Глеб невольно оказался в психологической или, скорее, философской ловушке. Мысленно топтался на месте, ходил по кругу, вздыхал, а ночью набросился на супругу со страстью, удивившую их обоих…
* * *Надежда недолго сопротивлялась желанию. Когда Вадим недвусмысленно пригласил ее посмотреть свою библиотеку, она согласилась мгновенно. Для порядка немного пожеманилась, мол, удобно ли, а на самом деле испытывая истинное счастье от его предложения. Сердце тут же провалилось в живот и гулко застучало там, в животе… Анализировать свое состояние Надежда не могла: как это так – сердце и вдруг в животе? Но отметила для себя жар и тяжесть лобка, пересохшее горло и практически полное отупение. Никаких мыслей, фраз, умозаключений… Только короткие слова:
– Да…
– Где?
– Хорошо…
Разговор давно закончился, а она так и сидела, держа трубку у уха… Замерла в оцепенении, не в силах ни двинуться, ни продумать происходящее, ни вспомнить толком ход разговора. В голове бесконечным хороводом мелькали три слова: «Да… Где?.. Хорошо…», – и низ живота наливался приятной тяжестью и томился в предвкушении наслаждения.
* * *Наслаждения не получилось. Тот бурный и страстный акт любви, который случился у Надежды с Вадимом, принес отнюдь не удовлетворение, а еще большее желание. Освобождения не было, разрядки не случилось. Хотелось еще и еще, снова и снова… Но времени не было совсем. Они долго рассматривали библиотеку, робея друг перед другом и перед надвигающейся близостью. Потом пили чай, затем вспомнили про вино. Вадим не сразу справился с пробкой – дрожали от волнения руки, а время шло, его оставалось все меньше, потому что вот-вот должен был вернуться сын из школы, а что это за любовь с оглядкой на часы, с постоянным контролем, с прислушиванием к шорохам и звукам?
Надежда уходила от Вадима с еще большим желанием, чем пришла.
– Я позвоню! – он проводил ее до лифта.
– Звони!
– Я хочу тебя опять! Мне мало.
– Мне тоже…
– Я придумаю что-нибудь в ближайшее время!
– Хорошо.
Нежность переполняла Надежду. Нежность, неудовлетворенное желание, затаенные вздохи, которые теснились в груди.
Нет, ждать, пока он что-то придумает, она не могла. Нет-нет! Чего ждать? Сколько ждать? Зачем ждать? Она мысленно перебирала подруг и знакомых, к кому можно было бы обратиться с деликатной просьбой. И уже через два дня у нее был ключ от квартиры давней приятельницы, которая, на счастье, уезжала в командировку на две недели и заодно просила поливать цветы и проветривать помещение, поскольку у них очень сильно топят. А на улице уже весна, и можно бы отопление уменьшить, ан нет, и жара такая, и духота в квартире… Надежда ликовала, не слушая подругу, предвкушая длительные встречи и улетая далеко в своих мечтах и фантазиях…
* * *Морально-этические вопросы больше Надежду не мучили. Теперь ее волновало только одно – свое желание. Она даже не отдавала себе отчета в том, что влюблена, что погружается в свое состояние влюбленности все глубже и глубже. Почему-то ее потрясла собственная чувственность, проснувшаяся сексуальность. Она не предполагала, что может изнывать в ожидании близости, что может многократно перебирать в воспоминаниях моменты их единения. Она удивлялась вновь открывшимся ощущениям своего тела и наслаждалась телом любимого.
Почему-то ничего подобного не было раньше в ее жизни. Или она просто забыла свое то, давнее, юношеское состояние? Ведь она искренне любила мужа и была счастлива с ним все эти годы. Да, бывало, что и ссорились, и недопонимали друг друга, и спорили по вопросам воспитания дочери, и раздражались иной раз. Но по большому счету она считала их брак с Глебом успешным, и семья являлась для нее незыблемым оплотом жизни.
А тут вдруг такое! Ну и как откажешься? Какие силы нужны, чтобы отвернуться от нового чувства, пройти мимо? И нужно ли отказываться, если Бог посылает тебе такое счастье? Если посылает любовь?
То, что у нее любовь, Надежда не понимала и даже не была намерена погружаться в самоанализ, потому что подобное погружение грозило поколебать или даже разрушить ее устои, в которых до сегодняшнего момента она не сомневалась. Поэтому легче было все внутренние сомнения свалить на желание, которое затмевало все и вся, не оставляя места раздумьям.
Что же касается Вадима, то он, будучи по природе своей маменькиным сынком, очень быстро прикипел к женщине старше себя. Он растворялся в ее ласках, сам источал их не менее эмоционально, но ни на какие решения способен не был.
Две недели пролетели быстро. Приятельница вернулась, ключи пришлось отдать, а кроме «просмотра библиотеки» у себя дома Вадим ничего не мог предложить Надежде. Ей это совсем не нравилось. Не нравилось быть с ним в его супружеской постели. Напрягала неопределенность: вдруг жена неожиданно вернется с работы, или сын раньше времени из школы придет. Она не могла расслабиться, все время прислушивалась и всего боялась.
– Давай придумаем какое-то другое место встреч, – предложила она Вадиму.
Для него «другое» означало усилия.
– Ты сама подумай, – объяснял он ей. – К друзьям я обратиться не могу. Каждый поймет зачем.
– Ну да. Поймет. И что? – удивлялась Надя.
– А то, что все они знают мою семью, мою супругу… Не дай бог кто-то когда-то проговорится…
– А-а…
* * *Надежде становилось ясно, что, если она хочет встреч, то волноваться об их организации придется ей самой. Пару раз она попыталась что-то предпринять, но вдруг резко приняла решение: нет!
– Вадим, это неправильно!
– Что неправильно? – не понял он.
– Ну… мне кажется, что мужчина должен как-то… заниматься организацией встреч.
– Да? Почему? – подобная мысль ему в голову не приходила. – У тебя же хорошо получается.
– А мне хотелось бы, чтобы именно мужчина волновался об этом, а то создается впечатление, что это я одна жажду свиданий, а ты вроде бы просто соглашаешься…
– Нет… Это не так… Я тоже… жажду…
Надежда вздыхала, понимая, что ничего не изменится. Первая волна влюбленности начала проходить, пелена с глаз падала, и реальная действительность открывалась ей во всей своей истинности. Подтверждались ее сомнения, которые из разряда неуверенности и догадок переходили в разряд убежденности. Перед ней – довольно слабый мужчина с комплексами так и не повзрослевшего ребенка и неудовлетворенностью жизни. И хотя внешне все вроде бы супер, внутри – одиночество и одна-единственная привязанность: мать! Надежда для него – луч света с говорящим именем. Именно надежда – на лучшее, на светлое, беззаботное, почти материнское. С ней можно расслабиться, отдыхать, не думать, лениться. С ней можно нежиться, вдыхать, грустить. Ей можно излить печаль, пожаловаться на жизнь, поплакаться и пожалеть себя. Он очень любил прижиматься к ее груди, и чтоб она гладила его волосы, прижимала его голову к себе… А он, как ребенок, млел под ее невинной лаской, растворялся в бесконечной нежности и мог просидеть так долго-долго, умиротворенный, успокоенный, счастливый.
Пару раз они выбирались в кино. Пару раз любовь «на скорую руку» случалась в машине. И вроде бы, вроде бы все было неплохо… И чувство, и признание в любви, но… меркла для Надежды эта романтика. Уходила из нее та первая, всепоглощающая страсть, а в душе вместо ожидаемой любви образовывалась пустота и неприятная прохлада. То ли сквозняк, то ли выхолощенность… Остуда, одним словом. Еще несколько раз Надежда соглашалась на встречу, но с каждым свиданием убеждалась во внутренней опустошенности и вскоре прервала ставшую ненужной связь.
* * *Глеб стал просыпаться рано. И если по будням это казалось вполне логичным и даже выглядело положительным моментом, то в выходные дни раздражало, вызывая непонимание и протест. Хотя протестовать было глупо. Организм сам что-то внутри себя решает, сам каким-то образом организует свою внутреннюю жизнь. Можно, наверное, вмешаться, пойти к невропатологу, попить таблетки… Но это тоже вроде бы не совсем адекватно может выглядеть. Где взять таблетки, чтобы пять раз в неделю просыпаться рано, а два дня – спать долго? Или пить их только по выходным? Тьфу ты! О какой ерунде он думает? А ведь на самом деле его интересуют абсолютно другие вопросы.
Он давно уже заметил некоторые странности в поведении супруги. И возможно, со стороны это и не выглядело странностями, но определенные изменения Глеб замечал и с удивлением наблюдал за ними. Сначала тот необычный вопрос, на который, кстати, он сам себе до сих пор не может ответить. Потом какая-то возбужденность, стремительность движений, горящий взор. Он даже радовался сначала некоему оживлению Надежды, не очень, правда, понимая причину, но тем не менее принимая такое ее настроение как позитивное.
Что-то она обсуждала по телефону с подругами, какие-то новые одежды приобретала. Весна, скорее всего, на нее так действовала, хотя в прошлые годы ничего подобного за ней Глеб не замечал. Но может быть, он стал просто более внимательным к ней.
Что-то она обсуждала по телефону с подругами, какие-то новые одежды приобретала. Весна, скорее всего, на нее так действовала, хотя в прошлые годы ничего подобного за ней Глеб не замечал. Но может быть, он стал просто более внимательным к ней.
Предположить появление другого мужчины в жизни супруги и в голову ему не приходило. Вечерами Надя дома, по выходным – с семьей. На кухне прежний порядок и изобилие. Готовить Надежда умела и любила, и никаких ухудшений в вопросах семейного питания не происходило.
Потом почему-то супруга загрустила. Часто безмолвно замирала, погружаясь в собственные переживания и устремляя взгляд «в никуда». Могла сидеть так довольно долго, ничем не занимаясь и даже не прикрываясь телевизором или журналом.
Иной раз глубокий вдох абсолютно без видимой причины заставлял Глеба чуть ли не вздрагивать. Но жена отговаривалась то головной болью, то волнением за дочь.
Дочь переживала сложный этап своей жизни. Подготовка к проведению Последнего звонка, потом форсированный график приготовлений к экзаменам. Наконец поступление в институт… Все эти события были по-настоящему волнительны и требовали от всей семьи концентрации, напряжения и повышенного внимания друг к другу и к происходящему.
* * *К счастью, все прошло хорошо. Анечка поступила. Можно было выдохнуть и расслабиться, что, собственно, и предложил Глеб. Вся семья собралась на курорт и две недели нежилась под жарким солнцем в теплом море.
Но и на отдыхе Надежда оставалась печальной, хотя, Глеб видел, она старалась выглядеть веселой. Хватало ее ненадолго. Начнет, например, наряжаться к ужину, – возле зеркала крутится, губы красит, с Глебом может посоветоваться, какими духами лучше воспользоваться, – и пойдут они под ручку в ресторан, и разговор вроде бы начнет завязываться общий… А сядут за столик, и все… Кончилась энергия у Надежды, устала она как будто резко, выдохлась. Кое-как еще блюда для себя выберет и сидит молча весь ужин. Отец с дочерью общаются, смеются, планируют поход на ночную дискотеку, перемывают кости отдыхающим, а Надя сидит, будто и не с ними… Так, пару слов незначащих кинет, да и все.
К концу отдыха, правда, немного разошлась, оттаяла. Уходила вдоль берега далеко-далеко, много плавала, и Глеба радовала ее активность. Когда человек в движении, считал он, депрессия отступает. Хотя при чем тут депрессия? Ну пусть не депрессия, уговаривал он сам себя, а снижение жизненного тонуса, плохое настроение, внутренний кризис.
У него у самого тоже кризис. Еще и какой! Не кризис даже, а полный внутренний раздрай! И что ему с самим собой делать, неясно. И не посоветуешься ни с кем, не поделишься. Кто его поймет? Он ничего не мог сделать со своей тягой к первой супруге – к Жене. Причем тяга была, скорее, не сексуальная, а человеческая. Секса между ними не было лет двадцать, с тех пор как развелись, а человеческое тепло, как оказалось, оставалось все эти годы. И в свои пятьдесят Глеб должен был признать, что сердце его полно ну если не любовью, то очень большой нежностью к Жене, гораздо большей, чем к нынешней его супруге.
* * *Отдых Глеба расслаблял всегда. Он старался не замечать недостатков сервиса и был ориентирован только на положительные моменты. Номер небольшой? Зато море теплое! Убираются в номере не слишком тщательно? Зато еда прекрасная! Он очень любил пребывать на пляже, бездумно сидеть у самой кромки моря, любоваться закатом. Он мало разговаривал в отпуске и не любил курортных знакомств. Он не вливался ни в какие русскоговорящие компании, предпочитая уединение и покой. Почти не посещал экскурсий. Мог взять напрокат лодку или автомобиль. И если супруга с дочерью отказывались с ним ездить, то с удовольствием уезжал один. Бездумно, бесцельно… Просто побыть самим собой либо в море, либо в дороге…
Такой отдых не только расслаблял, но и наполнял энергией. Он возвращался бодрым, подвижным, активным, хотя на отдыхе выглядел спокойным, безынициативным и чуть ли не вялым. Но видимо, необходим был ему этот контраст, релакс и полное отстранение от надоевшего за год общения, порой навязанного работой, порой необходимого, но все же утомительного.
В этот раз отдых был несколько видоизменен. Глеб почему-то волновался за Надежду и считал, что лучше им быть все время вместе. Он не хотел оставлять ее одну. Поэтому, взяв машину напрокат, он настоял на поездке по побережью всей семьей. И на лодке тоже поплыли все. Экскурсии по прибрежным местам, по близлежащим островам… Все остались довольны.
* * *Остаток лета Аня провела в приподнятом настроении. Поступление, свобода от бесконечных занятий, новые знакомства – все это положительным образом сказалось на ее внешнем и внутреннем облике. Она расцветала на глазах, меняясь в сторону взросления и женственности, и Надя какими-то другими глазами смотрела на дочь, отмечая в ней черты уже больше женские, чем девичьи. Больше внимания к себе, к своему здоровью, регулярная уборка комнаты, помощь матери по хозяйству… И в то же время легкость общения с новыми приятелями, частый смех, походы в кино и в кафе, позднее возвращение домой, всегда, правда, предварительно оговоренное или подтвержденное звонками.
Надежда не волновалась за дочь. Ее поведение Ани устраивало и даже радовало. А вот Глеб… Однажды он не вернулся с работы. Звучит как-то странно, но тем не менее. Можно сказать иначе: не пришел ночевать. Ситуация была новой для Нади, и она не понимала, как ей реагировать.
Днем муж позвонил и предупредил, что задержится. Надежда восприняла звонок абсолютно спокойно. Такие ситуации были привычны. Единственное, что она спрашивала в этих случаях: нужно ли ждать с ужином? Как правило, задержка после работы предполагала деловую встречу в ресторане или общение с друзьями в кафе. Бывали, правда, и поздние совещания, и переговоры. Тогда домашний ужин оказывался актуален, и Надежда, будучи хорошей хозяйкой, о приготовлении еды всегда заботилась заранее.
В этот раз про ужин было сказано: не надо. Ну не надо и хорошо. Анечка тоже обещала быть позже, и Надежда уселась перед телевизором в ожидании давно желанного фильма.
Однако фильм уже подходил к концу, дочь вернулась и готовилась ко сну, напевая в ванной очередной модный мотив, а Глеба все не было. Она дождалась титров, с тревогой посмотрела на часы и сама позвонила мужу:
– Тут такое дело… – невнятно промолвил он. – Давай я тебе потом объясню.
– Ну хорошо. Во сколько будешь? Поздно уже!
Он замялся, сказал: «Перезвоню!» – и опять пропал.
Ситуация была незнакомой. До сих пор ничего подобного в их семье не происходило, и Надежда, понятное дело, заволновалась.
Глеб не перезвонил, зато прислал смс: «Не волнуйся, со мной все хорошо». Ничего себе, успокоил. Сердце у Нади запрыгало резко и шумно. Она даже задышала открытым ртом. Никаких объяснений себе она дать не могла. То, что не деловая встреча его задержала, это было очевидно. Предположить ночное свидание мужа означало признать это дерзким и наглым, что тоже было невозможно, потому что за восемнадцать лет их совместного существования никаких ночных свиданий ее муж себе не позволял. Конечно, это иногда случается с мужчинами и Надежда вполне могла допустить подобную мысль, но только не в отношении собственного мужа. Кого угодно, только не Глеба! У соседки муж мог загулять, у подруги супруг мог влюбиться, а у нее, у Нади, – нет, никогда! У нее верный и прекрасный муж! И никаких измен с его стороны она не мыслила. Свой собственный адюльтер моментально отошел на задний план. Себя она оправдывала любовью и страстью, да к тому же роман закончен, все в прошлом, что о нем думать теперь. Думать надо о Глебе, которого среди ночи нет дома и, видимо, до утра не будет. Несмотря на выпитое успокоительное, уснула она только к утру. Весь следующий день была разбита и встревоженна, пыталась говорить с мужем по телефону, но на работе, понятное дело, он не мог себе позволить долгих личных разговоров, поэтому все выяснения были отложены до вечера.
* * *Надежда продумывала тактику поведения. Она примеряла на себя образ обиженной дамы, но, посмотрев в зеркало на надутые губы и одутловатые щеки, поняла, что выглядит смешно. Образ оскорбленной жены с высокомерным взором тоже не очень подходил к ситуации. Она же не знала причину. Может, причина и не оскорбительна вовсе для нее, и высокомерие будет явно не к месту. Встревоженный вид она и так имеет, безо всякой игры. Заплаканные глаза, опухший нос, тревога во взоре – все это естественным образом отражает ее внутреннее состояние. Что тут сыграешь? Зачем играть? Тем более что ничего пока не выяснено.
Глеб пришел усталый и расстроенный. И хотя выглядел он виноватым, разговор начал уверенным голосом. Видимо, продумал заранее.
– Надя, сядь! – сказал он, не глядя на нее.
– Я сижу, – удивилась она. – Говори!