– Неужели? А разве твои жизненные планы не связаны с ним?
– Нет. – Даже в девяносто восьмом году это было не так. – Нет, Нил. Мои жизненные планы связаны с тобой.
– Думаешь, есть разница?
– Нил…
– Джорджи, давай не будем ходить вокруг да около. Сейчас ты выбрала меня. Я это знаю. Я знаю, что ты любишь меня и хочешь быть со мной. Но ты вполне можешь представить свою жизнь и без меня. Если бы сейчас я вдруг расстался с тобой, если бы не захотел возвращаться в Лос-Анджелес… тебе бы не пришлось ничего менять в твоем главном жизненном плане. Сет туда включен. Для меня это очевидный факт. Вряд ли ты можешь себе представить хотя бы одни сутки без общения с Сетом.
– Ты просишь меня попробовать?
– Нет, – удрученно возразил Нил. – Но вас связывает много общих нитей. Мне бы и в голову не пришло просить тебя сделать выбор между мною и им.
Да, он никогда не просил ее об этом.
И Сет Нилу никогда не нравился. За пятнадцать лет здесь ничего не изменилось. Но Нил никогда не жаловался. Ни разу не упрекнул ее за то, что она столько времени проводит в обществе Сета. А ведь бывало, что они засиживались в студии далеко за полночь. Или, когда Джорджи и Нил водили девочек по Диснейленду, Сет звонил ей на мобильник и она начинала обсуждать с ним срочную правку сценария или другие неотложные дела. Нилу это не нравилось, но он ни разу ее не упрекнул.
Джорджи была очень ему благодарна за это. Пусть он всего лишь мирился с таким положением вещей. Большего она требовать не могла.
Иногда ей казалось, что она идет по тонкому канату, а Нил и Сет – столбы, между которыми он натянут. Стоит одному из них качнуться, и она полетит вниз. Джорджи иногда сама удивлялась, почему ее жизнь зависит от двух мужчин, но так оно и было.
Нилу это очень не нравилось, но он ни разу не качнулся. Джорджи не ощущала в нем ревности к Сету. Он мог сердиться, мог говорить язвительные и горькие слова. Нил был уверен, что она не обманывает его с Сетом.
А если бы Нил вдруг попросил ее сделать выбор?
Какой выбор сделала бы она тогда, в 1998 году?
Скорее всего, рассердилась бы на Нила и, возможно, выбрала бы Сета. Только потому, что Сет не просил ее делать подобный выбор. И еще, наверное, потому, что Сет шел первым в цепи ее знакомств.
Пятнадцать лет назад Джорджи еще не знала, как ей нужен Нил. Тогда она не догадывалась, что он станет необходим ей, как воздух.
Как это назвать? Взаимозависимостью? Или просто особенностями брака?
– А ты бы мог попросить меня выбрать, – сказала она.
– Что?
– Ты мог бы меня попросить сделать выбор.
– Зачем? – удивился Нил. – Я не хочу.
– Я тоже не хочу, – сказала Джорджи. – Но мог бы.
– Джорджи, я наблюдал вас вместе. Без его помощи ты даже не можешь закончить шутку.
– Но это просто шутки. Рабочий материал.
– У тебя сегодня постоянно мелькает словечко «просто». И еще «всего лишь».
– И все-таки ты мог бы попросить меня сделать выбор, – настаивала Джорджи.
– Не хочу, – почти зарычал он.
– Нил, я бы даже не стала задумываться. Я бы выбрала тебя. Сколько бы раз ни пришлось выбирать, я бы всегда выбирала тебя. Сет – мой лучший друг. Думаю, он всегда будет моим лучшим другом. Но ты – мое будущее.
Пусть в девяносто восьмом она еще так не думала. Впоследствии она убедилась, что это так. Иначе просто не могло быть.
– Ты – вся моя жизнь, – добавила она.
Нил шумно выдохнул. Джорджи представляла, как он сейчас качает головой, моргает и стискивает зубы.
– Пожалуйста, не ревнуй меня к Сету, – прошептала она.
Нил молчал.
Джорджи ждала.
– Если ты обещаешь, что не дашь мне поводов ревновать, – наконец сказал Нил, – и таких поводов не будет никогда, я не стану тебя ревновать.
– Обещаю: у тебя никогда не будет поводов для ревности.
– Хорошо, – уже решительнее произнес Нил. – Хорошо. Ловлю тебя на слове.
– Спасибо.
– И ты тоже можешь поймать меня на слове. Джорджи, я никогда не любил Дон. Она мне просто нравилась, и не более того. Если бы ты вдруг бросила меня, твой уход разбил бы мне сердце, но я ни за что не вернулся бы к Дон. Мне теперь есть с чем сравнивать.
– Значит, если бы мы вдруг расстались, ты бы стал искать ту, которая лучше, чем Дон? Наверное, после твоих слов я должна чувствовать себя увереннее?
– Ты меня измочалила из-за Дон. Наверное, это улучшит твое самочувствие.
– Нил, я бы измочалила тебя из-за любой другой девчонки.
– Верю. – Теперь его голос звучал громче. Наверное, он держал микрофон трубки возле самого рта. – Ты можешь. Но у тебя нет поводов ревновать меня ни к кому. Особенно к Дон. Договорились?
– Договорились.
– И давай больше этого не делать.
– Чего?
– Изводить друг друга ревностью и прочими дерьмовыми штучками.
– Тебе это легче, чем мне, – сказала Джорджи.
– Почему?
– Потому что ты прав. Сет хуже, чем бывший парень. Сет из моей жизни никуда не денется.
– Значит, у меня все-таки есть повод ревновать тебя к Сету?
– Нет.
– Тогда не буду. Тема закрыта.
Джорджи стала расспрашивать Нила о железнодорожной полиции. Она чувствовала, что ему хочется поговорить об этом.
Оказалось, он всерьез подумывал о такой работе. В девяносто восьмом Джорджи и не догадывалась.
Она старалась только слушать, ни единым словом не намекая, что осуществление его замысла означало бы крутой поворот в ее карьере. Прежде всего, это означало бы ее переезд в Омаху. А Джорджи даже мысленно не допускала переезда в Омаху.
Она собиралась работать на телевидении. Нил об этом знал. А телевидение означало Лос-Анджелес.
В глубине души ее нынешнюю, тридцатисемилетнюю, подмывало рассказать ему об этом.
Ты не будешь работать в железнодорожной полиции. Мы останемся в Калифорнии. Ты терпеть не можешь этот штат, однако выращиваешь авокадо. Значит, не все так уж мрачно.
Тебе нравится наш дом. Ты его сам выбирал. Ты говорил, что он напоминает тебе родительский дом. Холмы вокруг, высокие потолки и только одна ванная.
Мы живем близко от океана. Достаточно близко, и это не вызывает у тебя ненависти, как раньше. Иногда мне кажется, что он тебе даже нравится. Ты любишь меня вблизи океана. И девочек. Ты говоришь, он делает нас красивее: румянит нам щеки и закручивает волосы в локоны.
И еще, Нил: если ты не вернешься ко мне, ты так и не увидишь, каким прекрасным отцом ты стал.
И если ты женишься не на мне, а найдешь себе кого-то лучше меня, у тебя будут совсем другие дети. Не Элис и Нуми. Возможно, я и не во всем тебе подхожу, но они для тебя идеальные дочери.
Вас трое. Трое. Это я иногда ощущаю себя чуждым элементом.
В воскресенье ты всегда позволяешь мне поспать подольше. Я просыпаюсь – тебя нет рядом. Ты уже на заднем дворе. Твои колени перепачканы землей, а девочки бегают вокруг, словно электроны по своим идеальным орбитам. Ты сам заплетаешь им косички и разрешаешь надевать все, что только взбредет в их взбалмошные головки. Ты безропотно позволил Элис посадить «коктейльно-фруктовое дерево», а Нуми – попробовать на вкус бабочку. Внешне девочки похожи на меня: такие же кругленькие и светловолосые, но ты у них стоишь на первом месте.
Ты сделал нам стол для пикников.
Ты научился печь хлеб.
Ты расписал фресками все стены дома, выходящие на запад.
И все это очень даже неплохо. Клянусь тебе.
Возможно, семьдесят или восемьдесят процентов твоего времени проходит без осознания, насколько ты счастлив. Но так у тебя могло бы быть и с другой женой. И даже когда тебе грустно, даже когда во сне ты отодвигаешься от меня, мне думается, ты все равно счастлив. У тебя есть основания чувствовать себя счастливым. Честное слово, есть.
Поверь мне: в наших отношениях не все так уж и плохо.
– Джорджи, ты никуда не уплыла?
– Нет.
– А я думал, ты уже заснула.
– Ни в одном глазу. Здесь только десять часов.
– Я тебе говорил, что работа в железнодорожной полиции предполагает ношение оружия. Тебя это будет напрягать?
– Не знаю. Я как-то не задумывалась о таких вещах. Мне трудно представить тебя с пистолетом в руках.
Нил не убивал даже пауков. Он брал их бумажкой и относил на крыльцо.
– А тебя самого это не будет напрягать?
– Даже не знаю. Наверное. Я всегда терпеть не мог оружие.
– Я люблю тебя, – сказала Джорджи.
– За то, что я терпеть не могу оружие?
– За все.
– За все, – повторил он.
Джорджи почти слышала его улыбку. И его самого она почти видела.
Нет…
Джорджи видела ее Нила, которому не двадцать два, а тридцать семь. Похудевшего. С более острыми чертами лица и морщинками вокруг глаз. Его волосы стали длиннее. В бороде, которую он отращивал каждую зиму, появилась проседь.
– Здесь сплошная пародия на зиму, – обычно говорил он. – Мои дети даже не знают, что такое прийти домой с мороза и почувствовать, как тепло проникает в их задубелые пальцы.
– Ты еще пожалей, что они не прочувствуют всей прелести отмороженных щек и носов.
– С тобой бесполезно говорить на такие темы. Ты в жизни не слепила ни одной снежной бабы.
– Наши девочки видели снег.
– В Диснейленде, Джорджи. Там не снег, а мыльные пузыри.
– Они все равно не понимают разницы.
– Какая разница, кто кого похитил: Аид Персефону или наоборот?
– Опять твои странные аналогии.
Ее Нил потерял детскую полноту. Не было у него больше ни мягкого живота, ни хоббитовского двойного подбородка.
После рождения Элис Нил стал ездить исключительно на велосипеде с ярко-желтым прицепом. Туда он сажал дочек, туда же загружал мешки с продуктами и стопки библиотечных книг…
Роды, работа и наплевательское отношение к своей фигуре сделали Джорджи рыхлой и бесформенной. Ей было не избавиться от усталости. Она постоянно не высыпалась. Какой там фитнес! Ее девичья талия осталась в воспоминаниях. Она расставляла одежду, в которую не влезала, не удосуживаясь купить новую, по размеру. Во время второй беременности, когда стали распухать пальцы, она сняла обручальное кольцо, а потом даже не стала отдавать его в растяжку. Кольцо так и лежало на фарфоровом блюдце, среди прочих вещей на комоде.
Нил с годами только хорошел, обретая привлекательность зрелого мужчины. Джорджи не хотелось смотреть на себя в зеркало.
Иногда, в ее редкие выходные дни, они вчетвером отправлялись в парк. Джорджи видела, как няньки и неработающие мамочки пожирают Нила глазами. Обаятельный синеглазый отец с ямочками на покрытых легкой щетиной щеках и две очаровательные смеющиеся малышки с кукольными личиками.
– Джорджи, ты еще здесь?
– Конечно, – ответила она, прижимая трубку к самому уху.
– Похоже, сегодня связь работает неважно.
Она все время забывала, что говорит с Нилом пятнадцатилетней давности. С тем Нилом, каким он был тогда. Еще не совсем ее. Еще не совсем решившим дальше идти по жизни рука об руку с Джорджи. Его характер был более взрывным, а лицо – куда бледнее. Но главное – он не расстался с Джорджи после их дурацкой ссоры. Она по-прежнему восхищала и удивляла его.
Даже сейчас, когда его настроение было далеко не радужным.
Даже сейчас, отделенный от нее территорией десяти штатов, он считал Джорджи большей наградой, чем он заслуживал. Он и не рассчитывал на такой подарок судьбы.
– Я люблю тебя, – сказала она.
– Джорджи, у тебя сегодня ничего не случилось?
– Ничего… – Ее голос чуть дрогнул. – Я просто тебя люблю.
– Солнышко мое, – уже нежнее, с тревогой в голосе произнес он. – Я тоже тебя люблю.
– Но недостаточно. Ты сейчас об этом думаешь?
– Что? Нет. Я совсем об этом не думаю.
– Недавно думал, – напомнила ему Джорджи. – Ты думал об этом, пока ехал из Калифорнии до Колорадо.
– Зачем ты напоминаешь мне? Это нечестно.
– Нил, а вдруг ты был прав?
– Джорджи, пожалуйста, не плачь.
– Но ведь ты говорил эти слова. И еще ты сказал, что всерьез думал об этом. А теперь мы будем делать вид, словно ничего не было? Почему мы не говорим об этом? Почему ведем себя так, словно все идет прекрасно и удивительно? Все совсем не прекрасно и не удивительно. Ты в Небраске, я здесь. Скоро Рождество, которое мы собирались праздновать вместе. Ты меня любишь, но, быть может, этого недостаточно. Таков ход твоих мыслей.
– Нет. – Нил откашлялся и повторил: – Нет. Возможно, я так и думал, пока ехал из Калифорнии до Колорадо. А потом я… устал. Устал в буквальном смысле слова. Такая усталость бывает опасной, когда сидишь за рулем. Потом еще эта передача о пришельцах. И восход. И радуги. Я же рассказывал тебе о радугах?
– Рассказывал. Но я не понимаю, при чем тут они?
– Да ни при чем. Говорю тебе: я устал. Устал злиться. Устал думать о тупиках и о том, что чего-то недостаточно или может оказаться недостаточно.
– Значит, после суточного бдения за рулем ты решил, что тебе лучше не расставаться со мной?
– Не надо так.
– А вдруг ты был прав? Что, если одной любви недостаточно?
– Я как раз сегодня думал… Это невозможно знать заранее.
– Что невозможно знать? – допытывалась Джорджи.
– Достаточно или нет. Откуда человеку знать, достаточна ли его любовь к другому человеку? Это идиотский вопрос. Если влюбляешься, если счастлив, кто ты такой, чтобы спрашивать, достаточно ли этого, чтобы и дальше быть счастливым?
– Но такое происходит сплошь и рядом, – сказала Джорджи. – Люди влюбляются, а потом расстаются. Одной любви не всегда бывает достаточно.
– Приведи хоть один пример! – потребовал Нил.
Первое, что пришло ей на ум, – концовка фильма «Касабланка» и крах брака Мадонны и Шона Пенна.
– Любить кого-то – это еще не значит, что с тем, кого ты любишь, у тебя непременно получится совместная жизнь.
– Идеальные совпадения характеров встречаются лишь в плохих романах, – сказал Нил. – Любовь – только фундамент. А совместная жизнь – дом, который строят двое. И это такая стройка, куда рабочих не наймешь, сколько бы денег у тебя ни было.
– Но…
Джорджи прикусила язык. Ей не хотелось разубеждать Нила, даже если он и был неправ. И даже если она была единственной, кто знал, насколько он неправ.
Чувствовалось, разговор этот стоил Нилу немалых душевных сил.
– Если люди достаточно любят друг друга, это тоже еще не гарантия, что у них все пойдет как по маслу…
«Если мы достаточно любим друг друга», – услышала Джорджи.
– Я хотел сказать… Возможно, такого понятия, как «достаточно», вообще не существует.
Джорджи вытирала глаза краем его футболки.
– Джорджи, ты не согласна со мной?
– Я думаю… я знаю, что я тебя люблю. Я очень тебя люблю. Настолько сильно, что иногда боюсь сойти с оси.
– Так это же хорошо, – подумав, сказал Нил.
– Да?
– Конечно хорошо.
– И после моих слов ты, наверное, хочешь повесить трубку и завалиться спать?
– Нет, – засопел он.
Наверное, разговор его все же утомил. Нил любил говорить с ней по телефону, но ему не пятнадцать лет, и он не какая-нибудь влюбленная старшеклассница.
– Я совсем не хочу спать, – заявил он. – А ты?
– Я тоже не хочу.
– Но я бы не прочь улечься и продолжать разговор в постели. Я могу тебе перезвонить.
– Нет, – торопливо ответила Джорджи. – Еще маму разбудишь, – соврала она.
– Тогда сама позвони минут через двадцать. Я быстренько пополощусь в душе и лягу.
– Хорошо.
– Я возьму трубку после первого же звонка.
– Хорошо.
Он поцеловал телефонную трубку. Джорджи засмеялась. Ей казалось, что Нилу подобные штучки не свойственны. Оказалось, что свойственны.
– Пока, – сказала Джорджи, дожидаясь, когда он первым повесит трубку.
Глава 18
Джорджи тоже решила принять душ. Мать предложила ей надеть что-нибудь из своих пижам. Лиз предпочитала покупать их в комплекте, а не составлять из разномастных штанов и кофт. Были еще и кокетливые пеньюары, совершенно бесполезные для Джорджи.
– Мама, дай мне обыкновенную футболку! – крикнула Джорджи, приоткрывая дверь ванной.
– У меня нет футболок для сна. Хочешь, дам футболку Кендрика?
– Нет, я в ней утону.
– Тогда надень вот это. По-моему, самое подходящее для тебя.
Мать бросила ей одежду. Нагнувшись, Джорджи подобрала с пола пижамные шорты из полиэстра цвета морской волны с кремовыми бантиками и в тон им топ с глубоким вырезом, отделанным кружевами. Она застонала.
– Ты все это время говорила с Нилом? – спросила мать.
– Да.
Надо, надо было бы съездить домой и привезти свои вещи. Ей очень не хотелось просить у матери нижнее белье.
– Как он?
– Нормально. – Джорджи невольно улыбнулась. – В лучшем виде.
– А девочки?
– Тоже.
– Вы с ним обсуждали ваши трения?
– У нас нет никаких трений, – сказала Джорджи.
«Есть, – подумала она следом. – К сожалению, есть».
– Где Кендрик?
– Смотрит телевизор в гостиной.
Джорджи вышла из ванной.
– А тебе это очень идет, – сказала мать. – Если самой некогда, я могла бы время от времени покупать тебе одежду.
– Мы с Нилом еще не закончили разговор. Решили оба принять душ. Спасибо тебе за пижаму. И за все.
Джорджи поцеловала мать в щеку. С тех пор как у нее появились свои дети, она стала лучше понимать ценность этих простых жестов любви. Когда она приходила домой, девочки ползали по ней. Она даже воображать не хотела, каково было бы ей увидеть их насупленные взгляды и стремление избежать ее поцелуев. А каково было бы ей, если бы они целый год не называли ее мамой?
Поэтому Джорджи старалась, пусть и запоздало, исправить свои промахи в отношениях с матерью. Естественно, когда могла.
Матери было мало поцелуя в щеку. Она попыталась поцеловать Джорджи в губы. И тут у Джорджи сработала давнишняя подростковая реакция: она отвернулась.