Х о м я к. Понятно.
Ч е б о т а р е в. И пока вы не перестанете врать!
Х о м я к. Что? Но я не… Что вы имеете в виду? Я говорю правду!
Ч е б о т а р е в. Вы лжете. Вы убили девушку и убили еще двух человек.
Х о м я к. Да каких еще двух человек?!
Ч е б о т а р е в. Официанта из «Распутина» и еще одного человека, который там раньше работал. Их фамилии Богомолов и Мартынов. Вы пытались сжечь их тела в котельной на улице Берзарина.
Х о м я к. Да это же чушь какая-то! Это полный бред!
Ч е б о т а р е в. Я бы не стал торопиться с такими заявлениями. У меня есть свидетели. Пять человек.
Х о м я к (севшим голосом). Пять… человек?!
Ч е б о т а р е в. Вот именно. Их показания дополняют друг друга. Они видели, как вы привезли в котельную два свертка. А потом мы нашли тела Богомолова и Мартынова в топке. Они, конечно, обгорели, но мы сумели их опознать. Вы перестарались с углем, навалили его слишком много, и огонь перестал получать доступ к кислороду. С неопытными кочегарами это случается.
Давно уже Гордеев не получал такого удовольствия от посещения Генеральной прокуратуры. Он сидел в кабинете старшего следователя Управления по расследованию особо важных дел государственного советника юстиции 3-го класса Александра Борисовича Турецкого и пил холодное пиво. Между прочим, в присутствии хозяина кабинета. Да-да! Для полного счастья неплохо было бы еще дозвониться Жене, но отчего-то не получалось застать ее дома.
Турецкий ничего не пил, потому что был на работе. Вот именно, Турецкий отныне снова был на работе, а не в камере следственного изолятора. Там теперь сидели господа Игнатьев, Хомяк и прочие, а Александр Борисович трудился на благо отечества. По крайней мере, так он заявил, хотя Гордеев застал его в самой что ни на есть американской позе: ноги на столе, руки на затылке, взгляд задумчиво устремлен в потолок.
Гордеев расхохотался и сказал:
— Тебе, Сан Борисыч, сейчас только сигары не хватает для полноты картины.
— Дорогое удовольствие, — рассеянно пробормотал Турецкий, протянув тем не менее руку за пачкой сигарет.
— Не скажи, — возразил адвокат, усаживаясь и доставая бутылочку «Туборга». — Я давеча даже бомжа видел, который сигару курил.
Турецкий помолчал, пуская дым затейливыми сизыми колечками. Потом все же спросил:
— Ничего не путаешь?
— Да нет, как же тут спутаешь-то? Толстенная такая штуковина, длиной сантиметров пятнадцать, а то и двадцать. Чай, не сигарета, натуральная сигара. А мужик — сущий бомж. Это, скажу я вам, было зрелище.
— Могу себе представить. А где это было? — заинтересовался почему-то Турецкий.
— Возле Ярославского вокзала.
— Очень интересно, — пробормотал Турецкий, берясь за телефон и набирая, как заметил Гордеев, номер начальника МУРа. — А ты его узнать при случае сможешь, этого бомжа?
— Шутишь? Как же бомжа узнаешь?
— А что, бомжи уже у нас и не люди, Юра? Или ты привык, что раз всякие хомяки их в котельных сжигают, то…
Тут Турецкий дозвонился, и педантичный Гордеев не успел возразить, что, во-первых, ничего такого он не имел в виду, а во-вторых, Хомяк сжигал в котельной как раз не бомжей, а вполне цивилизованных людей — официанта и бывшего менеджера ночного клуба.
— Славка, привет, — сказал в трубку Турецкий. — Слушай, тут у меня Гордеев сидит и рассказывает, что на Ярославском вокзале бомжики сигары курят… Сам видел, собственными глазами, да. Вот и я о том же. Нет, опознать он не сможет. Ну пошли кого-нибудь туда, ладно?
— Ладно-то ладно, — проскрипел Грязнов, — только я вот не понимаю, ты что, опять неприятности на свою задницу ищешь? Оставил бы бомжей в покое, они к твоему делу отношения не имеют. Вот скажи, Саня, лучше, охота тебе было самому рыпаться и лезть в этот гадюшник, который они называют ночным клубом? Глядишь, и не сидел бы на нарах вообще! Скажешь, я не прав?
Турецкий немного помолчал.
— Я тебе вот как отвечу. Когда Черчилль был еще всего-навсего министром печати, то есть когда он еще не был толстым, но уже любил армянский коньяк, он как-то стал свидетелем охоты полиции за преступником. И что же он сделал?
— Да, вот именно, что же он сделал?
— Он сам бросился в погоню. А потом, когда уже все закончилось, он, разумеется, услышал от журналистов: «Ну как же так, вы же министр, это несолидно…» «Плевать, — сказал Черчилль. — Знали б вы, как это было интересно!» — Турецкий положил трубку и уставился на Гордеева. — Ну и что ты на меня так смотришь, любезный моей печени адвокат?
— Надеюсь, что любезный моим почкам следователь расскажет хоть что-нибудь наконец, — буркнул Гордеев. — Кажется, я этого заслуживаю. Почему вас бомжи вдруг заинтересовали? Да нет, это мне до лампочки, конечно. Но меня по-прежнему волнует история с «Распутиным». И мне по-прежнему ничего не понятно. Мое дело, конечно, маленькое: клиента из «гестаповских застенков» вытаскивать, но все же нет-нет да и любопытство просыпается, а что же на самом деле вокруг него происходит? Я понимаю, что победителей не судят, причем на тебе это выражение работает в буквально смысле, но все-таки, может, сжалишься над бедным тупоголовым адвокатишкой?
— А бомжи, значит, тебя не интересуют?
Гордеев покачал головой.
— Даже те, кто сигары курит?
— Подумаешь, украл где-нибудь, вот и курит. Колоритно, конечно, не спорю, но не более.
— Напрасно ты так категоричен в своих выводах, Юра. Такой бомж, не исключено, мог бы стать для тебя отличным клиентом, гораздо более платежеспособным, чем я, к примеру.
— С тебя Александр Борисович, я денег в любом случае не возьму, обязуюсь защищать бесплатно, так что совершай себе преступления на здоровье и во благо отечества. Но позволь заметить, но ты у нас такой один во всей мыслящей вселенной, а вот чем бомжи смогут мне платить, интересно? Пустыми бутылками? Так я побрезгую, не возьму.
— Ты напрасно шутишь.
— Ну, извини, если обидел.
— Насчет бомжей, я имею в виду. У тебя время есть, надеюсь? Тогда хлебай свое пиво и мотай на ус. Пожалуй, я могу тебе кое-что рассказать.
— Ты уже знаешь, кто тебя подставил?
— Пока нет.
— А Игнатьев?
— Он ни при чем. То есть, я хотел сказать, к моим делам он отношения не имеет, — пояснил Турецкий.
— Что же он тогда делал в «Распутине», когда мы с ним там встретились? Я думал, он удалял файлы с информацией на Богомолова и Мартынова…
— А я думаю, эти файлы удалил сам Богомолов по распоряжению Хомяка. Впрочем, это еще нужно будет прокачать. Верным было твое первое предположение — Игнатьев удалял другую информацию, гораздо более опасную для него. Он контролировал это злачное заведение (уже есть доказательства), и, видимо, там была какая-то опасная для него бухгалтерия. Но к черту этого урода. Ты хочешь знать, что меня туда привело или нет?!
Гордеев активно закивал.
Выяснилось, что Александр Борисович принял к своему производству довольно громкое дело — убийство нефтепромышленника Максакова. Гордеев помнил об этом случае, еще бы, ведь умер один из богатейших людей страны! Средства массовой информации тогда объявили, что Максаков скончался в результате сердечного приступа, но, оказывается, — ничего подобного! Версия о несчастном случае была оглашена по настоятельной просьбе его близких. На самом деле президент компании «Дальнефть» пятидесятилетний Станислав Максаков семнадцатого апреля был убит ударом ножа в шею в закрытом клубе «Березка», постоянным членом которого являлся. По подозрению в убийстве был арестован охранник клуба Кирилл Столбов.
— Елки-палки, Александр Борисович! — подскочил Гордеев. — Бейсбол?!
— Что — бейсбол? — прищурившись, поинтересовался Турецкий.
— Я вспомнил, Максаков — это тот олигарх, который купил бейсбольную команду, да? В газетах писали, числа четырнадцатого, кажется, этого же месяца!
— Пятнадцатого, — поправил Турецкий.
— Да-да, а еще я помню, как в Лефортово ты читал спортивную газету и что-то бормотал про бейсбол, верно? Это ты мне подсказывал тогда, да?
— Молодец, — похвалил Турецкий с видом Наполеона, отдающего должное своему маршалу. — Хотя и тугодум. Поезд ушел. Теперь я и сам тебе все расскажу…
Бейсбол к этой истории отношения вроде бы не имел, по крайней мере, версии, что Максакова заказал владелец другой бейсбольной команды, какой-нибудь техасский миллионер, у Турецкого не было. Зато у Турецкого был информатор по фамилии Локтев.
— Секундочку, — не унимался Гордеев, — но ведь получается, что Максакова убили буквально через два дня после того, как он купил бейсбольный клуб. Это странное совпадение.
— Вот именно, что совпадение.
— А кто наследник Максакова? Он же был, как писали, одним из самых богатых людей России. Так кто теперь займет его место, кто получит денежки?
— Есть завещание, согласно которому все состояние должно быть поделено между женой и дочерью в пропорции один к двум.
— То есть жене — в два раза меньше? А сколько лет его дочке?
— Семнадцать. Очень милое создание по имени Сашенька, — сухо сообщил Турецкий.
— Ага! Значит, ее деньгами пока что тоже будет распоряжаться мамаша! А она что собой представляет? Небось бывшая модель?
— Актриса.
— Ну конечно! Чем не мотив, а, Александр Борисович? Денег в случае смерти мужа она получает меньше, чем дочь, но ведь дочери — всего год до совершеннолетия. Надо торопиться!
— У нее и так было все, что только можно себе вообразить. Ее зовут Марина Алексеевна, ей около сорока, но в голову это не приходит, когда на нее смотришь. Чертовски красива. Только ты вряд ли ее увидишь, она сейчас в Англию укатила, хорошо, что я успел ее допросить еще до того, как меня в Лефортово засунули. Ты, наверно, Юра, не очень представляешь себе жизнь этих людей.
— Вообще не представляю.
— Вот именно. Так что не торопись с выводами. Хотя в том, что ты говоришь… Скажем так, последнее время у супругов были большие нелады. Но, скажу тебе как человек с хорошим семейным опытом, это можно сказать про любую супружескую пару, что именно последнее время у них большие нелады. И не сбивай меня больше, сам все расскажу. Давай лучше вернемся к нашим баранам, в смысле, к Локтеву…
Чиновник московского правительства Анатолий Евгеньевич Локтев был акционером и членом совета директоров «Дальнефти», он сливал Турецкому кое-какую информацию о частной жизни и профессиональной карьере Максакова. Но Локтев не явился на третий допрос в Генпрокуратуру, сославшись на занятость в мэрии, зато сообщил Турецкому по телефону, что якобы Максаков делился с ним опасениями по поводу собственной безопасности, и обещал предоставить более конкретные улики. Для чего и вызвал Турецкого на встречу в ночной клуб «Распутин». Однако теперь Локтев утверждал, что этого не делал и Турецкому не звонил, а значит, никакими опасениями Максаков с ним не делился. А также он уверял, что с покойным официантом Богомоловым знаком не был, то есть через него ничего не передавал.
— Ты ему веришь? — поинтересовался Гордеев. — Но ведь это он тебе поздно вечером звонил, чтобы встречу назначить, или нет?!
— Я размышляю, — уклончиво ответил Турецкий. — Изменить голос по телефону — дело нехитрое, тем более что, как я припоминаю, слышно было не очень, треск в трубке стоял. Грязновские оперативники отработали Локтева и его окружение и никаких связей с людьми из «Распутина» не нашли. Это раз. И с Хомяком и «двенадцатью апостолами» — тоже связи не прослеживается. Это два. Похоже, кто-то другой за этим стоит.
— А что Хомяк? Заговорил?
— Не то слово. Запел, как Паваротти. Но, к сожалению, он дает очень ограниченные показания. Вообще же, он, видишь ли, работал на «двенадцать апостолов» и, когда начались аресты всей этой компании, решил обрубить концы весьма оригинальным способом…
— Я понял, — перебил Гордеев. — Он сам уволился из милиции и придумал себе эту историю о незаконном проникновении к соседям. И все для того, чтобы его не пристегнули к «двенадцати апостолам».
— А ты, оказывается, не всегда тугодум, — с одобрением отметил Турецкий. — Да, тут все понятно. Непонятно другое — от кого он получал инструкции, в частности, относительно меня. Он утверждает, что заказчика таки не видел, получал их действительно по телефону, но только… — Турецкий замолчал и снова уставился в потолок.
— Что — только?
— Только не от мужчины, а от женщины.
— А деньги он как получал?
— Аванс, пятнадцать тысяч долларов, ему положили в почтовый ящик.
— Ну и что такого удивительного, что от женщины? — пожал плечами Гордеев. — Кто-то посадил девчонку на телефон и дал ей текст.
— Возможно, возможно. Важно другое. Он никого не видел.
— Вы уверены? Может, врет? Боится своего заказчика еще больше, чем правосудия?
— Тоже не исключено.
— Александр Борисович, расскажи наконец, что же на самом деле тебе передал официант. От кого это было послание? Почему ты об этом не говорил раньше? Что в нем такого важного? — засыпал вопросами Гордеев, и сам даже немного устыдился своей горячности. — Это не дает мне покоя…
Турецкий пожал плечами:
— Боюсь тебя разочаровать. Ровным счетом ничего важного, как теперь стало ясно. Официант только направил меня туда, где я и оказался. Он сказал, что, после того как я выйду из клуба и отъеду от стоянки, ко мне в машину сядет человек, который и расскажет все, что меня интересует. Я, разумеется, решил, что это будет Локтев.
— Но почему ты мне ничего не говорил?!
— Во-первых, я не сомневался, что официант уже на том свете. Во-вторых, я не хотел, чтобы ты Локтева теребил. Хотя, если помнишь, относительно него я все же дал тебе небольшую подсказку.
— Завидую вашему хладнокровию, — вздохнул адвокат.
— Посидишь в тюрьме, тоже научишься, — посулил следователь.
— Подожди, подожди, кое-что не сходится! Для того чтобы сказать тебе это, Богомолову было достаточно несколько секунд, но ведь известно, что вы общались с ним гораздо больше. Значит, было что-то еще?
Турецкий внимательно посмотрел на своего приятеля:
— Действительно было. Следователь Чеботарев тоже обратил на это внимание. Дело в том, Юра, что я был знаком с этим Богомоловым. На чем, вероятно, и строился весь расчет Хомяка. Он искал, где бы меня подловить, и нашел-таки, мерзавец, в оперативной смекалке ему не откажешь. Лет пять назад я читал курс лекций на юрфаке МГУ…[8]
— Припоминаю, — пробормотал Гордеев. — Минуточку… А покойный Богомолов — студент МГУ! Так вы были знакомы?
Турецкий кивнул.
— Но ведь он, кажется, заочник? Хотя постойте, Богомолов учился и на очном отделении, правда, всего один год, но как раз пять лет назад! Все сходится, все понятно. С твоей памятью на лица, Александр Борисович, ты, конечно, не мог забыть своего студента. Значит, расчет строился на том, что, увидев в качестве «связного» этого парня, которого ты когда-то знал, ты невольно станешь больше доверять всей этой ситуации, не будешь ждать подвоха и расслабишься. Тем более что все происходило довольно быстро.
— Верно. Только скажу тебе по совести, я и так не ждал подвоха. То есть, разумеется, я всегда помню, кто я такой, чем занимаюсь и что из этого может последовать, но никакой подставы в тот вечер я и близко не подозревал. Но кому-то, черт побери, срочно понадобилось вывести меня из игры на длительный срок.
— И ты догадываешься кому?
— Пока нет.
— Да, — спохватился Гордеев, — но как же быть с девушкой? Ты же сказал, что человек, с которым у тебя была встреча в «Распутине», ее клеил! Как же это теперь укладывается в общую картину?
— Нормально укладывается. Богомолов несколько раз подходил к ней, и они мило общались, так что я почти не лукавил. Все это делалось для того, как ты верно заметил, чтобы я еще больше проникся доверием к ситуации. Получился эдакий лохотрон для следователя Генпрокуратуры. Все роли расписаны до мельчайших деталей.
— Довольно высокого класса лохотрон.
Турецкий развел руками: что поделаешь, мол, достойный противник.
— Но неужели ты действительно не помнишь Хомяка в тот вечер?
— Представь себе, нет, Юра. Все, что я говорил раньше, — чистая правда. Я помню только, что сел за руль и отъехал от стоянки. Очевидно, Хомяк с девушкой меня уже поджидали.
— Почему он убрал их всех, как ты думаешь?
— Тут и к доктору ходить не надо, все очевидно. Они — свидетели подставы, у каждого своя роль, стоит каждому рассказать, что знает, как откроется общая картина. Хомяк просто недоработал, если бы он уничтожил тела без следа, вы с Грязновым ничего бы не нашли, да и пальцы на ключе зажигания идентифицировали бы до второго пришествия. Кроме того, сами по себе эти отпечатки ничего не доказывали, ведь, согласно его легенде, когда я отрубился, Хомяк сел было за руль, пока якобы девушка на него не напала. Вот скотина.
— А бывший менеджер, Мартынов? Чем он занимался?
— Как рассказал мне Чеботарев, Мартынов вообще оказался крайним. Он в этой истории явно не при делах, из клуба давно ушел, занимался сетевым маркетингом, но вина его (в глазах Хомяка, разумеется) состояла в том, что он взял некогда Богомолова на работу и по-прежнему состоял с ним в приятельских отношениях. Богомолов вполне мог что-то рассказать Мартынову, и даже, если он хотя бы прежде рассказывал о знакомстве со мной, этого было достаточно.
— Вот бедняги, — вздохнул Гордеев.
— Ничего не поделаешь, люди гибнут за металл. Девушка получила тысячу долларов, Богомолов — три, и, видимо, им посулили еще. Впрочем, не факт, что ушлый Хомяк, который лично их нанял, сам у них же потом эти денежки не изъял. Но с этим пусть теперь Чеботарев разбирается. Жираф большой, ему видней. И знаешь что? Пойдем пообедаем, — безо всякого перехода решил Турецкий.