— Он всю жизнь должен сидеть и мучиться!.. — У отца побелели скулы, он сжал кулаки.
— Свидетелей происшествия нашли?
— Вроде есть один прохожий, — сказал отец. — Шел по другой стороне дороги, все видел. И как тот мужчина сбежал. Он и описал его приметы. Но личность очевидца в интересах следствия не разглашается. Больше не было никого. Ночь уже наступила.
— Ладно. — Илья вздохнул. — Что было, того уже не изменишь. Надо быстрее ехать, люди ждут.
Остаток дня был покрыт пеленой. Он прожил его в каком-то ступоре, весь раздавленный, сплющенный. Комок застрял в горле, не давал продохнуть.
Илья выгрузил из машины пакеты с едой и водкой. Все это он взял для поминок в гипермаркете на окраине столицы, знал, что родители не богатеи. Капитан попросил какого-то парня помочь отнести покупки в дом, потом курил с ним на крыльце.
Парень вроде нормальный, но растерянный, выбитый из колеи. Это был Сергей, жених Насти. Илья слышал, что есть такой, но никогда в глаза не видел. Тот шмыгал носом, отворачивался, захлебывался дымом.
Он очень любил Настю, но в тот вечер никак не мог ее забрать, был в отъезде по делам фирмы. Примчался из Ярославля, когда узнал о случившемся. У него квартира в Новославле, жениться на Насте собирался — серьезно, без дураков! Уговаривал переехать к нему. Все равно ведь придется.
Настя не возражала, а родители ни в какую. Только после свадьбы. А раньше никак, ни за что на свете! Вроде современные люди, а такие замшелые представления о семье и отношениях. Переехала бы к нему Настя еще в прошлом месяце, и ничего не случилось бы. Хотя кто его знает.
Парень рвал зубами фильтр, кашлял. Похоже, фаталист он по жизни. Раз уж смерть прицепится, то никак от нее не отделаешься, доберется любым способом.
Илья бродил сомнамбулой по комнатам с занавешенными зеркалами, смотрел на Настины фотографии, запинался о каких-то людей. Обнял пушистого кота, путающегося под ногами.
— Здравствуй, дружище Тимофей! Сколько же мы с тобой не виделись-то?
Кот обнял его передними лапами, лизнул в нос, тут же яростно заскреб задними и начал вырываться. Мол, хватит нежностей, пусти.
Дальше все было как в мутном зеркале. Длинный стол, убитые горем родители во главе.
Соседка тетя Галя держала речь. Не стало нашего солнышка, такая добрая была, светлая, ни в чем не отказывала. Она вспомнила, как Настя лечила ей ногу, прибегала по несколько раз в день, делала компрессы, перевязки.
Потом заведующая терапевтическим отделением произнесла прочувственные слова, соответствующие трагедии. Она замолчала, хлопнула стакан водки и не стала закусывать.
Безразличие опутывало его. Илья напился как сапожник. Он собирался держать себя в руках, но Сергей налил. Капитан отказаться не смог. И вторую выпил, и третью. Сидел, никого не трогал, весь в себе, мрачный как туча, лишь иногда подходил к родителям, говорил им что-то утешительное.
В глазах стало двоиться, в мозгах тоже. Сергей куда-то пропал. Илья наливал себе самостоятельно, что-то жевал, хотя не мог похвастаться в этот день хорошим аппетитом.
Лица людей плясали перед глазами. Пожилые, молодые.
С дальнего конца стола на него смотрела молодая женщина с короткими темными волосами и мальчишеской челкой. У нее было приятное скуластое лицо. Она не улыбалась, просто глядела.
В трезвом состоянии он бы вспомнил ее, но в пьяном не мог, да и не хотел. Илья когда-то многих знал в этой деревне.
Застолье становилось оживленнее. Жизнь берет свое, ничего не поделаешь. Удалилась Анна Акимовна. Отец устремился за ней.
Илья тоже начал подниматься. Бледный лик сестры стоял перед его глазами. Как ей сейчас на небе? Понимает ли, что умерла? Продолжает существовать в иной форме и измерении или, согласно мнению атеистов, погрузилась в бесчувственный мрак?
Он предпочел бы первое. Тогда Настя простила бы его за все. Да и всех этих людей, для которых поминки превращались в банальное застолье.
Илья на ватных ногах добрел до дальней комнаты, где провел солидную часть своего детства, и рухнул на кровать. Последнее, что осталось в памяти — укоризненный взгляд женщины с челкой. Ночью кто-то снял с него ботинки, укрыл пледом. Сам он этого точно не делал.
Глава 5
Ночь пролетела, как вздох. Похмелье было суровым. Илья все вспомнил, и жалобный стон вырвался из пересохшего горла. Он брел на кухню, запинаясь о пороги. Оттуда доносились какие-то звуки. Там были люди, они могли ему помочь.
Кухня в доме была просторная, вполне современная, разделенная на несколько зон. Журчала вода в кране, позвякивала посуда.
Центральное отопление, канализация и водопровод в поселке отсутствовали, но много лет назад Илья с отцом протянули трубы от скважины, поставили насосы, котлы. В доме появились все необходимые удобства.
Понурая Анна Акимовна в переднике мыла посуду. Стройная женщина с челкой ловко орудовала кухонным полотенцем и расставляла все по местам. В этом доме она была не чужая.
Во дворе что-то гремело. Отец вытаскивал из сарая заплесневевшие мешки, инструменты. Он пытался занять себя хоть каким-то делом.
Илья взгромоздился за разделочный стол, дотянулся до кувшина с кипяченой водой и выпил весь. Ясность не приходила. Утро оказалось ни фига не мудренее вчерашнего ужасного вечера.
— Хорош, нечего сказать, — заявила женщина с челкой, покачала головой и сдержанно улыбнулась.
Мама повернула голову и вздохнула. За прошедшие сутки она не стала краше и румянее. Но на ногах стояла, делала дела.
Илья собрал последние силы, доковылял до матери, чмокнул в висок и потащился обратно за разделочную тумбу. Он машинально глянул в зеркало на стене, с которого спал край покрывала, и ужаснулся. Капитан не увидел ничего хорошего. Волосы дыбом, лицо опухшее. Надо же было так набраться.
— Правильно, посмотри правде в глаза, — пробормотала обладательница челки.
Илья снова поднялся, машинально пошарил по полкам, навесным шкафам, нашел засохшие бутерброды, не пользовавшиеся вчера успехом, извлек початую бутылку водки, стакан. Он выстроил все это на тумбе, тоскливо прошелся взглядом.
Мама снова вздохнула.
— Накатила грусть, — печально глядя ему в глаза, сказала молодая женщина. — Значит, надо выпить. Верно, Илья?
Он оторвал мутный взгляд от бутылки, устремил его на эту особу. Она была неплоха собой. Хорошая фигура, правильное лицо со скулами, меланхоличные светлые глаза. Кухонный фартук с подсолнухами сидел на ней очень неплохо.
Но ее укоризна не пошла впрок. Илья плеснул в стакан, выпил.
— Часто он так, Анна Акимовна? — Женщина повернулась к маме.
— Никогда, — прохрипел офицер спецназа, осторожно берясь за бутерброд.
— Илюша пьет очень мало, — тихо подтвердила мама. — Бывает, примет, но никогда не увлекается. Он серьезный человек.
— Я бы не советовала серьезному человеку есть этот бутерброд, — предупредила женщина.
Но Илья уже откусил и чуть не сломал зубы. Пищевое изделие засохло до состояния кирпича.
— Из твердых сортов пшеницы, понятно. — Илья неприязненно уставился на водку, поднялся и убрал бутылку в шкаф под одобрительные женские взгляды.
— Потерпи, Илюша, скоро будем завтракать, — сказала мама. — Хотя ты и раньше любил все таскать со стола.
— Мы знакомы, нет? — решился Илья на сакраментальный вопрос, глядя женщине в глаза.
Она вела себя сдержанно, но в глазах ее заиграл ироничный огонек.
— Ты что, не узнаешь Катюшу Ракитину? — изумилась мама. — Удивляешь, Илья. А она сидит и молчит как партизанка.
— Да, — согласилась Катя. — Мы с этим мужчиной даже сидели за одной партой. В последнем классе он иногда держал меня за руку и говорил приятные слова. Мы с ним часто гуляли вместе. Незадолго до первого выпускного экзамена Илья горячо меня поцеловал. Дело было вечером, мы возвращались от больного одноклассника. С тех пор это стало привычкой. Мы целовались везде, когда нас никто не видел. Однажды уединились на сеновале, но обошлось. Нет, не из-за того, что у Ильи включились тормоза. Просто мне стало страшно.
— Я ничего об этом не знаю, — удивленно заметила Анна Акимовна.
— Да, у нас с ним давние отношения.
— Ничего странного, мама, — сказал Илья. — У меня не было привычки докладывать вам о важных этапах моей жизни.
— А это был важный этап? — спросила Катя.
— Мне помнится, да, — задумчиво пробормотал Илья.
Включилась память о забытых днях, поволокла в глубины. Мог бы и сам вспомнить.
Катя наблюдала за ним с ироничной усмешкой, потом спохватилась, стала снимать фартук.
— Анна Акимовна, с посудой мы расправились, мне пора. Все будет хорошо. Не забывайте, что рядом с вами всегда близкие люди. — Она легонько обняла маму, погладила ее по спине, попутно бросила взгляд на растерянного Илью.
— Подожди, Катюша, как же так? — засуетилась мама. — А завтрак? Я сейчас приготовлю.
— Успокойтесь, Анна Акимовна, ничего не надо. Кормите своего богатыря. Ему сегодня крайне нужно что-то съесть. И больше не пить. Спиртное не поможет. У меня еще дела. Может быть, я вечером забегу. — Женщина кивнула и ушла.
Илье было слышно, как она во дворе прощается с Виктором Александровичем.
Подошел кот, стал тереться об ноги. Илья посадил его на колени, погладил. Мир теплей немножко, если рядом кошка. Тимофей чуть потерпел и вцепился Илье в палец. Ему пришлось отвесить наглецу затрещину и сбросить его на пол. Отметины на пальце наполнялись кровью.
— Красивая женщина, — сказала мама и покосилась на него.
— Да, ничего. — Илья смутился. — А где Сергей? — Он зачем-то повертел головой.
— Не знаю. — Мама вздохнула. — Думаю, Сергея у нас больше не будет. Зачем мы ему, если Насти нет? Может быть, приедет еще разок-другой, цветочек на могилку положит, да и все. — Глаза матери снова наполнились слезами.
Сын подошел к ней, обнял.
— Ладно. — Она испустила тягостный вздох, улыбнулась как-то неуверенно. — Мне кажется, Илюша, я еще не совсем отдаю себе отчет в том, что Насти больше нет и никогда не будет. Не пришло еще понимание. Все думаю, вот сейчас войдет. Боюсь представить, что будет, когда я это пойму.
Сыну нужно было срочно ее отвлечь от горьких дум.
— А что у нас с Катей? — поинтересовался он. — Почему она в Быстровке?
Мама улыбнулась сквозь слезы, достала платочек из фартука, высморкалась.
— Она тебе опять понравилась, я же вижу. Сколько лет прошло — тринадцать, четырнадцать? Я ведь помню, как вы дружили. Она уроки делала, ты всегда списывал у нее. Теперь понятно, почему отметки у тебя на выпускных экзаменах были, мягко говоря, не блестящие. Ты не собирался поступать в военное училище, подал документы в энергетический…
— И даже поступил, — сказал Илья. — Кто же знал, что эта энергетика — такая смертная скука. Вообще-то мы с Катей хотели вместе в Москву поехать.
— Но вмешался злой рок, — проговорила Анна Акимовна. — И Катя в этом не повинна. Ее родители крупно рассорились. Мама сразу после выпускного забрала Катю, уехала в Тюмень, там повторно вышла замуж, но вскоре овдовела. Катя поступила в аграрный, мыкалась по общежитиям, окончила, работала в каком-то сельскохозяйственном НИИ. С семейной жизнью у нее не сложилось, она развелась. — Мама невесело улыбнулась. — Копила на квартиру, в кризис все потеряла. У нее был ребенок, девочка с врожденным пороком сердца. Не смогли вылечить, умерла крошка. Пыталась осесть в Новосибирске, Красноярске, но всюду жизнь не складывалась. Умерла мать. Катя продала квартиру в Тюмени, еле рассчиталась с долгами. Восемь месяцев назад вернулась в Быстровку. Отец был плох, перенес инсульт, требовал ухода. Он ведь так и прожил тринадцать лет бобылем. Катюша в городе была, когда его опять тряхнуло. На этот раз так, что скончался Федор Поликарпович. Катя осталась в Быстровке, живет одна, отбивается от ухажеров, огородик возделывает.
— Ничего себе, досталось от жизни. — Илья покачал головой. — А ведь по ней и не скажешь.
— Да, прекрасно выглядит, веселая, но сломалось в ней что-то. Иногда это видно. Живет там же, где и раньше. У нас Трубная, девять, у нее — пятнадцать. Дружила с нашей Настей, часто о тебе спрашивала. Но мы же сами про тебя толком ничего не знаем, говорим, что в армии служишь, офицером.
— А почему я не знал, что она здесь? — недоумевал Илья.
— А когда ты приезжал последний раз, помнишь?
Илья смутился и спросил:
— Чем же она занимается? На что живет?
— Горничной работает. Тут не только деревня, но еще и целые поместья богатых людей. Ближайшее — за Багуринской рощей. Там и трудится горничной. Хозяин — серьезный банкир. У него семья, охрана, приезжает не часто, но бывает. Мужчина, по словам Кати, неприятный, но вроде не обижает, с зарплатой не обманывает. Иначе давно бы ушла. А так трудится, за порядком следит, хоромы в чистоте поддерживает. Двадцать пять тысяч он ей в месяц платит. Здесь ходьбы пятнадцать минут через рощу.
— В принципе неплохо. — Илья сделал неопределенный жест. — По деньгам, имею в виду.
— Неплохо? — Мама усмехнулась. — Для нашей глубинки это целое состояние, сынок. Люди по восемь тысяч получают и живут как-то. Многие еще и пьют с этих денег. Ладно, разговорились мы с тобой. Ты хоть зубы чистил? На могилку надо бы сходить. — Лицо матери снова потемнело. — Порядок навести, прибрать, подмести, подумать про оградку и памятник.
— Я все оплачу, ты не волнуйся, — быстро сказал Илья.
В тот же день после замеров и обсуждений он договорился про оградку и памятник с мастерами из соседних Сосенок. Они обещали сделать все через неделю. Илья сидел с матерью, работал в сарае с отцом, очищал подсобные строения от многолетнего хлама, вывозил его на свалку.
Виктор Александрович кусал губы, еле сдерживал слезы. Сыну приходилось отвлекать его глупыми разговорами, хотя у самого душа стонала. Казалось, брякнет сейчас калитка, вбежит Настя, веселая, с распущенными волосами, начнет тормошить. Мол, вы что такие, будто в воду опущенные?
Калитка иногда брякала, приходили люди, выражали соболезнования. Иные намекали на продолжение поминок, не прочь были выпить. С такими Илья держался твердо. Не свадьба, чтобы второй день праздновать! Оставьте нас в покое, и без вас тошно. Мужики уходили сконфуженные, что-то бурчали под нос.
— Зря ты так, Илюша, — сказал отец. — Люди же к нам по-доброму. Надо дать им выпить, поесть.
— Мы с тобой сами все выпьем и съедим, — огрызнулся Илья. — Прости, отец, может, я в чем-то не прав, но надо заканчивать с этими плакальщиками. Настя всегда останется с нами. Я не знал никого искреннее и чище. Не надо все усложнять и множить беду. Достаточно тех слез, которые мы ночью выливаем в подушку. Сегодня еще погорюем, а завтра надо браться за дело. Что мы еще не вывезли? Как твой «жигуль», живой? Может, дрова поколоть надо? Что у нас с рыбалкой? Такая плотва в Томке водилась — неужели вымерла вся? Предлагаю через пару дней взять с собой маму и махнуть с удочками на берег. Ты как?
Временами они оживали, потом опять угасали. Вечером выпили с отцом по маленькой, разговаривали до полуночи, перебирали старые альбомы. Мама рыдала. Муж и сын пытались ее успокоить, но не усердствовали. Ей нужно было выплакать все, что скопилось в душе.
Наступило новое утро. Илье снова было тягостно. Давили занавешенные зеркала, семейные фото. Он возился во дворе, колол дрова, потом решил отремонтировать покосившийся сарай. К ограде подходили люди, здоровались. Он мрачно кивал, выслушивал их.
К вечеру брякнула калитка, вошла она. Илья невольно заулыбался. Катерина — луч света в темном царстве. То ли Островский, то ли Тургенев, он хоть убей не помнил.
Женщина улыбнулась, хотела подставить щеку для поцелуя, но передумала. Мол, невелика птица.
Они поговорили пару минут ни о чем, просто приятные, ничего не значащие слова. Потом Катя отправилась в дом, выяснять, не нужно ли чего его родителям.
«Визит вежливости», — догадался Илья, разглядывая стройные ножки в узких джинсах.
Прежде чем исчезнуть в доме, Катя обернулась и одарила его мягкой улыбкой. Он смутился. Ведь раздет по пояс. Но ничего, мужчинам можно. Минут через двадцать она спустилась с крыльца с набитыми пакетами.
«Взяла у мамы постирать что-то», — смекнул Илья.
— Уже уходишь? — Он вбил в чурку топор и распрямился.
Природная стеснительность заставила его облачиться в футболку.
— Ухожу, Илюша. Так, на минутку забежала.
— Работаешь сегодня?
— К вечеру пойду. Надо остаться на ночь. В поместье Эдуарда Геннадьевича у меня каморка под лестницей. Он завтра гостей принимает, попросил поработать, обещал потом дать отгул. Приятно было увидеться, Илья. — Ее глаза внимательно разглядывали его.
— Провожу до дома? — выдавил он. — Можно?
Она опять задумалась, как-то странно посмотрела на него.
Что там говорят про историю, повторяющуюся дважды?
— Можно. — Катя пожала плечами. — Но тут далеко, целых два двора. Осилишь?
— Буду стараться. — Он отобрал у нее пакеты и первым зашагал к калитке, кожей чувствуя, как кто-то из родителей припал к окну и пристально смотрел вслед.
Илья благополучно довел Катю до ее старого дома, того же, что и тринадцать лет назад. На фоне облупленных стен наличники блестели какой-то ядовитой синей краской. Он критически обозрел забор.
— Ну, извини, — заявила Катя. — Что добыла, тем и красила.
— Миленько. — Илья улыбнулся. — Сама делала?
— Нет. — Она покачала головой. — Том Сойер помог. Витька Микульчин. Он слесарем на пилораме работает. Ухаживает за мной. Правда, безуспешно. А вот, кстати, и он. Хочешь, я вас познакомлю?