Зимняя изба — маленькая, узкая, даже и в пустой было бы не повернуться — оказалась настоящим складом утильсырья, то есть сокровищницей (в нашем понимании). До потолка громоздились ящики и картонные коробки, перевязанные веревками, узлы, свертки… Пахло плесенью и грибком.
— По-моему, тут должны быть книжки, — сказал я.
— Старинные рукописи.
— Рукошитые коврики.
— Резная деревянная посуда.
— Ковшшшички…
Маринка сказала это с такой детско-жадной интонацией, что мы оба засмеялись.
— Что это? — Она вдруг оборвала смех.
— Где?
— Не слышишь?
— Нет.
— Посвети-ка…
Я приподнял свечу. Маринка перешагнула порог. Раздался негромкий мокрый хруст, звук изумления — и тут же звук падения.
В полу зияла дыра. Грибок сожрал половицы.
— Эй! — Я опустился на четвереньки. — Ты там как?
— Я тут… я тут ничего.
— Цела?
— Вроде бы… Да, цела. Все нормально.
— Ноги?
— В порядке. На носочки пришла.
Я наклонил свечку, чтобы тень от плошки не мешала видеть, что там, внизу, и немного не рассчитал: расплавленный воск струйкой полился вниз.
— Ты что?!!
— Был не прав, — быстро покаялся я. До дна ямы… метра три на глазок, рукой за руку не зацепиться… — Так. Никуда не уходи, я поищу какую-нибудь доску.
— Попробуй по лестнице, через каржину.
— Точно, я и забыл…
Но лестница меня привела всего лишь в маленькое подполье, не имеющее сообщения с той ямой, куда свалилась Маринка. То есть сообщение, наверное, какое-то было, воздух куда-то тек, причем ощутимо, но не было прохода. Я выбрался наверх, крикнул ей, что сейчас все сделаю, и пошел за лавкой. Свяжу две вместе — должно хватить… Вместо этого в сенях я увидел толстую, в руку, жердь с какой-то рогулькой на конце, прислоненную к стене по диагонали. Длины должно хватить… попробовал на излом — крепкая, выдержит.
И потащил ее внутрь.
Впрочем, через кухню я бы ее никак не пронес, застрял бы неминуемо — но, к счастью, догадался посмотреть, упирается ли внутренняя межкомнатная перегородка в печку. Нет, не упирается — промежуток в две ладони, прикрытый доской и замазанный глиной. В несколько ударов я эту доску вышиб, просунул жердь в образовавшуюся щель, нащупал концом ее дыру в полу…
— Костя! — глухо донеслось из-под пола. — Иди сюда! Ты только посмотри, что тут есть!
12
Маринка, конечно, тормоз. Мы возились со свечкой, а в ее кармане лежал сотовый телефон — по прямому назначению непригодный, конечно, но зато в нем был встроенный фонарик. И вспомнила она об этом, только когда я возился с жердиной. Заскучала, понимаешь, в темноте, задумалась, чем бы заняться, решила включить на телефоне игрушку — и тут ее осенило.
Короче говоря, яма, в которую она свалилась, была не ямой. Это было начало настоящего подземного хода. Начинался он, конечно, в подполье, но был отгорожен маскировочной стенкой — вот этой, надо полагать. Стенка была крепкая и пинкам не поддалась. Возможно, какой-нибудь секретный механизм отпирал ее… Маринка же (ну и я вслед за ней) попали в туннель сверху, провалившись сквозь его потолок. Свод оказался слишком тонким и обвалился уже давно, а потом подгнил пол этой хитрой, оказывается, избы…
— Финны, наверное, в войну проложили… — предположил я. — Ведет в какой-нибудь дот.
— Давай посмотрим. Если далеко, не пойдем.
— Гнилое все. К черту.
— Ну, Кость! Ну а вдруг? Вдруг там что-то необыкновенное?
— Этого я и боюсь, — признался я.
— Ты никогда не страдал избытком любопытства!
— Я страдал от него.
— Ладно. Ты подожди тогда здесь, а я посмотрю. Ну, пять минут буквально!
— Нет уж. Пошли вместе. И пусти — я вперед.
— Почему это?
— Потому что я — как это по-русску? — мужская шовинистическая свинья. Вот почему. Давай сюда фонарик.
И мы пошли.
Ход, поначалу низкий и тесный, скоро расширился, идти можно было во весь рост. Он вел полого вниз и так же полого загибался влево. Стены и потолок в узкой части были чем-то выложены, какими-то большими нестандартными кирпичами, что ли; в широкой же — это была просто гладко обтесанная цельная скала, причем, если не ошибаюсь, диабаз. Кроме шуток! Не видел бы сам — посчитал бы за розыгрыш. Чем же его таким долбили?..
Естественно, вспомнились и древнеегипетские развлечения с пилением и сверлением гранита, и байки Ладислава Кареновича об атлантах… В общем, я уже склонен был с ним согласиться: да, было в нашем давнем прошлом нечто.
Если, конечно, это не финны времен Великой Отечественной…
Это были не финны. Спуск закончился, коридор расширился еще больше — вернее сказать, в ширину он остался таким же, зато стал гораздо выше. Стены плавно переходили в потолок и смыкались под острым углом — ну, метрах в пяти, наверное, от пола. Сечение туннеля имело форму то ли утюга, то ли наконечника копья. Это что-то мне смутно напоминало…
А потом на стенах начались рисунки. Росписи. Целые панно. Прекрасной, невиданной сохранности рисунки каменного века: мамонты, горбатые быки, олени, охотники с копьями, женщины с детьми у костра… много, десятки. Мы шли медленно, и я снимал и снимал, только, сжав зубы, поменял в настройках размер снимков на средний, миддл, чтобы, не дай бог, не закончилось место на карточке. Аккумуляторы у меня запасные были, один комплект я только недавно поменял и перезарядил, а вот вторая карточка вчера, когда начался бабский визг, так и осталась в кардридере, потому что я скидывал фотки на ноутбук.
От вспышки плыли фиолетовые пятна в глазах.
А потом мы оказались в тупике. Туннель кончился глухой диабазовой стеной. И все.
(Ненадолго прервусь. То, что я сейчас расскажу, я помню смутно или даже не помню совсем. Вернее, то, что я помню сейчас, — это восстановленные воспоминания по моим же заметкам в тетради и на диктофоне, сделанным на следующий день. Ну и еще по тому, что рассказывали ребята. И дальше таких моментов будет все больше и больше — и, наверное, я буду об этом предупреждать только в каких-то особых случаях. Ну, не знаю, как пойдет. Вот — предупредил.)
Телефончик, пискнув, погас. Аккумулятор выжал из себя все до капли.
— Ну вот, — сказала Маринка. — Как всегда, на самом интересном месте. Зарядки у тебя нет, случайно?
Я громко похлопал себя по карманам.
— Не захватил. Но знаешь, что самое страшное? Тут нет розетки.
Маринка хохотнула.
— Ты вообще как? — спросил я. — Не мерзнешь?
— Мерзну. Но могу терпеть. Когда перестану мочь, скажу.
— Як тому, что ты что-то дрожишь.
— Я?
— Угу.
— Действительно… ты сказал — я почувствовала. Нет, настолько я не мерзну…
— Ну, бывает ведь и просто дрожь, — голосом дедушки Фрейда сказал я.
— Мнэ… Ты что, со мной заигрываешь?
— Как можно!
— А что тогда?
— Когда?
— Ну вот сейчас!
— Право, ничего. А вы что-то стремное подумали, сударыня?
— Ну… в общем, да.
— Хм. Должен сказать, что где-то в чем-то вы угадали. Только вот…
— Что?
— Многолетняя дружба не может так трагически оборваться.
— Оборваться? С какой стати?
— Ну, ты захочешь выцарапать глазки Патрику, Патрик — тебе, дальше — больше, и вот уже мировая война маячит на горизонте, а значит, и мобилизация…
— Патрик? А при чем здесь… Постой. Ты — и Патрик? Ты — и эта ржавая швабра?!!
— Вот. Уже началось.
— Бум. Упала. Ты меня убил. Не верю. Голосам своим не верю! Это просто праздник какой-то! — И Маринка захохотала. И тут же замолчала резко. — Кость… ты слышал?
— Что?
— Тот же звук…
— Ничего не слышал.
— Тогда молчи. Не дыши.
Я замолчал и перестал дышать, но это не помогло: все-таки Артур влепил мне в ухо четко: когда вокруг наставала тишина, то слышно было, как там внутри все еще что-то звенело, щелкало и переливалось.
— Дай зажигалку… — прошептала Маринка откуда-то снизу.
Я дал ей зажигалку и свечку, которую предусмотрительно сунул в карман.
Она щелкнула несколько раз — огонек сразу падал набок и гас. Я помог ей оградить свечку от сквозняка, но стоило убрать руки, и все.
— Сфотографируй! — скомандовала Маринка.
— Что?
— Меня. Наводи на мой голос. Давай!
Я попробовал. Аппарат попытался сообразить, что от него хотят, пошарил красными лучиками дальномера перед собой, решил, что там ничего нет, написал, что фокус установить невозможно, поэтому он будет снимать бесконечность. И выдал вспышку.
На экранчике появилась размытая Маринка пластом на полу.
— Есть! — сказала она. — Щель, кулак пройдет. И… и… и это что? Рычаг?
— Только не трогай!
— Нуда!
Я снова нажал кнопку. Секунда — вспышка выхватила из темноты согнутую дугой Маринку, которая что-то выдергивала из пола. Внучка за жучку…
Изображение опять было размытым.
— Постой, — сообразил я. Выставил фиксированную диафрагму, выдержку, отключил автофокус, приблизительно навелся по расстоянию (поскольку на ощупь), включил принудительную вспышку. — Повторили!
Теперь снимок определенно получился — и пока я им любовался, земля под ногами вдруг задрожала…
И диабазовая стена медленно поползла вверх. Я вдруг представил, что сейчас из-под нее хлынет вода, вертит нас — и капец всем древним рисункам. Но вместо того обратным током воздуха в туннель внесло облако вонючей пыли. Маринка закашлялась…
Я снова попробовал зажечь свечу. Сквозняк вдруг прекратился — возможно, механизм, поднявший дверь, одновременно перекрыл какой-то воздухоотток. Но висящая в воздухе тонкая пыль как бы светилась сама — и не давала рассмотреть ничего по ту сторону открывшихся ворот. Маринка сунулась, но я ее поймал за холку. — Ни шагу. Слушай внимательно. Ты остаешься здесь, у рычага, ясно? Я пойду туда. Если эта штука опустится, ты ее снова поднимешь. А если не сможешь поднять — то выбирайся наверх и жди наших или спасателей. Они наверняка вот-вот появятся…
(Я как в лужу глядел!..)
Она подергалась, но согласилась, что так будет разумней. Честно так согласилась. Но все равно: было бы чем — я бы ее к рычагу приковал.
Держа свечу на вытянутой в сторону руке (чтобы свет не попадал в глаза), я медленно перешагнул выбитую в полу канавку. Похоже, что подвижная стена, когда опускается, — опускается всем весом. И возможно, со всей скоростью свободного падения.
Пол по эту сторону был бугристый, кажется, выложенный дикими окатышами. За пылью я пока еще ничего не видел. Глаза постепенно привыкали. Я повернулся. Маринка светлым пятном с темными глазами стояла там, где я ее оставил, полуподняв одну руку.
— Полет нормальный, — сказал я; получилось сипловато. Она махнула.
Я стал осматриваться. Помещение, по первому впечатлению, было круглым или овальным. Стены плавно загибались и, думаю, смыкались где-то в темноте. Не отходя далеко от стены, я двинулся вперед, нашаривая ногами пол. Он поднимался, но не ступенями, а как бы волнами.
Наконец глаза мои настолько адаптировались (а может быть, осела пыль), что я смог не то чтобы увидеть, но угадать в центре этого действительно круглого зала что-то еще более темное…
— Костя, — позвала Маринка. — Что там?
— Что-то вижу… сейчас подойду.
— Сфотографируй это.
— Опять ослепнем.
— Ну, пожалуйста!
Пожалуйста… А может, она и права? Я поставил свечу на пол, вытащил фотик, направил его в сторону темной… фигуры? Кажется, я уже понимал, что это фигура. Кто-то сидит… на троне? Ну ни фига себе!
Не меняя настроек, я нажал кнопку.
В три четверти оборота ко мне на возвышении сидел кто-то в доспехах, шлеме и со щитом. Статуя, неуверенно подумал я.
Если вы пользовались вспышкой в полной темноте, то знаете, наверное, этот эффект: вы на сотую долю секунды увидели картинку, потом две-три секунды темноты — и картинка снова возникает перед вашими глазами, даже более прорисованная в деталях, чем вы успели заметить в первый миг, и держится достаточно долго для того, чтобы успеть рассмотреть ее. Что-то связанное с распадом родопсина, мне объясняли, я плохо запомнил.
Так вот: через пару секунд изображение вернулось. И не статуя это была — потому что под шлемом (видна каждая клепочка, золотой обод, граненая пика на маковке, широкий окольчуженный кожаный ремень с пряжкой на щеке) — под шлемом был обтянутый тонкой коричневой кожей череп с дырами вместо глаз!
Маринка, по-моему, заорала. Я просто подпрыгнул. Я думаю, многие за такую находку не глядя отдали бы квартиру, машину, жену… Мумия воина, да явно не простого, в полном боевом облачении! И эта неимоверная гробница с рисунками каменного века… Ничего не понимаю, да и не надо пока.
Я чуть приблизился и сделал шаг вбок, чтобы снять в другом ракурсе, а потом сообразил, что надо бы и записать, где мы и что мы видим. Диктофончик в фотоаппарате есть, но настраивать мне его сейчас не хотелось, поэтому я просто вынул из кармана свой старый и заговорил:
— Находимся в круглом подземном помещении, куда попали, пройдя около ста пятидесяти метров по туннелю. Вход в туннель был замаскирован заброшенной избой. В центре помещения на возвышении примерно полметра стоит деревянный трон, на котором в сидячем положении находится мумия воина в шлеме, доспехах и со щитом. Продолжаю делать снимки…
Повесил его на шнурок на шею, не выключая, и щелкнул еще раз. Мне вдруг показалось, что голова мумии чуть повернулась в мою сторону. То есть я и так был почти напротив него… в общем, померещилось.
Фотик, пока заряжается конденсатор вспышки, чуть слышно жужжит. Я дождался, пока индикатор позеленеет, и сделал третий снимок.
Маринка вцепилась мне в плечо так внезапно, что теперь и я чуть не заорал.
— Хочу посмотреть… — Она буквально задыхалась.
— А вдруг?..
— Тогда дай мне фотик и иди туда!
— Ладно, сейчас…
Я отошел на пару шагов назад, чтобы взять чуть более общий план, и на три в сторону. Когда я нажал на спуск, оказалось, что Маринка стоит буквально нос к носу с мумией — их разделяло сантиметров сорок…
— Ну что ж ты делаешь, балда! Отлезь оттуда быстро!..
— А-а? — Голос был какой-то плывущий. — Костя, это ты-ы?
— Маринка, что с тобой? Э! — Я пошел к ней, щелкнул фотиком — теперь уже просто освещения ради. И вот тут уже окончательно понял, что голова мумии движется: она не просто повернулась — теперь она смотрела на Маринку и даже склонялась к ней. А та, как будто потеряв опору, подняла руки и хваталась за воздух.
— Назад! — крикнул я ей.
Что-то происходило там, в темноте…
Конденсатор заряжался непростительно медленно.
Вспышка.
Маринка, чтобы удержаться на подгибающихся ногах, схватилась за край щита. Голова ее была откинута назад, зубы оскалены…
Я вслепую подбежал к ней и успел подхватить, уронить на себя. Сверху на нее свалился щит, грохнув по камням бронзовым ободом.
Вспышка.
Мумия нависла над нами, рот ее был широко открыт. В теле, где-то глубоко — я слышал, как нарастает странный рокот. Я уперся каблуками в окатыши, оттолкнулся — и, так сказать, лежа отпрыгнул — нелепо, но иначе это движение не описать, — вместе с Маринкой на полшага или чуть больше.
Вспышка.
За долю секунды до вспышки рокот поднялся — и, клянусь, я буквально видел, как звуки начали вылетать изо рта мумии вместе с мелкой-мелкой мошкарой! Мошкара тут же полезла в уши, в глаза…
Я как-то ухитрился подняться — и, придерживая Маринку одной рукой, второй сделать последний снимок. За секунду до вспышки что-то тяжелое упало и покатилось, гремя…
Это свалился шлем, и две роскошные косы выпали из-под него на плечи мумии. Без щита и шлема передо мной сидела, наклонившись вперед, женщина — может быть, даже не старая.
И снова, уже тише, прозвучала рокочущая фраза.
Я поволок Маринку к выходу…
13
— Марина! Костян!
Вопль долбанул в уши так, что я зажмурился и замер как от настоящего удара.
По стенам заметался луч фонаря, потом второй. В проеме появился Джор:
— Вы тут? Вы целы?
— Я цел, с Маринкой что-то поганое…
— Ух ты!..
— Джор, потом! Ты один?
— Тут мы, тут, — появился и Хайям. — Что с ней?
— Не знаю, упала.
— Носилки бы…
— Давай вон на щит положим. Ошизеть, где вы его взяли? Мы положили Маринку на щит и почти бегом бросились по туннелю.
— Как вы нас нашли? — на бегу спросил я.
— По запаху!
— Это как?
— Собак привел. Белый такой, огромный, как медведь, знаешь его?
— Наверное. Видели в тайге…
— Так что с Маринкой?
— Все было нормально — буквально минуту назад…
— А кто там на стуле?
— Ведьма какая-то, наверное. Засушенная. Кто-то ее засушил на память… Валим, ребята, из нее на Маринку что-то высыпалось, и теперь вот…
По восходящему коридору идти было труднее, особенно на последних метрах, когда он совсем сузился, но мы справились. Повозиться пришлось, когда вытаскивали Маринку наверх. Она была твердая, застывшая — наверное, в той позе, в которой падала: полусогнутые ноги, руками будто бы держит, прижимая, невидимый мяч, голова опущена. Запасливый Хайям еще из дома прихватил бухточку репшнура и не забыл его взять на поиски — так что, быстренько соорудив из шнура и из щита люльку, Маринку все-таки вытащили наверх: Артур и Рудольфыч тянули, мы втроем подсаживали снизу и страховали.
Потом вылезли сами.
Говорят — сам не видел, но почему бы не верить? — что бывают многослойные сны, сны-«матрешки»: то есть ты вроде бы просыпаешься в своей постели, все как надо, но на самом деле это просто следующий сон, и сейчас что-то начнет происходить. И так раз за разом. А вот гениальные стихи я во сне сочинял неоднократно и сам от себя приходил в бешеный восторг — правда, то, что оставалось в памяти, наутро становилось просто бессмысленным набором слов. И так же с логикой: го, что во сне было четкими и строгими построениями, при дальнейшем рассмотрении превращалось в набор абсурдных силлогизмов…