«Как много мыслей! Сколько слов, не обретших жизни! Но как велико и сознание! — шепотом восхищался он. — Прими же меня в своей обители, воин, как приняла тебя я. Садись — и слова будут легче, и мысли спокойнее».
Сетар покорился ее воле. Теперь он был уверен, она — истинный Дух, потому что даже волшебники не обладают силой проникать в мысли. Что она может прочесть? И способна ли приказывать ему? Что, если он убьет против своей воли друга или себя? В большой пещере Будор слышал лишь отзвук ее голоса и не сумел ему противиться.
Видимо, об этом вспомнили и остальные, потому что никто не решался подойти к девушке. А она тем временем начала расхаживать между ними и пронзать их взглядом — одного за другим. Теперь уже она смотрела на них сверху вниз.
— Что за гости у меня сегодня! — она вернулась к своему ложу и снова села. — Давненько последний раз люди спускались так глубоко. Или это было недавно…
Она обратила глаза к своду, но путники опасались что-либо предпринять.
— Вижу ваши сомнения, — продолжила Тайна. — «Рискнуть и убить ее?», «Но как выбраться?», «Вдруг дорогу знает лишь она?» — эти вопросы занимают ваши мысли, эти сомнения гложут вас. Сомневаться хорошо.
— Мы не станем… не хотим убивать тебя, — Будор оправдывался, а его руки за спиной перерезали путы ножом.
— Не лги мне, — она чуть наклонила голову, подняв брови. — Все твои чаяния ясны. Ради спасения ты готов убить и ребенка. Есть цели, для коих это правильный шаг, но он очерняет душу. Чувствую, кому-то из вас это известно. Сама же я давно не различаю правильное и неправильное.
— Расскажи о себе больше, — Ярнея отложила палаш. — Теперь мы верим, что ты — настоящий Дух Неведения, и хотим знать, каково это — жить несколько эпох: столько времен, столько разных людей.
Сетар видел, как Будор освободил руки и перекинулся взглядами с Холветом, чья стрела осталась на тетиве. Дева Бури просто отвлекала внимание, чтобы соратники подготовили общую атаку. Очередной план солдат Ярости, но сейчас было чувство, что ничем хорошим это не кончится.
— Эпоха не важна, здесь время течет по своим законам, — девушка задумчиво поглаживала волосы, будто ничего не замечая. — Но кто бы ни приходил в долину — ничего не менялось. Люди не меняются.
Воины тем временем приготовились — нужен был лишь сигнал. Скоро все решится. Сетар видел уверенность в глазах каждого солдата. Только в глазах Кутри она была другой — монах не желал убийства. Его оружие лежало далеко, что давало понять: он не собирается применять его. Чутью служителя Истины стоило довериться, однако воины были ослеплены жаждой крови. Поэтому Сетар в последний миг взял решение на себя.
— Ты все видишь, — сказал он Тайне. — И ждешь нападения, ведь знаешь наши помыслы, но не знаешь, чем обернутся наши действия. Хочешь, чтобы наши судьбы превратились в неизвестность, которой ты дышишь? Мы не окажем тебе такой услуги. Мы будем говорить.
Будор, со злобой глянув на дружинника, выдохнул и выкинул нож. Другие воины также сложили оружие — атака не станет неожиданной, и план их был обречен.
— Эх, благоразумие, — девушка тоже вздохнула — с сожалением. — Благоразумие все портит. Я уже говорила с вами, и ты не внял моим словам. Все люди одинаковы. За долгие столетия я видела их достаточно — все равно низменны и порочны нутром. И вы не отличаетесь ничем, хоть и выжили в долине. Мне неинтересно более.
Тайна опечаленно отвела взор, и воцарилось молчание. Однако ненадолго: был здесь человек, который всегда найдет, что сказать.
— Спешу возразить, — Онтао поправил камзол на груди, изображая оскорбленное достоинство. — Разорви нам головы или вскипяти кровь, но не называй скучными! Ты не все о нас знаешь, чтобы так судить. Дух Неведения.
Она по-детски сжала губы. В ней все же было нечто человеческое, и это подметил Кутри. В отличие от соратников, он слушал ее сосредоточенно.
— Верно, ты не можешь знать все, — взял он наконец слово. — И тебя влечет непознанное. А у каждого из нас в душе есть кое-что, запертое под замок. Какова бы ни была твоя сила, к некоторым дверям ключ имеется только у нас.
— Я знаю об этом, — глаза Тайны загорелись. — Есть нечто сокровенное, чего я не должна касаться, а так хочу! — взгляд ее быстро потух. — Но почти все люди открыты, наги предо мной. А те немногие, что способны скрыть свой секрет, готовы защищать его ценой жизни. Не потому ли, что мерзость своей сути и грехи своего прошлого они страшатся показать кому-либо? И вы, отряд отставных солдат, до сих пор служите своей стране без приказа не потому ли, что у самих себя ищете искупления?
Она смотрела то на одного воина, то на другого, будто бы убеждаясь в своей правоте. И теперь они прятали и отводили в сторону взгляд. Монах, однако, не закончил:
— Я не могу говорить за всех людей, но Истина во мне противится твоим словам. Поэтому я скажу за себя: я не страшусь обличить грехи своего прошлого, как не страшусь и той части моей сущности, которое оно окутывает. Я покажу, что ты ошибалась на мой счет, и взамен ты не навредишь нам. Если не сумею — отрекусь от своего служения, ибо не буду более его достоин. Как тебе такая игра?
Никто не понимал, о чем он толкует, но девушка вновь заинтересовалась им. Она быстро села прямо перед Кутри и уставилась на него широко открытыми глазами.
— Я согласна! — она взяла его за руку. — Не терпится услышать доводы, которые вложит в уста человека твой бог!
— Неизвестность и правда возвращает тебе жизнь! — монах рассмеялся. — Что ж, я могу тебя огорчить, но закончу скоро. Начну же с того, что признаю: большую часть жизни я был наемным убийцей, причем одним из лучших к востоку от Передела.
Путники обомлели. Холвет хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле, и Кутри продолжил:
— Виртор Всесветлый, наследник короны Небесного Лона, Черный Сокол, главарь Пустынной Братии, Карннак Молнар, властитель над Карающими — эти имена ничего не скажут духу, что живет вне времени, но на моем веку их смерти повлияли на многие судьбы.
Я не смогу счесть всех кого убил. Среди них были и добродетели, и отродье, и просто люди, помешавшие заказчикам. Искупить мои поступки невозможно. Но я не стремлюсь к этому. Прошлое — есть прошлое. Оно помогает что-то понять, однако изменить его нельзя. Пытаться расплатиться за него — пустая трата времени. Я понял свои ошибки, и жизнь моя изменилась. Но я по-прежнему убиваю без колебаний, если это необходимо. Без колебаний и без сожалений. Твои всепроникающие очи видят, что это истина.
Дух пытливо смотрел на монаха и ничего не отвечал. Затаив дыхание, молчали и остальные.
— Чем было мое прошлое? — говорил Кутри. — Проявлением моего порочного нутра, как ты сказала? Я не знаю этого. Но я точно знаю, что человек способен воззвать к своей чистоте. Да, подчас глубоко в нас зарождается тьма. Иногда она столь сильна, что крепко оседает черной тайной под сердцем. Но мы — это не наши помыслы. Мы есть преграды, мешающие выйти в мир из наших глубин тому, что выйти не должно. Именно поэтому мы остаемся людьми.
Она долго смотрела на него, а затем отвела взор и задумалась. Казалось, Тайна была озадачена! Надежда забрезжила в глазах путников.
— Ха-ха-ха, как чудно! — девушка внезапно расхохоталась и радостно захлопала в ладоши. — Ошибаться приятно, а я в тебе ошиблась. Все же хорошо, что вы пришли, — вздохнув, она окинула взором гостей. — Я сдержу слово и не трону вас. Но выхода не укажу: я не могу вас отпустить.
Не смятение, не гнев, но отчаяние охватило их. В самом деле Тайна лишь обещала, что не причинит вреда. Но разве честен был ее поступок? Сетар понял, что это не имело значения. Дух Неведения не различал правильное и неправильное. Честь, благородство и даже истина были для него той же пылью, что их жизни. Его занимала лишь Тайна. И лучше бы они помнили об этом.
— Ах ты, мерзавка! — Будор потянулся к оружию, однако монах остановил его.
— Но почему?! — Онтао в отчаянии ударил кулаком о землю. — Загляни в наши сердца: в них не так много зла, и нам нечего больше скрывать! Посмотри и поймешь, что…
— Это правда? — закончила девушка за него и встала сама. — Ты переоцениваешь значение того, что считаешь правдой, воин. Хочешь узнать правду, которую вижу я? — в ее голосе звучал такой холод, что Онтао не смел поднять глаза. — Твои секреты не запрятаны глубоко. Ты слишком давно влюблен в воительницу, чтобы скрывать это от себя. Как и ты, — она обратилась к Крепышу, гневно взиравшему на брата. — С той лишь разницей, что он мнит себя недостойным, а ты стараешься отринуть любовь, считая ее слабостью. Да, дева, все эти годы ты слишком часто вызывала ложные чувства мужчин, чтобы заметить истинные. Осталось ли в тебе самой хоть что-то настоящее?
Тайна посмотрела на бледное лицо Ярнеи, которая боялась повернуться к соратникам.
— Осталось: твои страдания искренны. Ты не можешь перестать думать о родных братьях, в смерти которых убедилась, увидев их призраки на болоте. Ты всегда винила себя в их гибели и думала, что праведный труд твоего отряда позволит забыть эту боль. Эту боль не забыть, женщина. Ты никогда не простишь себя за то, что не отправилась за ними.
Тайна посмотрела на бледное лицо Ярнеи, которая боялась повернуться к соратникам.
— Осталось: твои страдания искренны. Ты не можешь перестать думать о родных братьях, в смерти которых убедилась, увидев их призраки на болоте. Ты всегда винила себя в их гибели и думала, что праведный труд твоего отряда позволит забыть эту боль. Эту боль не забыть, женщина. Ты никогда не простишь себя за то, что не отправилась за ними.
Ярнея опустила голову и заплакала. А Дух продолжил свою речь:
— Подобно монаху, вы можете ограничить и запереть в клетке свою суть, но ваши поступки ее не изменят. Все добро стирается, а все содеянное зло не перестает напоминать о том, чем вы являетесь на самом деле.
Она перевела взор на Камдоба, потом на Холвета, а затем и на Сетара.
«Убийство ребенка даже ради спасения друзей — это тяжкое бремя, от которого нет освобождения», — молвил ее голос у него в голове.
— Как можно говорить о чистоте, когда в душе скрывается такое? — обратилась она уже вслух к остальным.
Камдоб с испугом посмотрел на свой молот, будто что-то ужасное всплыло в его памяти, и выронил оружие. Холвет же, напротив, нацелил лук на Тайну. Но тут же опустил его.
— Зачем ты делаешь это? — тихо произнес он. — Зачем терзаешь? Зачем говоришь об искуплении, о котором ничего не знаешь?
Девушка промолчала. Ее лицо вдруг отразило глубокую печаль.
— Я не знаю, зачем. Но я не могу иначе. Вы видите: я лишь разрушаю. Разрушаю изнутри. Поэтому должна остаться наедине с собой навеки.
— И мы обещаем, что унесем в могилу секрет долины, если выпустишь нас! — в отчаянии воскликнул Ланво дрогнувшим голосом. — Даем тебе слово!
— Так же, как дали слово говорить правду? Нет, — она была непреклонна. — Переменчивость воли человека — это его естество. Я не могу доверить воле свой секрет. А он должен быть сокрыт от мира, и ваша жертва — малая часть. Не думайте, что Дух не ценит жизнь девяти смертных. Но вы должны понять: не мне нужна защита от мира. Миру нужна защита от меня.
Ни у кого не осталось сил на гнев, споры, мольбу. А девушка с безразличным взглядом наблюдала за измученными путниками. Они могли уйти в другие пещеры, могли остаться — ей было уже неважно.
Сетар же чувствовал вину и незавершенность. Кителиа пока слишком молода и добра душой, чтобы обнаружить в ней черноту, но почему Дух оставил в покое его? Неужели Тайна не разглядела самую тьму внутри него? В этот миг Сетар понял: он обладает тем, что ей нужно.
— Мы достаточно страдали, — сказал он столь уверенно, что снова завладел вниманием девушки. — Ты отпустишь нас.
— Что же меня заставит, воин? — спросила она, посмотрев на лежащий рядом меч.
— Я могу дать тебе то сокровенное, чего ты не можешь коснуться. Тогда ты укажешь нам дорогу.
— Ты не можешь, — отрезала Тайна. — Я видела твое прекрасное сознание. Оно открыто вежливым гостям, и в его уголках нет темных для меня мест.
Сетар усмехнулся в ответ. Много лет назад он заставил себя забыть о своем страшном секрете, и теперь ему пришлось мысленно вернуться в тот день, дабы вспомнить, что… Он сделал глубокий вдох и произнес:
— Однажды я умер.
Девушка нахмурилась и стала пристально вглядываться в его глаза в поисках лжи. И не находила ее. Слова Сетара смутили и успевших подняться путников. Они опустились обратно, а Кителиа с трудом нащупала руками каменный пол.
— В рассказе о защите Черной Крепи я умолчал о главном, — он обращался к ним, но не мог обернуться. Не смел посмотреть в глаза подруги. — Среди павших защитников был и я. Низкие стены замка осыпали вражеские стрелы. Мы несли большие потери, и очередной штурм обещал стать последней битвой для нас. Я уже планировал, как достойнее встретить погибель, однако судьба лишила меня даже этой привилегии: уклоняясь от очередной стрелы, я оступился, полетел со стены головой вниз и сломал шею.
Очнулся я вместе с дюжиной братьев в склепе под монастырем, где сотни гробниц хранили покой прославленных воинов древности. Надо мной стояли монахи. «След духа умерших да возвратит душу из небытия, пока не вошла она в бытие вечное», — хором сказали они.
Обманывая проводников, Врио был недалек от истины: некоторые богослужители Крепи умели подчинять волшебную Связь через смерть. Они вернули многих солдат, чтобы те отдали свои жизни как подобает — в сражении. И следующее действительно стало последнем, которое мы конечно выиграли. Страх охватил варваров, увидевших в стане противника тех, кого они уже послали на тот свет. Но воскресших постигла уготованная им участь. В пылу схватки ими завладевал дух умерших воинов, изголодавшийся по битве. Сражаясь за десятерых каждый, они либо погибали сами, либо впадали в вечное безумство — этих приходилось добивать своим же после боя.
— А что ты? Почему ты еще жив? — на щеках Тайны горел румянец. Она задала вопрос, на который не знала ответа.
— Как верно заметил один солдат, я не воин, а лишь «верткий подонок», — Сетар развел руками. — Чтобы выжить, нужно избежать удара, а не нанести его. Тогда я избежал самого боя. И с тех пор избегаю всего, что может ввергнуть меня в гибельное безумство. Наверное, я трус. Но я живой трус, — за его спиной послышался голос Кителии, повторившей лишь одно слово: «Умер…». Это было слышать куда легче, чем если бы она сказала: «Трус».
Удивление, страх, гнев, презрение — что испытывали к нему остальные? Он заставил себя взглянуть на их лица: по крайней мере они выражали смешанные чувства.
* * *
— Наконец-то… — прошептала Тайна.
Все вновь посмотрели на нее. Впервые глаза ее были закрыты. Девушка с силой вдыхала и блаженно выдыхала, словно давно не ощущала в легких столь свежего воздуха.
Затем она подошла к стене и вывела пальцем на камне несколько невидимых фигур подобно тому, как открывал дверь проводник. Грот содрогнулся, и в открывшийся проход хлынул воздушный поток, развевая ее золотистые волосы. Этот ветер нес свежесть настоящую. Но от близости свободы едва ли стало легче.
— Перед тем как вы меня покинете, — молвил Дух, вернувшись на свое место, — я могу открыть вам свою тайну. Вам же интересно?
— Мы лучше пойдем, — выговорила Ярнея. Она так и не подняла глаз. — С нас хватит тайн.
— Нет уж, пускай откроет! — прорычал Камдоб. — Пускай узнает, каково это!
— Ни к чему, — Ланво с опаской посмотрел на Духа. — Она сама сказала: кое-что должно оставаться сокрытым.
— Тебе легко говорить, ведун, — Холвет также не спешил с уходом. — Она не пронзала твою душу и не поднимала из ее глубин то, что тебе самому тошно вспоминать. Я хочу… нет, не мести, я хочу справедливости.
— Вы уверены? — Тайна подняла брови и взглянула на Кителию. — Ведь этот секрет я делю с одной из вас.
Сетар в недоумении посмотрел на подругу. На ее глазах выступили слезы.
— В ее невинности мы не сомневаемся, — ответил Онтао. — Говори, что хотела, и мы оставим это проклятое место.
«Скажи им «не надо», — подумал Сетар. — Забудь о скромности». Но Кителиа лишь опустилась на траву и закрыла лицо ладонями. А Тайна заговорила:
— Я не так могущественна, как могло показаться вам в страхе. Никто и ничто не способно слышать мысли людей и повелевать ими без их ведома сквозь даль нашего необъятного мира. Неспособна и я. Однако я могу услышать того, кто сам желает со мной говорить. И я услышала голос Кителии, которая продолжала призывать на помощь древние силы, хоть и без надежды.
Я слышала, девушка желает невозможного — она хочет говорить с… друзьями без слов. В другом месте ее мольбы остались бы без ответа, но в Долине Обрядов все иначе. Только Дух Неведения может доносить беззвучные слова через расстояния, поэтому ее желание претворилось в жизнь через меня. Кителиа не ощущала этого, но мы становились едины в ее сознании, а это страшная сила. Эта сила и тревожила долину, которая отвечала силой своей. Теперь вы наконец можете понять, отчего на вашу долю выпало столько испытаний.
Путники хорошо помнили, что им пришлось пережить. Но никто не мог подумать, что раскрытие этой последней тайны станет еще одним испытанием. И теперь не было смысла проклинать судьбу, ведь они сами решили все узнать — узнать, сколько с ними случилось из-за шепота Кителии, призвавшего Тайну. В последний раз двое из них чуть не убили друг друга; на болоте призраки едва не забрали их души в небытие; а в самую первую ночь в долине пришли волки, которые заставили их отклониться от намеченного курса. Всего этого могло и не быть вовсе!
— Но ты не виновата, — продолжал Дух, обращаясь к Кителии, и на сей раз с ней трудно было не согласиться. — Не плачь и посмотри на меня.
Они встретились глазами и глядели друг на друга, не отрываясь. Для них будто замерло время. Однако для остальных оно лишь тянулось каждым неприятным мгновением, проведенным в двух шагах от свободы. У Будора быстро кончилось терпение.
— Идемте уже, — раздраженно сказал он. — Кителиа, мы ждем.