Лаки ответил ей улыбкой, от которой даже у дьявола кожа пошла бы мурашками.
– О, вы не ошиблись; чего-чего, а цивилизованности во мне ни на грош. – Он нарочно произнес эту фразу вкрадчивым шепотом, от которого ее нервные окончания тотчас запели, словно камертон. – Скажите, вы намерены что-то с этим делать, cherie? Попытаетесь меня приручить?
Почему-то это предложение тотчас наполнило ее приятным волнением. Низ живота взорвался фейерверком ощущений. Серена тотчас мысленно отругала себя за подобные глупости. Любая женщина, возьмись она приручить Лаки Дюсе, навлекла бы на себя одни неприятности. И тем не менее, глядя на него, на этот волевой подбородок, на чувственный рот, она не могла побороть в себе трепет. Впрочем, уже в следующий миг она попыталась взять себя в руки и слегка оттолкнула его от себя. Лаки позволил ей отстраниться самое большее на дюйм, но сначала счел нужным признаться, что будь у него соответствующее настроение, то он мог бы сжимать ее в объятиях весь день.
– Приручить вас? – презрительно переспросила Серена и слегка выгнула бровь. – Может, вас лучше сразу кастрировать?
– Нет необходимости, – теперь уже он слегка оттолкнул ее, и Серена громко шлепнулась попкой на грубое деревянное сиденье. Лаки же переключил внимание на коробку с запчастями. – Я бы, леди, не притронулся к вам даже вот этим деревянным шестом.
– Уфф. Это первая приятная новость за весь день, – проворчала Серена, пытаясь подавить в себе разочарование. Что ни говори, а женщина в ней оскорбилась его словам. Тем не менее она удержалась и не стала сравнивать Лаки Дюсе с деревянным шестом.
Неожиданно ей сделалось жарко, и она принялась обмахиваться рукой, наблюдая за тем, как Лаки поднял с пристани коробку. Мышцы на его спине напряглись, перекатываясь валиками под гладкой, загорелой кожей. Ящик он поставил на носу лодки, после чего, перешагнув через единственное сиденье, переместился на корму. Он двигался в лодке как будто танцуя, и утлая пирога вновь заходила ходуном.
Серена впилась пальцами в край сиденья, машинально скользнув глазами туда, где на приколе неподалеку от них стояла, блестя боками, алюминиевая лодка. По сравнению с самодельной пирогой Лаки она казалась просто огромной, если не сказать просто роскошной. На задней палубе сидел толстый мужчина – в клетчатой рубашке и кепке с эмблемой нью-орлеанской футбольной команды – и дергал за веревку, стараясь завести мотор.
– Думаю, вам не помешало бы вернуться в двадцатый век, – сказала Серена и одарила Лаки нарочито сладкой улыбкой. – В наши дни, если вы не в курсе, люди пользуются моторами.
Лаки перевел взгляд на бензиновые пятна на поверхности воды. Толстый мужчина снова дернул веревку, и к ним добавились новые. Лаки нахмурился – брови при этом съехали едва ли не к самой переносице – и сказал:
– Но только не я.
Оттолкнувшись шестом от пристани, он развернул пирогу носом на юг.
Серена испуганно обернулась на него через плечо.
– Вообще-то Шансон-дю-Терр и рыбацкая хижина Гиффорда в противоположной стороне. И куда вы меня везете, мистер Дюсе?
Лаки смерил ее презрительным взглядом.
– У меня на болотах есть и свои дела, помимо вашей смазливой мордашки.
Судя по всему, это было все, что он хотел ей сказать. Потому что в следующий миг Лаки сделал каменное лицо, давая понять, что разговор окончен. Серена же мудро решила, что его лучше не раздражать новыми вопросами. В конце концов, пирога не такси, и она не вправе требовать от него пунктуальности. Если же учесть его характер, чудо уже то, что он вообще согласился ее подбросить к охотничьему домику деда.
Серена устремила взгляд вперед, пытаясь сосредоточить внимание на окружающей растительности, лишь бы только не видеть, как узкая пирога беззвучно скользит по черной воде. Сейчас они находились на южной окраине городка, и единственными домами вдоль берегов протоки были редкие лавчонки, торгующие рыболовными снастями, перемежавшиеся кое-где с убогими рубероидными лачугами на сваях, рядом с которыми примостились проржавевшие лодочные сараи из рифленой жести.
Неподалеку от берега, среди камышей, на тощих ногах стояла цапля и наблюдала за их лодкой. Серена пристально посмотрела на птицу, словно та была частью живописного полотна – грациозный силуэт цапли выделялся светлым пятном на фоне оранжевых цветков вьюнка и темно-зеленого папоротника. А еще чуть дальше из воды поднимались кусты черемухи, протягивая вверх, к ослепительно-синему небу, свои ветви, а дубы стряхивали с себя в воду сероватые ленты испанского мха.
Вскоре Серена поняла, куда они держат путь. Лаки подтянул лодку к берегу – вернее, к небольшому причалу, вдоль края которого тянулся ряд старых покрышек, густо облепленных морской уточкой. Чуть дальше из воды на сваях поднималась неказистая фанерная постройка, выкрашенная белой краской, правда, уже порядком облупившейся. Над галереей красовалась гордая вывеска, написанная на куске фанеры огромными красными буквами, «Москито Мутон». Рядом с ней, над вереницей закрытых ставнями окон, гвоздями были прибиты другие, размером поменьше и на кусках жести – реклама разных сортов пива. Хотя был еще только полдень, парковка была забита машинами, а из-за дверей доносилась музыка в стиле зайдеко, которую время от времени заглушали пьяные крики и взрывы хохота.
– Это бар? – ужаснулась Серена, отказываясь верить собственным глазам, и вопросительно посмотрела на Лаки, когда тот пришвартовался к берегу. – То есть, вместо того чтобы сразу отвезти меня к деду, вы решили заглянуть в бар?
– У меня здесь одно дело, – бросил он в ответ. – Оно не займет много времени. Подождите меня в лодке.
– Подождать вас?.. – Она не договорила, глядя, как он, не говоря больше ни слова, запрыгнул на причал и, даже не оглянувшись напоследок, направился в сторону бара. – Отлично.
Одному богу было известно, что у него за дело и как долго он там пробудет. Ей же ничего другого не остается, как сидеть и ждать его в этой дурацкой лодке. Полуденное солнце нещадно палило ей голову, сильная влажность делала жару совершенно невыносимой. Костюм из льна, мокрый от пота, прилип к ее телу, подобно увядшей орхидее. Похоже, после сегодняшнего приключения его не спасет уже никакая химчистка, подумала Серена, глядя, наморщив носик, на жирный отпечаток ладони чуть выше локтя.
Она мысленно отругала себя за то, что ввязалась в эту авантюру. А все Шелби, это она едва ли не с порога огорошила ее известием, что дед ушел жить на болота. И Серена тотчас бросилась на поиски проводника. Не сохрани она в душе старое чувство собственной ущербности, разве сейчас она сидела бы в этой лодке? Что мешало ей, прежде чем принимать скоропалительные решения, все как следует взвесить? Разве так она поступила бы в Чарльстоне?
Вот что может сделать с человеком возвращение домой. В Чарльстоне у нее была сложившаяся репутация, образ, который она тщательно создала среди знакомых, которых также выбирала по собственному вкусу. Но сейчас она дома, и стоило ей вернуться сюда, как она тотчас вновь стала внучкой Гиффорда Шеридана, родной сестрой Шелби Шеридан, бывшим капитаном школьного дискуссионного клуба. В ней тотчас заговорили прежние чувства и привычки. Они проснулись сами собой, словно призраки прошлого, и от образа современной, самостоятельной женщины вскоре ничего не осталось, он облетел, как прошлогодняя листва с дерева.
Кстати, это была одна из причин, почему она редко наведывалась домой, предпочитая оставаться той, кем она была в Чарльстоне, а именно хозяйкой собственной судьбы. Кем она никогда не ощущала себя здесь. Сама атмосфера этого места, казалось, выкручивала ей руки, оставляя в душе неприятный осадок неопределенности.
Это место, «Москито Мутон», – типичный тому пример; бар пользовался дурной славой в округе. В юности Серена была уверена в том, что завсегдатаи заведения – хулиганы и всякие темные личности, и ни одна уважающая себя девушка ни за что не переступит его порог. И вот теперь, сидя в пироге Лаки Дюсе, она с ужасом думала о том, что будет, если вдруг ее здесь увидит кто-нибудь из знакомых. В эти минуты она ощущала себя кем-то вроде школьницы, впервые прогуливающей уроки.
Но что поделаешь? Серена сложила на груди руки и со вздохом вспомнила свою уютную, милую квартирку в Чарльстоне. Светлая цветовая гамма, милое, типично женское убранство: диванные подушки, занавески, безделушки на полках. Прекрасный вид из окна на водную гладь. Во внутреннем дворике небольшой сад, и, что самое главное, как далеко оттуда до болот и Лаки Дюсе.
Стоило ему захлопнуть за собой дверь, как головы всех присутствующих повернулись в его сторону. Заведение было заполнено лишь наполовину, однако ближе к вечеру будет в буквальном смысле трещать по швам от наплыва посетителей. И, как правило, бар был рассадником разного рода неприятностей. В дальнем конце заведения, как обычно, резались в карты на деньги. У стойки толпились девицы, которые за пару баксов сделают для вас что угодно, а порой вообще денег не возьмут – обслужат, как говорится, за спорт. Отсюда посетители, как правило, перемещались на собачьи поединки, или на кулачные бои, или в бордель, или в иные злачные места, которым, по идее, больше не было места на благопристойном Юге.
Здесь обычно зависали браконьеры и проходимцы, чье прошлое было более темным, чем черная болотная вода. Но даже на их фоне Лаки Дюсе выделялся, как хищник на фоне прочих зверей. Мужчины обычно посматривали на него с опаской, женщины оказывали ему знаки внимания, но вот дружбу с ним никто водить не спешил.
Бармен, пожилой мужчина с коротко стриженной бородкой, которую уже тронула проседь, простонал и закатил глаза, как будто предвкушал неприятности. Взяв в руки тряпку, которой до этого натирал стойку, он промокнул ею пот на двойном подбородке – ни дать ни взять старая матрона, которая вот-вот упадет в обморок.
– Господи, Лаки, только тебя мне здесь не хватало! – запричитал он, однако подошел к другому концу стойки, где остановился нежданный гость. Его толстые, словно сосиски, пальцы судорожно сжимали полотенце в едва ли не молитвенном жесте. – Я тут едва успел залатать дыры, что остались с прошлого раза.
В ответ Лаки лишь пожал плечами и изобразил невинное лицо.
– А в чем, собственно, проблема, мистер Скитер? Почему это вдруг вы мне не рады? Я пришел к вам, чтобы пропустить рюмочку. Плесните мне немного виски, и все дела.
Бормоча себе под нос слова молитвы, Скитер отправился выполнять заказ. Пот блестел на его лысом черепе, подобно каплям воды на шаре для боулинга.
Взгляд Лаки тем временем переместился на Пу Перре. Внешне Пу чем-то напоминал водяную крысу – узкое, в оспинах лицо, тонкие, свисающие концами вниз усы. Он сидел в дальнем конце бара, увлеченно обсуждая что-то с судьей петушиных боев. Взяв за горлышко пивную бутылку, Лаки направился в его сторону и кончиками пальцев легонько постучал судью по плечу.
– Эй, приятель, если не ошибаюсь, мать уже звала тебя домой.
Судья посмотрел на Лаки и освободил место. Слегка испуганно посмотрев в последний раз на Перре, он переместился в ту часть бара, где разрешалось курить. Лаки уселся на табуретку и уперся пятками в хромированное кольцо.
– Как дела, Пу? А где Уилли? Небось в задней комнате жульничает за карточным столом? А ты сидишь здесь на всякий случай, чтобы свистнуть, если что? Верно я говорю, ты, хорек?
Перре бросил на него злобный взгляд, слегка отодвинул табурет, как пес, который боится, что сейчас получит пинок, и пробормотал под нос какое-то грязное ругательство.
– Увы, вынужден тебя разочаровать, дружок, это невозможно, – ответил Лаки, делая очередной глоток. – Ты хотя бы понимаешь, сколько полезных вещей ты мог бы узнать, задержись в школе дольше шестого класса? С тех пор ты только и знал, что до потери пульса занимался тем, что сейчас посоветовал мне.
Перре сделал обиженное лицо, но Лаки только усмехнулся и потянулся к пачке сигарет, лежавшей на барной стойке. Вытащив одну сигарету, он закурил и сделал глубокую затяжку. Неторопливо выпустив дым, пожал плечами и расплылся в заговорщицкой ухмылке.
– Как я понимаю, Уилли помогает тебе это делать?
Перре сощурил глаза, и те превратились в узкие щелочки.
– Ты ублюдок.
Лицо Лаки сделалось каменным. Нет, улыбка никуда не делась с него, однако к ней добавилось нечто неуловимое. В такие мгновения даже последние глупцы понимали: с ним лучше не связываться.
– Скажи это в присутствии моей матери, дружок, и я отрежу тебе язык, – произнес он елейным тоном. – Надеюсь, ты в курсе, что мои родители приличные люди?
– Как же, в курсе, – нехотя признал Перре и покачал головой на тонкой шее, чем тотчас напомнил грифа. Затем почесал сквозь грязную черную майку грудь, втянул носом воздух и решился нанести ответный удар. – Если они у тебя такие приличные, как ты говоришь, то почему у них родился такой ублюдок?
Лаки посмотрел Перре в глаза. В его собственных мелькнул нехороший огонек.
– Я подменыш, или ты не знал? Попал к ним прямо из ада.
Перре заерзал на табурете. По его глазам было видно, что такое признание его напугало. Перре был суеверен: рука его тотчас скользнула к десятицентовой монетке, которую он на шнурке носил на шее. Затем он отодвинул подальше пачку сигарет, чтобы до нее мог дотянуться Лаки, и, покосившись на собеседника, вытряхнул одну для себя.
– Что тебе нужно от меня, Дюсе?
Лаки не торопился с ответом. Вместо этого он встал и ногой отодвинул табурет, а сам облокотился на барную стойку. Сигарету он положил в пепельницу и, прежде чем повернуться к Перре, сделал очередной глоток пива и спокойно произнес:
– Последние две недели ты, вонючая вошь, водил носом в той части болот, где тебе нечего делать. Лично я бы тебе советовал держаться подальше от тех мест, если тебе дорого твое здоровье.
Перре скорчил гримасу и лишь пожал плечами:
– Мы живем в свободной стране, а ты, Дюсе, не хозяин болот. Они тебе не принадлежат.
Лаки изобразил удивление.
– Неужели? Мне, например, принадлежит этот нож, – сказал он, вытаскивая из ножен длинный охотничий клинок. В следующий миг он схватил Перре за перед черной майки и наклонился так низко, что тот едва не свалился с табурета. Широкое острое лезвие зловеще поблескивало прямо у него под носом. – И я в два счета могу искромсать тебя на приманку для аллигатора. Или ты не веришь?
Неожиданно разговоры вокруг них смолкли. На другом конце бара Скитер Мутон что-то пробормотал и перекрестился – cудя по всему, молил всевышнего, чтобы тот пощадил его заведение. Аккордеон Клифтона Шенье, что только что пел из динамиков музыкального автомата, неожиданно сделался совершенно ни к месту, как если бы в церкви вдруг начали исполнять регги.
– Послушай, Лаки, – взмолился Скитер, – прошу тебя, только не надо резать его прямо здесь. Иначе мне потом ни за что не отмыть с пола кровь!
Перре посерел и сглотнул комок, как будто в горле у него застрял камень. Его черные глазки-бусинки бегали от ножа к лицу Лаки и обратно.
В глубине бара послышался шум. В следующий миг дверь распахнулась, и в бар ввалилась группа мужчин. На их лицах читалась смесь интереса и недовольства. Первым шел Проныра Джин Уиллис. Когда-то Уиллис проворачивал свои черные дела на побережье, затем отмотал срок в тюрьме в Анголе. Это был рослый, крепко сбитый тип с пудовыми кулаками и красной, мясистой физиономией. Войдя, Уиллис двинулся прямиком к Лаки. Взгляд его не предвещал ничего хорошего.
Лаки отпустил Перре, схватил недопитую рюмку виски и запустил ею Уиллису в лицо. Тот взвыл и пару секунд вслепую размахивал кулачищами. Впрочем, Лаки не дал ему приблизиться к себе, предусмотрительно пнув его ногой в живот. Перре воспользовался возникшей суматохой, чтобы схватить со стойки бутылку пива своего обидчика. Взмах руки – и бутылка с грохотом разбилась о стойку. В руке у Перре осталось только зазубренное горлышко. Затем раздался истошный женский крик. Кто-то додумался выключить музыкальный автомат. В баре мгновенно установилась гробовая тишина. Впрочем, в следующее мгновение ее нарушил мужской голос:
– Довольно! Немедленно прекратите, или, честное слово, я кого-нибудь пристрелю, а потом скажу, что того требовали обстоятельства.
Перре опустил бутылочное горлышко и, словно крыса, кем он, впрочем, и был, юркнул в сторону. Уиллис лежал на полу и стонал, прижав руки к животу.
Лаки отступил назад, как будто ничего не случилось, глядя куда-то поверх плеча стража порядка, который вышел из карточной комнаты вместе с Уиллисом. Они были одноклассниками, Перри Дэвис и он, и Лаки на дух его не переносил еще со школьной скамьи. Лицо у Дэвиса было какое-то детское, пухлое и румяное, но больше всего в нем раздражала его напыщенность, которая с возрастом выросла до неимоверных размеров, особенно если учесть, что страж порядка из него был никакой.
Лаки взял из пепельницы сигарету и не спеша затянулся.
– Теперь мне понятно, агент Дэвис, что имели в виду, когда назвали ваш отдел Департаментом охраны природы и рыбных угодий. Карточную комнату, где вы проводите время, играя в бурре.
Дэвис смерил его холодным взглядом.
– То, чем я здесь занимаюсь, – это мое дело, и вас оно не касается, Дюсе.
– Неужели? Государственный служащий, получающий жалованье из денег налогоплательщиков, который предается азартным играм в рабочее время. И вы говорите, что это не мое дело?
– Какая вам разница. И вообще, я крайне сомневаюсь, что вы платите налоги, не говоря уже о том, что вы законопослушный гражданин.
Лаки усмехнулся:
– Вы правы, cher. Чего нет, того нет. Кстати, советовал бы вам об этом помнить.
– Вы угрожаете мне, Дюсе?
– Я? Господь с вами. Не в моих привычках кому-то угрожать. – Он посмотрел на начищенную медную бляху правоохранителя. – Мне это просто не нужно. Нет необходимости.
Было видно, как на скулах Дэвиса перекатываются желваки.
– Я тебя не боюсь, Дюсе.
Лаки расплылся в ухмылке:
– Тогда, выходит, люди говорят неправду? Ты такой же глупый, каким кажешься на первый взгляд.
Бледное лицо Дэвиса вспыхнуло румянцем, однако он ничего не сказал. Засунув пистолет обратно в кобуру, страж порядка обернулся, желая разогнать посетителей заведения, дабы они вновь занялись тем, чем были заняты до его появления в баре.