— По язычеству по какому-нибудь книжки небось? — сказал Виталий.
— Конечно, конечно, по язычеству, — мгновенно подыграла Алёна. — А откуда вы знаете?
— Да он свихнулся на язычестве и всяком таком, — хохотнул Виталий. — Они всей этой своей кодлой на Куйбышевской водокачке оргии разные устраивали, на Масленицу соломенные чучела жгли, на что-то там еще через костры прыгали… летом ездили на Купалу на Светлояр венки по воде пускать… ну, короче, все ритуалы соблюдали изо всех сил. Да он за такие книжки мать родную продал бы!
— Мать его, родная или нет, мне без надобности, — покачала головой Алёна. — Мне мои книжки нужны.
— А что за книжки? — спросил Виталий.
Эх, давненько не брал я в руки пистолета, как выразился бы некто Пушкин… Лет десять-пятнадцать назад Алёна Дмитриева, тогда еще звавшаяся Еленой Ярушкиной и бывшая замужем за Михаилом Ярушкиным, очень серьезно занималась славянской мифологией и даже писала фантастику. С тех пор ее приоритеты, как принято выражаться, несколько изменились, но прогрессирующий склероз к ней с тех пор еще не подступил, а потому она легко вспомнила самые любимые и, можно сказать, родные имена и названия и отчеканила без запинки:
— Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», Максимов «Нечистая, неведомая и крестная сила», Коринфский «Народная Русь», Забылин «Русский народ, его обычаи, обряды», Чулков «Абевега русских суеверий»…
Эти незабываемые, прекрасные, чудесные, магические слова она выговорила с тем же почти молитвенным выражением, с каким древний славянин обращался к своему божеству, и почудилось, даже воздух вдруг задрожал, и все поплыло, высокий серый потолок магазина сделался прозрачно-голубым, выглянуло огромное солнце…
Но немедленно все сделалось по-прежнему: люминесцентный мертвенный свет, никакого солнца, никакого неба, сплошная унылая цивилизация. И еще Ира прошла мимо, глядя ревниво, подозрительно то на Алёну, то на Виталия. А у нее, интересно, есть законное право на ревность?
— Ух ты! — восхищенно выдохнул Виталий. — Краси-и-иво! Никогда таких названий не слышал. Конечно, жаль будет, если пропадут. Ну ладно, слушайте, я адреса точно не знаю, я там один раз был… Костька снимал комнату у одной бабульки на Ковалихе, угол Трудовой, хрущевка такая облезлая, там еще продовольственный магазин. Второй подъезд со стороны Трудовой, второй этаж, дверь налево. Металлическая такая серая дверь.
— Спасибо, — улыбнулась Алёна. — Спасибо большое!
— Слушайте, а вы не знаете, эти книжки в Интернете есть? — с загоревшимися глазами спросил Виталий. — Я б скачал! Так-то читать, страницы мусолить, я терпеть не могу, но скачал бы и прочитал бы в наладоннике, ну, в кэпэкашнике, в смысле.
Алёна только вздохнула. Что за комиссия, создатель! Знали бы певец русской демонологии Сергей Васильевич Максимов, или великий сказочник Александр Николаевич Афанасьев, или вдохновенный их толкователь Аполлон Коринфский, или великий выдумщик Михаил Чулков, что об их чертях, ведьмах, леших, водяных, домовых, знахарях, колдунах, печниках и плотниках современная мо́лодежь будет читать не в книгах, а в наладонниках, кэпэкашниках!
Да ладно, нет разницы как, лишь бы читали!
— Конечно, эти книги есть в Интернете, и читать их — просто феерическое удовольствие.
— Афанасьев, — повторил Георгий с мечтательным выражением, — Максимов, Забылин, Чулков, Коринф… как вы сказали?
— Коринфский, — подсказала Алёна с улыбкой. — Аполлон.
— Виталий! — Ира не выдержала и подала-таки возмущенный голос. — Сколько ты там болтать будешь! Покупатели ждут!
Виталий извиняющее улыбнулся и умчался, а Алёна вышла из зала «Видео» и задумчиво остановилась на лестничной площадке.
Ей не терпелось прочесть загадочное письмо Константина до конца, но не хотелось делать это среди толпы народу. Вдруг кто-нибудь заглянет через плечо и увидит круто сваренную фразу, написанную, как нарочно, очень крупно и разборчиво:
«ПРОПАДИТЕ ВЫ ВСЕ ПРОПАДОМ, СУКИ ГРЕБАНЫЕ…»
Она зашла в обувной магазин, потом попыталась скрыться за ларьком с расческами и заколками, однако кругом бродили какие-то люди, все, как один, имеющие на лицах выражения сомнамбул: невооруженным взглядом было видно, что ничегошеньки им во всех этих магазинах и даром не нужно, так просто, слоняют слонов, лишь бы время провести и деньги потратить.
Какая-то девушка выскочила в эту минуту точно бы из стены и торопливо прошла в «Видео». Алёна посмотрела на стену, из которой девушка материализовалась, и чуть не хлопнула себя ладонью по лбу.
Да ведь там не просто стена — там дверь и переход из «Видео» в магазин «Этажи»!
Алёна пробежала через застекленную трубу перехода и оказалась в практически пустом, благоухающем всеми ароматами французской парфюмерии пространстве одного из главнейших и дорогущих городских магазинов. Именно этой дороговизной и объяснялась безлюдность в «Этажах».
Она поднялась еще выше, где было уж вовсе пустынно, присела на первую попавшуюся банкетку и снова открыла конверт.
В эту самую минуту некая запыхавшаяся девушка остановила первого попавшегося продавца в торговом зале «Видео» и спросила:
— Где я могу найти Виталия? Ах да, — тотчас воскликнула она, уставившись на его бейджик, — это вы! Я от Константина… он уехал, оказывается, но оставил вам письмо для меня.
— Письмо у меня уже забрали, — растерянно сказал Виталий.
— Как забрали! — У девушки перехватило дыхание. — Кто?! Как вы могли отдать письмо тому, кому оно не предназначено?!
— А почему я должен был знать, что оно предназначено вам?! — возмутился Виталий.
— Но там на конверте значилось мое имя! — чуть ли не взвизгнула девушка.
— Никакого имени там не было, — возразил Виталий.
— Но он мне сказал…
— Не знаю, что он вам сказала, но написал он только одну букву А.
– А! — воскликнула девушка. — Но это я! Меня зовут… меня зовут… — Она запнулась. Да, ее имя не начиналось на букву А, зато на эту букву начиналась ее фамилия, и она точно знала, что Константин имел в виду именно ее фамилию, ведь он ей сам об этом сказал… успел сказать… но ей совершенно не хотелось все разъяснять этому придурку Виталию, и поэтому она сейчас лихорадочно вспоминала какое-нибудь женское имя на букву А, но ничего не могла вспомнить от злости! — Меня зовут Александра! — наконец выпалила она. — Это на А!
— Ну и что? — раздраженно сказал Виталий. — Ту тоже звали на А, и она первая пришла. Я и отдал.
Ему было не по себе. Ошибся, конечно… та, которая первая на А, про письмо даже не обмолвилась, она просто Константина спрашивала, а эта сразу про письмо заговорила. Черт, глупо получилось…
А эта как разозлилась! Можно подумать, от этого письма вся ее жизнь зависит. Так-то вроде симпатичная была, когда подошла, а сейчас натуральная мымра стала.
— Ладно, — хрипло сказала девушка, пытаясь успокоиться. — Какое имя она назвала? Как она выглядела?
— Какое имя? — повторил Виталий. — Как выглядела? Да я не помню.
— Что?!
У той, которая назвалась Александрой, стали такие бешеные глаза, что Виталий, решивший было чуток покуражиться над «мымрой», натурально струхнул.
«Ненормальная какая-то, — подумал он. — От таких подальше держаться надо! Вон как пальцы скрючила — будто когтищи. Сейчас как вцепится в физиономию! Скажу ей — и пусть провалится!»
И он уже открыл было рот, чтобы назвать имя «Алёна» и рассказать про серую шубку с капюшоном, как вдруг онемел. Словно бы чей-то голос шепнул ему в ухо волшебные слова: «Поэтические воззрения славян на природу… нечистая, неведомая и крестная сила… абевега русских суеверий…»
— Да я на нее толком и не смотрел, — буркнул он. — А имя не запомнил. И вообще, некогда мне!
И ушел, сам себе дивясь. Почему не назвал ту женщину? Ну что бы произошло, если бы «мымра» узнала про эту Алёну? Небось не убила бы ее?
Виталий не понимал, что с ним, но на душе стало так легко и хорошо, как не было ни разу с давних-давних, он даже и сам не помнил, с каких времен.
А та, которая назвалась Александрой, смотрела ему вслед, находясь в том самом состоянии, которое беллетристы обычно именуют бессильной яростью, и выражение это, прямо скажем, было очень точное. Если бы она могла, она бы сейчас убила и Виталия, и ту неизвестную, которая получила письмо Константина. И впервые она пожалела, что чуть поспешила. Если бы сдержалась, если бы помедлила хоть чуть-чуть, Константин успел бы ей все сказать. Но там еще старуха приперлась… рассусоливать было некогда. Теперь вся надежда на письмо, а оно… Где оно?!
И еще немаловажный вопрос: откуда эта неизвестная знала про письмо Константина?! Это что, получается кто-то еще в курсе?! Кому-то еще известно о поисках?! Откуда?!
И еще немаловажный вопрос: откуда эта неизвестная знала про письмо Константина?! Это что, получается кто-то еще в курсе?! Кому-то еще известно о поисках?! Откуда?!
Этого не может быть. Этого не должно быть!..
«ПРОПАДИТЕ ВЫ ВСЕ ПРОПАДОМ, СУКИ ГРЕБАНЫЕ.
Давайте, давайте, поищите на Черниговской под звездами, кривую старухину скатерку подкрутите, может, чего и найдете с этим горячим парнем, только этого вам в жизни не понять, дебилам с большой дороги! Да вы раньше сдохнете, чего вам и желаю. А меня не ищите — бесполезно, я к вам больше не вернусь!»
— Хм, — сказала Алёна растерянно. — Кто-нибудь что-нибудь понял? Зага-а-адочно…
А впрочем, кое-что отнюдь не представлялось загадочным.
Например, то, что письмо предназначено не ей. В этом с самого начала не могло быть сомнений. Какой-то другой женщине. Например, той самой, в коричневой куртке, которую Алёна видела рядом с Константином в «Шоколаде». И зовут ее А… Анна? Антонина? Алла? Анжелика? Ангелина? Александра? Выбор имен на А довольно велик, так же как и фамилий, ведь А вполне может быть и первой буквой фамилии. Ну ладно, предположим, это та самая женщина из «Шоколада». Очень сурово она отчитывала Константина, вот он и решил сбежать. Ну что ж, очень разумное решение, тем паче если он надумал этим очень нехорошим людям (как-то неохота беспрестанно цитировать определение, которое он им дал) насолить и что-то спрятать. Интересно что? Ну, узнать это у Алёны Дмитриевой, конечно, шансов нет, да и не очень хочется.
Или все же хочется?
Ну, немножко интересно, не будем лукавить… А еще интересно, что теперь Алёне с этой запиской делать? Вернуться к Виталию, отдать ему конверт и попросить подождать другую даму, чье имя или фамилия начинаются с буквы А?
Глупее не придумаешь. Это так же глупо, как потащиться сейчас домой к Константину и уведомить парня о том, что его письмо попало не по адресу.
И делать, в общем-то, ничего не остается, кроме как вернуться к себе домой. Ничего не узнав, ничего не поняв, не представляя, что делать дальше, получив кучу невразумительной информации для размышления…
Алёна задумчиво посмотрела в высокое окно. Небо было темным: сгустились сумерки. На душе тоже было сумеречно. Во что это она ввязалась, вернее, во что ее ввязали, подменив браслет? Главное, если бы не эта история с его увеличением, Алёна подмены сто лет не обнаружила бы. И даже если когда-нибудь заметила, что камень другой, решила бы, что он просто сам собой мутировал, ну, к примеру, надоело ему быть «волосами Венеры», он взял да и отрастил себе «бороду Магомета»… Алёна ведь жутко доверчивая и в сказки до сих пор верит, камни для нее, совершенно как для древних айну [15], живые и, может быть, даже мыслящие существа.
Ну так вот, браслет… Вся случившаяся невнятица раздражала нашу героиню самим фактом своего существования. Алёна ненавидела такое состояние. Хоть что-то она должна понять?! Пока понимала одно: все началось из-за браслета, который побывал в руках Данилиного брата. С этого все и началось. Нужно разыскать Данилу и сказать, что она не просто там какая-то… как это он сказал, пока они сидели в снегу… «Он из-за таких дур, как ты, в могиле лежит». Ну вот, она тут ни при чем, она пострадавшая сторона, которая требует возмещения морального ущерба в виде подробного разъяснения, что произошло.
Может быть, конечно, кому-то покажется, что неудовлетворенное любопытство — сущая ерунда, от него можно отмахнуться, но это если речь идет о ком-то другом, не об Алёне Дмитриевой. Собственно, любопытство — слово неправильное. Скорее ощущение нарушенной гармонии мироздания вокруг нее, а нарушения гармонии Алёна Дмитриева, как всякая Дева, совершенно не выносила и начинала пускать искры, как всякий раздраженный Дракон.
Строго говоря, во все многочисленные приключения своей жизни она ввязывалась именно потому, что стремилась восстановить утраченную гармонию — залатать, так сказать, прорехи в мироздании — всеми доступными методами.
Итак, найти Данилу. Простейший способ — спросить у Кости, благо адрес известен. Конечно, Костя сообщил и написал, что уезжает, исчезает и все такое, однако Алёна по опыту знала, что очень многие поступки декларируются, но не совершаются. Или просто откладываются. Вполне возможно, Костя так и поступил. Будем надеяться, Алёне удастся убедить его рассказать, как найти Данилу.
С надеждой — совершенно напрасной, как вскоре выяснилось, — Алёна вышла из «Этажей» и начала переходить перекресток Ижорская — улица Белинского (между прочим, тот самый перекресток, где она позавчера сбила с ног Данилу), как вдруг карета «Скорой помощи» появилась словно из никуда и свернула на Ижорскую вниз, по направлению к улице Ковалихинской, чаще называемой просто Ковалихой, а вслед за ней мчалась милицейская машина. Их догоняла красная пожарная машина.
В эту самую минуту женщина, которая так и стояла посреди торгового зала «Видео», с ненавистью глядя в спину Виталию, услышала рядом негромкий, вкрадчивый голосок:
— Вы на него не сердитесь!
Женщина повернула голову и увидела рядом тощенькую девицу со слишком большими очками, которые то и дело норовили сползти с переносицы. Судя по бейджику, она была менеджером по продажам по имени Ира.
— Эта тетка у него Костино письмо так ловко выцыганила! Он растерялся и отдал. Главное, спросил, как ее зовут, она говорит — Алёна, ну, он и отдал.
— Алёна? — повторила женщина и вдруг ощутила, как при звуке этого имени у нее спазм перехватывает горло. — Алёна?! А фамилию она назвала?!
— Нет, фамилию не сказала, — вздохнула Ира. — Алёна, говорит, на букву А… Такая высокая, кудрявая, в серой шубке. Она Виталику зубы заговорила, там что-то про мифологию, про какую-то нечистую силу, про язычество, словом…
— Про язычество?.. — перебила женщина вмиг охрипшим голосом. — А потом она куда делась?
— Да я за ней не следила… — робко пробормотала Ира, испугавшись — таким страшным сделалось это лицо — и уже раскаиваясь, что дала волю своей ревности к незнакомке в серой шубке, с которой так долго и с таким интересом говорил Виталий. Но все же сочла за благо довести начатое до конца: — Ой, нет, я видела, как она вошла в переход между нашим магазином и «Этажами», вон там.
Дальше женщина не слушала. Она ринулась к переходу, выхватывая из кармана телефон.
— Алло? — отозвался мужской голос, перемежающийся громким шмыганьем. — Это ты? Слушай, сколько я могу тут сидеть и мерзнуть?
— Придурок, сволочь, ты ее упустил! — взвизгнула женщина, давясь злыми слезами. — Ты говорил, вышла из подъезда какая-то в серой шубе? Это она! И она забрала письмо Константина!
— Какое письмо? — обалдело пробормотал ее собеседник. — Как вышла? Но свет же еще горит…
Женщина выбежала из перехода на пустынный этаж. Кинулась вперед, к перилам, перевесилась через них, обводя нижний вестибюль ненавидящими глазами. Показалось или мелькнула в дверях серая шубка?..
Неужели ушла?!
Дела давно минувших дней
Не помню, сколько времени смотрел я на эти строки, которые враз меня окрылили, преисполнили самых невероятных мечтаний — и в то же время напугали. Не скрою — я боялся власти, которую имела надо мной эта женщина! А что, если она… если она заговорит о любви? Я не устою. Я забуду обо всем на свете. Я забуду о Лизе! Мне лучше никуда не ходить.
Целую минуту я был в этом непоколебимо убежден, а потом сорвался с места и принялся торопливо одеваться.
— Куда вы на ночь глядя? — всполошилась матушка Виртанен, когда я промчался через горницу и ворвался в сени, торопливо нахлобучил шубу и треух. Но где там! Меня уже не было. Я помчался с такой быстротой, что слышал, как снег вихрится по моему следу!
Театр стоял темен и безлюден. Я ощупью нашел дверь — она подалась под рукой… я вошел.
Вестибюль… зрительный зал… темно!
Ее здесь нет!
— Я здесь, — прошелестел голос позади. — Нет, не оборачивайтесь… Только протяните назад руку.
Я вытянул руку, и моей ладони коснулись дрожащие прохладные пальцы. Я стиснул свои… но теперь ощутил не ее пальцы, а что-то шелковистое, какой-то довольно увесистый сверток.
— Это мой прощальный подарок, — тихо сказала Эльвира Михайловна. — Я и сама получила его в подарок, в благодарность… это старинный талисман, который дарует счастье и удачу тем, кто не посылает в мир дурных мыслей, кто не грешит против законов божеских и человеческих. Я знаю, что мне дали эту вещь в знак величайшей признательности, но… я-то знаю, что я ее недостойна. Я великая грешница, я вышла замуж из-за выгоды, я обманывала мужа и обманываю его сейчас, я была наказана смертью сына за мои грехи, а вы… вы чисты помыслами и поступками. Я давно не встречала таких прекрасных людей. И я счастлива, что именно вас я так сильно… — Она на миг умолкла, потом продолжала чуть слышно: — Нет, не отвечайте мне, не оглядывайтесь! Я знаю, вам нечего сказать, и, поверьте, я ощутила бы себя несчастной из-за того, что смутила вашу душу… Умоляю, храните этот талисман. Он не даст вам богатства и достатка, но он будет спасать вас всегда, пока вы не потеряете его.