Думаю, жутковатое это состояние для того стрелка, что ощутит его в первый раз. С одной стороны, всё, чему тебя учили до этого другие люди, приучая к своей картине мира, верещит в тебе: «Это невозможно! Этого не может быть!!!»
Но в то же время вторая половина твоего «я», практик, сумевший выжить во многих передрягах, принимает твой личный мир таким, каков он есть…
И просто продолжает стрелять, каждой пулей поражая цель.
Главное в такие моменты не поддаться чужому видению мира, остаться самим собой, принять свой дар безоговорочно, без сомнений, без оглядки на других, лишенных этого дара, – и все получится. Десяток рукокрылов будут валяться возле уродливых хижин, в магазине на двадцать патронов останется ровно половина, а ты будешь сползать по стене дома, судорожно ища на поясе флягу с водой и стараясь унять предательскую дрожь в пальцах. Потому, что любой дар требует от тебя максимального расхода сил, после чего организму требуется хоть какая-то компенсация потраченных резервов…
В моем случае это вода. Когда отпускает, во рту все горит, будто я горящие угли жевал. Раньше не так ярко выражено было, но чем дальше, тем горячее. Ощущение, будто в мумию превращаюсь, причем изнутри.
Короче, привалился я к стене дома и прям не отрываясь влил в себя литр воды из американской армейской фляги, опустошив ее до капли.
Вроде полегчало. Продышавшись, я поднялся на ноги, доснарядил патронами полупустой магазин, завел мотоцикл и не торопясь поехал посмотреть, что же это за человекообразное теперь до гробовой доски обязано мне жизнью.
Когда я подъехал к месту массовой гибели летучих мутантов, спасенный только-только выбрался из-под гигантского кожистого крыла и сейчас с опаской смотрел в мою сторону, явно раздумывая, а не залезть ли ему обратно туда, откуда он только что выбрался. Кто знает, что на уме у типа, влегкую уложившего целую стаю опасных хищников? Вдруг решил добычу у рукокрылов отбить и порубить себе на антрекоты?
Я, признаться, почему-то до последнего был уверен, что это будет какой-нибудь ворм или что похуже, типа осма. И при ближайшем рассмотрении был весьма удивлен. Это был, несомненно, человек. Грязный, в лохмотьях цвета засохшего дерьма, с ободранной физиономией и жалкими остатками зубов, желтеющими между кровоточащих губ. Но все-таки – человек. Хомо, и, возможно, даже сапиенс.
Поняв, что на мотоцикле восседает не собакоголовый, а некто смахивающий местами на собрата по породе, спасенный воспрял духом, полностью вылез из-под рукокрыла и даже слегка подбоченился, выставив вперед ногу и приняв независимый вид, насколько это было возможно в данной ситуации.
Я подъехал ближе, заглушил мотор и, не слезая с мотоцикла, принялся разглядывать гипотетического сапиенса, преисполненного чувством собственного достоинства. Гипотетического потому, что я бы, например, не стал выпендриваться и всем своим видом выражать крутость, когда мне в лицо смотрят два пулемета и незнакомый кадр, только что в одну харю уложивший стаю хищных мутантов. Хотя, может, этого типа рукокрыл при падении черепушкой об камешек приложил? По симптомам весьма похоже. Тогда остается только хомо, без сапиенса… и без надежды выудить необходимую информацию.
– Ты кто такой будешь? – наконец процедил спасенный сквозь пеньки гнилых зубов.
– А тебе-то что? – отозвался я не менее грубо. – Спасли твою пятую точку – скажи спасибо.
– А я меня спасать не просил! – вскинул нос оборванец, хотя, казалось, выше уже было некуда.
С этим спорить было бесполезно. Действительно, не просил. Получается, влез я со своим спасением в чужое дело, нарушил планы и рукокрыла, и этого хмыря. Ладно, никогда не поздно исправить ошибку. Только больше впустую тратить дефицитные СП-6 точно не стану.
Я достал из чехла ППС, дослал патрон в патронник и начал не спеша поднимать ствол.
– Т-ты… это… ты чего? – попятился спасенный.
– Ничего, – пожал плечами я. – Хочу восстановить равновесие. Когда спасаешь человека от беды и он тебе благодарен – это нормально. Но я не знал, что у тебя было намерение умереть от лап мутанта. Я же, помешав рукокрылу убить тебя, проявил неуважение к твоему желанию и к тому же прервал естественный ход событий, что непременно отразится на моей карме. Поэтому дабы остаться чистым перед Мирозданием и не тормозить вращение Колеса Великого Предела очередной своей ошибкой, я, пожалуй, грохну тебя на хрен, тем самым восстановив равновесие хода вещей.
С каждым моим словом офигение в глазах мужика росло, как давление в самогонном аппарате. Он, продолжая пятиться, сделал очередной шаг назад, поскользнулся на мозгах рукокрыла и со всего маху шлепнулся на пятую точку, растеряв в ноль все понты. Оно и понятно. Когда тебе в лоб смотрит автоматный ствол, а у тебя в руках только собственные ногти, впившиеся со страху в ладони, все понты моментально рассасываются сами собой.
– Ты это… ты в ущерб-то не прими… я ж не со зла, а по глупости… и за спасение благодарствую, весьма и душевно…
– Да? Значит, ты думаешь, что с Колесом Великого Предела и Мирозданием будет все в порядке, если я тебя не пристрелю? – с сомнением в голосе произнес я.
– Точно говорю, – энергично кивнул спец по Мирозданию, от усердия ткнув себя в грудь подбородком и при этом прикусив язык – аж застонал, бедолага. Но смог добавить: – Ни френа тому мирофданию не будет.
– Ну… ладно, – протянул я, с показным сожалением засовывая автомат обратно в чехол и при этом внешне не переставая сомневаться. – Тогда, если ты и вправду мне благодарен, скажи-ка, куда могли пойти мертвецы, которые разгромили банду Черного Шака? Знаю, что они на юг отправились, а вот куда именно – без понятия.
– След потерял? – понимающе кивнул мужик, к которому понемногу возвращалась самоуверенность, очень легко переходящая в нахальство. – В наших асфальтовых джунглях такое случается. Конечно, информация в наше время дорого стоит, но за спасение, так и быть, отвечу на три твоих вопроса. Видал я тех мертвяков на рассвете, к себе попёрлись, в Альгамбру.
И замолчал, глядя на меня выжидательно.
– Понятно, – сказал я. – Тогда второй вопрос – что такое Альгамбра и где она находится.
– Э, нет, – осклабился торговец информацией. – Это уже три вопроса будет.
– Ладно, – пожал я плечами. Три так три, рыб ты золотой, исполнитель желаний беззубый и, вдобавок, абсолютно бессовестный.
– Альгамбра – это редут. Земляное укрепление, береговая батарея самого царя Питера, который этот город построил давным-давно. Там, конечно, не сохранилось ничего. Но где-то с год назад на том месте гигантское Поле Смерти переночевало. А утром люди вышли, глядь, а там укрепление выросло четырехугольное, с валом, рвом и пушками наверху, все как положено. Поле, значит, все обратно вернуло, как было сотни годов назад. А находится та Альгамбра левее. Вон туда двигай по прямой, там оно и будет. Как в тебя стрельнут и ядром по земле размажут, считай, что приехал.
В принципе, я узнал все, что хотел, но меня разбирало любопытство. Поэтому я порылся в рюкзаке, вытащил большой шмат вяленого мяса и протянул информатору.
– Еще за три ответа пойдет?
– Маловато, конечно, – шмыгнул носом беззубый. – Но исключительно из уважения, лады, договорились, давай жратвеньку сюда.
– Утром стулья, вечером деньги, – покачал я головой. – Вопрос первый. Судя по тому, что в остальных домах никто не орет и не причитает, они пустые. Почему ты здесь один?
– Стулья мне твои не нужны, – обиделся щербатый, не знакомый с классикой. – Обещал мясо, а теперь стулья какие-то…
– Будет тебе мясо, – пообещал я. – Но сначала его заработать надо. Так где остальные люди?
– Умеешь ты вопросы задавать, – поморщился мужик. – Ладно, банкуй. Пару месяцев назад в округе еще несколько деревень было. Нормально жили, даже репу выращивали с капустой, в Петропавловку поставляли. А они, те, что в крепости, нас защищали если чего. У них там воины были что надо, крепость даже питерским Кремлем прозвали. Но недавно беда там случилась. То ли из подвалов, то ли из подземных ходов какие-то жуткие твари повылезали. И давай защитничков наших жрать. Короче, спаслись немногие. В воду попрыгали, переплыли пролив, добрались до Кронверка, где малый гарнизон стоял. Кое-как организовали оборону и послали гонцов людей собирать на войну против мутов поганых. Ну, у нас почти все и ушли в Кронверк. Воюют там, да только, я думаю, без толку. Мутов не просто много, у них еще и с мозгами в порядке. Эти твари собрали в крепости все чугунные пушки, прикрутили местных маркитантов, чтоб они им порох и ядра поставляли, и теперь целыми днями палят из тех орудий по Кронверку. Наши, понятное дело, тоже огрызаются, в Кронверке с пушками порядок. Но там стена, что к крепости обращена, хлипкая больно. Ее, конечно, по ночам укрепляют, со всей округи обломки бетона и кирпичи таскают. А поутру с Головкина бастиона крепости все эти укрепления мутанты к чертям из орудий разносят. Наши опасаются, что муты со дня на день через пролив переправятся и Кронверк зачистят на фиг. Но вроде, по слухам, пока не переправились. Может, силу копят, а может, измором взять хотят. Или ждут чего…
Я криво усмехнулся:
– Все ушли на войну, а ты чего тогда не в армии?
Мужика аж тряхнуло.
– А гарнизон кто кормить будет? Сюда местные по привычке товар таскают, я торгую помаленьку, меняю всякую хрень на продукты. Жратвеньку же в Кронверк переправляю. Без меня никак.
– Это точно, – признал я. Без торговцев в любой Зоне неуютно. Да и не выжить там без этих хитромудрых кровопийц. Куда хабар сдавать? Правильно, только торгашам, которых, как клещей, к каждой Зоне по несколько штук присосалось. Никуда не денешься, проза жизни. Вернее, вынужденный симбиоз, когда они с тебя дерут три шкуры, а тебе деваться некуда, приходится им сдавать всё, что добыл непосильным трудом… Ладно, проехали, хорош воспоминаниям предаваться. Тем более, что щербатый довольно нахально дернул меня за рукав.
– Ты это, с третьим-то вопросом определился? А то у меня жизнь не резиновая, и так уже час с тобой болтаю тут, время теряю забесплатно.
Я в очередной раз подивился наглости спасенного.
– Третий?
– Ну да. Спрашивал, почему я не в армии? Это и был второй вопрос. Так что выдавай третий, давай мясо и до свидания.
– Ладно, будь по-твоему, – хмыкнул я. – Ты не видел, была ли с мертвецами девушка? Красивая, светлые волосы и глаза такие… тоже светлые.
Щербатый медленно закрыл пасть, разинутую для экспресс-ответа, посмотрел на меня недобро, повернулся и побрел к своей лачуге.
– Не понял, – произнес я, слегка озадаченный такой реакцией. – Ответ-то будет или нет?
– Не будет, – не оборачиваясь буркнул щербатый. – Не надо мне ничего. Забирай свое мясо и проваливай.
– Повежливее, уважаемый, – проговорил я, пряча мясо обратно в котомку. Не хочет – не надо, было б предложено, вымогатель чертов.
– А то что? – покосился на меня щербатый через плечо. – В спину стрельнешь?
Признаться, хотелось мне не стрельнуть, а догнать хамоватого торгаша и отвесить ему приличного пинка. Но, естественно, я этого не сделал. Слабый нахал всегда имеет преимущество перед более сильным воином, отягченным личным моральным кодексом. Они таких за версту чуют и безнаказанно отрываются там, где от более простых и немудрящих людей давно бы получили феерических трендюлей.
Вместо этого я залез на мотоцикл и, прежде чем завести его, бросил:
– Я теперь тоже бесплатно на вопросы не отвечаю. Бывай, не кашляй.
– Чтоб тебя, привязанный, мертвяки сожрали, – пожелал мне щербатый перед тем, как юркнуть в свою конуру. Ну и черт с ним. Похоже, все-таки рукокрыл его головенкой об землю приложил неслабо. С хрена ли я привязанный? Ладно, на больных не обижаются.
Я завел свой байк и, проезжая мимо убогого домишки торговца, все-таки притормозил, достал из сумы тот шматок мяса, отхватил «Сталкером» две трети и зашвырнул в окно. Нам чужого не надо. В каморке послышался слабый взвизг – похоже, жесткий кусок угодил хозяину дома в какую-то часть тела, отбитую рукокрылом. Ну, это уж не моя вина, а воля провидения, из серии «кто что заработал, тот то и получил».
Последовав совету щербатого, я свернул налево и неторопливо поехал через пустынные развалины некогда жилого сектора, густо поросшие кустарником, мхом и травой. Здесь уже чувствовалась влажность недалекой реки, благодаря которой буйная растительность чувствовала себя весьма неплохо. Еще несколько десятилетий, бетон и асфальт скроются под слоем перегноя, а лет через сто никто и не вспомнит, что под зелеными холмами похоронены руины жилых домов.
Но пока еще здания сопротивлялись зеленым убийцам. Вон шестиэтажный дом, выстроенный буквой «П», вообще почти идеально сохранился. Только правая его часть обвалилась местами, так как прямо через нее проросло мощное хищное дерево. Зато остальные две стороны бетонного «П» выглядели бы почти идеально, если б не были покрыты зеленой сосудистой сеткой крыш-травы.
Сразу за домом начиналась широкая просека, практически свободная от растительности. В этом мире так сопротивляться местной флоре могут лишь проспекты, в свое время построенные с соблюдением всех технологий. А на другой стороне проспекта начиналось редколесье, в котором угадывалось что-то масштабное, вдобавок скрытое клочьями сырого тумана.
Мне сразу вспомнились слова щербатого: «как в тебя стрельнут и ядром по земле размажут, считай, что приехал». Подобная перспектива меня не устраивала, вследствие чего я решил не лезть на рожон, а предварительно разведать обстановку. То есть, не ломанулся, рыча мотором мотоцикла, прямиком по проспекту, а для начала свернул к шестиэтажке.
Дом, определенно, пустовал не первый год. Странно, но на урчание моего байка вообще никто не отреагировал. Ни ворона не каркнула, ни хоммут не завозился в слежавшейся куче мусора возле ржавого остова детских качелей. Тишина. Мертвая. Абсолютная. Которая в этом мире случается крайне редко. Например, когда рядом таится смертельная опасность, от которой лучше бежать сломя голову.
Но мне выбирать не приходилось, поэтому я слез с мотоцикла, прислонил его к стене дома, набросил сверху для маскировки какую-то драную дерюгу, взятую в гараже собакоголовых специально для этой цели, и подошел к главному входу… при ближайшем рассмотрении оказавшемуся отдельным входом в обширное помещение первого этажа. Над покосившейся, но еще крепкой дверью висела вывеска, на которой еще можно было различить надпись: «Картинная галерея Александра Сергеевича Руденко».
Вход в сам дом находился метрах в двадцати правее, просто его было сложно заметить под несколькими слоями густой паутины, что оплела пустой дверной проем. Но мне стало любопытно – что это за картинная галерея такая была здесь в незапамятные времена? Я и сам некоторым образом человек, причастный к искусству, – не в смысле, что стреляю с душой, творчески подходя к убийству всяких гадов, а к тому, что имею привычку описывать свои похождения. При случае даже в издательство отправляю свои рукописи – конечно, когда оказываюсь в своем мире… А потому весьма интересуюсь творчеством других людей, и живописью в частности. Исходя из чего и решил я, что, если зайду в заброшенную галерею минут на пять, большой беды не будет.
Стальная дверь в помещение была хоть и покосившейся, но вполне себе надежной. Просто не особо надежный электронный замок рассыпался от времени, и оказалось достаточно потянуть за облезлую ручку, чтобы дверь отворилась с ужасным скрипом.
Пройдя через короткий коридор, заваленный лепестками облупившейся штукатурки, я оказался в довольно просторном квадратном помещении, потолок которого подпирали мощные колонны. Бетон на большинстве из них раскрошился, обнажив переплетения ржавых арматурин, но пока еще колонны справлялись, словно древние, смертельно раненные титаны из последних сил держа на себе тяжеленный потолок. Когда-то были здесь и легкие перегородки, но время вместе с сыростью сделали свое дело – от перегородок остались лишь едва различимые линии на полу, присыпанные потемневшей от времени гипсокартонной пылью.
Некогда крашенные в белый цвет бетонные стены тоже выглядели не лучшим образом. Во многих местах краска облупилась, порой и отвалилась вместе с кусками штукатурки, обнажив растрескавшийся бетон, кое-где скрепленный волокнами крыш-травы, тонкими и прочными, словно стальные тросы.
Но что удивительно – на этих убитых стенах висели картины. Без малейших признаков ущерба, словно их написали только вчера. Обрамленные в золоченые рамы, поражающие взгляд яркостью красок и буйством фантазии неведомого художника, откуда-то слишком много знающего об этом мире. Вот огромный биоробот «Маунтин А14», пробирающийся меж разрушенных зданий. Вот сиам, перевитый собственными щупальцами и разинувший страшную пасть в жутком оскале. Вот матка потолочника, одно из самых ужасных созданий этого мира, порождающее человекообразных монстров, ненавидящих все живое. Вот кремлевский дружинник верхом на фенакодусе, в броне и при оружии, нарисованный настолько детально, что кажется живым…
Но больше всего меня поразила картина, на которой был изображен сталкер, отбивающийся от монстров посреди болота. В одной руке у воина сверкающий нож, во второй он сжимает отсеченную лапу кошмарного мутанта. А рядом со сталкером – девушка. В ее руках автомат, из которого она ведет огонь по врагам из положения с колена. И глаза у нее светлые… Даже светлее платиновых волос, рассыпавшихся по плечам…
Я стоял на месте, словно громом пораженный. Да, это Зона, в которой случаются самые разные аномалии. Да, любой сталкер скажет вам, что есть у Зоны свой, иррациональный, неподвластный нашему пониманию разум, и подтвердит, что вполне могла она сохранить в нетронутом виде картины, изображающие ее… Но сейчас я вполне определенно смотрел на себя самого, изображенного на холсте, на Анью, на ее автомат, плюющийся огнем, и осознавал, что в правом углу картины есть маленькая незаметная завитушка – роспись автора. И дата создания этого полотна. «07.07.2014». То есть, не вчера и не позавчера оно было создано, а двести лет назад, может, в этом мире, а, может, в какой-то другой вселенной Розы миров. И вряд ли я когда смогу понять, как так получилось, что на моем пути я встретил изображение самого себя и девушки, которую мне еще предстояло спасти…