— Так вот в чем дело!
— Нужно ее вылечить. Что делать?
— Что делать, говоришь? Нет проблем! — Он ткнул мне в грудь пальцем, похожим на банан. — Отделайся от нее как можно быстрее. Наркоманы — конченые люди! Эта болезнь практически неизлечима. Уж можешь мне в этом верить, Джек. Шарлатаны уверяют, что излечивают от наркомании. Но на какой срок? От силы на месяц-другой, максимум на три. А потом они снова садятся на иглу, и все начинается сначала. Послушай, сынок, ты мне нравишься, и я хочу помочь тебе. Ты неглупый парень и почти получил хорошее образование. Не связывайся с этой дрянью! Это потерянный для общества человек. Она может петь — что с того? Брось ее. Кроме неприятностей от нее ты ничего не дождешься.
Как было бы хорошо, если бы я послушался его советов. Он говорил правду, но тогда его доводы не подействовали на меня. Почему-то я вбил себе в голову, что голос Руг принесет мне состояние. Надо только вылечить ее, а там деньги потекут золотой рекой. В тот момент никто не смог бы разубедить меня в обратном.
— Кому мне ее показать, Расти? Знаешь ли ты кого-нибудь, способного ей помочь? Ее можно вылечить?
— Вылечить? Да это невозможно! Ты сошел с ума. Выкинь эту бредовую идею из головы!
— Но ведь ты столько повидал в жизни, Расти. Неужели тебе не приходилось сталкиваться с чем-то подобном? Должен же быть человек, который вылечивает наркоманов! Ведь среди актеров так много наркоманов. Кто-то же их вылечивает! Кто?
Расти озадаченно поскреб затылок.
— Хм… Но ведь артисты люди состоятельные. Лечение стоит огромных денег. Есть один такой, но, судя по тому, что я о нем слышал, его услуги обходятся недешево. Очень недешево.
— О’кей. Вдруг я займу у кого-нибудь. Мне нужно во что бы то ни стало вылечить ее. Кто этот человек?
— Доктор Кингсли. Это человек совсем другого круга, но именно тот, кто тебе нужен. Кингсли вылечил Мону Гайсинг и Фрэнки Ледцера, — добавил Расти, называя фамилии двух крупнейших звезд кинокомпании «Парамаунт Пикчерс». — Они баловались марихуаной, но он их вылечил.
— Как его найти?
— Адрес есть в телефонном справочнике. И все же, Джек, это идея фикс. За лечение придется выложить большие деньги.
— Я заплачу столько, сколько нужно. Попытаюсь уговорить его провести лечение Рут в счет будущих гонораров. Она будет получать большие деньги. Я это чувствую. Имея такой голос, нельзя не разбогатеть.
— Ну и ну… Видимо, у тебя окончательно поехала крыша.
— Может быть. Но вдруг я прав?
Я выписал из телефонного справочника адрес доктора Кингсли. Он жил в самом престижном районе Голливуда на бульваре Беверли-хиллз.
Попрощавшись с Расти, я сел в трамвай, вернулся в меблированные комнаты и зашел к Рут. Она сидела на кровати в черной пижаме. Сочетание черного с волосами серебряного цвета и темно-голубыми глазами делало ее привлекательной.
— Я хочу есть.
— Я высеку эти слова на твоем надгробии. Однако речь не об этом… Где ты раздобыла деньги на укол вчера вечером?
Рут отвела взгляд в сторону.
— О чем это ты?.. Я очень голодна. Не мог бы ты…
— Замолчи! Итак, ты согласна пройти курс лечения, если мне удастся договориться с врачами?
Лицо Рут помрачнело.
— Мне уже поздно лечиться. Бесполезно тратить деньги на лечение.
— Лечиться никогда не поздно. Есть один человек, который может тебе помочь. Ты согласна пройти курс лечения?
— И кто же этот волшебник?
— Доктор Кингсли. Он лечит всех звезд Голливуда.
— Ну ты и загнул! Проще всего дать мне денег. Так, пару, тройку…
Я с силой встряхнул ее. Мне едва не стало дурно, когда она дохнула на меня.
— Так ты согласна пройти курс лечения? — рявкнул я.
Рут вырвалась из моих рук.
— Как скажешь!
— Другое дело. Я переговорю с ним. Никуда не выходи. Я попрошу Кэрри, чтобы она принесла тебе чашку кофе и чего-нибудь поесть.
Подойдя к лестничной клетке, я окликнул Кэрри и попросил принести Рут кофе и гамбургер. Потом, зайдя к себе, надел свой лучший костюм. Костюм этот уже повидал виды, но когда я причесался, до блеска надраил туфли и вообще привел себя в порядок, вид у меня стал вполне приличный.
Затем я снова зашел к Рут. Она сидела на кровати и маленькими глотками пила кофе. При виде меня девушка от удивления присвистнула.
— Вот это да! Прямо красавец!
— Помолчи. Давай пой. Все, что угодно.
Разинув рот, Рут уставилась на меня.
— Как тебя понимать?
— Как слышала. Пой.
Рут запела «Дым ест глаза».
Она пела безо всякого усилия. И снова при звуках ее чистого, сильного голоса я почувствовал, как мурашки побежали по спине.
Я стоял и слушал, но когда она исполнила припев, остановил пение.
— Ну что ж, все прекрасно, — сказал я, чувствуя, как сильно бьется мое сердце. — Никуда не уходи. Я скоро вернусь.
Уже через пару минут я был на пути к особняку доктора Кингсли.
Владения доктора Кингсли, как и положено владениям преуспевающего человека, поражали своими размерами. Это было несколько гектаров огромного ухоженного сада, обнесенного высокой стеной, по верху которой шла вереница острых железных шипов. Мне понадобилось чуть меньше пяти минут быстрой ходьбы, прежде чем я увидел особняк, показавшийся мне голливудским вариантом дворца Медичи во Флоренции.
Не меньше пятидесяти ступенек вели к просторной террасе. Окна нижних этажей были забраны решетками.
И от самого особняка, и от сада веяло какой-то холодностью и отчужденностью. Здесь даже розы и бегонии, казалось, источают не аромат, а зловоние.
Недалеко от аллеи, под тенью вязов сидели в креслах-каталках несколько человек, за которыми наблюдали медсестры в ослепительно белых халатах. Я поднялся по ступенькам на террасу и позвонил. Буквально через пять секунд мне открыл какой-то невзрачный старик — у него были седые волосы, серые глаза, серый костюм и медлительные движения паралитика.
Я представился.
Не сказав ни слова, он молча провел меня по сверкающему паркету в небольшую приемную, где за письменным столом восседала (другого слова не подберешь) и что-то записывала на листок бумаги блондинка медсестра потрясающей красоты.
— Мистер Гордон, — представил меня старик.
Стоя за моей спиной, он так резко пододвинул кресло, что мне волей-неволей пришлось сесть. Уходя, он осторожно, словно панели были из хрупкого стекла, прикрыл за собой дверь.
Медсестра отложила в сторону ручку и, профессионально улыбаясь одними глазами, негромко спросила:
— Да, мистер Гордон? Чем мы можем вам помочь?
— Мне нужно переговорить с доктором Кингсли по поводу излечения одного пациента.
Медсестра оценивающим взглядом посмотрела на мой костюм.
— Кто ваш пациент, мистер Гордон?
— Я все расскажу мистеру Кингсли.
— Боюсь, это невозможно. Доктор очень занят. Но вы можете обо всем рассказать мне. Решение о приеме целиком в моей компетенции.
— Я понимаю, но в данном случае речь идет об особом случае. Об этом я могу переговорить только с глазу на глаз с доктором Кингсли.
— И что это за особый случай, мистер Гордон?
По всему было видно, что мой лепет никакого впечатления на эту девицу не произвел. В ее глазах читалась откровенная скука.
— Я импресарио молодой, но подающей очень большие надежды певицы. Раз я не смогу встретиться непосредственно с доктором Кингсли, боюсь, мне придется обратиться к кому-нибудь другому.
На сей раз мои слова, кажется, произвели на эту статую определенное впечатление. Медсестра задумалась.
Ну, коли так… Минуточку, мистер Гордон, — сказала она, поднимаясь. — Я сейчас все выясню.
Она прошла в смежный кабинет и буквально через несколько секунд вернулась и, остановившись в дверном проеме, сказала:
— Прошу вас.
Я прошел в просторный кабинет, уставленный модной мебелью. Здесь же находился операционный стол, а за письменным столом таких размеров, что на нем свободно можно было играть в бильярд, сидел импозантный человек среднего возраста в белом халате.
— Мистер Гордон? — поднимаясь, сказал он.
Он произнес мою фамилию так, словно мое посещение доставило ему огромную радость.
Это был мужчина лет тридцати пяти, небольшого роста, со светлыми курчавыми волосами, серо-голубыми глазами и манерами человека высшего общества.
— Верно. А вы, как я понимаю, доктор Кингсли?
— Разумеется. — Он жестом указал на кожаное кресло, стоящее рядом со столом. — Чем могу служить?
Я сел и некоторое время молчал, дожидаясь, пока уйдет медсестра.
— У меня есть певица, которая вот уже три года принимает марихуану, — начал я. — Мне нужно ее вылечить. В какую сумму все это обойдется?
Взгляд его серо-голубых глаз был совершенно равно-душным.
Взгляд его серо-голубых глаз был совершенно равно-душным.
— Наша ставка пять тысяч долларов за полный курс лечения, мистер Гордон. При этом мы гарантируем положительный успех.
Я глубоко вздохнул.
— За такие деньги все вправе ожидать положительного результата.
Он печально улыбнулся.
— Вам, мистер Гордон, такая сумма, возможно, и покажется значительной, но наши пациенты принадлежат к высшим слоям общества.
— Как долго длится лечение?
— Все зависит от желания и силы воли пациента. Как правило, месяца полтора, но если случай запущенный — месяца два, не больше.
— И положительный результат гарантирован?
— Разумеется.
Я отдавал себе отчет, что во всем городе не найдется человека, который за красивые глаза одолжил бы мне эти пять тысяч, но все же решил посмотреть, не клюнет ли доктор на мое предложение.
— Видите ли, доктор, это несколько больше того, что я могу уплатить. Но девушка обладает изумительным голосом. Если вы ее вылечите, она будет зарабатывать огромные деньги. Может быть, вы согласитесь войти со мной в долю и получать процентов двадцать со всех ее гонораров до погашения всей суммы в пять тысяч долларов. После этого вы получите еще три тысячи в качестве премии.
Я еще не закончил свой монолог, как понял, что допустил роковую ошибку. Лицо Кингсли приобрело равнодушное выражение, и он сделал недовольную гримасу.
— Мы не занимаемся благотворительностью, мистер Гордон. Моя клиника переполнена. Плату за лечение мы принимаем только наличными: три тысячи перед курсом лечения и две — после окончания курса.
— Но ведь здесь совершенно особый случай и… — начал я, но его палец с наманикюренным ногтем уже тянулся к кнопке звонка.
— Извините, но таковы наши требования.
Злорадно улыбнувшись, он с силой надавил на кнопку.
— Но если я все же смогу набрать требуемую сумму, вы гарантируете стопроцентный результат лечения?
— Стопроцентный результат гарантирует только Господь Бог. Но мы сделаем все от нас зависящее.
Доктор поднялся с кресла. Мне ничего не оставалось, как сделать то же самое.
Открылась дверь, и в кабинет вплыла медсестра. Оба печально улыбнулись.
— Если ваша клиентка, мистер Гордон, все же захочет лечиться, тут же известите нас. Желающих очень много, а количество мест ограниченно.
— Благодарю. Я все понял.
На прощание доктор Кингсли подал мне холодную мягкую руку, словно оказывая величайшую милость, а затем медсестра выставила меня за дверь.
На обратной дороге я обдумывал все сказанное доктором и впервые в жизни пожалел, что не располагаю достаточной суммой денег. Но можно ли надеяться раздобыть эти проклятые пять тысяч? Если бы произошло чудо и у меня появилась требуемая сумма, нужная на лечение Рут, она, а вместе с ней и я, вскоре оказались бы на вершине славы и богатства.
Предаваясь подобным горестным размышлениям, я медленно брел по улице, пока не поравнялся с универсальным магазином, в чей ассортимент, помимо всего прочего, входили патефоны и радиоприемники. Я остановился у витрины и принялся рассматривать яркие конверты с долгоиграющими пластинками, представляя, как выглядела бы Рут на одном из них. В глаза бросилось висевшее за стеклом объявление: «Запишите свой голос на магнитную ленту! Трехминутная запись — два доллара пятьдесят центов. Удивите своим голосом друзей!»
В голове у меня тут же сформировалась идея.
Если записать голос Рут на пленку, можно будет не опасаться повторения того, что случилось в «Голубой розе». Мне нужно будет только все время прокручивать ленту, и, может быть, кто-то все же заинтересуется и одолжит деньги для лечения девушки.
Никуда не заглядывая, я быстрым шагом направился домой. Рут была уже одета. Она сидела у окна и курила. При моем появлении она выжидающе глянула на меня.
— Доктор Кингсли гарантирует твое стопроцентное выздоровление, — сказал я, усаживаясь на кровать. Но нужны деньги. Пять тысяч долларов.
Рут сморщила носик, пожала плечами и вновь с безразличным видом уставилась в окно.
— Но не нужно впадать в отчаяние, — продолжал я. — У меня появилась неплохая идея. Мы запишем твой голос на магнитную ленту. Не исключено, что кто-нибудь из компаний, выпускающих грампластинки, прослушав твой голос, ссудит нас деньгами. Понимаешь?
— Да ты неисправимый оптимист. Никто тебе не даст и доллара.
— Это уж мои проблемы. Пошли. Мы исполним «Некоторые дни», — сказал я. — Знаешь слова?
— Да.
— Петь надо как можно громче и быстрее.
Оператор магазина, проводивший нас в студию звукозаписи, выглядел неприветливым. По всему было видно, что он по горло сыт разными бездельниками, которые от нечего делать выбрасывают на ветер два с половиной доллара за сомнительное удовольствие удивить друзей и только зря отнимают у него время.
— Мы вначале прорепетируем, — сказал я, усаживаясь за пианино. — Итак, как и договаривались. Громко и в быстром темпе.
— Никаких репетиций! — оператор уже включил звукозаписывающий аппарат. — У нас так не принят о. Я буду регулировать запись в процессе исполнения.
— И все же мы прорепетируем. Для вас это не имеет значения, чего не скажешь о нас. Давай, Рут.
Я заиграл мелодию в несколько более быстром темпе, чем обычно. Рут запела. Я взглянул на оператора. Голос девушки, видимо, ошеломил его: разинув рот и буквально перестав дышать, он в изумлении таращился на исполнительницу.
Это было блестящее пение!
После первого куплета я остановил девушку.
— Боже милосердный! — воскликнул оператор. — В жизни не слышал ничего подобного!
Рут лишь молча скользнула по нему равнодушным взглядом.
— Ну а сейчас сделаем запись. Все готово?
— Да. — Голос оператора дрожал. — Я включу аппарат, как только вы начнете.
На этот раз Рут пела еще лучше, если это вообще было возможно.
Когда Рут закончила, оператор предложил послушать запись через стереофонический проигрыватель. Слушали мы сидя.
После правильной регулировки и применения фильтров, убирающих шипение, голос звучал громче, чем естественный, и производил потрясающее впечатление. Мне не доводилось слушать ничего более поразительного.
— Ну и дела! — Изумлению оператора не было границ. — Высший класс! Эд Ширли просто обязан это послушать. Он будет потрясен.
— Эд Ширли? Кто это? — осторожно спросил я.
— Как? — оператор выпучил глаза, глядя на меня. — Эд Ширли. Владелец фирмы по производству грампластинок. «Калифорнийская компания звукозаписи». Он открыл Джой Миллер. В прошлом году она записала пять пластинок. И знаете, каковы ее гонорары? Полмиллиона долларов! И вот я вам что скажу: она полная бездарь в сравнении с этой девчонкой. Можете мне поверить. Я много лет занимаюсь своим делом, но мне еще не доводилось слышать ничего подобного. Переговорите с Ширли. Он ухватится за нее обеими руками.
Я поблагодарил оператора за ценную информацию и хотел уплатить два доллара и пятьдесят центов, но тот протестующе замахал руками.
— Помилуйте! Я получил такое удовольствие. Переговорите с Ширли. Буду рад, если она его заинтересует. — Он пожал мне руку. — Желаю удачи. Да иного и быть не может!
В сильном волнении я возвращался с Рут по набережной в меблированные комнаты. Если она и в самом деле пела лучше Джой Миллер (а с чего оператору меня обманывать?), тогда она может зарабатывать огромные деньги. Даже если за первый год набежит сумма в полмиллиона долларов, то десять процентов от гонорара будут выглядеть совсем неплохо.
Я искоса взглянул на девушку. Засунув руки в карманы комбинезона, она шла рядом со мной, безучастная ко всему на свете.
— Как можно быстрее переговорю с Ширли, — сказал я. — Человеку с таким состоянием ничего не стоит одолжить пять тысяч долларов на твое лечение. Ты же слышала, что сказал оператор. А ведь он специалист в подобных делах. Ты можешь высоко взлететь.
— Я хочу есть, — мрачно заявила Рут. — Могу я чего-нибудь поесть?
— Какого черта! — Я остановился и встряхнул ее за плечи. — Ты слушаешь меня или нет? Ведь своим голосом ты можешь заработать целое состояние. Только вначале нужно пройти курс лечения.
— Напрасно ты обольщаешься на мой счет. — Рут вырвалась. — Думаешь, я не пробовала лечиться. Все без толку… Так что там насчет еды?
— Доктор Кингсли вылечит тебя. А Ширли, прослушав запись, выдаст аванс на лечение. Он просто не сможет нам отказать.
— Сможет, не сможет… Сейчас у меня вырастут крылья, и я улечу. Никто не одолжит нам такую сумму.
В тот же день, взяв у Расти машину, я поехал в Голливуд. Лента с записью голоса Рут лежала у меня в кармане, но сердце мое от волнения сбивалось с ритма. Было бы верхом глупости сказать Ширли, что Рут наркоманка. Он моментально выставит меня за дверь и будет прав. Мне предстояло как-то убедить его расстаться с пятью тысячами долларов, но как именно это сделать, я не имел представления. Все зависело от того, какое впечатление произведет на него запись. Если такое, на которое я надеялся, он мой и уже не сорвется с крючка.