На выходных поехали. Взяли с собой бутерброды, термос, Ольгу и Машку.
Та верещала больше всех:
– Ну давайте, родители! Будем шашлыки жарить, в речке купаться. В общем, получать от жизни удовольствия!
Машка носилась по участку и собирала мелкие ромашки с «укропными» листьями.
– Все бы тебе удовольствия! – буркнула Ольга.
Уехали притихшие и озадаченные. Вечером, за чаем, стали обсуждать «дачную» тему. Ольга опасалась строительства – доводы совершенно логичные. Кто? В смысле – кто будет строить, кто будет за всем этим следить и как будут все это оплачивать?
Масштабы бедствия не сознавал никто.
Зато всем было ясно – Борис Васильевич работает, Машка с Никошей не помощники. Елену обманут в два счета. Значит, кто? Правильно, Ольга.
Да! А деньги на это мероприятие? Откуда их взять? Сбережений – ноль. В последнее время Елена франтила, да и ремонт сожрал все.
Разошлись по своим углам молчаливые и озабоченные.
А перед сном, обняв жену, Борис вздохнул и мечтательно сказал:
– А хорошо бы, Ленушка, а? Все-таки дом есть дом. Семейное гнездо, так сказать. Когда вся семья вместе и за самоваром, а?
Она тоже вздохнула и кивнула:
– Да, хорошо. Просто перед этим «хорошо» будет очень много всего «тяжело» и «плохо».
Ночью не спала, думала. Представляла себе небольшой деревянный дом, палисадник с пестрым цветником, яблоню, усыпанную краснобокими мелкими яблочками. Запах яблочного пирога, пыхтящий самовар на веранде – солнечной, открытой, с деревянными скамьями и столом, на котором в кувшине благоухают разноцветные флоксы. И прозрачные капли дождя на подоконнике – в которых отражается солнце.
Утром позвонила Эле. Та сказала:
– Надо брать, разумеется. Безо всяких раздумий. Место прекрасное, всегда в цене. Пусть стоит – хлеба не просит. А если задумаете строиться – бригада есть. В прошлом году у нас в Кратове гостевой дом строили. Хорошие ребята, все, между прочим, сотрудники НИИ. Инженеры и кандидаты. Есть даже один доктор наук. Шабашат – семьи-то кормить надо! Не пьют, естественно, и сами себя кормят – что немаловажно. Да и берут весьма скромно – интеллигенция. А денег я тебе дам! Даже не думай, отдашь постепенно, как сможешь.
Брать в долг Елена ненавидела. А соблазн был велик. Думали, думали и… ввязались. Ольга возмущалась – авантюра чистой воды!
Но взялись. А наивная Елена как-то сказала дочери и мужу:
– А может, Сережку эта дача заинтересует? Включится в это дело?
Борис и Ольга посмотрели на нее с сожалением и жалостью, как на придурковатую или тяжело больную, что ли. И оба громко вздохнули.
И все-таки надумали.
Взялись, и, как водится, дело пошло. Ребята из НИИ оказались и вправду милыми и симпатичными. Строили быстро и умело. За три месяца обещали поставить дом. Не дом, конечно, домишко. Три малюсеньких комнаты и терраска. На втором этаже, в мансарде – комнатка под скошенной крышей, заранее забронированная Машкой.
Раз в неделю, обычно в субботу, на «объект» ездили Ольга с Еленой.
Лето было дождливым и сырым, солнце выглядывало так редко, что, когда голубело хмурое небо, радовались, как дети.
Тогда, в то холодное и мокрое лето, у Ольги случился роман с бригадиром. Тем самым доктором наук, о котором говорила Эля.
Весельчак-доктор проходил под кличкой Колобок. Здесь были две составляющие: во-первых, фамилия Колобов, а во-вторых, внешний вид самого доктора – низкорослого, пухлявого, круглолицего и краснощекого.
Колобок этот был мастер коммуникации – достать мог все, что угодно. От финской вагонки до деревянных, остродефицитных дверей. Еще он умел класть печи и камины – делал это «исключительно из удовольствия», хобби, так сказать.
Он и сложил печь-камин – маленькую, изящную и очень продуктивную. Да еще и выложил самодельными изразцами. Точнее, мозаикой, со вкусом собранной из остатков цветной керамической плитки.
Колобок резво гонял по Подмосковью на раздолбанных «Жигулях» и слушал кассеты с редкими записями Высоцкого.
Он был холост и жил с престарелой мамой. Из тех, кто туго натягивает короткий родительский поводок.
Маму свою Колобок обожал и, очевидно, боялся.
Первые месяцы их романа встречи проходили на недостроенной даче. В «Машкиной» мансарде, на полу, на матрасах.
Елена думала – ну, толк от «стройки века» уже есть. Что там дальше и как все сложится – не загадывать. А Лелька просто расцвела, захорошела. Румянец на щеках, глаза блестят. Даже волосы слегка закудрявились, вот чудеса.
Может быть, сложится? Дай-то бог! Все-таки человек неженатый, свободный. Ущерб никому не наносится.
Сережа, кстати, на стройке не появился ни разу, как Елена его ни уговаривала.
– Дела у меня, – бросал он, хватал куртку и выскакивал за дверь.
* * *Никоша пребывал в прекрасном настроении. Был очень оживлен, остроумен и даже что-то напевал по утрам в ванной.
Ольга назвала это «головокружением от успехов».
Наивные! Дело было совершенно в другом.
Никоша влюбился. А они проглядели! И мать, и сестра, и отец ничего не заметили.
Какие дураки – решили, что этот вопрос, вопрос личной жизни, для него закрыт. Так были уверены, что и мыслей подобных, и опасений ни у кого не возникало.
Живет себе юноша, живет. Делает успехи, увлечен своим делом. Скорее всего, сделает успешную карьеру. И все. И все? Нет, не все.
В сентябре, когда строительство «родового поместья» подходило к концу и Ольга и Елена озабоченно мотались с Колобком на его «Жигулях» по окрестным поселкам и городишкам в поисках мебели, абажуров, кастрюль, посуды, занавесок и всяческой дачной утвари, Никоша объявил, что собирается представить им свою невесту. Официально – так как заявление в загс уже подано и остается, собственно, только всем познакомиться и все обсудить.
– Все остальное, – смущенно произнес он, – в смысле, по поводу свадьбы.
Елена остолбенела. Вот таких новостей она не ожидала точно. Да и никто не ожидал, что говорить. Все так растерялись, что дачные приятные уже хлопоты разом отошли на второй план.
Елена опять сидела на стуле и смотрела в окно.
Ольга пыталась ее растормошить:
– Да что плохого, мама? Все слава богу! И кто мог об этом мечтать? У Никоши будет нормальная, полноценная, человеческая жизнь. Семья, дети. Разве не радость?
Елена смотрела на дочь с осуждением:
– Какая радость, Леля? Какая семья? Какие дети? Он сам – дите. И дитем останется. А ответственность? А кормить эту самую семью? А его приступы? Кто и как будет с этим жить и бороться? Я лично вижу в этом что-то нездоровое. Какую-то корысть. Вот он говорит – нормальная, здоровая и интересная женщина. А скажи мне, зачем он нужен нормальной, здоровой и интересной женщине? Разве мало мужиков, прости меня, здоровых и нормальных? И это я говорю, заметь, о своем сыне! А мне даже думать об этом непросто. Не то что произносить вслух!
– Ты сомневаешься, что Никошку можно полюбить? Нашего Никошку? Самого чудного, трепетного, разумного и нежного мальчика? Или ты думаешь, что все это заметно только нам?
– А все остальное? – ответила Елена. – Не заметить всего остального, знаешь ли… И его физическое увечье, и его психику, и его неприспособленность. И все проблемы со здоровьем! И то, что в свои девятнадцать он похож на подростка – не только внешне… Знаешь ли, не думаю, что среди нынешних дам найдется женщина, способная на самоотречение и подвиг. А жить с больным человеком – точно подвиг. Я уже не говорю про скрытую от посторонних глаз семейную жизнь. Личную, так сказать. Хотя… Как врач, я понимаю – ТАМ может быть все вполне в норме. Ну или приближенно к норме. И все-таки…
– Мам! А что такое норма? Ты вот мне можешь объяснить? – И Ольга расхохоталась.
Елена махнула рукой:
– Да ну тебя!
Дата знакомства с невестой была согласована и озвучена. С угощением Елена решила не напрягаться (Машкины словечки).
– Много чести! Что есть, то и подадим, – сообщила она дочери.
И Ольга опять ее осудила:
– Подумай о Никоше! Ведь его ты, по крайней мере, уважаешь? – И добавила: – Не ревнуй, мам! Не губи себя и его.
Ревновала. Конечно, ревновала. Все шло именно отсюда. Привыкла, что этот мальчик – ее мальчик. Только ее! И так будет всегда. Всегда, до конца ее жизни. Всегда она будет заходить в его комнату, садиться на край его кровати, и они будут шептаться перед сном. Обо всем на свете, обо всем.
Ее любимый и самый нежный мальчик. Ее выстраданный и вымоленный сынок! Ее Одуванчик!
И он будет доверять ей все свои самые главные секреты. Ей и только ей.
Какая еще женщина, помилуйте! Какая женщина может встать между ними? Ее сыном и ею?
Невозможно. Просто невозможно, и все.
* * *Оказалось – возможно. Даже очень. И женщина эта появилась в их квартире в положенный час, не задержалась.
И Елена увидела ее. Ох, а дальше было совсем плохо.
Женщина (не девушка – именно женщина!) в белом плаще, с букетом красных дурацких гвоздик, стояла на пороге, не решаясь войти в квартиру. Она была очень бледна и перепугана – и это бросалось в глаза.
Елена прислонилась к стене и невольно положила ладонь на левую грудь.
Первой пришла в себя Ольга. Кашлянула и буркнула:
– Проходите.
Гостья тревожно взглянула на Никошу и наконец шагнула в прихожую.
Никоша торопливо помог ей снять промокший плащ.
Она мельком глянула в зеркало, поправила волосы и обернулась к Елене.
– Катя, – сказала она и протянула руку.
– Без отчества? – уточнила Елена.
Ольга хмыкнула.
– Без, – спокойно ответила та и чуть прищурила глаза.
Прошли в столовую. Расселись за столом в полном молчании.
– Чаю? – предложила Ольга.
Катя молча пожала плечами.
Никоша беспокойно смотрел на мать.
Ольга разлила в чашки чай и нарезала торт.
Минут через десять, когда молчание стало совсем невыносимым, Ольга, откашлявшись, подала голос:
– Ну-с, и какие планы на дальнейшую жизнь?
– Леля! – взмолился Никоша.
Катя кивнула и слегка улыбнулась:
– Все понимаю, Ольга Борисовна. Все. И вас, Елена Сергеевна, тоже не сужу. Выглядит все по меньшей мере странно.
– Да уж! – подхватила Ольга. – Более чем.
Катя посмотрела на нее и твердо продолжила:
– Странно, но… Знаете ли, по-разному в жизни бывает. Всяко и разно.
Ольга понимающе кивнула – знаем, знаем.
Елена не поднимала глаз.
Катя, выдохнув, продолжила:
– Все понимаю, растерянность вашу и удивление. Но вот так вышло. Так получилось. Я долго сомневалась, очень долго. Бегала от Коли, как могла. Думала, спасусь. А потом… Потом решила – ну раз так вышло, что же бежать от себя? Да и кому от этого будет лучше? Мне? Точно нет. Коле? И ему вряд ли. Разница у нас не такая большая, одиннадцать лет. Бывает и больше. И живут люди в любви и понимании. Живут. И мы не хуже! И оба уверены: все у нас будет хорошо!
Она выдохнула и посмотрела на Никошу. Он взял ее за руку и твердо сказал:
– Мама, Леля! Я прошу одного – понять меня и Катю. Осуждать – ваше право. Не принимать все это – тоже. Но я не мог просто так уйти, ничего не объяснив. Хотя это, возможно, было бы проще.
– Спасибо! – усмехнулась Елена. И добавила: – Я этого не приму! Никогда. Весь этот бред и всю эту блажь. Его, – она кивнула на сына, – и вашу. Все понятно без слов. И ваш интерес, и его.
Она встала и вышла на кухню. Не было больше сил, не было. Ни слушать все это, ни смотреть на эту зрелую, дебелую, простолицую женщину.
Женщину, которая уводит – вот прямо сейчас, через полчаса, в дверь – ее Никошу!
Как она сказала – Колю? Ах, да! Он ведь и вправду Коля.
Другой, чужой мальчик с другим, чужим именем.
И это у нее отняли!
Она слышала, как хлопнула входная дверь, и не повернула головы от окна.
На кухню зашла Ольга и молча стала мыть чайные чашки.
Потом села на стул и спросила:
– И что дальше?
Елена пожала плечами:
– Он ведь ушел, мам. И кому от этого легче?
– А ты считаешь, – взорвалась Елена, – что весь этот бред мы должны принять?
Ольга кивнула:
– Должны, мам. А куда нам деваться? Мы же не можем вычеркнуть Никошку из своей жизни!
– Не вычеркивай, – ответила та. – А я – постараюсь. Может быть, тогда скорее все это закончится.
Как просто бросить в запале фразу! Как просто объявить о своем решении.
И как непросто не спать ночами, ни на минуту не выкидывать из головы эти мысли и не видеть собственного сына! Не видеть! Не слышать его голос, не знать, что он, как он.
Сына, с которым она не расставалась ни на один день – с того самого момента, как в первый раз взяла его на руки.
Характера хватило на две недели. Пошла на кафедру. Катя – Екатерина Зотова – работала там лаборанткой.
Елена вошла без стука. Лаборантка Зотова мыла в раковине инструментарий. Инструменты позвякивали, и Катя в такт мурлыкала какую-то мелодию.
Елена с ненавистью смотрела на ее плотную, широкую спину, туго обтянутую белым халатом.
Та, словно почувствовав взгляд, обернулась.
Испуганное лицо медленно заливала краска.
– Вы? – прошептала она.
– Присядем, – кивнула Елена. – Ну что, добились своего? – неласково усмехнулась она. – Увели парня из семьи. Нездорового, между прочим, парня. Нам он не звонит, не пишет, как говорится. Словно нас нет на этом свете. Я вот только спросить хочу. Надеюсь, имею право.
Катя кивнула.
– Надолго это у вас? Ну, в смысле, когда натешитесь?
– Зря вы так, – она покачала головой. – Зря. Никак не поверите, что у нас с Колей все серьезно.
– Не поверю, – сказала Елена. – И не трудитесь меня в этом убеждать. Не поверю ни за что. А вам могу объяснить. На пальцах, так сказать. Желаете?
Катя криво усмехнулась:
– Попробуйте.
– Вы – разведенная неудачница. К тому же неудачница с двумя детьми. Внешностью не блещете, образование среднее. Все, что есть – квартирка в Беляеве с проходной комнатой. Думали, здесь, поближе к науке, умного и солидного мужа себе отхватите. Дурака интеллигентного. А не попался!
Вместо солидного попался мой дурачок. Тоже умный, тоже интеллигентный, но… Не солидный. И это – минус. Правда, есть плюсы – инвалид, спросу с него никакого. Но – перспективный. Голова не хромает. А коли есть голова – так возможен вполне благоприятный ход событий. Ну, деньги, диссертация, научные труды, известность, наконец. К тому же изменять точно не будет. Какой из него изменник? Смешно. Да, человек хороший, добрый. Детей ваших принял. Плохому их точно не научит – не то что родной папка.
Это – про вас. А про него – еще проще. Первая женщина. Опытная к тому же. Приласкала, напела: милый, хороший. Талантливый. Заботой окружила, теплом. И он пропал. Все естественно и закономерно. Вот только что дальше? В смысле дальнейшей перспективы вашего, так сказать, союза? Вот вы лично, положа руку на сердце, как ее видите?
Катя Зотова качнула головой:
– Ох, зря вы так, Елена Сергеевна. Зря. И про сына своего зря. И про меня. И зря вы меня за дурочку деревенскую держите. И семья у меня была замечательная – папа строитель был. Высотки московские строил. Заслуженный, кстати, строитель. Мама в детском саду работала. Воспитателем. Дети ее обожали. Только вот ушли рано – мне всего пятнадцать было. Один за другим. Сначала папа, а через полгода мама. Не смогла без него жить. И муж мой был не дурак и не алкаш. Студент. Хороший парень. На мотоцикле разбился. И я осталась совсем одна – Галочке было три годика, а Андрюшке год. И мечты мои о высшем образовании канули в пропасть. Какой институт? Детей надо было кормить. И я на двух работах – здесь, на кафедре, и в ЖЭКе, полы в подъездах мою. Рано утром и поздно вечером, в ночь. Коля меня пожалел. А любовь часто начинается с жалости.
– Это в простонародном эпосе, Катя, – Елена впервые назвала будущую невестку по имени.
Она поднялась со стула.
– Ну, доводам моим вы не внемлете. Это я поняла. И про то, что Никоше нужна другая женщина – молодая, образованная, ему под стать – тоже. Сына мне вернуть не прошу – здесь каждый за себя, понимаю. Не очень честно вот так выстраивать свою судьбу, но… Как женщину вас понять могу. Вернее – пытаюсь. Что ж, мешать я вам не буду, обещаю. Но и помогать тоже. И еще – не обессудьте, – никогда ВАС не приму. Сердцем. Говорю честно.
– Спасибо и на этом, – грустно усмехнулась Катя. – Я и на это, честно говоря, не рассчитывала.
Елена развела руками и вышла из лаборатории.
* * *Эля в который раз учила жизни:
– Открой глаза! Замечательный парень, но… Ты же понимаешь, как трудно ему устроить личную жизнь. Посмотри на все сторонним взглядом. А может, она хорошая девка? Невредная, жалостливая? Ухаживать будет, ценить. Знаешь, такие простые – они незатейливые. Благодарные. Ты ей на рубль – она тебе на два. И на черта ему образованная? У него у самого столько мозгов – на двоих хватит. Не будь дурой, прими. Обласкай. Вспомни, как Елизавета от тебя шарахалась. Приятно было? Мало она твоей крови испортила?
И добавила, покачав головой:
– Не ожидала я от тебя, Ленка. Не ожидала. Тетеха тетехой – а тут… Прямо на дыбы встала. Характер, так сказать, проявляешь. Вот только зря, мне кажется. Не тот случай. Извини, что тебе это говорю. Ну а если бы зеркальная ситуация? Ну наоборот, с твоей дочерью? С Лелькой, например? Вот привела Ольга, прости, инвалида. И ты, женщина и мать, понимаешь – как муж он, мягко говоря… И что бы тогда? Ты не встала бы на дыбы? Зачем тебе, Леля, мужчина, мягко говоря, не очень полноценный? Так что радуйся, что у девки этой родителей нет, что сирота. А дети – так, может, это и хорошо? Мужиком себя ощутит, кормильцем. Да и душа у него светлая – полюбит их еще так… Пуще родного отца. Ведь свои-то вряд ли будут. А корысти в ее действиях я не вижу! Какая тут корысть – за инвалидом ухаживать!
– Тебе не понять мою боль, – сухо бросила Елена. – У тебя сын здоров!
Эля расхохоталась от души:
– Нашла чему позавидовать! Мой Эдик – законченный идиот. Даром, что здоров! Голова-то пустая! Весь в бабулю-воспитательницу. А насчет боли, – Эля тяжело вздохнула, – ты права. Только у каждого она своя. И каждому кажется, что его яма черней и глубже.