До скорой (я надеюсь) встречи на Хуракане! «целую»
Познакомлю тебя с ребятами, с ними весело. Мирка передает тебе привет! «подмигиваю»
Честно говоря, я не знал, что ответить Настасье. Я думал, что смогу ей написать и о том, и об этом… но сейчас как отрезало. Наверное, это было нехорошо с моей стороны. Несколько строк меня не обременят. Взять и написать – сегодня же, перед сном. Всего-навсего – жив-здоров, если позволит межзвездный ктулху, увидимся на Хуракане.
А вот письмо Камиллы было наполнено тревогой. Милка не говорила напрямую о том, что ее беспокоит, как и о том, что происходит в эти минуты на Хуракане, но я читал ее эмоции между строк.
«Женя, привет!
Музыка – «не выбрана». Настроение – «не указано».
О делах не спрашивай, все ок. Начался сезон дождей, ну, ты знаешь, как это не улыбает. Работы много, челноки прилетают каждый день. Моего Аджекилямчика неделями не бывает дома; но я даже не успеваю соскучиться. Такая вот песня. Сыро и грязно, не возвращайся, мил-друг, на Хуракан до лета (нашего лета), мой тебе сестринский совет.
К.»
Я же домысливал и делал выводы. Челноки доставляют раненых, поэтому в госпитале, где служит Камилла, много работы. Это во-первых. Во-вторых, в космических сражениях раненых почти не бывает; значит, бои теперь идут на поверхности планет и лун. Пожар войны перешел в следующую фазу; это внутри металлической скорлупки в окружении миллиардов километров пустоты тебя посещает ощущение, что вокруг – бесконечная тишина и покой и что ты одинок во Вселенной; на самом деле человеческий космос охвачен пламенем. Вот-вот и в его пространстве появятся еще несколько выжженных шариков, вроде четвертой Регула А.
И еще полковник Аджекилямов в разъездах. Значит, инспектирует объекты противокосмической обороны. Его люди не смыкают глаз, ожидая нападения «мумий».
Не возвращайся, мил-друг, на Хуракан до лета… Будто я что-то решаю! Скажут – Хуракан, полечу на Хуракан. Скажут – Могила, полечу на Могилу.
– Дружище, они обе тебя не любят! – поставил диагноз Бэнксфорд и швырнул «читалку» на кровать. – Оставаться тебе до старости унылым онанистом с таким никудышным женским набором.
Перед глазами вдруг появилась страшная картина: капитан Шеремет выгибается, точно в агонии, широко распахивает рот и выдыхает в вакуум облако пара. А я чувствую, как под моими пальцами опадает ее скафандр…
Я мотнул головой, нахлобучил фуражку, поглядел на гравитронщика в зеркало.
– Пошли уже! Разлегся, как скотина…
– Расселся! – тот тоже набросил фуражку на сизую лысину, проверил, по Уставу ли расположились козырек и кокарда.
– Особого приглашения не будет, – я шагнул к дверям. – Если придем раньше времени, то потолчемся в коридоре.
– Прекрасная перспектива…
На «Мемфисе» каждому из членов экипажа корабля дальней разведки выделили по отдельной каюте, что подчеркивало особый статус и трепетное отношение командования к нашим скромным персонам. Мы покинули жилой сектор, и скрипка из кубрика пропиликала нам вслед что-то в стиле кантри.
В полутемном коридоре двое «годков» по очереди били кулаками в грудь нерасторопного салагу, который, скорее всего, за отведенный срок не успел выучить расположение отсеков и постов огромного космического авианосца. Увидев нас, все трое вытянулись по стойке «смирно». Для меня они были словно на одно лицо: юны, розовощеки, гладко выбриты… выражение их глаз сбивало с толку, мальчишки словно не до конца понимали, куда и зачем забросила их судьба. Им еще не довелось видеть, как превращаются в маленькие солнца космические корабли, им не приходилось сутками стоять у операционного стола, извлекая вплавленных в собственные скафандры космопехов. Инопланетяне, мать их!
Инопланетяне среди нас!
Мы прошли дальше. Мимо спортивного зала, мимо двух учебных аудиторий. Под нашими ногами вибрировала палуба: уровнем ниже работали мощные гравитронные генераторы.
В дверях зала совещаний стоял коммандер Ирвин. Мы отдали друг другу честь, и я спросил:
– Как наш капитан?
Ирвин вздохнул.
– Молодая, здоровая, – все будет хорошо… Капитан Гвини распорядился отправить ее в госпиталь на Хуракан.
– Все настолько плохо? – Я словно со стороны услышал свой голос: сухой, бесцветный. А еще никого из наших (черт! для меня «нашими» уже стали Сан Саныч, Бэнксфорд, О’Браен и Такуми) не пустили к Надежде в медблок.
– Нет-нет, – развел руками Ирвин. – Слизистая, конечно, обожжена, но легкие не пострадали, глаза и уши – тоже. Так что, можно сказать, легко отделалась. Другим доставалось куда круче в этой ситуации. Подлечится, отдохнет и снова встанет в строй. Но лечиться и отдыхать надо в нормальном госпитале, а не в нашей коробке.
– Понятно, – протянул Бэнксфорд. – Вы правы.
– Чего в дверях застряли? – послышался голос Иванова; мы оглянулись: вице-адмирал трусил по коридору, набычившись и прижав локтем к боку пластиковую папку с бумагами. – О Надежде, небось, треплетесь? От пустой болтовни легче ей не станет. Проходите, рассаживайтесь уже…
Человек, который отправил нас под пушки собственных кораблей в Солнечной системе, пропихнулся мимо меня. Это из-за него Надежда сейчас на обезболивающих и с трубками в горле! Дать бы ему коленом в пузо, а потом – ребром ладони по усыпанному родинками затылку…
От Иванова пахнуло одеколоном, стиральным порошком и бумагами.
– Пошли, пошли, Ильин! – подбодрил он меня, блеснув своими меленькими зубами.
В зале совещаний имелся П-образный стол, вокруг которого были расположены привинченные к палубе кресла со скромной темной обивкой. Каждое из серо-голубых панно на переборках могло превратиться в экран, под ногами скрипело дешевое ковровое покрытие. Якушкин, Такуми и О’Браен сидели рядышком у дальней стены. Сан Саныч протирал салфеткой старомодные очки, Тауми водил пальцем по экрану айпода, О’Браен пытался справиться с зевотой.
– Господа! Друзья мои! – Иванов швырнул папку на стол, уселся в кресло, жестом приказал засуетившимся Якушкину, Такуми и О’Браену не вставать. Мы с Бэнксфордом пристроились напротив наших товарищей; коммандер Ирвин с хозяйским видом обошел зал по периметру. – В Штабе флота приняли решение и далее задействовать вас в конфиденциальных миссиях, – продолжил Иванов. – Я вас поздравляю! Готовится приказ о присвоении вам очередных званий.
Очень мило. Скоро мы станем такими золотопогонными, что и воевать как-то несолидно будет.
– Ваш допуск к секретной информации расширен… – Иванов открыл папку, подхватил верхний лист. – В соответствии с приказом начальника Штаба флота под номером 48320. Вот… Ильин! Передай господам офицерам бланк приказа, пусть поставят автографы. Передай-передай! И сам тоже подмахни!
Я взял вице-адмиральский паркер, бланк, наскоро поставил внизу документа завитушку и передал дальше Бэнксфорду. Иванов тем временем извлек из папки еще два листа, просмотрел их сверху вниз, положил перед собой.
– Вы находитесь здесь во многом благодаря Ильину… – у меня невольно запылали уши. – Именно с его приключений началась цепочка событий, которые мы сейчас наблюдаем. И ему, наверное, очень хочется понять, что же произошло с ним на Убежище… Хочется, Ильин?
– Так точно… – буркнул я.
– Точно! – жизнерадостно повторил Иванов. – Наши спецы разархивировали и расшифровали файлы, которые вы привезли из системы Регула А. Вы, засранцы, превратили экспериментальный корабль в решето и отправили на больничную койку самого перспективного офицера флота, но дело того стоило: теперь мы знаем, зачем эта война нужна. Более того, информация – тот рычаг, который поможет нам ее остановить.
Я посмотрел на ребят. Рука О’Браена застыла над бланком приказа, сам он уставился на вице-адмирала. Такуми нырнул под стол, скорее всего, уронил айпод. Сан Саныч глядел на Иванова поверх очков, узловатые пальцы матерого штурмана что-то выстукивали по полированной поверхности стола, точно «забивали» курс в навигационную систему. Бэнксфорд был само внимание, я даже удивился.
– Поскольку Ильину хочется все узнать, и я прекрасно его понимаю, потому что сам был молодым, то и вам – его новым боевым товарищам – придется разделить эту ответственность, – Иванов поглядел по очереди на каждого. – Старшие расы вырождаются, пройдет не так уж много времени, и они отдадут космос на откуп средним и младшим. Это факт, о котором никто из союзников особенно-то не распространяется. Этот Эдем… Этот когда-то расплавленный, а потом снова застывший кусок камня в системе Кастора – не просто их религиозный символ, это шанс, и, быть может, последний шанс, чтобы вернуть потомкам старших будущее.
Мы невольно затаили дыхание. Ощущение, что сейчас мир в нашем понимании перевернется с ног на голову, подошло к самому горлу, и в душе затрепыхался страшок, мол, а какого черта я здесь делаю и надо ли оно мне вообще?
Мы невольно затаили дыхание. Ощущение, что сейчас мир в нашем понимании перевернется с ног на голову, подошло к самому горлу, и в душе затрепыхался страшок, мол, а какого черта я здесь делаю и надо ли оно мне вообще?
– Далее следует немного сказок и мифов, – сказал Иванов. – Адам, или Адар, если на языке Крылатых, прожил девятьсот тридцать лет, Мафусаил, или Мадасалар, – девятьсот шестьдесят девять лет, Ной, или Ноад, – девятьсот пятьдесят лет…
Мне тут же вспомнился отец Антоний с Убежища. «Адам и Ева ушли, а Искуситель где-то там, быть может, и остался, – звучал в ушах его вкрадчивый голос. – Увивается вокруг ветвей омертвевшего древа, ждет. А все эти – Крылатые, «островитяне», «мумии» – сущности, которых людьми можно назвать только благодаря их облику, ищут этого Червя».
И с чего бы это наших штабных крыс потянуло в дебри библейской хронологии?
– Все деятели так называемой Эпохи творения отличались завидным долголетием, – продолжил, подглядывая в распечатки, Иванов. – Еще раз повторюсь, что это только мифы – землян и союзников. Причем если взять землян, то миф не только иудейский; множество древних и непохожих друг на друга народов, ну, например, шумеры и японцы, верили, что первые люди были долгожителями – вот так! За Эпохой творения последовала Эпоха расселения. Катастрофа вынудила людей покинуть Эдем и обживать ближайшие подходящие по условиям планеты. И продолжительность жизни переселенцев постепенно сократилась до нынешних семидесяти-восьмидесяти лет. Так мы пришли к тому, к чему пришли. Но старшие расы уверены, что долголетие возможно вернуть. И ключ к нему – это Эдем, мертвый и унылый козий катыш. Они полагают, что совокупность факторов, воздействующих на человека на этой планете, продлит ему жизнь, быть может, не до библейских рекордов, но сотню-другую лет полноценной жизни подарит.
Честно говоря, я бы не удивился, если бы теократическое общество Гнезда вело войну по этой причине. Основанное на мифах допущение постепенно превратилось в идею фикс, довлеющую над населением могучей, технологически развитой планеты. Но в эту игру включились и сдержанные «островитяне», и смертопоклонники «мумии». Значит, речь шла о чем-то более весомом, чем миф.
– Старшие всерьез занимаются этим вопросом, ребята, причем – не первый… далеко не первый год, – продолжил вещать Иванов, и мы внутренне напряглись, поскольку понимали, что вот сейчас он перейдет от сказок к делу. – Изучают влияние различных факторов на человека, пытаются воссоздать условия Эдема – те, которые были на планете до катастрофы, – в лабораторных условиях. – Иванов выдержал паузу, потом добавил: – Опыты проводят на прятунах. И, со слов Ильина, можно предположить, что были достигнуты определенные успехи.
Вот уж идеальный материал для опытов: дикарь, готовый продать себя экспериментаторам за выпивку, дешевую одежду или столярные инструменты, которые на каменистых пустошах Убежища легко превратить в оружие.
– Прятуны были назначены подопытными кроликами не случайно, – я подумал, что сейчас Иванов повторит мою мысль, но тот выдал кое-что новенькое: – Кроме того что они – примитивные людоеды и ничего не стоящее быдло, прятуны имеют мутацию, которая отличает их от других представителей рода человеческого. Это четко выраженные годовые кольца в костях, ну, как у деревьев. То есть принцип крайне простой: какая-то группа обрабатывается в лаборатории неизвестно чем, затем выпускается обратно на волю. Через определенное время – лет через десять – их отлавливают, смотрят, есть ли какой-нибудь эффект. Затем снова отпускают и снова отлавливают. Возраст удачных экземпляров уточняется по годовым кольцам. Но, в принципе, вам эти тонкости не нужны, правильно?
Я сглотнул. Вонь пещеры прятунов снова нашла меня. Снова «мумия» занесла перебинтованную лапу с зажатым в ней ампутационным ножом над растянутым на каменной скамье Зугу.
– Ильин, ты в курсе, да? – поглядел на меня Иванов.
– Ага, – ответил я, а потом спохватился и поправился: – Так точно!
– Точно… – удовлетворенно буркнул контр-адмирал. – На той планетке в системе Регул А наши союзники что-то нахимичили. Но пришли «мумии» и превратили все в шлак. «Островитяне» отыскали руины исследовательского центра и предприняли попытку извлечь данные. Но их накрыли Крылатые, которым не нужны конкуренты. Когда речь идет о том, чтобы стать господствующим видом в человеческом пространстве, заключенные союзы роли не играют, здесь все понятно?
Мы покивали.
Мертвый Эдем – ключ к библейскому долголетию. Если выяснилось, что Великое расселение – правда, если «каждой твари по паре» – правда, почему должно оказаться, будто первый сын в сто с лишком лет – это ложь, а точнее – миф? Истина о мертвой планете завуалирована ритуалами и проповедями духовников Крылатых, и ее так просто не открыть. И вообще, чрезмерный религиозный пыл наших союзников заставлял со скептицизмом относиться к тому, что этот Эдем на самом деле – пуп Вселенной.
Вот черт! Значит, и «мумии» не прочь стать мафусаилами. Несмотря на то что всю свою наполненную страданиями жизнь они готовятся к смерти и, кажется, делают как можно больше, чтобы ее приблизить.
Как бы там ни было, мы по-прежнему оставались инструментом в руках старших рас. Безмозглым, купленным с потрохами, не думающим о завтрашнем дне инструментом.
– Я направил соответствующий доклад в Штаб флота, – сказал Иванов. – Теперь ждем ответ. И трудно прогнозировать, каким будет дальнейшее участие землян в этой войне.
Меня посетила неожиданная, но вполне логичная мысль: а вдруг и наши политические дельцы окажутся не прочь сорвать куш в виде библейского долголетия? Да какое там долголетие… Растянуть продолжительность своей жизни в полтора-два раза – это уже овчинка, которая стоит выделки. Причем не просто растянуть, а оставаться деятельным во всех отношениях. Да ради этой блажи можно пойти на что угодно! Можно отправить кого угодно и на что угодно.
О, в тот момент я, кажется, мыслил, как какой-нибудь Крылатый.
…В медицинском блоке я поразился царящей там тишине. Не было слышно даже работы вентиляции – звука жизни, который сопровождает нас каждый миг, проведенный в космосе. Естественно, вентиляция работала, но что-то америкашки с ней намудрили или просто не пожалели денег на более продвинутую систему, дабы никакие шумы не тревожили покой раненых.
Не было никаких трубок, ничего такого… Только капельница и тонкое одеяло до подбородка. Ну и хорошо, я человек не брезгливый, мне было бы просто печально (или даже больно?) видеть Надежду в таком немощном состоянии.
Пожилой темнокожий врач жестом позволил мне приблизиться к пациентке.
Я подошел к Надежде, взял ее за руку. Ладонь была совсем маленькой, а пальцы – тонкими. Ее кисть тонула в моей волосатой клешне полностью. Капитан делала вид, будто спит. Но я видел, как дрожат ее веки и длинные ресницы. Вокруг глаз кожа была красна и шелушилась, а вокруг губ – точно лихорадка обметала.
Неожиданно для себя я наклонился и поцеловал Надежду в горячий лоб. А потом – и в щеку, чтоб не наклоняться дважды. Она распахнула глаза, оживив их зеленью стерильную белизну медблока.
– Ты что? Охренел? – врач схватил меня за локоть. – Какие у тебя проблемы, офицер? Она ведь под наркотиками!
С одной стороны, мне просто захотелось послать доктора куда подальше, с другой – стало стыдно за свой порыв. Я повернулся к медику лицом, выдержал его взгляд – он пялился на меня, как на маньяка-садиста, – и пояснил: – Ей – на Хуракан, а у меня – вылет совсем в другую сторону. И черт знает, увидимся ли мы еще.
– Ага, как же… – широкие ноздри врача трепетали. – Шел бы ты, офицер, готовиться к вылету. Время посещения окончено. – И он стал с деловым видом поправлять капельницу, вроде у него тут много работы.
– Хорошо, – я и не думал пререкаться, ведь врач наверняка был старше в звании. Шагнул назад… но Надежда держала меня за руку. Сжимала своими тонкими пальцами цепко, сильно. Она смотрела на меня и силилась улыбнуться. На ресницах поблескивали слезы. Тогда я снова наклонился и, не обращая внимания на почти взбешенного доктора, поцеловал ее в третий раз.
На губах остался лекарственный привкус.
Сделал «кругом» и двинул на выход.
– С ней все будет в порядке. Не лезь в бутылку! – бросил мне в спину доктор.
Я тоже верил, что все будет хорошо.
Глава 18
Миссия: «Зачем нам нужен мир?»
Задача: вступить в контакт с неприятелем.
Звезда: бета Волос Вероники (желто-оранжевый карлик).
Планета: нет.
Особые примечания: в системе довольно много планет, лун, астероидов, комет и боевых кораблей «мумий».
Черная шторка промелькнула перед глазами, рука соскользнула со штурвала. Метафорическая смена кадра отделила одну звездную систему от другой. Красноватый тревожный сумрак в окрестностях Звезды Тигардена – от лучистого света похожей на Солнце землян беты Волос Вероники.