Среди прочего, сон Роберта демонстрирует его видение пути, называемого нами жизнью, – то есть движения от рождения до смерти, от колыбели (базового лагеря) до могилы (маленькой деревянной хижины). Кроме того, в нем проявляется его подсознательное желание вырваться из потока времени, поменяться местами со своими детьми и почувствовать, что у него впереди более долгая жизнь, чем у них.
Чаще всего описываемая мною зависть носит подсознательный характер, мы скрываем это чувство, и поэтому его трудно исследовать или подтвердить. Проблески этого чувства встречаются не только во снах, но и в наших оговорках или ошибочных действиях.
Я знаком с одной женщиной, которая выросла в полной нищете. Она была вне себя от радости, когда ей удалось купить своей дочке шерстяной костюм от Prada, но буквально несколько часов спустя безнадежно испортила юбку, случайно положив ее в стиральную машину.
Нередко такая зависть камуфлируется под попытки корректировки поведения – отец осаживает чересчур энергичного и восторженного сына, называя его выскочкой или акселератом; мать упрекает ребенка в черной неблагодарности: «Ты даже не представляешь, какая у тебя счастливая жизнь», «У меня того-то и того-то никогда не было». Завидуя своим детям, мы обманываем сами себя, то есть слишком плохо думаем о них и слишком хорошо о себе.
Тренер может завидовать своему спортсмену, преподаватель – ученику, а психоаналитик – своему пациенту. Наши пациенты зачастую бывают гораздо моложе, умнее и успешнее нас.
Такой тип зависти чувствуют не только родители. Тренер может завидовать своему спортсмену, преподаватель может завидовать своему ученику, а психоаналитик (это исключать было бы нечестно) может завидовать своему пациенту. Наши пациенты зачастую бывают гораздо моложе, умнее и успешнее нас. А еще нередки случаи, когда психоаналитику удается помочь пациенту одержать победу над проблемами, с которыми сам психоаналитик безуспешно боролся всю свою жизнь. Попасть в плен зависти такого сорта может любой человек, которому приходится выступать в психологической роли «родителя».
Вопрос здесь в том, можем ли мы избавиться от этой зависимости, если примем самих себя такими, какие мы есть, и смиримся со своим положением на шкале времен? Сможем ли мы в результате этого искренне радоваться успехам и удачам своих детей? Ведь в самом крайнем своем проявлении зависть к собственному чаду – это огромная психологическая беда, грозящая нам потерей и психического равновесия, и своего ребенка тоже.
* * *Десять лет назад по направлению своего семейного врача ко мне пришел семидесятисемилетний вдовец, отец четверых детей Стенли П. Он все больше и больше ограничивал свою жизненную активность. Как я вскоре понял, таким образом он избегал чувства зависти в отношении окружающих. Он перестал путешествовать и общался только с теми, к кому мог относиться с пренебрежением, например, с людьми, которых он нанимал для выполнения разовых работ.
Испортились у него и отношения с детьми. Каждому из них он ябедничал на остальных, критиковал их жен или мужей, выказывал недовольство полученными от них подарками или частотой телефонных звонков. Таким поведением он оттолкнул от себя детей, и они постепенно перестали участвовать в его жизни – чем, с его точки зрения, окончательно подтвердили свою крайнюю эгоистичность.
Нередки случаи, когда психоаналитику удается помочь пациенту одержать победу над проблемами, с которыми он сам безуспешно боролся всю свою жизнь.
Однажды Стенли описал визит своей дочери, которая обычно приезжала несколько раз в год вместе с мужем и детьми, но теперь стала навещать его одна и в лучшем случае один раз в год.
Рассказывая мне, как он прощался с дочерью в аэропорту и держал ее за руку, Стенли вдруг прослезился. Он вспомнил момент, когда она была еще совсем маленькой, а он стоял за дверью ее спальни и слушал, как она пытается читать свою любимую сказку плюшевому медвежонку.
Но почти сразу за этим воспоминанием, вызвавшим у него чувство нежной печали, последовал очередной список жалоб. И приехала она ненадолго, и подарок в момент прощания сделала копеечный. В результате, дочь была для него снова потеряна. Остатки любви, которую он чувствовал к своему ребенку, не могли устоять перед глобальной картиной мира, нарисованной его завистью.
О желании невозможного
Моя пациентка, квалифицированный специалист, средних лет женщина по имени Ребекка, аккуратно свернула свое пальто, повесила его на спинку стула, а сама расположилась на кушетке. Целых пять минут она просидела, не произнося ни слова, а потом сказала:
– Сегодня я буду говорить о сексе.
Это было в понедельник. Ребекка начала ходить ко мне год назад, почти сразу после смерти старшей сестры. Она была поражена мощью обрушившихся на нее страхов и остротой потери. Теперь эти чувства немного улеглись, но она стала гораздо сильнее ощущать неотвратимость смерти.
– Я живу не такой полной жизнью, как могла бы, – сказала она мне. – Но в то же самое время не знаю, какой она должна быть.
Взаимоотношения с мужем вроде бы пошли на поправку, но иногда Ребекка все-таки сомневалась, что сделала верный выбор.
Предыдущий вечер Ребекка с мужем Томом провела дома – суши, немного шампанского, DVD с фильмом. Они вместе приняли ванну, а потом долго занимались любовью.
– У меня был великолепный оргазм, – сказала она.
Обычно после таких вечеров Ребекка отлично спала ночью. Но на этот раз она почему-то проснулась в половине пятого утра и, поняв, что опять заснуть не получится, решила помастурбировать. Вскоре после этого она заснула и увидела, по ее словам, «сексуальный сон».
Во время нашего сеанса она попыталась реконструировать этот сон.
– Там был мужчина, может быть, старый бойфренд, еще университетских времен, и он сильно прижимался ко мне, – сказала она. – Он обнимал меня за талию… Нет, он скорее похлопывал рукой меня по талии. Я не очень четко помню, что происходило, и только знаю, что он очень меня хотел.
Проснулась она с чувством большой потери.
– Мне кажется, что секса с мужем или мастурбации должно было бы хватить… Что со мной происходит?
Мы поговорили о том, что происходило в дни, предшествовавшие этому сну. В субботу вечером она устроила в ресторане вечеринку по случаю своего пятидесятилетия.
Из Шотландии приехали ее родители. Дочери Джорджия и Энн помогли организовать праздничный ужин и составить меню. Ее младший сын, Оливер, должен был подъехать из своего университета в Суссексе, но так и не появился. Муж Ребекки половину вечера провел у входа в ресторан в попытках дозвониться до сына по мобильному.
– Мы весь вечер берегли для Оливера место за столом, – сказала она, – и я не знала, беспокоиться мне или злиться.
Ребекке удалось дозвониться до Оливера только на следующий вечер. Он заявил, что у него в самую последнюю минуту возникли важные дела, а не позвонил он, потому что в телефоне села батарейка. Ребекка предполагала, что он просто решил провести субботний вечер с друзьями.
– Если честно, то мне кажется, ему просто было лень ехать, – сказала она мне.
Для мужа Ребекки, которого давно беспокоило чувство, что сын отдаляется от семьи, этот вечер в ресторане стал лишним подтверждением его подозрений.
– Том говорит, что все время ждет какой-нибудь катастрофы, например, появления на пороге офицеров полиции, – вздохнула Ребекка.
Она вспомнила, каким дерзким и своенравным был Оливер в детстве. Однажды, когда Оливер был еще совсем маленьким, он потихоньку выскользнул из дома, пока она наливала ему ванну. Она не дала ему после чая мороженого, и сын перешел оживленную улицу, чтобы самостоятельно купить его в газетной лавке.
Я подозревал, что Ребекка использовала секс в качестве антидепрессанта, способа хотя бы на мгновение почувствовать себя желанной и заменить этим радостным волнением страхи и внутреннюю пустоту.
Слушая свою пациентку, я начал думать, что ее сексуальное желание было своеобразной защитной реакцией на печаль, злобу и беспокойство, спровоцированные действиями сына. Я, как и она сама, подозревал, что Ребекка использовала секс в качестве антидепрессанта, способа хотя бы на мгновение почувствовать себя желанной и заменить этим радостным волнением страхи и внутреннюю пустоту. Она добавила, что еще секс помогает ей отогнать тревожные мысли. Например, внушенные ей Томом опасения, что в какой-то момент безрассудство Оливера закончится для них приходом полицейских.
Но все это было не совсем верным. Несмотря на то, что ее сексуальное поведение казалось нам обоим способом защитить себя от определенных чувств, в тот момент Ребекка так не считала. В ту ночь она чувствовала, что скорее чего-то ищет. Мастурбация последовала за сексом, а сон пришел после мастурбации, потому что было нечто, что она очень хотела получить, а не то, чего ей хотелось избежать. Ребекка проснулась с ощущением потери, но депрессивного состояния не было. Почему же? Чего же ей хотелось?
Но все это было не совсем верным. Несмотря на то, что ее сексуальное поведение казалось нам обоим способом защитить себя от определенных чувств, в тот момент Ребекка так не считала. В ту ночь она чувствовала, что скорее чего-то ищет. Мастурбация последовала за сексом, а сон пришел после мастурбации, потому что было нечто, что она очень хотела получить, а не то, чего ей хотелось избежать. Ребекка проснулась с ощущением потери, но депрессивного состояния не было. Почему же? Чего же ей хотелось?
Внезапно она что-то вспомнила и заворочалась на кушетке.
Она начала рассказывать мне о солнечном дне, который когда-то провела в парке вместе с Оливером и своей матерью. Оливеру тогда было три года. Все трое сидели на одном одеяле и наблюдали, как дети постарше запускают с помощью родителей воздушных змеев. Ребекка показывала маме открытку на День Матери, которую Олли сделал в яслях. На обложке открытки Оливер нарисовал и аккуратно раскрасил паровоз с вагонами. Внутри открытки, где ему явно пришлось потрудиться сильнее всего, он написал две длинные строчки букв Х, обозначающих поцелуи. Олли прижался к ней, обнял ее со спины, а потом нырнул под руку и перебрался на колени. «Почему ты позволяешь ему ползать по тебе, как по шведской стенке?» – спросила у Ребекки мать. Ребекка даже не нашлась, что ответить, потому что ей и в голову никогда не приходило запрещать ему это делать.
После небольшой паузы она сказала мне:
– Олли все время ко мне прикасался. Он меня даже из поля зрения терпеть не мог отпускать. Если я разговаривала по телефону или просто с кем-то другим, он похлопывал меня ладошкой по талии и без конца повторял: «Мамочка, мамочка, мамочка…»
Услышав эти слова – «похлопывал меня ладошкой по талии», мы оба сразу же вспомнили ее сон: «он похлопывал меня по талии… он хотел меня». И нам стало ясно, что сон этот вовсе не о давно забытом любовнике.
– Этот сон был про нас с Олли, да? – спросила Ребекка меня.
Потом мы долго сидели в молчании.
– Я скучаю по тому ребенку, которым он когда-то был, – сказала она.
Ребекка страстно желала невозможного: вернуться в те времена, когда ее обнимал, использовал в качестве шведской стенки, целовал и любил трехлетний сын. Она хотела, чтобы он снова настойчиво требовал от нее внимания, прикасался к ней со словами «мамочка, мамочка, мамочка». Она хотела почувствовать, что снова ему нужна.
О ненависти
В понедельник утром Джессика Б. начала наш очередной сеанс рассказом о том, как у нее прошли выходные. Они с мужем Полом оставили свою четырехлетнюю дочь у родителей Джессики и отправились в Кембридж подавать заявку на финансирование архитектурного проекта. Пол предложил остаться там на ночь, и представители клиента (колледжа местного университета) поселили их в одном из исторических зданий.
– Это был средневековой постройки деревянный дом с фантастической красоты камином, – сказала мне Джессика. – Чрезвычайно уютное место.
Презентация проекта прошла хорошо, и Полу захотелось это отпраздновать. Он приготовил романтический ужин на двоих и разжег в камине огонь. Джессика принимала ванну, а, выйдя, увидела, что Пол дожидается ее в кашемировом свитере, который она подарила ему на Рождество.
– Он был такой милый, прямо как плюшевый медвежонок, которого хочется потискать.
Они поужинали и сели пообниматься перед камином.
– Получился замечательный вечер. Я знала, что Полу хочется секса, но у меня для этого просто не было настроения. Мне бы и самой хотелось, чтобы все было не так, но у меня бы просто не получилось. Но он не расстроился… Он у меня такой лапочка.
Что-то покоробило меня в том, как она произнесла это слово – лапочка.
– Вы слышите, какими словами пользуетесь? – спросил я. – «Медвежонок», «потискать», «пообниматься», «лапочка»… Обычно такими словами описывают ребенка, а не мужчину, который хочет секса.
– Я всегда зову Пола лапочкой… А вы хотите, чтобы я использовала какие-нибудь другие слова?
– Нет, – сказал я ей, – я хочу, чтобы вы продолжали пользоваться своими собственными словами. Но, по моему мнению, ваш выбор слов свидетельствовал о том, что вы десексуализируете Пола.
– Возможно, – согласилась Джессика.
На прошлой неделе она увидела на автостоянке у супермаркета мужчину, в которого была безумно влюблена в университетские годы. Они никогда не были любовниками, не ходили на свидания, да и знакомы-то были плохо.
И вот она встретила его вновь, когда он помогал двум своим маленьким детишкам выбраться из машины. Он был по-прежнему высок и атлетичен, и, увидев его теперь уже взрослым человеком, отцом двоих детей, Джессика нашла его еще более привлекательным, чем раньше. С этого момента на автостоянке она начала фантазировать о том, каково было бы завести с ним роман. Рассказав это, она замолчала.
Раньше она уже говорила мне, что Пол регулярно ходил в спортзал и держал себя в хорошей форме. Она до сих пор считала его вполне привлекательным мужчиной, да только ее он почему-то больше не привлекал.
– Что я пытаюсь понять, – заметил я, – так это почему Пол теперь «медвежонок и лапочка», а тот мужчина со стоянки – «высок и атлетичен»?
Объяснения у Джессики не нашлось. Она вспомнила, как несколько недель назад встречала Пола в Хитроу. Он на два дня уезжал на объект, и она по нему очень соскучилась. В такси по пути домой она обняла его и начала целовать, но когда он стал отвечать на ее поцелуи, Джессика неожиданно для себя самой приказала ему застегнуть ремень безопасности.
– Дело во мне, – сказала она. – Я просто стараюсь отгородиться от него.
Она вспомнила их первые свидания. Поездку в такси из ресторана в Уэст-Энде до квартиры Пола – «нас друг от друга оторвать было невозможно». Тем не менее она очень нервничала во время свиданий. В определенном смысле этот период оказался для нее одним из самых нервных в жизни. В иные дни она была уверена, что Пол ищет себе кого-нибудь посексуальнее и поуспешнее. Может быть, он ждет, что подвернется кто-то получше? Джессика ненавидела эту неопределенность.
Слушая ее, я вспомнил нашу первую встречу. Несколько месяцев назад она пришла ко мне по направлению своего врача.
Тот сказал, что Джессика выбивается из сил, пытаясь найти равновесие между работой, семьей и уходом за своими стареющими родителями. Во время той первой беседы она сказала мне, что не понимает, почему они с Полом так охладели друг к другу и почти не занимались сексом.
* * *Проблема эта достаточно распространенная, психоаналитики занимаются ею уже сотню лет. Фрейд говорил, что больше страданий его пациентам приносят только тревожные состояния.
Когда люди любят, у них отсутствует желание, а когда есть желание, они не могут любить, писал он. Эта дилемма может возникать у человека по великому множеству причин, и столь же много существует методов ее решения.
Джессика вела себя так же, как описанные Фрейдом пациенты, но по прошествии трех месяцев психоанализа я так и не смог понять, почему. Попытки поговорить с ней обо всем этом не давали никаких результатов. Я видел, что мы топчемся на месте.
Не желая повторять уже озвученные идеи или возвращаться к пройденному, я промолчал до завершения нашего сеанса. Она собрала свои вещи и ушла.
На следующий день Джессика не пришла, и это было для нее необычно. Она оставила на автоответчике сообщение о том, что не появится у меня до конца недели, а объяснит все во время нашей следующей встречи.
В следующий понедельник она пришла с опозданием. Выяснилось, что они проиграли конкурс на строительство в Кембридже. Джессика сказала, что всю неделю была настолько занята, что у нее не было времени ни на размышления, ни на наши сеансы. Они с Полом очень рассчитывали на этот контракт в финансовом смысле. Для их фирмы он имел огромное значение. Она считала, что их проект был самым лучшим из представленных.
– Я была так расстроена, – сказала Джессика.
– Меня удивляет, что вы не подумали позвонить мне, когда вам было печально.
– Я и не подозревала, что вы без меня совсем не можете обойтись, – улыбнулась она. – Неужели вам не хватало проблем с другими пациентами?
Пока я слушал Джессику, мне в голову пришла мысль, что ей хотелось чувствовать себя занятой матерью, а во мне, равно как и в своем муже, видеть просто ребенка, требующего от нее внимания. Сказав ей об этом, я напомнил ей еще одну ее фразу, которую она произнесла с явной гордостью во время одного из самых первых сеансов: у нее почти никогда не менялся вес, потому что она умела справляться с голодом. Она призналась мне, что получала своеобразный кайф, когда отказывалась от еды. Особенно, если все вокруг наворачивали за милую душу.
– Такая уж я уродилась, – сказала она. – Или вам хотелось бы, чтобы я была подобна большинству и начинала заедать свои проблемы каждый раз, когда мне становится грустно?