Чего ещё не должен делать киномеханик: Тайлер вырезал лучшие кадры из фильма. Первый полнометражный фильм, который помнит каждый, содержал сцены с обнажённой актрисой Анжелой Дикинсон.
Пока свежевыпущенный фильм кочевал с западного побережья на восточное, откровенные сцены выпали. Один киномеханик взял кадр. Другой киномеханик взял кадр. Каждому хотелось сделать обнажённый слайд с Анжелой Дикинсон. Порно проникло в кинотеатры, и эти самые киномеханики, вернее, некоторые ребята из киномехаников, собрали уникальные коллекции.
Ты просыпаешься в Боинг Филд.
Ты просыпаешься в LAX.
* * *Это практически пустой полёт, вечер, так что можете поднять подлокотники к спинке кресла и растянуться. Ты вытягиваешься зигзагом — сгибы в районе колен, талии, локтей — поперёк трёх или четырёх сидений. Я устанавливаю мои часы на два часа раньше или на три часа позже — тихоокеанское, горное, центральное или восточное время; теряешь час, приобретаешь час.
Это твоя жизнь, и с каждой минутой она становится короче.
Ты просыпаешься в Кливленд Хопкинс.
Ты снова просыпаешься в Ситеке.
Ты киномеханик, и ты устал, зол, но больше всего тебя одолевает скука, так что ты берёшь один порнографический кадр из коллекции какого-то другого киномеханика, заныканной здесь же, в кабинке, и ты вставляешь этот кадр с торчащим красным пенисом или бесстыдно глядящей прямо в камеру влажной вагиной в другой фильм.
Это одно из приключений типа «Лесси», где собака и кот оказались забыты путешествующей семьёй и должны вновь отыскать путь домой. И на третьей бобине, сразу после говорящих человеческими голосами собаки и кота, только что отобедавших из мусорного контейнера, вспыхивает эрегированный член.
Тайлер делает это.
Кадр держится на экране одну шестидесятую секунды. Разделите секунду на шестьдесят равных частей. Это продолжительность эрекции. Возвышающийся над лопающей попкорн аудиторией на четыре этажа, гладкий, красный и ужасный… и невидимый.
Ты вновь просыпаешься в Логане.
Это ужасный способ путешествовать. Я иду на те встречи, на которых не хочет появляться мой босс. Я записываю и делаю пометки. Я к вам вернусь.
Куда бы я ни приехал, я применяю свою формулу. Я сохраню секрет.
Это простая арифметика.
Выглядит, как условие задачи.
Если новенькая машина, произведённая моей компанией, покидает Чикаго и едет на запад со скоростью в 60 миль в час, и редуктор заднего моста заклинивает, и автомобиль разбивается, загорается, и все, кто находился внутри, сгорают заживо, должна ли моя компания начать отзыв модели для доработки? [2] Вы берёте количество выпущенных автомобилей (А) и умножаете на вероятность отказа от претензий (B), а затем умножаете результат на среднюю стоимость внесудебного разбирательства (С).
A на B на C равно X. Это сумма решения дела без возврата автомобиля на доработку.
Если X больше, чем стоимость возврата на доработку, мы возвращаем автомобиль, и все довольны.
Если X меньше, чем стоимость возврата на доработку, то возврата не будет.
* * *Везде, где бы я не появился, меня ждёт сожжённый, скомканный кузов автомобиля. Я знаю, где все скелеты. Считайте это моей служебной тайной.
Время, проведённое в отелях, ресторанная еда. Везде, куда я бы ни пошёл, я завожу маленькие знакомства с людьми, которые сидят рядом со мной — от Логана до Крисси, а потом до Уиллоу Ран.
Я являюсь координатором кампании по отзыву автомобилей, и я говорю об этом своему соседу — одноразовому другу; на самом деле я строю карьеру в качестве посудомойки.
Ты вновь просыпаешься в О'Хейр.
Потом Тайлер начал вклеивать во всё пенисы. Обычно фотографии с близкого расстояния, или вагина размерами с Гранд-Каньон с эхом, четырёхэтажная и пульсирующая от кровяного давления — как раз в тот момент, когда Золушка танцует с её очаровательным принцем; и люди смотрят. Никто не жалуется. Они едят и пьют, но вечер магическим образом изменился. Люди чувствуют себя больными, или начинают плакать без всякой видимой причины. Пожалуй, только колибри могла бы засечь работу Тайлера.
Ты просыпаешься в JFK [3].
Я таю и переполняюсь чувствами в самый момент посадки, когда одно колесо глухо ударяется о посадочную полосу, но самолёт кренится на одну сторону и замирает в раздумьях — то ли выправиться, то ли упасть на бок. В этот момент ничего не происходит. Взгляни на звёзды, и ты ушёл. Ничто не имеет значения. Ни твой багаж. Ни твой запах изо рта. Окна затемнены снаружи, а сзади ревёт турбина. Кабина находится не там, где должна, под рёв турбин ты понимаешь, что никогда больше не предъявишь дорогущий счёт. Список вещей, которые стоят больше двадцати пяти долларов. У тебя никогда не будет другой причёски.
Глухой удар, и второе колесо касается бетонки. Стаккато сотни снимаемых ремней безопасности, и одноразовый друг, рядом с которым вы чуть не умерли, говорит: — Я надеюсь, встреча у вас пройдёт хорошо.
Да, я тоже.
Вот как долго длится этот миг. А жизнь продолжается.
И каким-то образом, случайно, Тайлер и я встретились.
Это было время отпусков.
Ты просыпаешься в LAX.
Снова.
Я встретил Тайлера, когда пошёл на нудистский пляж. Это был самый конец лета, и я заснул. Тайлер был голый и потный, весь в песке, с мокрыми и свисающими на лоб волосами.
Прежде чем мы встретились, Тайлер шлялся там довольно долго.
Тайлер взял несколько брёвен, прибитых к берегу, и оттащил их на пляж. Он уже воткнул во влажный песок полукругом брёвна таким образом, что они стояли рядом с небольшим промежутком в несколько дюймов; их верхушки располагались как раз на уровне глаз Тайлера. Там стояло четыре бревна, и когда я проснулся, я увидел, как Тайлер тащит по пляжу пятое. Тайлер вырыл ямку рядом с одним концом бревна, затем ухватился за другой конец и поднял бревно так, что бревно скользнуло в ямку и встало под небольшим углом.
Ты просыпаешься на пляже.
Мы были единственными людьми на пляже.
По песку Тайлер прочертил палкой прямую линию длиной в несколько футов. Затем он вернулся, чтобы поправить бревно, утоптав песок вокруг основания.
А я был единственным человеком, который за этим наблюдал.
Тайлер крикнул:
— Не знаешь, который час?
Я всегда ношу часы.
— Не знаешь, который час?
Я спросил, где?
— Прямо здесь, — сказал Тайлер. — Прямо сейчас.
Было 16:06.
Через некоторое время Тайлер сел по-турецки в тени стоящих брёвен. Тайлер сидел несколько минут, поднялся, искупался, напялил футболку и тренировочные, и собрался уходить. Я должен был спросить его.
Я должен был знать, что делал Тайлер, пока я спал.
Если я могу проснуться неизвестно где, непонятно когда, могу ли я проснуться не собой, а другим человеком?
Я спросил Тайлера, не художник ли он?
Тайлер пожал плечами и показал мне пять брёвен, — чуть более широких у основания. Тайлер показал линию, которую он прочертил на песке, чтобы измерить тень, отбрасываемую каждым бревном.
Иногда ты просыпаешься и спрашиваешь, где ты.
То, что создал Тайлер, было тенью гигантской руки. Только сейчас пальцы были длинными, как у Носферату, а большой палец был слишком короток, но Тайлер сказал, что ровно в четыре тридцать рука была совершенством. Гигантская рука-тень была совершенна в течение одной минуты, и целую одну совершенную минуту Тайлер сидел на ладони созданного им же самим совершенства.
Ты просыпаешься, и ты нигде.
Одной минуты было достаточно, сказал Тайлер, человеку нужно долго работать над этим, но минута совершенства стоит этой попытки. В этот миг ты чувствуешь всё, что мог ожидать от совершенства.
Ты просыпаешься, и этого достаточно.
Его имя Тайлер Дерден, и он был киномехаником в профсоюзе, а ещё он был официантом в отеле, в деловой части города, и он дал мне свой номер телефона.
И вот как мы встретились.
* * *Все обычные мозговые паразиты собрались здесь вечером. В «Выше и дальше» всегда собирается много народу. Это Питер. Это Олдо. Это Марси.
Привет.
Каждый представляется; это Марла Сингер, она с нами в первый раз.
Привет, Марла.
В «Выше и дальше» мы начали с рэпа «Подтянись». Группа не называлась «Паразитические мозговые паразиты». Вы никогда бы не услышали, как кто-то говорит: «паразит». Каждому всегда становится лучше. О, этот новый препарат. Каждый только что миновал трудный участок. И всё-таки здесь окосевшие от пятидневной головной боли люди. Женщина вытирает невольные слёзы. У каждого табличка с именем, и люди, которых вы встречаете каждый вторник вечером целым год, они подходят, трясут твою руку, а их глаза упираются в табличку.
Я не верю, что мы встречались.
Никто не скажет — «паразит». Они говорят — «болезнетворные организмы».
Они не говорят — «лечение». Они скажут — «терапия».
В рэпе «Подтянись» кто-нибудь расскажет, как болезнетворный организм дошёл до его позвоночника и теперь ничего предсказать нельзя, а он сам уже не контролирует свою левую руку. Болезнетворный организм, как скажет кто-нибудь, высушил оболочку мозга, так что мозг теперь стучится изнутри о череп, вызывая припадки.
Они не говорят — «лечение». Они скажут — «терапия».
В рэпе «Подтянись» кто-нибудь расскажет, как болезнетворный организм дошёл до его позвоночника и теперь ничего предсказать нельзя, а он сам уже не контролирует свою левую руку. Болезнетворный организм, как скажет кто-нибудь, высушил оболочку мозга, так что мозг теперь стучится изнутри о череп, вызывая припадки.
В последний раз, когда я здесь был, женщина, назвавшаяся Хлой, рассказала все хорошие новости, которые у неё были. Хлой вытолкнула себя, встав на ноги напротив деревянных ручек её кресла, и сказала, что она больше не испытывает страха смерти.
Вечером, после знакомств и рэпа «Подтянись», девушка, которую я не знал, с табличкой «Гленда», сказала, что она — сестра Хлой, и в два часа ночи в прошлый понедельник Хлой, наконец, умерла.
О, это должно быть так сладко. В течение двух лет, когда объявляли — А теперь обнимемся, — Хлой рыдала в моих объятиях, и теперь она мертва, мёртвая в земле, мёртвая в урне, мавзолее, колумбарии. О, это доказательство факта, что в один день ты мыслишь и тянешь себя вперёд, а на следующий — станешь холодным удобрением, буфетом для червей. Это восхитительное чувство смерти, и оно должно быть так сладко, если бы не предназначалось именно этому человеку.
Марла.
Ой, и Марла опять смотрит на меня, выделяясь из толпы всех этих мозговых паразитов.
Лгунья.
Фальшивка.
Марла — фальшивка. Ты — фальшивка. Все вокруг, когда они вздрагивают или дёргаются в судорогах и падают, кашляя, и их джинсы в районе гульфика становятся тёмно-синими, вообще всё это — большая игра.
Сегодня вечером после всех этих неожиданностей направленная медитация никуда меня не привела. За каждой из семи дверей дворца, зелёной дверью, оранжевой дверью — Марла. Голубая дверь — Марла стоит там. Лгунья. В направленной медитации, когда я спустился в пещеры, чтобы отыскать покровительствующее мне животное, этим животным оказалась Марла. Курящая свою сигарету, Марла, выкатывающая глаза. Лгунья. Чёрные волосы и пухлые французские губы. Фальшивка. Итальянские тёмные губы… как диван тёмной кожи. Тебе не спастись.
Хлой была настоящей.
Хлой была похожа на скелет Джонни Митчелл, если бы вы заставили его улыбаться и расхаживать с особой учтивостью по вечеринке. Представьте, что Хлой — знаменитый скелетик размером с блоху, бегущий по склепам и галереям собственных внутренностей в два часа ночи. Её пульс — сирена, объявляющая: приготовиться к смерти… Десять, девять, восемь… Смерть наступит через семь секунд. Шесть.
Ночью Хлой пробежала лабиринт из своих спадающихся вен и лимфопротоков, изрыгающих горячую лимфу.
Всё чаще в ткани появляются нервы. Абсцессы набухли в ткани и выглядят белыми жемчужинами.
Общее объявление, приготовиться к эвакуации кишок: десять, девять, восемь, семь.
Приготовиться к эвакуации души: десять, девять, восемь, семь.
У Хлой отказали почки, и она шлёпает по лужам избыточной жидкости.
Смерть наступит на счёт «пять».
Пять, четыре.
Четыре.
Где-то внутри побег паразита разрисовывает её сердце.
Четыре, три.
Три, два.
Хлой подтягивается на руках по ледяному обрыву своей глотки.
Смерть начнётся через три секунды, две…
Луна светит в открытый рот.
Приготовиться к последнему вздоху, поехали.
Эвакуация.
Поехали.
Душа от тела свободна.
Поехали.
Начинается смерть.
Поехали.
О, это должно быть так сладко, я помню тёплое смятение Хлой в моих руках, и Хлой сейчас лежит где-то мёртвая.
Но нет, за мной наблюдает Марла.
В направленной медитации я раскрыл свои руки, чтобы получить внутреннее дитя, и дитя оказалось Марлой, смолящей свою сигарету. Никакого белого исцеляющего светлого шара. Лгунья. Никаких чакр. Вообразите ваши чакры раскрывающимися, словно цветы, и в центре каждого из них замедленный взрыв милого света.
Лгунья.
Мои чакры остались закрытыми.
Когда медитация заканчивается, все потягиваются, крутят головой и поднимают друг друга на ноги, подготавливая к главному. Терапевтический физический контакт. Для объятий я прохожу три шага и встаю напротив Марлы, которая смотрит в моё лицо, пока я высматриваю кого-нибудь для знака «Обнимитесь!».
Ага, вот и знак, кто-то обнялся рядом с нами.
Мои руки сомкнуты вокруг Марлы.
Выберите сегодня вечером кого-нибудь, кто кажется вам особенным.
Руки Марлы вместе с сигаретой прижаты к её груди.
Расскажи об этом кому-нибудь; как ты себя чувствуешь?
У Марлы нет рака яичек. Марла не болеет туберкулёзом. Она не умирает. По заумной философии мы все умираем без перерыва на обед, но Марла не умирает так, как умерла Хлой.
Вот и знак, раскройся.
Итак, Марла, нравятся ли тебе плоды рук твоих?
Раскройся полностью.
Вот что, Марла, пшла вон. Выметайся. Выметайся.
Вперёд, поплачь, если тебе надо.
Марла пялится на меня. У неё карие глаза. Её мочки набухли вокруг дырочек для серёжек. Она не носит серьги. Её потрескавшиеся губы заморожены мёртвой кожей.
Вперёд, плачь!
— Ты тоже не умираешь, — говорит Марла.
Вокруг нас шмыгают носом парочки — они все стоят друг напротив друга.
— Ты обвиняешь меня, — говорит Марла. — А я тебя.
Тогда мы можем поделить неделю, говорю я. Марла может взять костные заболевания, мозговых паразитов, кровяных паразитов и органическое слабоумие.
Марла говорит:
— Как насчёт развивающегося рака кишечника?
Девочка выполнила домашнюю работу.
Мы делим рак кишечника. Ей выпадают первое и третье воскресенья месяца.
— Нет, — говорит Марла. Нет, она хочет всё. Раки, паразитов. Она жмурится. Она даже и не думала, что может испытывать такие дивные чувства. Она наконец почувствовала себя живой. Её кожа очистилась. Вся её жизнь очистилась, она никогда не видела мёртвого человека. У неё не было настоящего чувства жизни, так как ей было не с чем сравнивать. Ах-тоска, здесь и сейчас были умирающие люди, была и смерть, и потеря, и печаль. Плач, дрожь, ужас и раскаяние. Сейчас, когда она знает, куда мы все уходим, Марла чувствует каждый миг своей жизни.
Нет, она не собиралась покидать ни одну из групп.
— Нет, возвращайся к прежней жизни, — говорит Марла. — Я работала в похоронном бюро, чтобы развлечься, чтобы насладиться тем фактом, что я-то ещё дышу. А так, если я не получу работы на своём любимом участке…
Тогда отправляйся в своё похоронное бюро, — говорю я.
— Бюро — ничто по сравнению с этим, — говорит Марла. — Похоронное бюро — абстрактная церемония. Здесь и только здесь ты можешь получить настоящий опыт в области смерти.
Парочки вокруг нас утирают слёзы, хлюпают носами и гладят друг друга по спинам… и дальше.
Мы не можем приходить вдвоём, сказал я ей.
— Тогда не приходи.
Мне это нужно.
— Тогда возвращайся в похоронное бюро.
Все уже разлепились и соединяют руки для завершающей молитвы. Я позволяю Марле уйти.
— Сколько времени ты уже сюда ходишь?
Завершающая молитва. Два года. Мужчина в молитвенном круге берёт мою руку. Мужчина берёт руку Марлы. Начинаются моления и, как обычно, моё дыхание срывается. О благослови нас. О благослови нас в нашей злости и в нашем страхе.
— Два года?
Марла наклоняет голову, чтобы прошептать это. О благослови и укрепи нас. Все, кто, возможно, заметил меня за эти два года, мертвы или восстановились и никогда не вернутся. Помоги нам и помоги нам.
— Окей, — говорит Марла, — окей, окей, у тебя остаётся рак яичек.
Большой Боб, здоровенный чизбургер, нависающий надо мной. Спасибо. Приведи нас к нашей судьбе. Дай нам мир.
— Не за что.
Вот как я встретил Марлу.
Глава 4
Парень из службы безопасности мне всё объяснил.
Грузчики не обращают внимания на тикающий чемодан. Этот парень из службы безопасности называл их швырялами. Современные бомбы не тикают. Но о случаях, когда чемодан вибрирует, швырялы должны сообщать в полицию.
Я поселился у Тайлера во многом из-за того, что большинство авиалиний придерживается этой инструкции о вибрирующем багаже.
Когда я летел обратно из Дуллса, я упаковал всё в один чемодан. Если ты много путешествуешь, то учишься упаковывать одно и то же для каждой поездки. Шесть белых рубашек. Двое чёрных брюк. Минимум для выживания.
Походный будильник.
Беспроводная электробритва.
Зубная щётка.
Шесть пар нижнего белья.
Шесть пар чёрных носков.
И, как оказалось, мой чемодан вибрировал при отправке из Дуллса, и в полном соответствии со словами парня из службы безопасности, полиция изъяла его из вещей, допущенных в полёт. Мои контактные линзы. Один красный галстук в синюю полоску. Один синий галстук в красную полоску. Это форменные полоски, не клубные. Один красный галстук.
Список всех этих вещей висел на внутренней стороне двери у меня в спальне. Дома.