— И ты видел, что там? — спросила она, едва удерживаясь от того, чтобы заскрежетать зубами.
— Не вполне. Ты ведь тоже плохо помнишь. Это от того, что твой мозг сам заблокировал эти воспоминания, чтобы избавить тебя от мучений. Со временем их можно разблокировать и…
— Нет, — Лиска с силой вырвала свои руки из его ладоней и шарахнулась в сторону, испуганно глядя на него, словно он мог броситься.
— Я не собираюсь делать это сейчас. Но рано или поздно тебе придется. Это надо вылечить, — невозмутимо сказал Тхорн, словно не замечая ее неадекватной реакции.
Виер.
Три дня, похожие на кошмар. Отстранение от работы, бесконечные разговоры с журналистами ради опровержений. Самое противное заключалось в том, что он почти ничего не мог опровергнуть. На все уточняющие вопросы (а все-таки, скажите, это правда, что ваша невеста спорила с вами из-за пре-сезариата? А правильно ли мы понимаем, что она действительно была с другими мужчинами раньше на Земле?) он отвечал «без комментариев», поясняя лишь, что текст первоначальной статьи взят из недостоверного источника, и он к нему отношения не имеет.
Но он имел к нему отношение. После сканирования и муторного объяснения с Цельсисом, Виер понял, что его предал кто-то из друзей, которым он имел глупость в состоянии сильного опьянения все рассказать.
— Надеюсь, это послужит тебе уроком. Я даю тебе неделю на улаживание этой истории с журналистами, потом можешь вернуться к работе, — подытожил их разговор эс-Арте. Он не счел его поступок заслуживающим наказания, но явно осуждал.
Это привело Виера в состояние затяжного невроза. Его осуждало слишком много уважаемых людей в последнее время, и теперь, после статьи, их число увеличилось кратно. За несколько часов с момента публикации его личная почта оказалась засыпана гневными посланиями от родственников, друзей и даже незнакомых людей. Мало кто счел его поступок оправданным, хотя в прессе выступали люди в его защиту, заочно нападая на Лиску за безнравственность.
Проблема заключалась в том, что Виер не уважал этих людей. А мнение тех, кто осуждал его, ценил гораздо выше. Все происходящее напоминало ужасный сон, в котором он бегал по кругу за каждым важным в его жизни человеком и убеждал, что он не так уж плох. Прежде всего, конечно, он позвонил родителям и выслушал несколько нелестных высказываний от матери. Потом он объяснялся с сестрой, писал большое письмо с извинениями Лиске и не сразу даже смог заняться поисками того, кто его так подставил, но уже к вечеру все выяснилось.
Цепочка оказалась довольно длинной и сложной. Его друг рассказал жене, та — сестре, а знакомый сестры оказался журналистом из «желтой» газеты, жадным до сенсаций. Лиска на его письмо не отвечала, Мария также оставляла без ответа все, что он отправлял на ее адрес, и Виер впал в отчаяние. Его сердце едва не останавливалось при мысли о том, что у Марии может начаться инфекция, а его даже не будет рядом, чтобы помочь. За нее теперь отвечал другой врач — тоже хороший, но он никому бы ее не доверил, если бы мог решать.
Получив на третий день сообщение от Лиски, Виер минут пять не мог заставить себя открыть его. Он чувствовал, что находится на грани нервного срыва и боялся, что землянка написала недоброжелательное письмо. Но, в конце концов, он нажал на кнопку, прочел ее послание, и его лицо просветлело: она коротко ответила, что прощает его, коль скоро он не нарочно рассказал все это журналистам.
«Спасибо», — беззвучно шепнул Виер, с непривычным теплом подумав о бывшей невесте. Но его мысли сразу же вернулись к другой землянке, и он не удержался от звонка коллеге, который сухо сообщил, что с ней все в порядке.
Через пару дней он вышел на работу, вот только к Марии его по-прежнему не допускали, и пришлось решаться на отчаянный шаг.
Выждав между сменами медсестер ночью, он без разрешения проник в ее палату и замер возле входа, наблюдая, как она спит. А потом тихонько подошел и включил лампу, чтобы скрупулезно осмотреть ее спину. Заживление шло нормально, и в целом все выглядело хорошо, но его цепкие глаза уловили признаки легкого воспаления в самой нижней части одной из заживающий ран. Покрывшись холодным потом, Виер направил на это место свет еще одной лампы и до крови закусил губу. А через час уже беседовал с ее пре-сезаром в своем кабинете.
Вызванный среди ночи, всклокоченный и перепуганный, опекун Марии по имени Гемер быстро сдался под его давлением. Виер очень холодно и резко объяснил, что нынешний лечащий врач Марии — не специалист по приживлению крыльев, в отличие от него. И он уже упустил легкое воспаление, которое почти наверняка означает инфицирование раны. И если он немедленно не будет восстановлен в качестве ее врача, это может иметь фатальные последствия для здоровья девушки.
Строго говоря, конечно, он преувеличил, начиная с того, что воспаление, судя по его виду, началось лишь пару часов назад. И, конечно, врач Марии с большой вероятностью заметил бы его утром и назначил бы адекватную терапию. Но своей цели он достиг. Заявления пре-сезара Марии оказалось достаточно для обратной смены врача, и через два часа лекарство уже текло в ее вену через капельницу, а Виер сдал смену и занял свой пост возле ее кровати.
От хождения туда-сюда медсестер и передвижения капельницы она проснулась, и Гемер тихо объяснил ей, что поменял врача. Виер подошел, когда Мария тихо произнесла его имя, и опустился на корточки рядом с ее кроватью:
— Привет. Все еще сердишься на меня?
— Честно говоря, да. Но я… я получила все твои письма и думала ответить, — тихо сказала она. — У меня все плохо?
— Нет… нет, ты что. Просто небольшое воспаление. Я думаю, нам удастся перехватить. Тебе надо только много спать и хорошо кушать.
— Спасибо. Ты останешься?
— Да, если хочешь.
— Хочу.
Ее рука пошевелилась, но Виер не стал трогать ее на глазах опекуна и выпрямился:
— Я посмотрю за ней. Если хотите, можете возвращаться домой.
— Спасибо, — кивнул Гемер. — Я прилечу завтра утром.
Едва он вышел за дверь, как Виер сел прямо на пол, рядом с ее кроватью. Он готов был сидеть так всю ночь. Его пальцы осторожно, даже немного робко коснулись ее руки, слегка сжимая и согревая.
— А ты? — вдруг спросила Мария, посмотрев прямо в глаза. — Ты сердишься, что я сменила врача?
— Немного, — он попробовал шевельнуть губами в намеке на улыбку, чтобы не получилось слишком грубо. Мария засмеялась и тут же скорчила болезненную гримасу:
— Ты ужасно улыбаешься. Лучше не надо.
— Ты безжалостна.
Виер послал ей на этот раз телепатическую улыбку:
— Когда я тебя впервые увидел, даже не думал, что у тебя такой характер.
— Я произвожу впечатление неженки? — еле слышно спросила она, закрывая глаза от усталости.
— Нет. Теперь уж точно. Но я хотел бы позаботиться о тебе, — задумчиво сказал он, отводя влажную прядь ото лба.
— Просто посиди рядом. Мне тебя не хватало, — прошептала она.
Его дыхание на миг перехватило — так приятно было это услышать. В груди разлилось теплое, беспримесное счастье: она нуждалась в нем, как и он в ней. Он тихонько выдохнул, чтобы не мешать ей засыпать, и сидел рядом до тех пор, пока ее дыхание не выровнялось, и лишь потом выпрямился и осторожно покинул палату.
Прилетев поздно ночью домой, Виер планировал лишь несколько часов поспать и вернуться в больницу, но на его коммуникаторе, как оказалось, ждало второе за день сообщение от Лиски. «Я не хотела говорить, но мне нужна помощь. Можешь встретиться со мной так, чтобы Дейке не знал?»
Глубоко вздохнув и нахмурившись, Виер ответил коротко и утвердительно, и назначил встречу на утро, хотя совершенно не понимал, зачем ей с ним встречаться, тем более, тайком от жениха. Новых проблем с последним ему хотелось меньше всего, но он определенно был ей должен и отказать теперь не мог.
Лиска.
Если бы пару-тройку недель назад кто-нибудь сказал ей, что она будет сбегать от Дейке, чтобы встретиться тайком с Виером, она сочла бы это безумием. Но в то время ей и в голову не пришло бы, что Дейке, ее любимый, самый сильный, добрый и мудрый человек на свете, будет вести себя так упрямо и необъяснимо жестко. Она дважды за последние три дня пыталась заговорить с ним о крыльях, и дважды он фактически отказывался даже обсуждать это.
А во второй раз еще и резко прибавил:
— Хватит думать о глупостях, сосредоточься на уроках.
Это вогнало ее в такой ступор, что Лиска даже не нашлась с ответом, а позже, обдумывая его слова, испугалась. Неужели она не разглядела в нем самодура? Неужели он только притворялся великодушным мудрым человеком, пока она не согласилась принадлежать ему, а теперь будет вести себя так все время?
Решение встретиться с Виером пришло спонтанно, когда она еще писала ему первое письмо. Она вдруг вспомнила, что он врач, хирург, а значит, должен понимать в этих операциях и возможно, даже сможет проконсультировать. Ей понадобилось несколько часов, чтобы решиться, и в результате она отправила сообщение среди ночи, ожидая ответа лишь утром. Но он пришел сразу. И рано утром, задолго до завтрака, Лиска тихонько выскользнула из дома.
Решение встретиться с Виером пришло спонтанно, когда она еще писала ему первое письмо. Она вдруг вспомнила, что он врач, хирург, а значит, должен понимать в этих операциях и возможно, даже сможет проконсультировать. Ей понадобилось несколько часов, чтобы решиться, и в результате она отправила сообщение среди ночи, ожидая ответа лишь утром. Но он пришел сразу. И рано утром, задолго до завтрака, Лиска тихонько выскользнула из дома.
Виер встретил ее в пригороде, в одном из кафе, где кормили вкусными завтраками тех, кто любил перекусить вне дома по дороге на работу. Увидев ее, он молча пригласил сесть и налил чаю в чашку, которая стояла прямо перед ней.
— Мне нужна консультация по поводу крыльев, — бухнула Лиска сразу после приветствия. — Ты можешь посоветовать врача?
Виер пару секунд смотрел прямо на нее без выражения, а потом закатил глаза и вздохнул:
— О, боже.
— Что? — не поняла Лиска, с тревогой наблюдая за его глазами. Неужели и Виер откажется даже поговорить?
— Я могу проконсультировать. Но я не рекомендую делать эту операцию, если мое мнение для тебя что-то значит.
— Почему?
Она внимательно смотрела на него, нахмурившись. Убедившись, что она серьезно слушает, Виер подпер пальцами щеку и с готовностью пояснил:
— Потому что это опасно. В девяти случаях из десяти что-то идет не так. В трех из этих девяти дело заканчивается тем, что крылья пересадить не удается. Зачем тебе крылья, Лиска?
— У моего мужа они есть, — пожала плечами она.
— У твоего му…
Виер закашлялся, его лицо отразило шок:
— Вы женаты?
— Да. Что тебя в этом удивляет? — искренне забавляясь, спросила Лиска. Она ожидала, что это сообщение произведет на него интересный эффект, но не ожидала, что он так побледнеет.
Виер резко встал из-за стола:
— Я надеюсь, ты встретилась со мной не для того, чтобы отомстить за публикацию.
— Что ты имеешь в виду? — растерялась Лиска, тоже поднимаясь из-за стола.
— Я имею в виду, что твоему… мужу это не понравится, и у меня будут с ним проблемы. Ты не должна консультироваться с врачами за его спиной, раз вы уже слиты. Эс-Хэште, я так понимаю, не одобряет идею с крыльями?
— Нет, — неохотно ответила она.
— И правильно делает, — кивнул Виер. — Прости, но я не могу. Не могу тебя консультировать без его согласия. И даже если проконсультирую — все равно операции не будет.
— Я что, без согласия мужа не могу распоряжаться своим телом? — севшим голосом осведомилась Лиска. Ее глаза широко раскрылись, а в грудь заполз холодок ужаса. Никто до сих пор не говорил ей, что ее права в браке могут быть ограничены.
Но Виер, казалось, даже не понял вопроса.
— Ты можешь распоряжаться своим телом. Но твой муж должен быть в курсе и, конечно, не должен быть против, — пожал плечами горианец. — Поговори сначала с ним, а потом приходите — ко мне или к другому врачу, тут уж дело ваше.
Видимо, ее лицо уж очень сильно изменилось, потому что ее собеседник, собиравшийся уходить, вдруг замер и шагнул к ней, протянув руки, чтобы коснуться. Правда, не дотронулся до нее — в последний момент стушевался, и просто остановился на расстоянии вытянутой руки, глядя в глаза:
— Послушай, Лиска. У меня в больнице сейчас лежит девушка, землянка. Она сделала операцию, и уже несколько дней еле жива, лежит под бесконечными капельницами с сильными болями и тошнотой. А сегодня у нее поднялась температура, и началось воспаление. И я даже не знаю наверняка, удастся нам сохранить ей пересаженные крылья или нет. Ты серьезно хочешь так распорядиться своим телом и своим здоровьем?
— Ты не понимаешь, Виер. Я просто хотела проконсультироваться. Я хочу принять это решение сама, — слегка повысив голос, выпалила она ему в лицо.
— Твой муж уже принял правильное решение. Мой тебе совет: прими такое же и успокойся, — отчеканил Виер.
По дороге домой Лиску посетило чувство нереальности. В горле стояла легкая тошнота, голова кружилась, под ложечкой посасывало. То, что говорить с Дейке бесполезно, она уже поняла. А без этого, получается, она не может даже проконсультироваться с врачом. От одной мысли об этом у нее начинали подергиваться веки. «Твой муж, конечно, не должен быть против» — и на что это похоже? Ее сердце колотилось как бешеное, а когда она пересекла порог дома и наткнулась прямо на Дейке, стало еще хуже.
— Доброе утро, маленькая. А ты куда ходила? — с легким удивлением спросил он, но по его глазам Лиска поняла, что он уже сканирует эмоции. Интересно, что будет, если она не ответит на вопрос?
— У меня была встреча, — лаконично ответила она, глядя ему в глаза — не вызывающе, но упрямо.
— Это я уже понял, — чуть тише и прохладнее заметил ее любимый мужчина. — Но не понял, с кем и в честь чего.
— Я не хотела бы говорить, — процедила она, ощущая прилив злости. В его тоне слышалось требование отчета.
— Да неужели?
Голос Дейке стал ледяным. Лиска каждую секунду ждала рывка увода и не прятала глаз — ей хотелось узнать, как он поступит.
Увода и сканирования не последовало. Его ноздри слегка дрогнули, словно от оскорбления, правая рука рефлекторно сжалась и разжалась.
— Хорошо. Мы поговорим об этом позже, — изрек он, развернулся и ушел в свою спальню, весь напряженный.
Лиска взглянула на часы: времени до завтрака еще хватало, чтобы принять душ и даже немного вздремнуть. Но ей ничего не хотелось, и она просто опустилась на диван в гостиной, глядя перед собой бессмысленным взглядом.
Перед глазами стоял двор дома, где она росла — стоял уже три дня, с тех пор, как Тхорн снял отводы. Ностальгия проявилась так остро, что лишь гигантским усилием воли удавалось каждый раз сосредоточиться на делах, не погружаться в воспоминания.
Но самое лучшее, что с ней было в детстве, лезло в глаза ослепительными картинами: солнце, искры на воде, прыжки по асфальту в «классики». Запах травы и одуванчиков, когда подносишь к носу — эта медовая сладость, эта весна, этот прохладный дождь на плечах, и одежда, липнущая к телу, и снова запах травы, мела, асфальта, звуки смеха, сигналы машин, раскаты грома, земная музыка, земные стихи, земные фильмы — все сливалось в один большой праздник, и тут же превращалось в тоску по этому празднику, подобного которому больше не будет.
Вспоминалось все, чего не было или почти не было на Горре, и, казалось, именно этого больше всего не хватает: асфальта, машин, дождя, гроз, снега, осенне-зимнего уюта теплой квартиры, летних поездок на шашлыки, земной еды, даже той, которую не любила, и земной одежды — даже той, которую никогда не носила. Но, казалось, если бы все это нашлось теперь на Горре — обязательно и съела бы, и надела.
Ей приходилось прикладывать усилия, чтобы вспоминать, как тяжело жилось порой на Земле, и одиноко, и как до нее не было дела родителям, как предавали друзья и парни, в которых она влюблялась. Но все плохое, как назло, затуманивалось в памяти, а хорошее лезло яркими картинками в глаза, запахами — в нос, звуками — в уши. И все новые и новые эпизоды подбрасывала память, все новые и новые поводы скучать.
Только вечером, когда Дейке прижимал ее к себе и уносил в комнату для слияний, она забывала обо всех своих страданиях. Одной минуты рядом с ним хватало, чтобы одуматься: чего еще надо, когда рядом любимый человек? Разве на Земле могла она мечтать о похожих отношениях, разве кто-то заботился о ней так трогательно и внимательно? Одной лишь ласки или поцелуя хватало, чтобы успокоиться, не говоря о том, что Лиска чувствовала, когда он был внутри.
Размолвка с Дейке убивала, каждую минуту разрывала ее изнутри мучительным, чудовищным ощущением дискомфорта. Лиска почти физически ощущала жжение в центре живота, а в груди крутилась какая-то спираль, угрожая перемолоть все внутренности, если немедленно, сию же секунду с ним не помириться. Вот только как — она не знала, ведь его поведение было абсолютно неприемлемо и необъяснимо.
Почти весь завтрак они провели в полном молчании, сидя друг напротив друга. Дейке, казалось, не тяготился молчанием, и Лиска все больше чувствовала свою беспомощность, стремительно проваливаясь в отчаяние. Неужели ее счастью суждено закончиться всего несколько дней спустя после того момента, как она с такой радостью отдалась ему, рассчитывая ни больше, ни меньше — на любовь до гроба?
При одном взгляде на его красивые загорелые руки, на которых уже зажилили все следы ссадин после Шаггитерры, ей хотелось только одного: чтобы он погладил ее ими. Прижаться к нему и касаться их губами, забыть обо всем, что могло стать причиной ссоры, и нежиться в объятиях, вдыхая его запах.
— Я хотел бы, чтобы ты рассказала мне сама.
Его фраза и жесткая интонация встряхнули не хуже удара тока. Это походило на угрозу: или говори сама, или… что? Сканирование? Он каждый раз будет ее сканировать, стоит лишь захотеть узнать что-то о том, как она провела день, о чем и с кем разговаривала?