— Очень приятно. А меня Мадо.
— Звучит необычно. По-французски.
— Возможно, — с такой же загадочной полуулыбкой, какая только что мелькала на его губах, ответила Мадина.
— А как вы относитесь к французскому вину? Я обратил внимание, что вы пили только сок.
— К французскому вину я отношусь положительно, — кивнула Мадина. — Просто мне хотелось сока, и я его пила. А теперь не прочь выпить и вина.
— Вы всегда делаете только то, чего вам хочется? — Игорь кивнул на свой столик. — Прошу, Мадо.
— Да. — Мадина села в кресло, которое предупредительно отодвинул для нее от столика соткавшийся из воздуха официант во фраке. — Не вижу причин себе в этом отказывать.
— Верно.
Пока она устраивалась за столом, официант мгновенно отодвинул кресло и для Игоря.
— Что будете пить, Игорь Валерьевич? — негромко поинтересовался он.
Мадина уже заметила, что таким вот негромким, но при этом очень дистантным, без малейшей фамильярности тоном разговаривает с ним весь обслуживающий персонал — сначала охранник, теперь вот официант.
— «Шато-Марго» тридцать четвертого года, — сказал Игорь. — Я прав? — спросил он Мадину.
Про «Шато-Марго» 1934 года она слышала в Париже. И не только слышала, но даже пила это безумно дорогое вино; его заказывал в ресторане Аркадий. Цена его показалась Мадине непристойной, а вкус — самым обыкновенным. Но, конечно, она просто не в состоянии была его оценить, потому что совсем не разбиралась в винах.
Игорь в винах, похоже, разбирался. Но подыгрывать ему с небрежным видом знатока Мадина не стала.
— Я ничего не понимаю в винах, — сказала она. — Честное слово, если вы закажете не антикварное «Шато-Марго», а обычное бордо, я не замечу разницы.
— Все-таки я закажу «Шато-Марго». — Улыбка Джоконды снова мелькнула на его губах. Он сделал какой-то короткий знак официанту, и тот, кивнув, исчез. — Мне будет приятно угостить вас у себя хорошим вином. Ведь я владелец этого заведения.
— Какого заведения? — уточнила Мадина.
— Гольф-клуба. Вам здесь нравится?
— Нравится, — ответила она. — Только я не играю в гольф. Просто приезжаю иногда с подругой. Вон она, по полю бродит.
— Почему же не играете?
— Да как-то не вижу азарта в этой игре. Слишком она медлительна, по-моему. За ней, правда, приятно наблюдать. Создается ощущение, что мир незыблем и ничего катастрофического в нем быть не может, потому что этого не может быть никогда.
Игорь засмеялся.
— Вы любите Чехова? — поинтересовался он.
Ого! Мадина еще не встречала в своей жизни ни одного человека, который знал бы, что фраза: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» — принадлежит Чехову. Ну, мама, конечно, знала, но мама ведь была исключением из правил.
Выходит, исключением из правил был и этот Игорь Валерьевич, владелец гольф-клуба. Мадина смотрела на него со все возрастающим интересом.
— Люблю, — ответила она. — Но меня, знаете, всегда изумляло, что людям, во всяком случае большинству людей, эта фраза вовсе не кажется абсурдной. Они находят в ней логику и даже выдумывают множество других фраз по ее образу и подобию. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», например.
— А откуда вы знаете такие древности? — удивился Игорь. — Про учение Маркса.
— Мне не так уж мало лет, — улыбнулась Мадина. — Я еще успела изучить эти древности в университете.
— Филфак заканчивали?
— Да.
— МГУ?
— Нет, в Твери.
Официант, снова материализовавшийся рядом со столиком, прервал их ученую беседу. То есть не прервал, конечно, — он так бесшумно расставил на столике бокалы, тарелки, бутылку, что его присутствия можно было и не заметить. Просто с появлением вина и поданных к нему сыра с фруктами внимание Игоря, да и Мадины тоже, переключилось на эти более интересные предметы.
— Что ж, выпьем за знакомство.
Он поднял бокал.
— Да, — сказала Мадина, поднимая свой бокал. — Выпьем. Сегодня прекрасный день.
Она отпила глоток — вкус этого вина снова, как тогда в Париже с Аркадием, показался ей самым обыкновенным — и поставила бокал на столик. Игорь держал свой бокал в руке, но не пил, ожидая, не скажет ли она что-нибудь еще.
— Прекрасный день, — задумчиво повторила Мадина. — Мы сидим на солнечной веранде и разговариваем…
Эти слова ничего не могли значить для него, но он слушал с тем же вниманием, которое было в его взгляде с самого начала. Потом сделал несколько глотков из своего бокала. Мадина не слишком присматривалась к нему, занятая собственными мыслями, но ей показалось, что вино он глотнул как-то слишком торопливо. И природа этой едва заметной его торопливости не осталась для нее загадкой. Для нее вообще уже мало оставалось загадок в природе человеческой…
За полгода, проведенные в эпицентре и даже, можно сказать, в вихре московской жизни, Мадина научилась разбираться в людях не хуже какого-нибудь изощренного политика. Политических целей она при этом, конечно, не преследовала, да и никаких она не преследовала целей. Ей даже и непонятно было, как могло получиться, что вот эта вот странная вещь, природа человеческая, вдруг стала ей настолько ясна, причем в таких проявлениях, которые она, как и «живых художников», увидела впервые совсем ведь недавно.
Люди словно бы сделались в ее глазах прозрачными — у нее открылось по отношению к ним какое-то особенное, совершенно для нее новое зрение.
Да, как, в какой последовательности это произошло, она не понимала. Но зато с удивлением понимала другое: все ее прежние знания о жизни — знания, которые она считала исключительно книжными, да они таковыми в самом деле и были, — оказались знаниями настоящими, абсолютно точными, глубокими, проникающими вот именно в самую природу человеческую. Все, что она за свою жизнь прочитала и обдумала в одиночестве, в своем тихом, почти лишенном каких-либо событий и тем более лишенном ее собственных действий мире, вступило в очень сильный резонанс с миром людей — активным, бурным, суетливым и суетным миром. Это был ее личный, только для нее возможный резонанс, в результате которого оказалось, что она знает о природе людей и явлений больше, чем те, кто провели жизнь в самой их круговерти.
В необъяснимой точности этого своего знания она не ошиблась ни разу и ни в чем.
И это-то знание подсказывало ей теперь, что Игорь Валерьевич жгуче ею заинтересован. Вот именно жгуче, так, что у него даже в горле пересыхает, оттого он и делает эти торопливые глотки из своего бокала.
Это была победа, и победа тем более триумфальная, что Мадина не приложила к ее достижению ни малейшего усилия.
Она оторвала взгляд от игры вина в бокале и перевела его на своего визави. Теперь ее взгляд сам играл не хуже вина, и Мадина это чувствовала, знала. И точно так же она знала, что, взбреди ей сейчас на ум заставить Игоря совершить какой-нибудь безумный поступок, это удалось бы ей без особого труда.
Но торопиться, форсируя события, она не стала. Он был совершенно в ее власти, и она имела полное право этим насладиться. То есть просто насладиться общением, вот этим вот первым, ни к чему не обязывающим, непринужденным. Раз уж ей не дано было наслаждаться вином.
— Да, — повторила Мадина, — мы с вами разговариваем на солнечной веранде, и нам хорошо. Мне, во всяком случае.
Эту последнюю фразу она произнесла с совершенно безмятежным видом, так, чтобы ее невозможно было понять в том смысле, что будто бы ей хорошо от разговора с ним, от самого его общества. Но не подумать об этом скрытом, дразнящем смысле ее слов он все же никак не мог. Конечно, он об этом подумал. И снова несколько раз глотнул из своего бокала; горло его при этом судорожно дернулось.
К тому же — это получилось совершенно непроизвольно — широкий вырез блузки чуть сдвинулся в сторону, открывая одно Мадинино плечо. На ней даже не блузка была, а простая белая майка с маленьким красным бантиком над грудью. И ничего не было удивительного в том, что декольте в такой простой летней майке глубокое и широкое, ведь оно рассчитано на жаркую погоду и потому свободно гуляет по плечам.
Под майку был надет красный лифчик. Он чуть просвечивался через тонкую хлопковую ткань, а бретельки его, тоненькие шелковые косички, поочередно показывались из-под майки, когда она сползала то с одного, то с другого плеча.
Мадина мгновенно чувствовала любую вульгарность, в том числе и в одежде. В ее сегодняшнем наряде вульгарности не было и следа. Зато в нем была та самая эротичность, о необходимости которой когда-то говорила ей Ольга. Мадина давно уже научилась одеваться так, чтобы эта эротичность чувствовалась во всем ее облике. И сегодня она чувствовалась особенно остро.
И, конечно, ее чувствовал Игорь. По всему было понятно, что в человеческих отношениях он многоопытен и отношения с женщинами занимают в этом его опыте немалое место.
Это Мадину устраивало. С Антоном, например, она рассталась не в последнюю очередь потому, что ее стала раздражать его недогадливость, почти тупость во всем, что относилось к тонкостям женского восприятия жизни. Этот же Игорь Валерьевич, похоже, не станет делать грубых ошибок в отношениях с ней.
Мадина поймала себя на мысли, что уже думает о неких с ним отношениях, то есть рассматривает его как свою собственность. От таких мыслей ей стало смешно, и она не смогла сдержать улыбку. Впрочем, улыбка эта была едва заметна на ее лице.
— Мне тоже приятно с вами разговаривать, — сказал Игорь.
Пока в голове у нее носились все эти легкие мысли, прошло всего несколько секунд, и он просто ответил на ее последнюю фразу.
— А чем я вас насмешил? — тут же спросил он.
Значит, заметил улыбку, которую Мадина и сама, пожалуй, не заметила бы, так она была легка и мимолетна.
Она поправила майку на плече, скрыв дразнящую алую бретельку. Игорь сопроводил это ее движение таким вожделеющим взглядом, что в природе его к ней отношения сомневаться не приходилось. Но при этом он держался с такой безупречной вежливостью, которая могла быть только врожденной. Нет, он в самом деле являл собою идеал мужчины!
И упускать такой идеал Мадина не собиралась.
— Мне просто хорошо, — глядя Игорю в глаза играющим взглядом, повторила она. — Бывает же, когда все так соединяется, правда? Солнце, трава, весь этот день… Мне легко, приятно и даже радостно.
— Мне тоже. — Мадина видела, как с каждым словом у него пересыхают губы. — И я не хочу, чтобы все это оказалось коротким эпизодом.
— Это только от нас с вами зависит, — сказала Мадина.
— Все, что зависит от меня, я сделаю. А вы?
Голова ее была холодна, несмотря на жаркий июльский день. Не стоило торопить события прямым ответом.
И Мадина засмеялась — понимай как знаешь!
Глава 9
— Да, автобус пойдет от галереи. Конечно, все поместятся. Только сообщите, пожалуйста, заранее, поедете вы или нет.
Эти слова с небольшими вариациями Мадина повторяла уже, ей казалось, в тысячный раз. Ольгино решение превратить в большой перформанс съемку новых объектов, изготовленных Тимом Котловым, повлекло за собой множество действий, причем таких, которые требовали скрупулезности и терпения. Впрочем, этих качеств Мадине было не занимать.
Перформанс был назначен еще только через две недели, но возни с ним было предостаточно уже сейчас. Тим Котлов неохотно выдавал сведения о своих объектах, но было понятно, что они представляют собой что-то вроде гигантских животных и составлены из частей, скрепленных таким необычным образом, что они могли двигаться от ветра. Значит, для перформанса требовался ветреный день и большие пространства. Если пространства худо-бедно можно было отыскать в ближнем Подмосковье, то угадать, какой именно день в сентябре окажется ветреным, и подгадать именно под этот день большое скопление народу на выбранных заранее пространствах — это была задачка не из легких.
Ее-то Мадина и решала уже который день, одновременно отвечая на многочисленные — наполовину глупые — вопросы тех, кого они с Ольгой приглашали на мероприятие.
— Что бы я без тебя делала? — заметила Ольга, когда Мадина повесила трубку.
Она забежала в галерею ненадолго и уже стояла в дверях, собираясь уходить. Теперь она вообще бывала здесь редко, предоставляя Мадине ведение все большего количества дел.
Нельзя сказать, чтобы это Мадине нравилось. В организации выставок и даже, как ни странно, в общении с художниками оказалось гораздо больше рутины, чем она предполагала. Но отказать Ольге она не могла, и не потому, что жила в ее квартире, а лишь потому, что ей было Ольгу невыносимо жаль.
С того дня, как Мадина рассталась с Аркадием, прошел уже почти год, а отношения Ольги с мужем так и не наладились. Впрочем, они и не разладились тоже: супруги не разводились и даже не разъезжались по разным квартирам. Мадина не расспрашивала, почему это так, но видела, что Ольга стремительно теряет интерес ко всему и вся и увядает на глазах — неужели из-за этих неопределенных, межеумочных отношений с мужем?
Так что избавить ее от дел по галерее Мадина считала для себя обязательным. Да и не так уж это было трудно. А что все эти дела проходили где-то по краю ее сознания, по краю души… В конце концов, во всей ее нынешней жизни и не было ничего такого, что задевало бы душу. Но надо же было чем-то в этой жизни заниматься, и почему бы не галерейными делами, раз уж они ей удаются?
— Да ведь я ничего особенного не делаю, — отвечая Ольге, сказала она. — Просто выставку устраиваю, только на свежем воздухе.
— Для тебя, может, и ничего особенного, а для меня спасение, — улыбнулась Ольга. И добавила уже без улыбки: — Что-то у меня сил для жизни совсем не осталось. Очень заметно, да?
— Вообще-то да, — кивнула Мадина. И, наконец решившись, спросила: — А что у тебя с Аркадием, Оля?
— Ничего, — пожала плечами та. — Самое точное слово для наших теперешних отношений: ни-че-го.
— Но вы ведь не расходитесь.
— Не расходимся. Он, по-моему, ленится совершать какие бы то ни было действия по отношению ко мне. Или, вернее, не ленится, а просто не считает нужным тратить на это время и силы. А я… — Ольга задумалась. — А я и сама не понимаю… Да нет, понимаю, — твердо сказала она. — Я боюсь одинокой старости, вот и все. И по сравнению с этим страхом все остальное отходит на второй план. Да, мне противно жить с мужчиной, который меня расчетливо предал. Не изменил мне, а вот именно предал. После всего, что у нас с ним в жизни было. Но «противно» — это очень маленькое чувство по сравнению со страхом одиночества и немощи. Это и не чувство даже, а просто ощущение. В общем, пусть все идет как идет.
Она тряхнула головой, словно отгоняя ненужные, мешающие ей жить мысли. В эту минуту залился мелодией телефон — не галерейный, а Мадинин.
— Да, Игорь, — ответила она. — Да, уже можешь приехать. Я освобожусь через полчаса.
— Ну как он тебе? — поинтересовалась Ольга.
— Хорошо, — пожала плечами Мадина. — Воспитанный. Приятный во всех отношениях.
Она сама расслышала в своих словах недоговоренность. И, конечно, Ольга ее расслышала тоже.
— Но — что? — спросила она.
— Да ничего. Все «но» настолько незначительны, что их можно вообще не принимать во внимание. Да их, собственно, и нет. Он даже не женат. Ситуация просто уникальная.
— Ты, однако же, не похожа на счастливую возлюбленную, — с усмешкой заметила Ольга.
— Наверное, уже вышла из того возраста, когда счастье гуляет по лицу.
— Что-то я не помню, чтобы оно у тебя когда-нибудь по лицу гуляло. Наверное, не застала тебя в тот период твоей жизни. Но была же ты в кого-то влюблена? Ну, хоть в пятом классе или на выпускном вечере, когда рассвет с одноклассниками встречала. То березка, то рябина, куст ракиты над рекой — как там в песне поется?
— Это про край родной песня, — засмеялась Мадина. — Да, край в ней родной и навек любимый, и я эту песню когда-то пела. Ее все в детском саду пели. Так что тот период и можно считать временем моей влюбленности.
Хорошо, что все легко свелось к шутке. Говорить об этом всерьез Мадина не могла. Даже удивительно! Ведь столько времени прошло. Ей вообще казалось, что прошло не время, а целая жизнь — так она изменилась с того вечера, когда стояла с Альгердасом на арочном мосту Нескучного сада.
— Ладно, пойду, — вздохнула Ольга. — У меня через полчаса фитнес. Надо же форму поддерживать. Как же глупо все это! — вдруг сказала она. Неизвестно, к чему относились ее слова. — Мне тоже кажется, что он перспективный, — добавила она — это, ясно, уже об Игоре. — А не женат он почему? Интригующе!
— Да просто разведен, — ответила Мадина. — Никакой интриги. Три года назад разошлись с женой по обоюдному согласию, а почему, я его пока не расспрашиваю.
— Ты его, может, и паспорт попросила предъявить? — хмыкнула Ольга. — С тебя станется. Да ладно, Мадо, не щепетильничай. В конце концов, если мужик желает блядовать, то это проблема его жены, а не твоя. Ты о себе позаботься, а они о себе пусть сами заботятся. Пока! Привет твоему денди.
Ольга не зря называла Игоря денди. Когда он появился в дверях, это оказалось первое слово, которое Мадина захотела бы к нему отнести.
Они собрались на светскую вечеринку, и Игорь был одет так, как требовалось по ситуации, — в смокинг. Самое удивительное, что этот странный пиджачок, делающий смешным практически любого мужчину, особенно небольшого роста, сидел на нем так, как мог бы сидеть разве что на принце Уэльском.
Игорь всегда одевался в точности по ситуации. Мадине казалось, что к каждой ситуации, даже самой неожиданной, у него имеется предусмотрительно подобранная одежда.