Не станет она потакать телу. Она ничего ему не должна. Постарается как можно меньше зависеть от его ощущений.
Кто-то поднялся по лестнице, открыл дверь.
— Элис…
Квентин, кто же еще. Элис, не поворачивая головы, услышала, как он подвинул себе стул и сел.
— Мы собираемся в Нигделандию. У нас появилась одна теория насчет происходящего, хотим поговорить с Эмбером.
— Счастливо. — Язык ворочался во рту, как червяк, соприкасался с нёбом, воспроизводил нужные звуки.
Она больше не злилась. Зачем вообще было злиться и говорить столько? Ярость, как шторм, ушла в море, оставив позади волнистый песок, усеянный обломками кораблекрушения. На смену ей пришло полное безразличие.
— Но я не хочу оставлять тебя здесь. Пойдем с нами? Ты могла бы помочь.
Она мотнула головой, закрыла глаза. Иногда, делая это, она вновь чувствовала себя невесомой. Когда накачаешься виски, особенно хорошо, и вливать отраву в гнусное тело тоже приятно.
— Нет, вряд ли.
Семь лет назад он видел, как ее плоть сгорела в синем огне. Семь долгих лет, пока она блуждала по Филлори, ее человеческая сущность спала, видя сны о гневном могуществе. Квентин разбудил ее и насильно вернул в плотскую оболочку, но душа ее ему не подвластна. Неужели он так ненавидит ее? Говорил, что любит. И вчера, и семь лет назад.
Знал бы он… Нельзя ли снова воспламениться? Возможно, это только раз получается, как у спички, но она так не думала. Надо только вспомнить, как это делается. Может, эта попытка убьет ее, ну и пусть: она сейчас и так все равно что мертвая. Самоубийство — ее убежище: она всегда сможет укрыться в нем, если не найдет ничего другого.
А если получится, то она уже не даст себя поймать.
— Я сейчас возьму тебя за руку. — Первое прикосновение с тех пор, как она вернулась. Ее кожа покрылась мурашками. — Ты это преодолеешь — не так все плохо, как тебе кажется. Я буду тебе помогать, но и ты постарайся тоже.
— Нет, — прошептала она.
Стало тихо, и она открыла глаза. Что-то, присутствующее в воздухе, проникало ей в нос, вторгалось в мозг, тянуло ее назад. Магия? Нет, не магия.
— Что это? — спросила она.
— О чем ты?
— О запахе.
— Ты знаешь, что это. Вспомни.
Стоило ей на миг ослабить защиту, тело приподнялось и втянуло запах в себя. В мозгу включались нейроны, бездействовавшие семь лет. С мебели снимались чехлы, окна распахивались, впуская солнце.
— Бекон, — произнесла Элис.
Квентин предъявил ей снятую с подноса тарелку Первоклассный бекон, толщиной в четверть дюйма, вспучившийся от жарки. Квентин поджарил его дочерна, как она любит… любила.
Не зря, выходит, провел семь лет. Раньше он совсем не умел готовить. Элис устала и очень хотела есть. То есть не она, конечно, а ее тело, эта мясная кукла. Оно взяло кусочек и сунуло в рот. Мясо жевало другое мясо, до чертиков сочное, жирненькое, солененькое. Доев, Элис облизала пальцы и вытерла сальные руки о простыню. Она негодовала на собственную слабость, но это так вкусно… Тело, которое она пыталась отторгнуть, как неудачный трансплантат, крепко держало ее в своих липких объятиях. Клеилось к ней, намеревалось стать с ней единым целым, и Квентин был на его стороне.
— Надеюсь, ты не думаешь, что бекон меня здесь удержит.
— Не только бекон.
Он поднес ей другую тарелку — с оранжевым манго, ломтиками сладкого солнца. Элис накинулась на них, как животное — почему «как»?
Нет, она не животное. Она чистый и прекрасный голубой ангел.
— Почему ты сделал это со мной? — спросила она с набитым ртом.
— Потому что ты человек, а не демон.
— Докажи.
— Это самое я и делаю.
Впервые после возвращения Элис посмотрела на него пристально. Он повзрослел, но остался все таким же красивым. Узкое лицо, немного великоватый нос, большой рот. Хорошо, что сам он никогда не считал себя привлекательным: это избавило его от психологии смазливого мальчика.
Но и перемены налицо, это правда. Он больше не заикается и не опускает глаза, как бывало.
— Мог бы и устрицы достать, — сказала она.
— Ты ж их терпеть не можешь. — Да?
— Ты говорила, что они похожи на холодные сопли.
— Не помню. Что я еще люблю?
— Вот. — Он дал ей шоколадку, и Элис прослезилась, отведав ее. Господи, она же себя совершенно не контролирует. Неужели плоть победит? Ей все труднее отделять себя от нее. Ниффин внутри громко протестовал. Она вспомнила о полетах, о погружении в недра земли, о том, как сжигала живые существа, посвящая их в восторги боли, которые испытала сама. Вспомнила и содрогнулась.
— Зачем ты пришла сюда? — спросил Квентин.
— Убить тебя, — ответила она правдиво и не колеблясь.
— Нет. Ты пришла, чтобы я тебя спас.
Она рассмеялась злобным ниффинским смехом, но еда уже вершила свою подрывную работу.
— Буду раскармливать свое новое тело. Разжирею и помру от обжорства.
— Воля твоя. Вот, держи.
Что за прелестный звук? Квентин откупорил запотевшую бутылку шампанского, налил бокал, подал ей.
— Это нечестно, — пожаловалась она.
— Кто ж говорит, что честно.
— Пить шампанское из простого фужера? Как низко ты пал, Квентин Колдуотер.
— Просто сменил приоритеты.
Она выпила вино маленькими глотками, как ребенок микстуру, и сказала, рыгнув под конец:
— Это, пожалуй, лучше всего. Больше у тебя ничего нет?
— Нет, это все.
— Не все, — сказала она и поцеловала его — неумело, как школьница, и очень крепко. Его зуб до крови оцарапал ее губу. Между ног потеплело. Она просовывала язык ему в рот, чтобы Квентин ощутил вкус шампанского. Плотина между телом и сознанием дала течь в сотне мест. Где-то далеко упал и разбился бокал.
Она хотела его. Это могло сработать. Могло помочь ей.
— Давай, Квентин. Покажи, для чего существуют тела.
Она уже расстегивала ему рубашку — подзабыла, как это делается, — но он перехватил ее руки.
— Не сейчас. Слишком скоро.
— Слишком скоро? — Она ухватила его за грудки и снова впилась в него поцелуем. Его щетина кололась, и пахло от него хорошо — не беконом, но все-таки вкусно. — Сотворил это со мной, а потом «слишком скоро»? Давай работай!
Встает! Вот гаденыш! Гнев вспыхнул легко, пройдя по хорошо разработанному каналу, но удовольствия не смог отменить.
— Постой, Элис. Так это не делается.
— Покажи тогда, как. — Она тоже встала. — Мое тело тебе противно так же, как мне? Ну, что ж поделаешь. Раз вернул меня — показывай, для чего. Не мужик ты, что ли? — Она сорвала через голову другую его рубашку, в которой ходила сама, и осталась в одних трусиках. Поцеловала его опять, прижалась к нему, ощущая грудью шершавую ткань рубашки. Он, пятясь, уперся в дверь. Она начала массировать его пах. Да, точно. Ему это нравилось.
Нравится до сих пор. Это чувствуется.
— Разве ты не за этим меня вернул? Чтобы трахать меня, как раньше?
Она сама не верила в это, ей просто хотелось сказать ему что-нибудь гадкое. Совершить над ним насилие, как он над ней совершил.
— Я не для себя тебя возвращал, — сказал он и поцеловал ее сам. Нежно, без нажима — вот, значит, как надо. Ей не терпелось соединиться с ним — с кем угодно. Он взял ее за руку и снова отвел к кровати.
— Не уходи, Квентин. Не уходи. — Она нуждалась в нем — давно забытое чувство.
Он снял рубашку и стал расстегивать брюки.
— Я и не собирался.
Они лежали рядом. Тело получило то, чего так желало. Целых два раза: в старину, сколько она помнила, такое редко случалось. Напрактиковался, видно, с тех пор. Поппи. Зачем она следила за ним и Поппи? Тогда ей было смешно, теперь больно. Хорошо бы об этом забыть.
Элис, заново охваченная стремлением уйти от себя телесной, отодвинулась. Она падала в себя, снедаемая мечтой о полете. Вжималась в свой панцирь, как краб, проглоченный брюхоногим. Она была почти человеком, почти собой, а теперь опять перестала. На миг ей показалось, что это просто, — оказывается, нет.
Квентин сел и стал одеваться.
— Мне пора. В Нигделандию, потом к Эмберу. Ты со мной?
Она покачала головой. Пусть себе идет, так гораздо проще. Он положил на кровать ее собственные одежки.
— Элис.
Она не реагировала. Сейчас она ляжет спать.
— Элис, ты ведешь себя как полная сука. И это, поверь, очень мягко сказано.
Он снова взял ее за руку, и они вместе исчезли из комнаты.
ГЛАВА 28
Плам считала, что с тактической точки зрения им лучше идти всем вместе, но Элиоту уже не терпелось. А тут еще эти звуки сверху. Квентин и Элис. Плам с Элиотом молча переглядывались — к чему тут слова. Для общих целей оно, может, и хорошо, но как-то не очень приятно сидеть и слушать все это. Элиот всячески изображал, что ему путешествовать между мирами все равно что раз плюнуть, но Плам твердо решила, что не позволит испортить свой первый опыт. Такая познавательная магия как раз для ботанов вроде нее, даже в нынешних невеселых обстоятельствах. Скорей бы уж. Элиот картинным жестом подал ей руку, другую сунул в карман и… ой.
Они всплывали наверх в холодной чистой воде. Плам засмеялась от удовольствия и чуть не захлебнулась в итоге. Расплывчатые огни над ними становились все четче, и вот они выплыли на поверхность.
Плам, опираясь на многочисленные рассказы, ожидала не этого. Они оказались в большом помещении, где в двух канделябрах горели свечи. В чем-то вроде крытого бассейна с фонтаном.
— Что за дела, — пробормотал Элиот, удивленный даже больше ее.
Вода стояла вровень с мраморным полом. На одном конце бассейна извергал изо рта струю гневный каменный лик, на другом была лестница, как в римских банях, — на нижних ступенях вода голубая, на верхних прозрачная. Они синхронно подплыли к ней.
— Не думаю, что это Нигделандия, — сказал Элиот. — Пуговица нас куда-то не туда занесла.
Выйдя из воды, они сразу высохли. Волшебство, да и только. По стенам зала тянулись книжные полки.
— Кто же устраивает в библиотеке фонтан, — изумилась Плам. — Это вредно для книг.
— Да уж не полезно.
Плам и с закрытыми глазами догадалась бы, что находится в библиотеке. По одной только тишине, обволакивающей ее бархатным футляром. По запаху медленно распадающейся бумаги, кожи, сухих чернил. В таких громадных книгохранилищах она еще не бывала. Каждый фут полочного пространства плотно заполнен корешками — кремовыми, кожаными, ребристыми, позолоченными, с орнаментами и текстом. Одни книги тонкие, как журналы, другие в толщину больше, чем в высоту.
Плам вела по ним пальцами, словно почесывала хребет гигантского дружелюбного зверя. В трех-четырех местах одной книги недоставало, и один ее сосед преклонял голову к другому, будто в трауре по отсутствующей подруге.
Даже к стропилам приспособили полки — прямые, арочные, веерообразные. В углах под потолком проделали книжные дверки вроде кошачьих. Одна из них со скрипом открылась; влетевшая в нее книга помедлила в воздухе, проплыла через зал и вылетела в дверцу на другой стороне.
— Был неправ, — сказал Элиот. — Это, должно быть, одна из нигделандских библиотек — я внутрь ни разу не заходил.
— Думаю, нормальных людей и не пускают туда.
— Вы к ним не относитесь, — сказал кто-то. В дверях стоял странный человек лет под тридцать, бритоголовый, с лицом как непропеченный бисквит. Разросшаяся эспаньолка придавала ему сходство с озлобленным баристой из независимого кафе, чьи мечты стать сценаристом так и не осуществились. Самой странной его чертой, помимо монашеской рясы и сандалий, были руки — явно волшебные, золотые, прозрачные, излучавшие собственный теплый свет. Он держал их перед собой.
— Пенни, — произнес Элиот. Не столько приветствие, сколько констатация факта.
— Ваши товарищи сейчас будут здесь.
И точно: в бассейне всплыли Квентин и Элис. Она, злая как собака — чему Плам нисколько не удивилась, — испепелила Квентина взглядом и подплыла к лестнице. Совершенно голая, как оказалось: видно, пуговица их в процессе застукала. Лучше об этом не думать. Элис, нисколечко не стесняясь, напялила на себя одежду, которую подал ей Квентин.
— Привет, Пенни, — сказал он. — Рад тебя видеть. Это ты перенес нас сюда?
— Это был мой вопрос, — сказал Элиот.
— Просто перенаправил, — ответил Пенни. — Все маршруты Нигделандии теперь контролирую я. Вы здесь в качестве моих личных гостей.
— Зачем вы держите книги в такой сырости? — спросила Плам.
— Они защищены. У нас недостает площадей для хранения.
— Все это здорово, Пенни, но мы вообще-то торопимся, — сказал Квентин. — Дело важное, времени совсем нет. В буквальном смысле.
— Ваше присутствие обязательно. Я сейчас объясню.
— Давай тогда поскорее. Классные, кстати, руки.
— Спасибо. Я сам их сделал.
Плам пришла к выводу, что все они знакомы уже давно.
— Плам, это Пенни, — представил Квентин. — Пенни — наш новый друг Плам. Элиота и Элис ты знаешь.
— Привет, — сказала Плам. Элис смолчала.
— Очень приятно. — Руку он, к облегчению Плам, не стал подавать. — Рад, что ты опять с нами, Элис.
Он как-то без слов дал понять, что они с Элис когда-то были любовниками.
— Послушай, Пенни, мы в самом деле… — начал Элиот.
— Пойдемте со мной.
Пенни повернулся и вышел в дверь, не оглядываясь на них.
— Кто этот парень? — шепнула Квентину Плам.
— Вместе учились в колледже.
Они последовали за ним и оказались в другом библиотечном зале, еще грандиозней первого. Здесь был сводчатый потолок и высокие, темные сейчас окна. Сквозь их нижние стекла, усеянные капельками дождя, Плам впервые увидела Нигделандию — широкие площади, узкие переулки и дворцы в итальянском стиле.
Пенни шел, сцепив за спиной свои волшебные руки. Точно такие же, как у тех, кто напал на них в Коннектикуте. Может, это совпадение, распродажа была или что, но едва ли. Похоже, у Плам большой зуб на этого Пенни — может, и не один.
— Прошлый год для меня был удачным, — тоном экскурсовода говорил он. — Моя работа по защите Нигделандии и направление потока магии в безопасное русло привлекла ко мне внимание высших лиц ордена. Это мы заботимся о Нигделандии, Плам, если ты не в курсе. В то же время мы лишились значительной части персонала, в руководстве образовались пробелы, и я получил повышение. Это, конечно, большая честь, но и ответственность нешуточная. Нигделандия вследствие недавней катастрофы изменилась необратимо. Старая магия не работает вовсе или работает по-другому. Здесь растет время, — бросил он раздраженно, точно у них клопы завелись. — Вы представить не можете, какие это создает неудобства. Но все это мелочи по сравнению с тем, что я занял должность Библиотекаря — один из высших постов в нашем ордене.
— Поздравляю, — сказал Квентин. — А что, к слову, случилось с драконами? Когда я их видел в последний раз, они готовились сразиться с богами.
— Они одержали победу — в противном случае вы не выжили бы и не смогли сыграть свою роль в этом кризисе. Сражаться со старыми богами, даже в качестве отвлекающего фактора, очень рискованно. Они не столько контратакуют, сколько просто стирают вас из реальности, но несколько драконов все-таки уцелело. Они восстановят свою популяцию, если вспомнят, как это делается: уже несколько тысячелетий они живут как бесполые существа. Наш орден оказывает им помощь в этом проекте.
Ну что ж. Среди миллиардов книг должно найтись хоть одно драконское порно.
Из сводчатого чертога они перешли в лабиринт, где книги стояли по стенам и свисали корешками вниз с потолка, как летучие мыши. Время от времени они ужимались, чтобы дать место еще одной. Пенни этот тот еще кекс, но библиотека у него, надо сказать, будь здоров. Квентин явно недооценил это место.
Может, они и Филлори недооценивают? Оно сейчас так близко, всего в одном фонтане от Плам. После исключения из Брекбиллса она думала, что вся ее жизнь пошла под откос, и это вполне могло сбыться. Такое уже бывало, по словам Квентина. Но то же событие привело ее к Филлори, на самый его порог. Время пришло. Она хочет его увидеть.
Оливковый том с серебряными буквами на корешке болтался над ней, искушая, как спелый плод.
— Ай!
Пенни шлепнул ее по руке, и она так растерялась, что ничего не сказала в ответ — наоборот, устыдилась.
— Я уже ввел некоторые рацпредложения, которые одобрили наверху, — продолжал он как ни в чем не бывало. — Не знаю, заметили ли вы… — Он показал на дверцы, в которые через неравные промежутки влетали и вылетали книги.
— Да, молодец, — сказал Элиот.
— Одна из лучших твоих задумок, — добавил Квентин. Плам не совсем понимала, друзья они с Пенни или враги.
— Это уже переняли другие библиотеки.
— И для кошек пригодится, — вставила Плам. — Если они, конечно, летучие.
— Животные, даже домашние, в бибилиотеку не допускаются, — не принял юмора Пенни.
— Слушай, нам правда надо идти, — сказал Элиот.
— А здесь у меня специальная комната для проблемных форматов.
Плам с невольным любопытством заглянула в открытую дверь. Здесь хранились фолианты очень высокие, но узкие, как линейки. Что это может быть? Каталоги змей, стрел, тех же линеек? Одну книгу держали в стеклянном террариуме — либрариуме? — потому что слова из нее лезли, как муравьи. Другая лежала на столе, чуть-чуть приоткрытая, рядом со сварочной маской — так ослепительно ярко светились ее страницы. Третью со всех сторон наглухо запечатали корешки.
— Прямо-таки удивляешься некоторым издателям. — Пенни покачал головой, и они пошли дальше.
Это напоминало экскурсию по шоколадной фабрике с Пенни в качестве Вилли Вонки. Младшие библиотекари в таких же, как у него, рясах, а многие и с золотыми руками, шмыгали мимо, почтительно кивая ему.
— Внизу, в катакомбах, у меня еще одна уникальная коллекция: задуманные, но так и не написанные романы.