– Надежда Григорьевна! – взмолилась Жанна. – Мы ничего не считаем, но у нас нет никакой информации.
– Понимаю, – ответила классная. – Я просто предупреждаю на тот случай, если появится. Ну, ладно. Идите в класс.
И, пропустив нас вперед, она тоже вошла. Нам предстояли два ее урока.
Занятия в этот день проходили сумбурно. Сперва наших ребят по одному вызывали к директору. Каждый подвергался наиподробнейшим расспросам об отношениях с Толяном, а особенно о последних с ним встречах и разговорах. Дольше всех отсутствовал Витек – самый близкий приятель Волобуя. Но даже он не смог сообщить ничего вразумительного.
На пятом уроке в класс явился наш участковый и еще раз повторил примерно то же, что говорила Надежда Григорьевна мне и Жанне. Мол, любая информация о Толе важна для поисков, и долг каждого сообщить все, что он знает по этому поводу.
Весь наш девятый «Г» пообещал именно так и поступить, на чем участковый, поморщившись, удалился. Я вполне понимал его: полдня, проведенные в нашей школе, ни на йоту не продвинули расследование.
Нам с Жанной становилось все больше не по себе. И остальным нашим ребятам, по-моему, тоже. Теперь все были уверены: Толян не куда-то закатился, а действительно исчез, и неизвестно вообще, жив ли он.
На последней перемене мы с Жанкой, Славкой Кирьяном, Светкой Полежаевой, Игорем Со-ломатиным, Лариской Рыжовой и Дианой Кирейцевой пристали к Витьку:
– Скажи честно, у него с этим бизнесом на Серебряных прудах ничего не случилось? Может, наехал кто?
– Тоже мне, бизнес, – присвистнул Витек. – Да там всего навара хватило на несколько бутылок «Спрайта». На чего наезжать-то? И ребята на Серебряных все свои катаются. Эх, Толька…
– Значит, бизнес ни при чем, – мрачно изрек Кирьян. – Но куда, скажите мне, в таком случае он девался? – Витька, – начал я, – а ты хоть знаешь, Толян вчера после школы домой пошел или еще куда?
– Не, не домой, – последовал четкий ответ.
– А куда? – нестройным хором осведомились мы.
– Мне не докладывал, – обиженно шмыгнул носом Витек. – И с собой не взял. Мол, у него секрет и личное дело.
– А ты участковому рассказал? – уставились мы на него.
– Ну, – кивнул Витек. – И до сих пор жалею. Меня после этого полчаса мурыжили по поводу Толяновых личных дел. А мне почем знать? – Он вновь громко шмыгнул носом. – Раньше у Волобуя с личными делами не очень складывалось. Я вообще, когда он мне заявил про личное, подумал, что пургу гонит. В общем, не знаю я ничего, ребята. А Толика жутко жалко.
И, махнув рукой, он ушел.
После уроков мы с Жанной на всех парах понеслись домой. Она спешила узнать, как мама.
– Федя, зайдешь? – остановилась она возле собственной двери.
Я, естественно, согласился. Жанна, даже не скинув куртку, созвонилась с Ольгой Николаевной. Новости были хорошие. Температура спала. Юлия Павловна чувствует себя гораздо лучше и завтра ждет после уроков Жанну.
– Ура-а! – положив трубку, закричала она. – Федя, я так рада! Так рада!
Я, естественно, тоже был рад. Но Жанна вдруг нахмурилась:
– За маму-то я рада, – уже совсем другим тоном продолжала она, – а вот перед Толяном чувствую себя виноватой. Может, все-таки надо было рассказать, что мы видели? Или хотя бы у Пелагеи спросить? Вдруг она бы нам объяснила?
– Не догадались, – в свою очередь посетовал
я. – Но, с другой стороны, Жанна, когда мы были у Пелагеи, то еще надеялись, что он вернется.
– Надеялись, – словно эхо, повторила она. – Но он не вернулся.
Глава VIII ЗЛОВЕЩАЯ НАХОДКА
Слушай, Жанна, а пошли к Пелагее прямо сейчас, – предложил я. – Да, так, наверное, будет лучше всего, – согласилась она.
Пирс немедленно протестующим воем дал знать, что придерживается другого мнения.
– Ну, конечно, – спохватилась Жанна. – Он ведь с утра негулянный.
Пирс великолепным прыжком-свечой засвидетельствовал, что именно так все и обстоит на самом деле.
– Федор, – снова заговорила Жанна, – выведи его по-быстрому, а я пока сварганю поесть. Пирса покормим, сами перекусим – и полный вперед.
Последние слова я дослушивал уже на лестничной площадке, куда схватив с вешалки поводок, выбежал вместе с прыгающим псом. В лифте у меня возник план. Я решил совместить необходимое с полезным. Пока Пирс гуляет, потолкусь на детской площадке и еще раз ненавязчиво поспрашиваю, не видел ли кто вчера вечером или сегодня утром снеговика.
Однако мне не повезло. На площадке никого не оказалось. Видимо, мы с Пирсом попали сюда в непрогулочное время. Зато я мог спокойно и неторопливо осмотреть место, где стоял странный снеговик.
Как я ни вглядывался в ровную, утоптанную десятками маленьких детских ног площадку, мне снова не удалось обнаружить ни малейшего признака, что здесь стоял снеговик. Вдруг меня осенило: «А какие, собственно, должны оставаться признаки?» Ну, слепили снеговика, затем кто-то его разрушил и… Нет, все-таки не получалось. Я отчетливо помнил: снеговик был слеплен на славу. А значит, хоть какие-нибудь его фрагменты должны валяться поодаль. Тем более, повторяю, на улице стоял пятнадцатиградусный мороз.
Так ни в чем и не разобравшись, я вернулся с Пирсом в квартиру Тарасевичей. Он мигом кинулся на кухню обедать. Мы с Жанной тоже наскоро пожевали и направились к Пелагее.
Когда мы достигли деревни, уже сгущались сумерки. Подходя к знакомой калитке, я как-то напрягся и с опаскою посмотрел на столбы. Голов Волобуя на них, к счастью, не было, Я дернул калитку. Она не подалась.
– Сильнее, – сказала Жанна. – Разве забыл, что она тугая.
Я удвоил усилия, но по-прежнему не достиг результата.
– Кажется, заперто, – наконец сдался я. – Сейчас перелезу и постучу в дверь.
Перемахнув через забор, я попытался открыть калитку изнутри. Однако и этого мне не удалось.
Я взбежал на крыльцо и заколотил в дверь. Внутри не отреагировали. Я прислушался. Ни звука. Тогда я подергал дверь. Заперто. Приложил к ней ухо. Мертвая тишина. Даже «мяу» не раздавалось. Дом казался необитаемым.
Еще на что-то надеясь, я обежал избу вокруг, попутно заглядывая во все окна. Они были плотно занавешены, и света наружу не пробивалось. Тогда я на всякий случай постучал. Вновь никакого ответа.
Совершенно подавленный, я возвратился к Жанне:
– Ее нету дома.
– Что же нам теперь делать? – с тоскою произнесла девочка.
– Ну, может, она ненадолго вышла, – еще надеялся я. – Подождем.
– А если надолго? – спросила Жанна.
– Сейчас у соседей спросим, – заметил я свет в окошке соседней избы. – Вдруг они чего знают. Это же все-таки деревня, а не город.
– Пошли, – согласилась Жанна.
Соседнюю калитку мы отворили безо всяких приключений. Она была заперта на элементарный шпингалет. На первый же наш стук в дверь внутренность дома ответила шебуршанием, надтреснутым криком: «Сейчас, сейчас», – наконец, шаркающими шагами.
Наконец в середине двери открылось маленькое окошко. Сперва нам ударил в глаза свет фонарика. Затем фонарик исчез. Из окошка высунулось лицо. Старое, сморщенное, с одним-единственным зубом посредине рта. Ну, просто классическая Баба Яга. Скорей уж ее, а не Пелагею можно было назвать бабкой-колдуньей. Или у них вся деревня этим занимается?
– Вам чего, касатики? – с подозрением посмотрела на нас старуха.
– Да вообще-то мы не к вам, а к Пелагее, – принялся объяснять я. – Но у нее никто не открывает.
– И не откроют, – твердо произнесла старуха. – Отъехала она куда-то. Сказала, сегодня навряд ли будет. На машине уехала.
– Что же нам теперь делать? – вырвалось у Жанны.
– Завтра придите, думаю, вернется, – с важностью проскрипела старуха.
– Спасибо, – выдохнула Жанна. Окошко тут же захлопнулось. Мы поспешили в обратный путь.
– Вот видишь, – никак не могла успокоиться Жанна. – Теперь мы до завтра ничем не сможем Толяну помочь. Даже ничего не узнаем.
Я молчал. Да и что можно было ответить? Кажется, для Волобуя все складывалось наихудшим образом. И, хоть раньше меня порядком тяготила его, так сказать, невольная дружба, сейчас я ничего не имел против нее. Пусть хоть по три раза в день шастает ко мне домой, только бы нашелся целым и невредимым. Однако в глубине души я совсем не был уверен в столь благополучном исходе, а потому на душе у меня скребли кошки.
Жанна тоже понуро брела вперед. Мне кажется, ее не оставляло чувство вины перед Волобуе-вым. Хотя, собственно, в чем заключалась вина?
Мы уже сворачивали из переулка на центральную улицу деревни, когда навстречу нам выехала машина. Мы сошли на обочину, чтобы пропустить ее. Было уже совсем темно, и кто находился внутри, мы не видели.
– А это, случайно, не Пелагея вернулась? – посмотрела на меня Жанна.
Словно бы отвечая на ее, слова, машина затормозила прямо у ворот колдуньи.
– Кажется, и впрямь вернулась, – ответил я. – Полный назад.
– А это, случайно, не Пелагея вернулась? – посмотрела на меня Жанна.
Словно бы отвечая на ее, слова, машина затормозила прямо у ворот колдуньи.
– Кажется, и впрямь вернулась, – ответил я. – Полный назад.
И мы побежали обратно. Дверца автомобиля хлопнула. Из него тяжело выбралась женщина. Это была явно не Пелагея. Мы с Жанной, так и не добежав до ворот, остановились.
Женщина начала дергать калитку. Жанна, приглядевшись, шепнула мне:
– Федор, а ведь это, по-моему, мать Волобуя.
– Мать Волобуя? – переспросил я.
– Ну да. Правда, я видела ее всего один раз в жизни. Но, думаю, не ошибаюсь.
Тут женщина нас заметила и прокричала:
– Эй, ребята, вы местные?
– Вам Пелагею? – почел за лучшее обойти стороной вопрос насчет нашей «местности» я. – Так ее сегодня не будет.
– Она уехала, – уточнила Жанна.
– Совсем? – послышалось отчаяние в голосе женщины.
– Нет. Только до завтра, – поспешил успокоить я.
– Все равно плохо, – мрачно произнесла женщина и с шумом плюхнулась на сиденье машины.
Мотор взревел. Машина попятилась задним ходом к улице.
– А может, попросим нас подвезти? – повернулся я к Жанне.
– Нет, – решительно возразила она. – Этого мне совсем не хочется.
Машина развернулась и унеслась в направлении местной цивилизации. Нашего настроения эта встреча не улучшила. Мы по собственному опыту знали: к таким, как Пелагея, люди обращаются лишь в самых крайних случаях, когда традиционные методы не помогают. Значит, ни самого Толяна, ни его следов по-прежнему не обнаружено.
Совершенно разбитые и расстроенные, мы доплелись до дома. Предков моих еще не было, я вновь пошел к Тарасевичам. Тем более что там осталась гостить моя сумка с учебниками.
Сбросив куртки, мы отправились в комнату и сели в кресла друг против друга.
– Ну, и что мы теперь будем делать? – кинула на меня такой взгляд Жанна, словно я должен был знать ответ.
Но я лишь пожал плечами и откровенно признался, что для бедной моей головы слишком уж много сегодня всего произошло и она просто отказывается работать. Затем я вспомнил, что Жанна мне так и не показала зеркальце.
– Ой, – мигом полезла в сумку она. – Действительно, давай посмотрим. Может, и второе стекло уже треснуло.
Она извлекла на свет зеркальце с ручкой. Я увидел, что одна сторона его испещрена трещинами. Стекло, однако, прочно держалось в раме. На мой взгляд, это противоречило элементарным законам физики, о чем я и сказал Жанне.
– Может, сверху наклеена какая-нибудь пленка? – предположила она.
Я поковырял треснувшую сторону ногтем. Ни намека на пленку. И все же какая-то таинственная сила крепко удерживала осколки на месте.
– А я теперь в нем отражаюсь! – удивилась Жанна.
Она перевернула зеркало. Другая сторона была совершенно целой. Но и в ней девочка отражалась. И я тоже отражался. И в растрескавшемся и в целом стекле. Словом, почти зеркало как зеркало. Во всяком случае, основную функцию свою выполняет.
– Значит, сглаз пока еще не совсем ушел. – И, еще раз задумчиво поглядев на целую сторону зеркала, Жанна засунула его в карман.
– Главное, не забывай все время держать его при себе, – счел своим долгом напомнить я.
– Ох, нелогичный сегодня ты, Федя, – покачала головой она. – То вообще считаешь Пелагею шарлатанкой, а то… «зеркало не забывай держать при себе».
Продолжать этот разговор мне не хотелось. И я поспешил сменить тему:
– Кстати, о разбитом зеркале. Надо будет сделать новое стекло для портрета Жанны д'Арк. Давай я промерю.
Поднявшись с кресла, я потянулся к гравюре. У меня тут же вырвался изумленный возглас:
– Жанка, когда ты только успела? На картине было новенькое стекло.
– Что успела? – уставилась на меня Жанна.
– Не прикидывайся, пожалуйста! – в раздражении проорал я. – Дураком меня считаешь?
– О чем ты, Федя? – сделался еще более удивительный вид у Жанны.
– Конечно, конечно, – совсем обозлился я. – Она ничего не знает. Стекло треснуло. Ты вытащила осколки, и все. Да?
– Ну, да. А что случилось?
С этими словами Жанна наконец удосужилась посмотреть на гравюру. Рот у нее раскрылся. Затем она в полном ошеломлении произнесла:
– Федька, твоя работа? Как и когда ты сумел это незаметно от меня вставить?
– Ты серьезно считаешь, что это моя работа? – постарался как можно спокойней произнести я.
– Но ведь не моя же, – развела руками Жанна. – Мне, знаешь ли, последнее время было не до того.
Потом мы довольно долго молчали. По-моему, любому человеку потребуется время, чтобы переварить такое. И если до сей поры я все-таки склонялся к выводу, что Пелагея нас чем-то опоила, то теперь мне сделалось ясно: даже самое сильное зелье не могло заменить стекло на картине, висевшей в запертой на все замки квартире Тарасевичей. А тогда почему же я должен сомневаться во всем остальном?
– Неужели это тоже сделала Пелагея? – ткнула пальцем в сторону гравюры Жанна.
– Теперь полагаю, что да, – кивнул я.
– Значит, она все-таки колдунья. Настоящая колдунья, – сказала Жанна.
– Или так, или другой вариант, – вновь меня одолели некоторые сомнения. – Пелагея нас опоила. Мы впали в транс. Она вытащила у тебя из сумки ключи. И пока мы смотрели глюки со всякими там крокодильчиками и змейками…
– С кро-ко–диль-чи–ка-ми? – по складам проговорила Жанна. – Никаких крокодильчиков я не видела.
– Это был мой крокодил, – объяснил я. – Он чуть голову мне не оттяпал, перед тем как я утонул в Серебряных прудах.
– Нигде ты не тонул, – отмахнулась Жанна. – Тебе все привиделось.
– Неважно, – перебил я. – В общем, пока мы глючили, Пелагея села в свою машину, доехала до нашего дома, открыла твою квартиру, взяла гравюру, съездила с ней в стекольную мастерскую, починила, вернулась обратно к тебе, повесила картину на стену и…
– Федя, ты сам-то этому веришь? – даже не потрудилась дослушать Жанна.
– Нет, – признался я. – Но я вообще уже не знаю, чему верить.
– Я тоже, – согласилась Жанна. – А то и в мозгах не укладывается.
– Просто крыша едет, – подхватил я.
– Но стекло-то на месте, – вернула меня к действительности Жанна.
– Ага. – Снова поднявшись из кресла, я потыкал пальцем в новенькое стекло и вдруг испытал огромное облегчение. Да как же мы раньше не догадались? Это ведь тетя Оля сделала. Наверняка решила хоть чем-то порадовать Жанну. Она вчера ушла из квартиры позже нас. Вот, наверное, и успела сбегать в какую-нибудь мастерскую. А потом тихонько повесила гравюру назад.
Я поделился своим открытием с Жанной. Выслушав, она облегченно вздохнула:
– Ну вот, Федя. А мы с тобой нагородили каких-то ужасов. Надо сразу, как тетя Оля сегодня придет, поблагодарить ее.
Из передней раздался настойчивый трезвон. Пирс залаял и бросился к двери. Кто-то упорно давил на кнопку звонка. Я посмотрел в глазок и увидел встрепанную Динку. Едва ей отворили, она вихрем ворвалась в переднюю.
– Слава богу, ты дома! – кинулась она к Жанне. Потом, увидав наконец меня, недовольно бросила: – Ну, конечно, и ты здесь. Но, может, и к лучшему. Слушайте, что скажу, – затараторила она. – Мы со Светкой и Славкой на Серебряных прудах нашли сумку Толяна.
– Что-о? – в один голос протянули мы с Жанной.
– То самое! – выпалила Динка. – Мы там гуляли, вдруг видим: из снега что-то торчит. Славка копнул рукой. Смотрим – сумка. Похожа на волобуевскую. Открыли, там его тетради, учебники и дневник.
– И что? – спросил я.
– Ну, мы понесли ее. Сперва к его предкам.
Их нет. Мы – к участковому. Он сказал, сейчас будет всю местность вокруг Серебряных прудов прочесывать. Вдруг Толян тоже где-нибудь там, в снегу.
Динку едва можно было понять. От избытка эмоций она захлебывалась и проглатывала концы слов.
– А, может, он вообще, как ты, в пруду утонул, – продолжала Кирейцева. И с каким-то совершенно неясным в данной ситуации укором добавила: – Между прочим, я про твой случай, Жанка, участковому рассказала. А он не верит. Ты обязательно должна сейчас же пойти и ему подтвердить. Ну, что там была полынья, и ты в нее провалилась. Я уж все телефоны по дороге оборвала. А у вас никто не подходил. Где вы вообще шатались?
– Да мы так… просто, – почему-то смутился я.
Динкины глаза сузились. И она процедила сквозь зубы:
– Понятно. Можешь не продолжать.
Продолжать я, сами понимаете, и не собирался, потому что не мог. Ведь мы с Жанной договорились.
– Давайте, давайте, одевайтесь! – в полном раже поторапливала нас Динка. – Сейчас все на прудах соберутся.
– Никуда я не пойду, – тихо откликнулась Жанна.
Лицо ее сделалось бледным, как полотно, она нервно ломала руки.
– Как это не пойдешь? – возмутилась Динка. – Значит, ты все наврала про то, что тонула?
– Именно потому, что не наврала, – с усилием выдавила из себя Жанна. – Я теперь видеть эти пруды не могу. Даже мимо идти тяжело.
Мне отчетливо вспомнилось: каждый раз, как мы по пути к Пелагее проходили мимо прудов, Жанна упорно старалась смотреть в другую сторону. А путь наш лежал на достаточном расстоянии от них.