянное вмешательство в дела Европы, кому оно нравится? Константин – малый без царя в голове, и его скоро убили бы свои. Ставить было не на кого. А заговорщики равно подходили: и те и другие – захватив власть, они стали бы нуждаться в деньгах для ее удержания. И вот мой банк там, куда меня не пускают.
Долли смотрела на собеседника во все глаза. Только что в разговорах с Лэм и Хертфорд она говорила об аморализме деловых людей как о чем-то естественном. А сама оказалась потрясена простотой их отношения к происходящему.
– Кто же мог знать, что ваш новый царь покажет себя игроком? – продолжал Натан. – Он подавил мятеж. С ним можно разговаривать.
– А если он продолжит политику покойного брата? – осторожно спросила графиня.
– Послушайте, мадам, – в голосе Натана прозвучали нотки раздражения, – политика Александра очень дорого стоила. И не приносила дохода. Поэтому она плоха. И ни один здравомыслящий монарх – а я надеюсь, ваш новый царь мыслит здраво, – не будет ее продолжать. Не скрою, нам выгодно появление в Европе новых маленьких государств, поскольку им нужны кредиты, и каждое найдет, чем нас заинтересовать. Александр же сидел на крышке кипящего чайника и предполагал, что тот не взорвется. Мы пытались переключить внимание вашего правительства на Америку. Но теперь ваш царь намерен воевать с Турцией, ему понадобятся деньги, и это тоже очень выгодно.
Долли чувствовала, что Натан разжевывает ей какие-то очень простые для него самого вещи.
– Я вас понимаю, – заверила она. – Но почему вы говорите все это мне?
– Потому что вы сестра одного из самых близких к царю людей, – продолжал собеседник. – И, вероятно, именно от него знаете о займах заговорщикам?
– Это посольская информация, – парировала Долли. – Поскольку долговые обязательства шли через Николая Тургенева, а мы требуем его выдачи…
– Кстати, о Тургеневе. Если ваш кабинет согласится сблизиться с нами, мы поможем его высылке из Англии.
– Ведь вы с ним сотрудничали? – удивилась госпожа Ливен.
– Ничего личного. Только дело.
Натан на некоторое время замолчал, давая ей подумать.
– Все, что я могу, – медленно и очень внятно произнесла графиня, – довести ваше предложение до сведения государя.
– Большего и не надо, – заверил банкир. – Напишите брату. Расскажите о нашем разговоре. – Он мягко нажимал, явно желая сделать ее соучастницей. – А в знак нашего сближения примите скромный подарок. – Натан достал из кармана небольшую коробочку черного дерева, открыл ее и показал Долли великолепную жемчужину розоватого отлива. – Поверьте, она стоит целое состояние.
– К сожалению, я не могу принять вашего подарка сейчас. – Графиня отвела его руку. – Он окажется уместен, только когда петербургский двор пойдет навстречу вашим предложением.
Безупречна. Как всегда. Натан поцеловал руку Долли и не торопясь вернулся с ней к столу.
– Что он тебе говорил? – Христофор Андреевич усадил жену рядом. – Ты очень бледна.
– Что акции нашего государя растут, а Шурка в большом фаворе.
* * * Санкт-Петербург. Зимний дворец.Умение ждать не принадлежало к числу добродетелей молодого государя. Никс извелся. Молчаливый и хмурый, он день за днем становился все раздражительнее, и когда ему доложили, что генерал-адъютант Бенкендорф прибыл в столицу, пробормотал что-то невразумительное.
Но внутренне возликовал.
Николай не мог объяснить себе причины, по которой привязывался к людям. Завоевать его расположение было трудно. Почти невозможно. Но и потерять потом – не помнил случая, когда бы отогнал того, кто уже вошел в сердце. Без Александра Христофоровича он чувствовал себя не в своей тарелке. Привык, что отбрасывает именно эту тень.
– Вы неважно выглядите. У вас до странности затравленный вид. – Государь никогда не скользил взглядом по лицу собеседника, как делал его покойный брат. Если уж смотрел, то в глаза.
– Я провел время с сумасшедшим.
– С одержимым, хотите сказать?
Откуда он знает?
– Будем надеяться, ему помогут.
Бенкендорф собрался с мыслями. Он не хотел сейчас, без доказательств, огорошить царя рассказом о записке в Дубровицах. Почтет, что генерал-адъютант слегка тронулся в борьбе с умалишенным приятелем.