Мой дом был кондоминиумом, пятнадцатиэтажным конторским шкафом для вдов и молодых профессионалов. Маркетинговая брошюра обещала фут бетонного пола, потолка и стены между мной и соседним магнитофоном или врубленным на полную катушку телевизором. Фут бетона и кондиционеры, ты не можешь открыть окна, так что даже с кленовым паркетом и приглушённым светом все семнадцать сотен непроницаемых квадратных футов будут пахнуть как твой последний ужин или как твой последний поход в ванную комнату.
Да, а внизу была кухня, и низковольтное освещение.
В любом случае, фут бетона становится важным, когда у твоей соседки садится батарейка в слуховом аппарате, и она смотрит телевизор на пределе громкости. Или когда вулканический взрыв горящего газа и обломков, которые раньше были твоим жилищем со всеми удобствами, выбивает твои окна высотой от пола до потолка и вырывается этаким ярким парусом, чтобы сделать твой и только твой флэт выпотрошенной обуглившейся дырой на фасаде здания.
Такое случается.
Всё, включая твой набор тарелок зелёного стекла, выдутых вручную, с маленькими пузырьками и неровностями, вкраплениями песка, — доказательством того, что они были изготовлены честным, работящим туземцем, — так вот, все эти тарелки раскоканы взрывом. Представьте занавески для окон высотой от потолка до пола, разрезанные взрывом на лоскуты и полощущиеся в горячем ветре.
С высоты пятнадцатого этажа все эти вещи падают уже горящими и ударяются, разбиваются о чужие машины.
Пока я сплю, направляясь на запад со скоростью 0.83 маха или 455 миль в час, настоящей воздушной скоростью, ФБР обыскивает мой чемодан на зарезервированной взлётной полосе в Дуллсе. В девяти случаях из десяти, как сказал мне этот парень из службы безопасности, вибрацию создаёт электробритва. Это была моя беспроводная электробритва. Но иногда там находят вибратор.
Это сказал мне парень из службы безопасности. Этот разговор состоялся уже по прибытии, без моего чемодана, я собирался уехать на такси домой, чтобы обнаружить свои разорванные фланелевые простыни на земле.
Представьте, продолжал он, что вы по прибытии говорите пассажирке, что вибратор вызвал задержку её багажа на Восточном побережье. А иногда попадаются и мужчины. Правило авиалиний — не уточнять, кому принадлежит вибратор. Использовать неопределённый артикль.
Вибратор.
Никогда — ваш вибратор.
Никогда не говорить, что вибратор по какой-то причине оказался включённым.
Вибратор включился сам и создал аварийную ситуацию, которая потребовала эвакуации вашего багажа.
Шёл дождь, когда я проснулся, чтобы связаться с Степлтоном.
Шёл дождь, когда я проснулся по прибытии домой.
Было объявление, просящее нас проверить, не оставили ли мы что-нибудь. Затем произнесли моё имя. Не мог бы я, пожалуйста, встретиться с представителем авиалинии у служебного входа.
Я перевёл часы назад на три часа, и всё же они показывали, что уже за полночь.
Там, у служебного входа, меня ожидал представитель авиалинии, и там был парень из службы безопасности, который сказал, ха, электробритва задержала твой багаж в Дуллсе. Парень из службы безопасности назвал ребят, которые обслуживают багаж, швырялами. А затем он назвал их мошенниками. Чтобы доказать, что всё могло быть и хуже, парень сказал мне: — По крайней мере, это не вибратор.
Затем, может быть потому, что я парень, и он парень, и уже час ночи, а может, чтобы рассмешить меня, он сказал, что на сленге дежурный оператор называется Космической Официанткой. Или Воздушным Матрацем. Похоже, этот парень носил форму пилота — белая рубашка с маленькими эполетами и синий галстук. Он сказал, что мой багаж уже проверен и, возможно, прибудет на следующий день.
Парень из службы безопасности записал мои имя, адрес и телефонный номер, а затем спросил, в чём разница между презервативом и кабиной самолёта.
— В презерватив влезает только один хрен, — сказал он.
На последние десять баксов я взял такси до дома.
Местная полиция также задала множество вопросов.
Моя электробритва, которая не была бомбой, всё ещё отставала от меня на три часовых пояса.
Нечто, что было бомбой, большой бомбой, взорвало мои заумные кофейные столики Нжурунда в форме ярко-зелёного инь и оранжевого ян, которые, соединяясь вместе, становились кругом. А теперь они были просто деревяшками.
Мой набор мягкой мебели Хапаранда с оранжевыми шёлковыми покрывалами, дизайн Эрики Пеккари, теперь это мусор.
Я не был просто рабом своего инстинкта гнезда. Некоторые мои знакомые, которые раньше сидели в ванной с порниками, теперь сидели в ванной с каталогами мебели IKEA.
У нас всех есть одинаковое кресло Йоханнешом в зелёную полоску (палитра Стринне). Моё упало с пятнадцатого этажа, горящее, прямо в фонтан.
У нас всех есть одинаковые бумажные лампы Рислампа/Хар, сделанные из провода и экологически безопасной небелёной бумаги. Мои — конфетти.
А всё это сидение в ванной.
Ножевой сервиз Alle. Нержавеющая сталь. Можно мыть в посудомойке.
Часы Vild в коридоре, сделанные из гальванизированной стали, о, я должен иметь это.
Стеллажи «Клипск», о, да.
Шляпные коробки Хемлиг. Да.
Улица около моей высотки была усеяна этим хламом; искрилась им.
Комплект стёганых одеял Моммала. Дизайн Томаса Харила, доступен в следующих вариантах: Орхидея.
«Фушиа».
Кобальт.
Эбонит.
Чёрный янтарь.
Скорлупа или вереск.
* * *Покупка этого отняла у меня всю жизнь.
Лакированные столы Каликс с текстурой и простым уходом.
Вкладывающиеся столики от Стег.
Ты покупаешь мебель. Ты говоришь себе, это последний диван, который мне вообще понадобится. Покупая диван, ты по крайней мере несколько лет не будешь ни о чём волноваться, утешая себя тем, что проблема дивана решена. Затем правильный сервиз. Затем превосходная кровать. Портьеры. Ковёр.
А потом ты закрыт в своём гнёздышке, и вещи, которые ты считал своими, теперь считают своим тебя.
Пока я не приехал домой из аэропорта.
Швейцар выходит из тени, чтобы сказать, что произошло происшествие. Полиция, они тут были и задали множество вопросов.
Полиция считает, что это, возможно, был газ. Может, дежурный огонёк на плите погас, или горела конфорка, а газ утекал, и газ поднялся до потолка, и заполнил весь кондоминиум от пола до потолка. В кондоминиуме было семнадцать сотен квадратных футов площади и высокие потолки, так что целые дни газ тёк и тёк, пока не заполнил все комнаты. И когда он опустился до уровня пола, включился компрессор в основании холодильника.
Детонация.
Окна высотой от пола до потолка со своими алюминиевыми рамами вылетели, и диваны, и лампы, и тарелки, и простыни загорелись, как, впрочем, и дипломы колледжа, и телефон. Всё вылетело с высоты пятнадцатого этажа, подобно пучку света.
О, только не мой холодильник. Я собрал целые полки, полные различных горчиц, некоторые молотые, некоторые в стиле английских пабов. Там было четырнадцать различных обезжиренных салатных заправок и семь видов каперсов.
Да-да, в доме полно приправ и нет настоящей еды.
Швейцар высморкался, и что-то звучно шлёпнулось в его носовой платок со звуком, который производит мяч, попав в перчатку кетчера.
Вы можете подняться на пятнадцатый этаж, сказал швейцар, но никто не войдёт в квартиру. Приказ полиции. Полиция спрашивала, не было ли у меня подружки, которая могла бы пойти на такое, и нет ли у меня врагов, имеющих доступ к динамиту.
— Не стоит подниматься, — сказал швейцар. — Всё, что осталось — бетонная оболочка.
Полиция не сочла это поджогом. Никто не почувствовал запаха газа. Швейцар приподнимает бровь. Этот парень проводил своё время, флиртуя целыми днями с дамочками и нянечками, которые работали в больших квартирах на верхнем этаже, и ждал их в приёмной для прогулки после работы. Я жил здесь три года, и швейцар всегда сидел, читая журнал «Эллери Квин», каждый вечер, когда я распихивал коробки и сумки, чтобы отпереть парадную дверь и войти.
Швейцар приподнимает бровь и рассказывает, как некоторые люди уезжают в долгую поездку и оставляют свечу — очень, очень длинную свечу в луже бензина. Так поступают люди с финансовыми проблемами. Люди, которые хотят выкарабкаться со дна.
Я спросил разрешения позвонить по его телефону.
— Многие молодые люди пытаются произвести впечатление на мир и покупают слишком много вещей, — сказал швейцар.
Я позвонил Тайлеру.
Телефон зазвонил в снимаемом Тайлером доме на Пейпер-стрит.
О Тайлер, избавь меня.
Всё это сидение в ванной.
В телефоне — гудок.
Швейцар нагнулся к моему плечу и сказал: — Многие молодые люди не знают, чего они на самом деле хотят.
О Тайлер, пожалуйста, спаси меня.
В телефоне — гудок.
— Молодые люди, они думают, что хотят весь мир.
Избавь меня от шведской мебели.
— Молодые люди, они думают, что хотят весь мир.
Избавь меня от шведской мебели.
Избавь меня от заумного искусства.
В телефоне — гудок, и Тайлер снимает трубку.
— Если ты не знаешь, чего ты хочешь, — говорит швейцар, — то закончишь жизнь с кучей того, чего не хотел.
Позволь мне не быть завершённым.
Позволь мне не быть довольным.
Позволь мне не быть совершенным.
Избавь меня, Тайлер, от совершенства и завершённости.
Тайлер и я договорились встретиться в баре.
Швейцар спросил у меня номер, по которому полиция сможет меня достать. По-прежнему шёл дождь. Моя Ауди по-прежнему была припаркована на стоянке, но галогеновый торшер «Дакапо» торчал прямо из ветрового стекла.
Тайлер и я, мы встретились и выпили много пива, и Тайлер сказал, да, я могу уйти с ним, но я должен сделать ему одолжение.
На следующий день прибудет мой чемодан с «прожиточным» минимумом — шесть рубашек, шесть пар нижнего белья.
А там, напившись в баре, где никто не мог меня видеть и никому я был не нужен, я спросил Тайлера, что я должен сделать.
Тайлер сказал:
— Я хочу, чтобы ты ударил меня так сильно, как только можешь.
Глава 5
Два слайда моей демонстрашки для «Майкрософт», я чувствую кровь и начинаю её сглатывать. Мой босс не знаком с материалом, но он не хочет, чтобы я запускал демонстрашку с подбитым глазом и опухшей от швов на внутренней поверхности щеки половиной лица. Швы ослабли, и я могу ощупать их языком. Представьте себе спутанную рыболовную сеть на пляже. Я продолжаю сглатывать кровь. Мой босс проводит презентацию по написанному мной сценарию, а меня отсадил подальше, к настольному проектору, так что я сижу в тёмной половине комнаты.
Мои губы слипаются каждый раз, когда я пытаюсь слизать с них кровь, и когда включится свет, я повернусь к консультантам Эллен и Уолтеру и Норберту и Линде из «Майкрософт» и скажу, спасибо, что пришли, а рот мой будет кроваво блестеть, и кровь заполнит промежутки меж зубами.
Ты можешь выпить пинту крови, прежде чем тебя стошнит.
Бойцовский клуб — завтра, и я не собираюсь его пропускать.
Перед презентацией Уолтер из «Майкрософт» скалится, показывая свою сияющую улыбку на фоне загара цвета поджаренных чипсов. Уолтер протягивает мягкую руку, на которой болтается кольцо с печаткой, и пожимает мою, говоря: — Я боюсь даже думать о том, как выглядит другой парень.
Первое правило бойцовского клуба: не говорить никому о бойцовском клубе.
Я говорю Уолтеру, что упал.
Я сам нанёс себе эти раны.
Перед презентацией, когда я сажусь напротив моего босса, рассказывая ему, где в сценарии расположены подсказки по каждому из слайдов, и когда я хочу прокрутить видеофрагмент, мой босс говорит: — Во что ты ввязываешься по выходным?
Я просто не хочу умереть без единого шрама, отвечаю я. Нет никакой причины иметь прекрасное тело без единой трещинки и царапинки. Знаете, все эти машины, купленные в 1955 году и до сих пор крашенные в вишнёвый цвет, без единой царапины, — я всегда думал, что это дерьмо.
Второе правило бойцовского клуба — ты никому не говоришь о бойцовском клубе.
Возможно, за ланчем к твоему столику подойдёт официант, и у него будут чернющие, как у панды, синяки под глазами, которые он заработал в бойцовском клубе в последние выходные, когда ты видел его голову зажатой меж бетонным полом и коленом двухсотфунтового крепыша, который раз за разом вламывал официанту кулаком в переносицу — с глухими смачными звуками, которые перекрывали шум толпы, пока официант не набрал достаточно дыхания и, сплёвывая кровь, не заорал: — Стоп!
Ты ничего не говоришь, потому что бойцовский клуб существует только несколько часов — с момента своего еженедельного рождения и до момента еженедельной смерти.
Ты видел паренька, который работает в копировальном центре; месяц назад ты заметил, что он не может запомнить — подшить ли приказ или положить цветные листки для заметок меж пакетами для копий, но тот же паренёк стал богом на те десять минут, когда ты наблюдал, как он выколачивает пыль из счетовода, который был вдвое больше него по размерам, затем приземлился на него и вырубил серией ударов, и только тогда ему пришлось остановиться. Это третье правило бойцовского клуба: боец вырубился, крикнул «стоп», даже если он притворяется — схватка окончена. И каждый раз, когда ты видишь этого паренька, ты не можешь сказать ему, насколько классно он дрался.
Дерутся только двое. Схватки проходят одна за другой. Дерутся без рубашек и ботинок. Схватка продолжается столько, сколько нужно. Это остальные правила бойцовского клуба.
Ребята, которые ходят в бойцовский клуб, в реальной жизни не такие. Даже если ты скажешь парнишке из копировального центра, что он хорошо дрался, ты обратишься не к тому человеку.
Я в бойцовском клубе — не тот, кого знает мой босс.
После ночи в бойцовском клубе всё в реальном мире кажется приглушённым. Ничто не может вывести тебя из себя. Твоё слово закон, и если другие люди нарушают этот закон или переспрашивают тебя, это тебя не теребит.
В реальном мире я — координатор кампании по отзыву автомобилей, официальное лицо в рубашке и галстуке, сидящее в темноте с ртом, полным крови и сменяющее слайды, пока мой босс объясняет людям из «Майкрософт», почему он выбрал для иконки именно такой нежно-голубой цвет.
Первым бойцовским клубом была наша драка с Тайлером.
Предполагалось достаточным, что когда я прихожу домой неудовлетворённым и злым, и знающим, что моя жизнь не умещается в мой пятилетний план, я могу вычистить мой кондоминиум или отремонтировать машину. Когда-нибудь я буду мёртв без единого шрама, и оставлю чистенький кондоминиум и машину. Классно, в самом деле классно, пока там не осядет пыль или новый владелец. Ничто не вечно. Даже Мона Лиза потихоньку разрушается. Теперь, после бойцовского клуба, у меня качается добрая половина зубов.
Возможно, самосовершенствование — не ответ.
Тайлер никогда не знал своего отца.
Возможно, саморазрушение — ответ.
Тайлер и я по-прежнему ходим в бойцовский клуб вместе. Бойцовский клуб располагается в подвале бара, и сейчас, после того как бар субботним вечером закрывается, каждую неделю ты встречаешь всё больше и больше ребят.
Тайлер встаёт под единственную лампочку в центре чёрного бетонного подвала и может видеть свет, отражающийся в сотне пар глаз. Первой вещью, которую скажет Тайлер, будет: — Первое правило бойцовского клуба — не говорить о бойцовском клубе.
— Второе правило бойцовского клуба, — провозглашает Тайлер, — не говорить о бойцовском клубе.
Я знал своего отца шесть лет, не больше, но я ничего не помню. Мой отец начинал новую жизнь с новой семьёй каждые шесть лет. Это было похоже не на семью, а на развёртывание сети магазинчиков — со скидкой.
В бойцовском клубе ты видишь поколение мужчин, воспитанное женщинами.
Тайлер стоит под одинокой лампочкой в полуночной черноте подвала, полного мужчин, Тайлер пробегается по остальным правилам: дерутся только двое, схватки проходят одна за другой, снять ботинки и рубашки, схватка продолжается столько, сколько нужно.
— И седьмое правило, — говорит Тайлер, — если это ваша первая ночь в бойцовском клубе, вы должны принять бой.
Бойцовский клуб — не футбол и не телевизор. Вы не смотрите на кучку неизвестных вам мужиков, которые мутузят друг друга на другом конце земного шара и транслируют это в прямом эфире по спутнику с двухминутной задержкой, прерываясь раз в десять минут для рекламы пива и замирая, когда приёмнику надо определить передающую станцию. Если вы были в бойцовском клубе, футбол становится просмотром порнографии в то время, когда вы можете поиметь отличный трах.
Бойцовский клуб становится веской причиной для похода в качалку, короткой стрижки волос и ногтей. Качалки, в которые вы ходите, заполнены ребятами, которые пытаются выглядеть мужчинами, как будто быть мужчиной означает выглядеть так, как представляют это себе скульптор или председатель худсовета.
Как говорит Тайлер, теперь любой доходяга выглядит накачанным.
Мой отец никогда не ходил в колледж, так что чрезвычайно важным оказалось, чтобы я пошёл в колледж. После колледжа я позвонил ему по межгороду и спросил: «А что теперь?» Мой отец не знал.
И вот я устроился на работу и разменял четвертак, и — опять межгород, и я спрашиваю: — А теперь что?
Мой отец не знал, так что он сказал: — Женись, парень.
Я тридцатилетний мальчишка, и я буду сильно удивлён, если женщина окажется тем ответом, который я ищу.
То, что происходит в бойцовском клубе, словами не передать. Некоторым ребятам нужно драться каждую неделю. На этой неделе Тайлер объявил, что в дверь пропускают первых пятьдесят человек, и баста. Больше никого.
На прошлой неделе я дрался с одним парнем. У него, наверное, выдалась плохая неделя, потому что он сделал мне двойной нельсон и бил мордой о бетонный пол, пока мои зубы не стали видны из-за порванной щеки, мой глаз опух и кровоточил, и после того, как я сказал — Стоп, я смог взглянуть вниз, и на полу обнаружил кровавый отпечаток доброй половины своего лица.